XXIII. Скитания в поисках единства

 

В течение нескольких лет Джелаль‑эд‑Дин вместе со своими войсками скитался по различным государствам Азии и с боями, пройдя по Северной Индии, ушел на запад. Он убеждал всех государей заключить дружеский союз, объединить войска, чтобы создать большую воинскую силу, которая могла бы не только противостоять монголам, но и выгнать их навсегда из Хорезма и других близлежащих земель.

Но все его попытки объединить эти государства не достигали цели. Начиная с его брата Гияс‑эд‑Дина все вожди тюркских племен и государств были заняты мелкими пограничными ссорами, враждовали и не хотели поставить перед собой высокую цель объединения.

Тогда Джелаль‑эд‑Дин направился еще дальше на запад, в земли багдадского халифа Мустансира. Когда он не смог его уговорить стать во главе мусульман для борьбы с монголами, он разгромил его войско и затем прошел в Азербайджан и Арран.

Наконец султан попал в Грузию, где местные феодалы тоже отказались объединиться с ним для общей борьбы с Чингисханом. Здесь ему пришлось неожиданно повернуть обратно и направить свое войско на восток, чтобы напасть на полчища монголов, ворвавшихся в Азербайджан, откуда он быстро их отогнал.

Но главная цель – объединение единоверных войск – все‑таки не была достигнута. Хотя султан и разбил вторгнувшийся большой монгольский отряд и тот бежал на восток, все же властители разных государств должны были призадуматься и понять, что мелкая вражда принесет им гибель, что нужно объединиться под управлением сильной руки и что такая сильная рука имеется только у Джелаль‑эд‑Дина.

Три могущественных властителя, в их числе багдадский халиф Мустансир, прислали особые посольства к Джелаль‑эд‑Дину с просьбой стать во главе объединенных сил и создать прочный военный союз.

Джелаль‑эд‑Дин находился в это время в Азербайджане, где отдыхал, приводил в порядок войско и выжидал событий перед новым походом, так как монголы, разгневанные и ожесточенные за свое поражение, снова явились с войском в тридцать тысяч всадников и стали разыскивать своего главного противника Джелаль‑эд‑Дина.

Мусульманское посольство состояло из трех великих визирей, присланных тремя властителями. Они прибыли с подарками и караваном съестных припасов, подносимых Джелаль‑эд‑Дину. Султан в это время находился в азербайджанских горах, а его войско расположилось в ближайших селениях и долинах.

Джелаль‑эд‑Дин принял посольство в своем индийском желтом шелковом шатре, расшитом изображениями черных индийских богов и золотых цветов.

Все три визиря были с остроконечными белыми бородами, в шелковых полосатых одеждах. Они говорили медовые речи, предлагали заключить прочный союз, который внесет порядок, прекратит постоянные междоусобные войны и явится толчком для создания силы, способной энергично отразить новое нападение монголов.

– Конечно, я вам помогу, – ответил Джелаль‑эд‑Дин. – Но вы должны быть твердыми и верными данному слову и не заключать за моей спиной тайных соглашений с врагами, в первую очередь с бесчестными и жестокими монголами... Вы особенно рады отправлять посольства к лживым и коварным монголам в надежде, что они вас пожалеют и пощадят... а они вас изрубят и обратят в пепел.

Беседа с визирями происходила на склоне горного перевала. Там они пробыли три дня и уехали.

Однако Джелаль‑эд‑Дин плохо верил обещаниям стариков, и мрачное настроение его не рассеивалось.

В это время прибыл один человек, вызвавший общее удивление. С ним были три коня, нагруженных корзинами и переметными сумами. Всех поразило его лицо, покрытое волдырями и шрамами. Один глаз вытек, уши отрезаны.

– Кто ты и зачем приехал? – спросил Тимур‑Мелик.

– Я купец, Нуреддин‑Фаркат. Езжу с мелкими товарами, которые любят женщины: иголками, наперстками, кольцами, ожерельями, лентами, зеркальцами, красками и сурьмой, а также китайскими шелками и одеждой.

– Но мы не женщины, – заметил Джелаль‑эд‑Дин.

– У меня имеются и товары, пригодные также и для воинов: шелковые рубашки, пояса, кошельки, кинжалы и прочие мелочи... А тебе, Хорезм‑шах, я хочу предложить индийскую шелковую рубашку, достойную царей, с прекрасным рисунком и жемчужными пуговицами, которая принесет тебе счастье.

Продавец достал из корзины и развернул рубашку рубинового цвета, искусно расшитую золотистыми цветами.

– Не бери этой рубашки! – закричала Бент‑Занкиджа. – Я читала в лечебных книгах, что такой рубиновый шелк изготовляется в Индии колдунами. Они его пропитывают кровью дракона. Если такую рубашку наденет человек, то все его тело покроется нарывами и он погибнет в страшных мучениях.

– Ты лжешь! – воскликнул взбешенный продавец. – Это царская рубашка! Такие носят только высокие по рождению ханы и эмиры.

– Меня беспокоит еще одна догадка, – сказала Бент‑Занкиджа. – Я вижу у тебя за поясом кипчакский кинжал. Точно такой кинжал с ручкой из слоновой кости носил любимец кипчакской царицы Туркан‑Хатун... Как эта вещь, оказалась у тебя?

Тимур‑Мелик, который давно пристально всматривался в торговца, вдруг сказал:

– Я узнаю тебя, хотя теперь твое лицо изуродовано. Конечно, ты бывший гулям, а потом великий визирь царицы Туркан‑Хатун – Мухаммед Бен‑Салих. Может быть, ты расскажешь нам, к каким джиннам ты попал в лапы, что они тебя так разукрасили и откусили уши?..

Торговец поспешно сунул рубашку в корзину на спине лошади. Он повернулся и смело стоял перед Джелаль‑эд‑Дином, злобно сверкая своим единственным глазом.

– Да, это верно. Я действительно бывший гулям Бен‑Салих. Я удивлен, что вы меня узнали. Монголы схватили меня и бросили головой в костер. Тогда я получил ожоги лица и потерял глаз. С трудом мне удалось залечить раны. Одним глазом я вижу людей насквозь, как многие из вас не видят и двумя... Мою госпожу Туркан‑Хатун монголы увели с собой, и она теперь поет песни «потрясателю вселенной», увеселяя его за обедом. Такова судьба человека – она всегда в руках аллаха, и никто не может знать вперед, опустится ли ему на плечо птица счастья или саранча беды!

– Тебя ожидает удар кинжалом, – сурово сказал Тимур‑Мелик. – Путь предательства тебе давно знаком.

Кара‑Кончар, положив руку на меч, приблизился к торговцу.

– На твоих руках кровь невинных: не ты ли по приказу злобной царицы утопил в реке двадцать восемь детей хорезмских ханов, которые воспитывались во дворце Туркан‑Хатун?

Один из воинов воскликнул:

– Тогда погиб мой маленький брат! Ты его убийца! Я сам задушу тебя! – И он бросился к торговцу, но его задержал Тимур‑Мелик:

– К чему нам пачкать светлые мечи его грязной кровью? Сбросим его с горы. – Тимур‑Мелик выхватил меч, занес его над головой Бен‑Салиха и угрожающе сказал: – Прыгай сейчас в пропасть, и пусть тебя спасает твой покровитель, злобный Иблис!

Бен‑Салих подошел к краю обрыва, взглянул вниз и прыгнул. Но, видно, его час еще не настал. На склоне обрыва он вцепился в фисташковое дерево, и оно его задержало. Там же чернела расщелина. Бен‑Салих встал на ноги и крикнул:

– Я не забываю и не прощаю ничего! Я вам отомщу!.. И более всех пострадает султан Джелаль‑эд‑Дин. Берегись меня!.. – И Бен‑Салих скрылся в расщелине скалы.

Несмотря на окружающие со всех сторон опасности, на монгольские отряды, замеченные на горных тропах в поисках Джелаль‑эд‑Дина, он был так же весел, как всегда. Потребовав себе кувшин с рубиновым вином и усевшись в кругу нескольких лиц, он заговорил о вечности, о любви, о будущей судьбе народов, о высших задачах, предназначенных человеку.

– Что ж я не слышу песен? – сказал султан.

– Разве можно петь сейчас, когда голос певца могут услышать наши враги?

– Бент‑Занкиджа, спой мою любимую песню!

Девушка тихо сидела в общем кругу позади Мухаммеда Несави.

– Хорошо, бадавлет, я спою, только вполголоса. Мне так страшно, что опять подберутся враги.

И в тихом вечернем воздухе полились мелодичные звуки песни:

 

Улетает джигит...

Пусть аллах сохранит

Моего молодого орла

От чужого копья,

От паденья коня,

От скользнувшего набок седла.

 

Мой джигит молодой,

Лучше дома со мной

Будем милых лелеять детей!

Молодой мой джигит,

Если ты не убит,

Возвращайся ко мне поскорей!

 

Джелаль‑эд‑Дин, сжав себе руками голову, отвернулся в сторону и долго сидел, глубоко задумавшись. О чем он думал? О том ли, что променял спокойствие и счастье семейной жизни на бесконечные боевые скитания? Что для него радость иметь детей уже почти потеряна, а впереди предстоят новые тревоги и смертельные опасности? О том, что потрачено так много сил и так мало еще сделано?..

Сидевший рядом Тимур‑Мелик положил руку на плечо Джелаль‑эд‑Дину и сказал:

– Незачем горевать, незачем думать о смерти, когда мы здоровы, полны сил и наверное еще увидим счастливые дни удачи...

Составитель книги о жизни и походах Джелаль‑эд‑Дина – Мухаммед Несави, желая отвлечь султана от мрачных мыслей, обратился к нему с такими словами:

– Я уже видел много твоих подвигов... Я слышал твои речи к воинам, твои боевые приказы, и я бы хотел узнать еще кое‑что, если только ты не обидишься и дашь искренний ответ.

– Говори, мой дорогой друг. Я на все отвечу тебе с открытой душой.

– Ты видишь, султан, что сейчас черное крыло смерти часто веет над всеми нами. Мы не знаем, проживем ли мы много лет или этот день для нас последний? А между тем жизнь течет, дети подрастают, старики торопятся узнать все о борьбе последних лет против монголов... Теперь – прости, если я буду очень резок, – я прошу тебя, чтобы ты говорил со мной, как будто писал свое завещание. Я бы хотел запечатлеть в моей книге для нашего подрастающего поколения твои заветные мечты и пожелания, в надежде, что они будут выполнены. Эти твои слова сохранятся вечно, и никакие монгольские зверства и преследования не смогут их вытравить из памяти народа.

Джелаль‑эд‑Дин подумал и ответил:

– Я бы мог сказать много, очень много. Но чем больше я буду говорить, тем скорее все будет перезабыто... И я вспоминаю такой случай. Несколько лет назад, в бурю, я нашел приют в бедной юрте‑шалаше пастуха в степном кочевье. Он перед этим откопал в земле древний кумган, очень тяжелый, и просил меня этот кумган вскрыть. Я сумел это сделать. Внутри, в кумгане, лежала записка – завещание знаменитого в народных сказаниях Хана Баяндера своим детям и внукам. Часть завещания я переписал и всегда ношу с собой. Вот что написано в этом свитке... – И он вынул из серебряной коробочки на своем поясе свернутый листок. – «Оставляю завещание моим внукам и правнукам. Им я не передаю золота и богатства. Я хочу, чтобы они сами, своими руками, своим трудом поставили себе юрту благоденствия и радости. К вам я обращаюсь, мои потомки великого племени. Храните пять драгоценностей, которые всегда создадут вам славу, безопасность, довольство и сделают непобедимыми. Эти драгоценности: мужество, трудолюбие, верность данному слову, уважение к женщине и почитание и прославление аллаха единого, покоряющего и милосердного.

Хан Баяндер».

В это время по тропинкам с двух сторон стремительно промчались два джигита. Озираясь, они торопливо говорили:

– Бадавлет! Сюда направляются три монгольских отряда. Они, конечно, разыскивают тебя. Ты должен немедленно уходить отсюда и временно укрыться в горных трущобах. А всему нашему отряду, вероятно, придется мечами проложить себе дорогу в леса Азербайджана.

– Этот переход будет особенно опасен, – сказал Джелаль‑эд‑Дин, – здесь монголы попытаются наконец захватить меня в свои лапы.

– Разреши нам следовать с тобою! – воскликнули Несави и Бент‑Занкиджа. – Мы не покинем тебя, даже если бы нам грозила гибель.

Джелаль‑эд‑Дин встал, расспросил, где показались монголы, поручил Тимур‑Мелику начальствование над оставшимися воинами, приказал следовать за собою Кара‑Кончару, Несави и Бент‑Занкидже и еще нескольким джигитам. Обняв друзей, он пожелал им счастья, сел на коня и быстро направился к северу через горный перевал.

 

XXIV. ГНЕЗДО БЕРКУТА

 

Гроза бушевала над скалистыми хребтами Курдских гор. Казалось, злые духи слетались со всех концов вселенной и бились в небесах, нагромождая серые, дымчатые тучи над глубокими ущельями, и обрушивались потоками ливня, которые водопадами стекал по диким кручам, смывая искривленные стволы арчи и фисташек, швыряя камни, летевшие в пропасти бешеными прыжками.

Группа всадников упорно пробиралась горной тропинкой, проложенной вдоль хребта высоко над обрывом. Видно, важная причина гнала их по крутизнам, где отовсюду грозили обвалы и гибель, так как размытая почва не давала возможности коню поставить прочно копыто на скользкой тропинке. Иногда всадники, спешившись, осторожно шли под косым ливнем, прижимаясь к скале, ведя за собой усталых, намокших коней.

Среди шедших впереди, вслед за старым проводником в высокой барашковой шапке, выделялся один, в стальном шлеме, закутанный в короткий синий с желтой каймою плащ. Он вел под уздцы дивного вороного жеребца, который, изгибая лебединую шею, пытался на ходу схватить стебли горных трав.

– Где же тобою обещанное селение? Все ты врешь, лживый курд! Куда ты нас ведешь? Хочешь, чтобы мы свалились в пропасть? Дорога становится все труднее! Помни, что я тебя не отпущу живым: ты полетишь вместе с нами в преисподнюю, показывая нам дорогу в вечный огонь.

Проводник остановился и сложил руки на груди.

– Да проклянет меня аллах и да поразит громом, если я говорю неправду! Я веду тебя в самое высокое горное селение – Гнездо беркута. За ним начинается перевал. Оттуда ты сможешь перебраться на другую сторону хребта. Дорога там легче, и ты свободно уйдешь на север. Ты сам говорил, что кругом рыщут монгольские отряды и ты боишься встречаться с ними.

– Ты лжешь, старик! Я никогда их не боялся! Я снова жду встречи с этими шакалами. Но мне нужно пройти на север, в Азербайджан, кратчайшим путем. Там ждет меня мое новое войско.

Проводник протянул руку:

– Видишь ли ты впереди, в просвете между облаками, селение? Луч солнца, пробившись сквозь тучи, осветил крыши. Это мой дом. Это мое селение Гнездо беркута. Теперь мы уже близко.

– Гнездо беркута? – воскликнул воин в стальном шлеме, смуглый, стройный, с черными проницательными глазами. – Старуха гадалка когда‑то мне предсказала: «Берегись гнезда беркута!»

– Я хозяин – ты мой гость! И я отвечаю своей головой за твое благополучие.

– А кто старшина этого разбойничьего гнезда?

– Я же – старшина селения и наблюдаю за порядком. Приезжай спокойно, мой хан. У меня ты отдохнешь, как в доме друга.

Селение было расположено почти на вершине скалистого хребта. Веками тяжелым трудом курды, измученные постоянными нападениями и междоусобными войнами, сложили из каменных глыб свои дома на самом краю глубокой пропасти, которой обычно и дна не было видно из‑за непроницаемых белых туманов; как молоко в крынке, они наполняли до краев все ущелья.

Селение действительно, точно гнездо беркута, прилепилось на такой крутизне, что, казалось, один человек на тропинке, огибающей выступ скалы, мог бы удержать целый вражеский отряд.

Три верных друга и спутница отчаянного скитальца – Несави, Бент‑Занкиджа и Кара‑Кончар – неотлучно сопровождали Джелаль‑эд‑Дина, готовые биться и защищать его до последнего вздоха.

Селение было окружено прочной каменной стеной, сложенной в древнейшие времена. Со стены можно было наблюдать за всеми подъезжающими по узкой тропинке. Дома с плоскими крышами, сложенными из расколотых топором бревен и жердей, обмазанных глиной, поднимались, как уступы, как широкие ступени, один над другим. Не только кошка, но и ловкие курды могли свободно пройти через все селение, прыгая с крыши на крышу.

Кара‑Кончар стал неистово стучать в ворота, разбудив всех собак. Большие и лохматые, они показались на стене, заливаясь хриплым лаем, готовые разорвать всякого прибывшего. Скоро на площадке над воротами показались курды:

– Что вам здесь нужно? Поворачивайте коней обратно, в адское пекло, откуда вы появились! Для темных бродяг наши ворота заперты.

– Ваше счастье мы привезли вам! Скорее открывайте ворота!

– Знаем, какое счастье вы нам привозите! Ваши кони съедят наше сено, накопленное на зиму и с трудом собранное на скалах для своих коров. Проваливайте!

Проводник оказался действительно старшиной селения. Пронзительным голосом он стал кричать на стоящих на стене, осыпая их отборными ругательствами:

– Шакалье охвостье, сыновья шлюхи, свиные объедки, змеиные языки! Мы промокли до кишок, пока вы грели у очагов ваши толстые животы, набитые прокисшей джугарой, а теперь вы не хотите повернуться, чтобы открыть нам ворота! Скорей, не то мы их сломаем!

Тогда люди на стене забегали, и потемневшие старинные ворота, сложенные из кривых бревен, со скрежетом раскрылись. Джелаль‑эд‑Дин со своими спутниками въехал внутрь селения.

Старшина предложил следовать за ним и всех привел к старинного вида каменной постройке, тоже сложенной из гранитных глыб и плит; она держалась на краю бездны при помощи бревенчатых подпорок. На крыше собрались женщины и дети.

Дворик был маленький, выложенный плитами. Кара‑Кончар привязал коней Джелаль‑эд‑Дина под навесом и бросил им охапку сена, найденного на крыше.

– Вьюки можете оставить здесь, никто их не тронет.

Но джигиты, умудренные опытом, втащили все вьюки и седла по приставным деревянным лесенкам на крышу, откуда через темное отверстие спустились внутрь здания.

Внутри дома старшины, в просторной комнате для гостей, в высоком очаге запылали дрова. Несколько женщин, с закутанными до глаз лицами, в черных куртках и широчайших красных шароварах, стали суетиться возле большого котла, подвешенного над огнем на длинной железной цепи, приготовляя ужин путникам.

С Джелаль‑эд‑Дина стекала вода. Сложив все свое оружие на низкой широкой тахте, затянутой пестрым персидским ковром, он скинул с себя одежду и сапоги и развесил на веревке перед огнем. Переодевшись в длинную, до колен, рубашку и домотканые шаровары, Джелаль‑эд‑Дин опустился на колени на войлоке перед очагом и стал греться. Скоро, измученный продолжительной дорогой и тяжелыми переходами через хребты, он незаметно задремал.

Несави и Кара‑Кончар ушли добывать ячменя для коней. Хозяин, получив в качестве задатка золотую монету, тоже вышел.

Пока Несави и Кара‑Кончар с другими джигитами были заняты кормлением коней, а женщины рубили мясо для кебаба, в дом старшины проник незамеченным ужасного вида одноглазый человек – лицо его было исполосовано старыми, зарубцевавшимися шрамами, а уши отрезаны – в знак понесенного наказания за воровство.

И тут произошло необычайное, непредвиденное, свалившееся на Джелаль‑эд‑Дина и его спутников как горный обвал, как величайшее горе, как непоправимое несчастье, как коварная выходка злого демона, красноглазого джинна.

Одноглазый подкрался сзади к тихо задремавшему перед пылавшим очагом Джелаль‑эд‑Дину и сильным ударом большого, отточенного ножа пронзил спину величайшего героя‑батыра.

И тот светлый и единственный, выходивший невредимым из самых опасных схваток, рвущийся в бой отважный сокол, разбивавший отряды непобедимых монголов, кто ускользнул из железного кольца самого могучего Чингисхана, кто был победителем в сотнях битв, вдруг пал от подлой руки предателя...

Джелаль‑эд‑Дин упал вниз лицом, на руки... Пытался встать. Из его спины и рта текла кровь.

Убийца вытащил нож и бросился к выходу, но в дверях он столкнулся с тремя курдскими женщинами. Первой шла жена старшины, всегда спокойная Каринэ, высокая и величавая. Она увидела торжествующего злодея с большим ножом в руке и лежавшего Джелаль‑эд‑Дина, который, захлебываясь собственной кровью, пытался подняться и что‑то сказать, но слышалось только хриплое бульканье...

Каринэ, сразу поняв, что случилось что‑то ужасное, непоправимое, – так как убийство гостя произошло в ее доме, и она и ее муж первыми за него ответят, – как бешеная волчица бросилась на убийцу. В ее руках была железная сечка, которой она готовила кебаб. Одним ее ударом она рассекла руку, державшую нож, вторым поразила голову, сбив полосатую грязную чалму.

С диким воплем убийца бросился из дому, растолкав женщин. Но навстречу ему по лестнице уже поднимался Кара‑Кончар. Тогда убийца по другой приставной лестнице взобрался на крышу соседнего дома, на бегу стараясь тряпкой затянуть разрубленную руку, из которой хлестала кровь.

Несави, увидев раненого Джелаль‑эд‑Дина, положил его боком на войлоке на полу. Он сорвал с себя рубашку, разодрал ее на полосы и с помощью прибежавшей Бент‑Занкиджи старался быстро и туго перевязать рану своего друга‑покровителя.

Кара‑Кончар бросился вслед за убийцей на крышу, поймал его, накинул на него мешок и перевязал веревкой. После этого, вернувшись к Джелаль‑эд‑Дину, он, как всегда холодный и спокойный, горящим взглядом следил за бледнеющим и угасающим лицом великого воина...

Кровь из раны стала проступать медленнее, и Джелаль‑эд‑Дин заговорил как в бреду, будто обращаясь к войску:

– Слушайте, смелые, неукротимые воины... Отныне я ухожу в страну, имя которой – народная сказка... В ней я буду жить... Моя слава, мои заветы будут учить мальчиков, как стать бесстрашными джигитами... Как воодушевить воина на битву с более сильными противниками... Как приносить радость воспоминаний старикам... Слушайте, хорезмийцы и все племена! Дружно все стойте плечо к плечу!.. И не позволяйте ханам откалываться от народа и забегать с подарками к безжалостным врагам, в надежде, что эти наши убийцы и мучители их пощадят... Только крепкий союз всех слабых племен сделает их неодолимыми... И монголы растворятся в нашем народе, как горсть соли в море... Тогда мы создадим страну счастливых и свободных!..

Голос его слабел. Он еще что‑то шептал, но уже слышались только хрипы и бульканье кровавой пены. Джелаль‑эд‑Дин вытянулся, простирая руки к товарищам. Они стояли возле него на коленях и чувствовали, как в их руках холодеют его пальцы и в них прекращается трепетание жизни...

Кара‑Кончар и другие джигиты сложили на площадке посреди селения большой высокий костер из бревен и жердей, выломанных из ближайших загородок. Наверху, на разостланном ковре, они положили тело великого воина‑батыра. В головах у него было седло, рядом лежало копье с двумя красными кистями и колчан, в котором находились три стрелы с орлиными перьями. Кинжал и меч Кара‑Кончар и Несави поделили между собой, поклявшись совершить ими дела, достойные их погибшего великого друга. В ногах большого костра был сложен другой, поменьше, над которым джигиты поставили распорку из трех бревен: на ней они повесили за ноги головой вниз убийцу со связанными за спиной руками. В стороне толпились курдские женщины и с рыданьями причитали, оплакивая великого батыра и проклиная убийцу, который поднял на него руку, покрыв тем селенье Гнездо беркута неизгладимым позором.

Погода стояла тихая. Все окрестные ущелья, как молоком, были наполнены до краев белым густым туманом... Вдруг на противоположной стороне глубокого ущелья из тумана стала выезжать вереница всадников. Они передвигались медленно, один за другим, с трудом взбираясь на кручу. У них были низкорослые кони с длинными хвостами и гривами и белое знамя с семью концами.

– Это монголы! – воскликнули курды. – Горе нам! Не свернут ли они с главной дороги, чтобы подняться сюда?

Старшина стоял в головах покойника. Рядом с ним седой мулла, держа в руках священную книгу Корана, показывая, что в нее заглядывает и по ней читает, нараспев говорил суры благородного свитка.

Джелаль‑эд‑Дин лежал как живой, с нахмуренными бровями. Его побледневшее, даже сквозь загар, лицо казалось грустным, полным незаслуженной обиды. К телу Джелаль‑эд‑Дина безмолвно подошла Бент‑Занкиджа и, прижавшись щекой к его похолодевшему лицу, долго тихо плакала. Затем она достала из своей дорожной ковровой сумки его любимую «Книгу походов Искендера Великого» и осторожно положила ее под голову героя.

Кара‑Кончар принес из дома старшины пылающую головню и разжег солому и хворост, подложенные под жерди обоих костров. Они, затрещав, запылали высоким огнем. Языки пламени, казалось, старались лизнуть клубившиеся серые облака. Буря давно ушла на запад. Ветер стих, и ни один листок не шевелился на недавно омытых дождем деревьях.

Когда оба костра догорели, Кара‑Кончар раздал оставшиеся вещи из походных вьюков Джелаль‑эд‑Дина товарищам‑джигитам, семье старшины и некоторым беднякам.

Затем они оседлали и навьючили коней, задали им корму, и когда все было готово, Кара‑Кончар с несколькими джигитами позвали старшину на крышу его дома. Тот, с ужасом на лице и подгибающимися коленями, пошел за ними. Там Кара‑Кончар сказал:

– Хозяин, который не уберег от руки убийцы своего гостя, не заслуживает пощады.

– Ты сказал правду! – ответил старшина. – Таков наш закон.

– Таков наш закон! – подтвердили джигиты.

Старик стоял спокойно, безропотно и не сопротивлялся, когда его схватили сподвижники Джелаль‑эд‑Дина и сбросили с крыши в молочный туман, в глубокую пропасть...

Джигиты вернулись к коням, вскочили на них и направились на север, к перевалу, откуда начиналась дорога в Азербайджан. На любимом коне Джелаль‑эд‑Дина, столько раз выносившего его невредимым с поля битвы, ехала Бент‑Занкиджа.

Надо было спешить: отряд монголов уже поднимался по тропе, ведущей к Гнезду беркута.

 

 

 

...И стал он предметом рассказов сказочников, и сообщали о нем друг другу путники на дорогах, и передавали молву о нем по странам, и потекла повесть его по земле, неся с собою удивление.

Из арабской сказки

 

 

1. Сонет – О. Орловской. Стихотворная обработка песен далее – Н. Н. Ушакова и М. Б. Сандомирского.

 

2. Азраил – ангел Смерти.

 

3. Мерв (ныне Мары), Неса (Ниса), ее развалины западнее Ашхабада, Мешхед – древние города Средней Азии.

 

4. Тилля – древняя золотая монета.

 

5. Кавуши – туфли без задников (шлепанцы).

 

6. Чал – кислый напиток из верблюжьего молока, напоминающий кумыс.

 

7. Джинн – всесильный (злой или добрый) дух.

 

8. На монетах Александр Македонский изображался в шлеме с бараньими завитыми рогами.

 

9. Факих – ученый, законовед.

 

10. «Благородный свиток» – так обыкновенно назывался Коран, священная книга мусульман.

 

11. Карагез – персонаж среднеазиатского народного кукольного театра типа русского «Петрушки».

 

12. Гулям – слуга.

 

13. Хазрет – «Высочество» или «Величество», почетный титул, прибавляемый к имени шаха, султана и т. п.

 

14. Суфа – возвышение из дерна, устраиваемое под тенистым деревом для летнего отдыха.

 

15. Красные полоски на плече – знаки отличия офицера в монгольском войске.

 

16. Нуба – торжественный концерт, серенада.

 

17. Остальные воины огромного войска были из других присоединившихся к походу народов и племен.

 

18. «Счастливая луна» – то есть день, который шаманами признан «счастливым» для начала какого‑либо дела или похода.

 

19. Скрещение планет. По астрологическому учению того времени каждый человек имеет свою планету‑покровительницу. От скрещения хода планет разных лиц происходят перемены в их судьбе.

 

20. Кяфир – иноверец (немусульманин).

 

21. Сейхун – Сырдарья.

 

22. Джейхун – Амударья.

 

23. Иншалла! – Дай‑то аллах!

 

24. Дженд, Енгикенд, Бенакет – древние города на берегах Сырдарьи.

 

25. Фарсах – мера длины, около 7 километров.

 

26. Джасусы – шпионы, доносчики.

 

27. Бадавлет – дружеское обращение к влиятельному человеку.

 

28. Абескунское – Каспийское море.

 

29. «Оборона Ургенча представляет, несомненно, одно из замечательных явлений в истории» (Академик В. Бартольд).

 

30. Мавераннагр – земли Средней Азии между Сырдарьей и Амударьей.

 

31. Пери – добрая фея, ограждающая от «злых духов».

 

32. Палван – силач.

 

33. Иблис – злой дух в мусульманском веровании, дьявол.

 

34. Кэбтэул – личный телохранитель; «он обязан голову рубить по самые плечи и плечи – на отвал всякому, кто попытался бы ночью проникнуть во дворец».

 

35. Алем‑гир – берущий, захватывающий мир.

 

36. Бисмилля – во имя божье!

 

 

[1] 

[2] 

[3] 

[4] 

[5] 

[6] 

[7] 

[8] 

[9] 

[10] 

[11] 

[12] 

[13] 

[14] 

[15] 

[16] 

[17] 

[18] 

[19] 

[20] 

[21] 

[22] 

[23] 

[24] 

[25] 

[26] 

[27] 

[28] 

[29] 

[30] 

[31] 

[32] 

[33] 

[34] 

[35] 

[36]