Боги и духи как партнеры: воображаемые друзья

 

Системы логического вывода, обслуживающие наше взаимодействие с другими людьми, работают без выходных и перерывов, хотя сами мы этого не осознаем. Интуитивными заключениями, которые поставляют эти системы, мы пользуемся постоянно, даже когда не взаимодействуем с кем бы то ни было. Все системы логического вывода способны работать и в отвлеченном режиме, то есть в отрыве от вводных данных из окружающей среды и результата в виде поступка. Принципиальная особенность человеческого сознания – способность к контрфактуальным гипотезам («А если бы у меня было меньше мяса, чем на самом деле?», «А если я выберу эту тропинку, а не ту?»), которая применяется и к межличностному общению. Прежде чем сделать тот или иной шаг в любой ситуации социального взаимодействия, мы автоматически просчитываем несколько сценариев. Эта способность позволяет нам, в частности, выбирать между тем или иным направлением действий, представляя себе реакцию остальных в каждом случае.

На самом деле такие отвлеченные умозаключения мы можем делать относительно не только окружающих людей, но и вымышленных персонажей. Способность эта, что поразительно, проявляется на самых ранних этапах развития. У многих детей в возрасте от трех до десяти лет возникают устойчивые и сложные отношения с «воображаемым другом». Психолог Марджори Тейлор, изучавшая это явление, обнаружила подобных друзей примерно у половины детей, с которыми работала. Эти воображаемые люди или человекоподобные животные, иногда, но не всегда взятые из книжек, мультфильмов или другого культурного фольклора, сопровождают ребенка повсюду, играют с ним, общаются и т. п. У одной девочки воображаемыми друзьями были Натси и Натси – пара птиц, самец и самка, которые летали вместе с ней на прогулку, в школу, в поездки на машине.

Исследования Тейлор показывают, что долгосрочные отношения с несуществующими персонажами – это не признак смешения фантазии и реальности. Сейчас у специалистов по возрастной психологии имеются тесты, позволяющие точно определить, насколько ребенок отделяет вымысел от действительности. К обладателям вымышленных друзей эти тесты применяются с трех лет, и зачастую такие дети проводят различия гораздо лучше своих сверстников. Они прекрасно знают, что их друзья – невидимая ящерица, неуклюжая обезьяна или сказочный волшебник – не такие, как настоящие друзья и остальные люди. Кроме того, обладатели воображаемых друзей часто лучше других выполняют задания, требующие тонких навыков интуитивной психологии. Они явно четче различают свою и чужую точку зрения на заданную ситуацию и лучше моделируют чужие эмоции и психические состояния.

Эти наблюдения натолкнули Тейлор на интригующую гипотезу, что воображаемые друзья могут быть нужны для тренировки социального взаимодействия. С таким другом формируются устойчивые отношения, а значит, ребенок моделирует его реакцию, принимая во внимание не только его характер, но и события, совместно пережитые в прошлом. Исследования Тейлор показывают, что попытка выдать желаемое за действительное в таких фантазиях играет минимальную роль. Слова и поступки друзей ограничены рамками их характера, и даже в области фантазий они не должны терять последовательности и достоверности. Четырехлетний ребенок обладает изощренным умением представлять себе не просто несуществующее создание, но создание с определенной историей и характером, с определенными вкусами и способностями, отличными от его собственных. Нередко воображаемые друзья помогают взглянуть на положение дел под альтернативным углом, счесть неожиданные сведения неудивительными или пугающую ситуацию терпимой и управляемой.[69]

Поэтому человеку не составляет никакого труда с раннего возраста поддерживать социальные взаимоотношения в отвлеченном режиме. С малых лет у детей имеются социальные способности, необходимые, чтобы формировать последовательные представления о взаимодействии с людьми, даже если этих людей на самом деле нет рядом и они не существуют вовсе.

Очень заманчиво было бы сейчас провести умозрительную параллель между воображаемыми друзьями и сверхъестественными сущностями, с которыми люди поддерживают долгие значимые отношения, – ангелами‑хранителями, духами, предками. (Собственно, сам термин «воображаемый друг», используемый современными психологами, перекликается с выражением «невидимый друг» [aoratos philos], которым ранние христиане называли святых.) Однако различий здесь не меньше, чем сходства. Во‑первых, для многих людей духи и предки – это далеко не фантазия, они ощущаются как действительно присутствующие рядом. Во‑вторых, верующие не просто моделируют отвлеченное взаимодействие сами для себя, они делятся с другими информацией о свойствах и действиях духов. В‑третьих, и это самое главное, у отношений с духами и богами совершенно особенный общий настрой – в силу одной из ключевых характеристик этих сверхъестественных сущностей, до которой мы вскоре доберемся.

 

Стратегическая информация

 

Взаимодействие с другими существами (отдача, обмен, взятие обязательств, сотрудничество, мошенничество и т. п.) требует социального интеллекта, то есть разновидности систем сознания, специализирующейся на организации такого взаимодействия. Это важно, поскольку именно системы социального интеллекта отвечают как за тесное сходство между сверхъестественными сущностями и людьми, так и за принципиальные различия, придающие им значимость.

У нас имеются системы логического вывода, регулирующие социальное взаимодействие. Как мы уже убедились, они выполняют сложные вычислительные операции. Надежный ли из этого человека партнер? Считать ли эти новости лакомыми сплетнями или сухими фактами? Представьте себе семейную пару, которая проводит собеседования, подыскивая няню для своих детей. Родители, конечно, расспрашивают кандидатов в открытую, но при этом учитывают все признаки и сигналы, которые, на первый взгляд, не имеют отношения к делу. Если предполагаемая няня не смотрит в глаза, пускается в разглагольствования, краснеет и мямлит на вопрос, замужем ли она, ее, скорее всего, сочтут непригодной для работы. Если же она сообщит о своей принадлежности к мормонам – тут я привожу подлинные данные социологических исследований в Соединенных Штатах, – шансы, наоборот, повысятся. У самих же родителей все это смешивается в общем «впечатлении» – либо благоприятном, либо нет, основанном вроде бы на довольно расплывчатых «ощущениях». На самом же деле механизмы на нашей мысленной «кухне» работают с предельной точностью. Такие признаки, как избегание взгляда, играют ключевую роль при оценке надежности во взаимоотношениях. Система эта действует у людей в любом уголке мира, но в зависимости от места проживания настраивается по‑разному. (В Соединенных Штатах постоянный зрительный контакт – норма, в других местах он будет расценен как агрессия или вызов, но в любом случае система этот признак учитывает и выдает соответствующие заключения, даже если мы об этом не подозреваем.) Причина, по которой мормонская няня для многих американцев предпочтительнее, вытекает из местных исторических особенностей, но и здесь требуются сложные вычисления. Основное объяснение, лежащее на поверхности, состоит в том, что мормонское воспитание наделяет человека высокими моральными принципами. Но там есть и более глубокая, ускользающая от осмысления подоплека: человеку беспринципному или ненадежному было бы очень трудно оставаться мормоном. Вести себя приемлемо для остальных членов этого сообщества, славящегося строгими нравственными установками, если у тебя таких установок нет, не просто сложно – почти невозможно. (Я не говорю, что это на самом деле так, но интуитивное предположение у людей возникает именно такое.)

Система социального интеллекта обрабатывает самые разные сигналы и признаки, возникающие в любой ситуации взаимодействия. При этом она отвечает лишь за часть информации, проходящей через наше сознание. Пока вы разговариваете с человеком, оно отслеживает местонахождение вашего собеседника, ваше собственное положение в пространстве, разные звуки и т. д. То же самое относится к любой другой ситуации социального взаимодействия. Если в беседе за обедом начинают проскакивать нотки флирта, сложные заключения и домыслы хлещут потоком («Она говорит, что "Много шума из ничего" ей нравится больше, чем "Ромео и Джульетта", – это расценивать как тонкий намек? Намек на что?»), потому что активируются системы логического вывода, специализирующиеся на конкретном типе социального взаимодействия, которые выдают эмоционально заряженные интерпретации происходящего. Но и это лишь часть обрабатываемой сознанием информации. Мозг все это время занимается и другими делами, именно поэтому, по крайней мере в большинстве случаев, люди во время разговора не падают со стульев, благополучно пережевывают пищу и откусывают от котлеты, а не от вилки.

Повторюсь: информация, поступающая в систему социального интеллекта, – это лишь часть информации, обрабатываемой сознанием. И поскольку нам хорошо бы отличать эту социально нейтральную информацию от той, которая активирует системы социального интеллекта, дадим общее определение: стратегическая информация – это подвид всей информации, доступной в данный момент (определенному лицу относительно определенной ситуации), которая активирует системы сознания, отвечающие за социальное взаимодействие.

Если родители отмечают перекошенное лицо няни, отсутствующий взгляд и привычку курить как паровоз, для них эта информация будет стратегической. Если ее манера одеваться никак не затрагивает их системы социального взаимодействия – не вызывает никаких умозаключений относительно ее надежности, – это не стратегическая информация. Если литературные вкусы вашего собеседника на вашем дальнейшем взаимодействии никак не отражаются, эта информация не имеет стратегического значения. Если же она приводит к умозаключениям, касающимся дальнейших действий, то переходит в разряд стратегической.

Все это достаточно просто, однако именно тут кроется существенное различие между человеком и большинством других животных. Передача данных, значимых для взаимодействия, сотрудничества, обмена, спаривания присутствует у многих из них. Но в большинстве случаев предельно ясно, является ли та или иная информация стратегической. Например, у большинства видов есть очень четкие сигналы готовности к брачным играм. С недвусмысленными сигналами связана и иерархия. Самцы шимпанзе, бросая вызов вожаку с целью свергнуть его и утвердиться самим, начинают верещать и трясти ветки. Остальные члены стаи безошибочно распознают в этом сигнале посягательство на расстановку сил. Ни один шимпанзе не перепутает его с ухаживаниями или призывом напасть на другую стаю. Для каждой области взаимодействия имеется собственный набор сигналов.

У людей предсказать, окажется ли информация стратегической, невозможно. Все зависит от того, как стороны представляют соответствующий сигнал, текущую ситуацию, лицо, подавшее сигнал, и т. д. В зависимости от моего отношения к ситуации, наличие мяса у вас в холодильнике может быть как нестратегической информацией (в большинстве случаев), так и стратегической (если мясо украдено из моей кладовой, если я голоден, если вы на каждом углу кричите, что вы вегетарианец). Во всех этих случаях полученные сведения могут, пусть незначительно, но повлиять на наше взаимодействие. Если я голоден, мне может захотеться этого мяса; если вы считались вегетарианцем, я могу заподозрить, что вашим словам не всегда можно верить, и т. д. То, что вчера вы ходили в другое селение, может быть как нестратегической информацией (если я просто принимаю к сведению, что вы отсутствовали), так и стратегической (если я заподозрю, что вы ходили туда на встречу с потенциальным половым партнером). А то, что вы разговаривали с тем‑то и тем‑то, может приобрести стратегическое значение, если я заподозрю вас в сговоре или кознях против меня.

Стратегический характер информации означает лишь, что она была учтена системами логического вывода конкретного человека, специализирующимися на социальном взаимодействии. Разница между стратегическим и нестратегическим зависит от представлений о конкретной ситуации. Она «в глазах смотрящего», а поскольку точка зрения у каждого своя (и она может быть неправильной), спрогнозировать, окажется ли информация стратегической, нелегко. Назвать какую‑то информацию стратегической – не значит сообщить что‑то о ней самой – только о том, как она воспринимается сознанием рассматривающего ее человека. Не очень понятно? Возьмите более привычное явление, которое работает точно так же, – напоминание. Говоря, что какой‑то объект или ситуация служит напоминанием, мы понимаем, что речь идет о напоминании о конкретном факте конкретному человеку. Нельзя, войдя в комнату, с ходу предсказать, какие предметы в ней служат напоминанием, тогда как для конкретного человека какие‑то предметы в эту категорию попадут, провоцируя особые процессы в памяти. Точно так же превращение информации в стратегическую зависит от отношения конкретного человека к текущей ситуации.

Я использую слово «стратегический» как стандартное обозначение для тех случаев, когда человек совершает шаги (что‑то говорит, занимает ту или иную позицию), последствия которых зависят от действий других людей. Это технический термин, вовсе не означающий важности или критичности соответствующей информации. Например, мелкие любовные интрижки всегда вызывают у сослуживцев любопытство. Согласно нашему определению, информация эта стратегическая, поскольку системы социального интеллекта отслеживают новости, которые могут стать поводом для сплетен, и эмоционально вознаграждают, пусть и незначительно, за их сбор и распространение. Однако в большинстве случаев эта информация никакого значения не имеет. И наоборот, знание, что лучше – застыть столбом или бежать при встрече с тем или иным хищником, – стратегического характера не имеет (поскольку не активирует никаких особых систем логического вывода, регулирующих социальное взаимодействие), но имеет жизненно важную ценность.

Человек как участник социума со сложными схемами взаимодействия не только сам воспринимает стратегическую информацию, но и представляет, в какой мере ею располагают другие. Например, в ситуации, когда у вас имеется что‑то нужное мне, у меня автоматически создается представление не только о том, что вы располагаете желаемым мною, но и о том, что вы можете осознавать его желанность для меня, и это может как‑то влиять на ваши намерения и т. д. Такие сложные умозаключения находятся в ведении нашей интуитивной психологии, которая дает нам представление о психическом состоянии других людей и их доступе к информации.

Один из фундаментальных принципов интуитивной психологии заключается в том, что доступ к информации несовершенен. Сталкиваясь с ситуацией и получая какую‑то информацию о ней, мы не считаем автоматически, что информация эта одинаково доступна всем и каждому. Например, вытащив ключи из кармана вашего пиджака, пока вас нет в комнате, я буду заведомо считать, что вы об этом не знаете. И отсутствие ключей станет для вас неожиданностью. Как мы видели в третьей главе, нормальный ребенок с четырехлетнего возраста способен выполнять экспериментальные задания, требующие оценки подобных препятствий к владению информацией. То, что ваши ключи теперь в моем кармане, не означает автоматически, что вы об этом знаете. И представление об этом не требует сознательного рассуждения, поскольку интуитивная психология исправно выполняет свою работу на «кухне» сознания. Принцип «несовершенного доступа к информации» настолько фундаментален, что отсутствие его в когнитивном арсенале приводит к таким патологиям, как аутизм.

Этот принцип относится к информации в целом, а значит, и к стратегической информации как ее подвиду. То есть в определенной ситуации и при наличии некой информации о ней, которая для вас лично будет стратегической (активирующей способности к социальному взаимодействию), вы не можете автоматически допускать, что другие – а именно участники ситуации – тоже этой информацией владеют. Это общий принцип несовершенного доступа: в социальном взаимодействии мы исходим из того, что доступ других людей к стратегической информации не бывает совершенным и автоматическим.

Допустим, вчера вечером вы ходили в соседнюю деревню на тайное свидание. Информация о том, с кем вы встречались, может, по крайней мере потенциально, оказаться стратегической для других. (Даже если настоящей ценности она не имеет.) Знание, что вы встречались с таким‑то или такой‑то, активирует их системы логического вывода и может повлиять на взаимодействие с вами. Однако сами вы до конца не знаете, в какой степени этой информацией владеют другие. То есть вы не можете исходить из того, что им все известно. Вы можете надеяться, что не известно (боясь скандала), или, наоборот, желать, чтобы они знали (тогда можно будет похвастаться победами на личном фронте).

Люди, как правило, много времени и сил тратят на размышления о том, владеют ли другие стратегической, на их взгляд, информацией. Они гадают, какие заключения, намерения, планы и т. п. эти другие на данной информации построят, пытаются проконтролировать их доступ к такой информации и отследить либо повлиять на их умозаключения, сделанные на основе этой информации. В основе всех этих сложных вычислений лежит допущение, что доступ к информации и у нас, и у других сложен и, как правило, несовершенен.

 

Особенность богов и духов

 

Все эти сложные определения и объяснения нужны нам вот для чего: если человек считает богов и духов существами, с которыми он вступает во взаимодействие, значит, оно будет определяться когнитивными системами, отвечающими за наше регулярное взаимодействие с другими, несверхъестественными, созданиями.

На первый взгляд взаимодействие с ними очень похоже на взаимодействие с людьми – в том отношении, что большинство наших штатных систем логического вывода активируется и производит умозаключения в обычном, в общем‑то, режиме. Подчеркиваю это обстоятельство, потому что именно из‑за него коммуникация с этими скрытыми от глаз существами получается настолько естественной. У богов и духов есть сознание, поэтому они воспринимают происходящее; мы прогнозируем, что события отложатся у них в памяти, что у них возникнут определенные намерения и что они предпримут некоторые действия для осуществления этих намерений. К богам и духам применимы и более тонкие аспекты социального взаимодействия. Как мы видели на примере квайо, приведенном у Кизинга, жертвовать свинью одному предку, когда на самом деле невзгоды навлекает другой, – это напрасная трата ресурсов. Недовольный дух будет продолжать насылать на людей болезни, пока кто‑нибудь не принесет ему правильную жертву. Все это вполне естественно, и прорицатель квайо, которого цитирует Кизинг, не расписывает в подробностях всю подоплеку, потому что она и так подразумевается. Но подразумевается она, только если применять соответствующие системы логического вывода.

В общих чертах все боги, предки и духи интерпретируются как сущности, с которыми можно взаимодействовать с участием систем социального интеллекта. Вы молитесь богу, потому что хотите исцелиться. Это требует допущения, что бог воспринимает вас как больного, понимает, что вы хотите выздороветь, желает вам благополучия, понимает, как это благополучие обеспечить, и т. д. (Кстати, молитвы и другие обращения к богу и духам требуют, чтобы адресат понимал не только слова нашего языка, но и намерения. Слова «Боже, как было бы хорошо, если бы моя родня поладила друг с другом» подразумевают, что бог сможет воспринять завуалированное желание как прямую просьбу: «Пожалуйста, сделай так, чтобы мои родственники поладили».) Боги и духи, желающие чего‑то конкретного, зачастую стремятся получить это и удовлетворяются, только когда это просходит, не раньше, а за попытку смошенничать или словчить наказывают и т. д. Шаблонность этих представлений только подчеркивает, насколько они интуитивны, если рассматривать их в ключе соответствующих систем логического вывода.

Значит, предки и боги совсем как люди? Не совсем. Есть одно важное, но тонкое различие, как правило не выраженное явно в высказываниях об этих могущественных существах. Вот в чем оно заключается: в социальном взаимодействии, как я уже говорил, мы всегда исходим из ограниченности доступа других лиц к стратегической информации (и пытаемся просчитать степень их осведомленности). При взаимодействии со сверхъестественными силами человек исходит из полноты их доступа к стратегической информации.

Сверхъестественные сущности наделяются хорошим доступом к информации. Нахождение в нескольких местах одновременно или невидимость дает им возможность получать сведения, которые реально существующим людям добыть труднее. Это не значит, что такие сущности непременно считаются мудрее простых смертных. Смысл не в том, что они знают лучше, а в том, что им зачастую попросту известно больше. И действительно, во многих историях (курьезных случаях, воспоминаниях, мифах и т. п.), где наряду с людьми действуют и такие силы, расклад, при котором религиозная сущность владеет информацией, которой у человека нет, встречается намного чаще, чем обратный. Бог знает больше, чем мы; предки наблюдают за нами. В большинстве местных описаний духов и других подобных сущностей мы обнаруживаем подразумеваемый доступ к информации, которого нет у обычных людей.

При этом чаще всего эксплицитно выражается лишь смутное предположение, что духи или боги просто знают больше, чем мы. Однако, судя по всему, на самом деле подразумевается нечто более конкретное, а именно что у богов и духов имеется доступ не ко всей подряд информации, а к стратегической (в нашем определении). Это хорошо видно на примере рассказов квайо о предках. На первый взгляд, их слова кажутся подтверждением того, что предкам просто известно больше: «Адало видят каждую мелочь. От них ничего не укроется. От нас [живых людей] – да [но не от них]», «Адало видят что угодно». Но стоит квайо начать пояснять эти утверждения, и они немедленно переходят от «сущностей, которым известно больше» к гораздо более конкретным «сущностям, которым больше известно о стратегических фактах»: «Адало видят что угодно <…> если что‑то делается тайком, адало увидят; если кто‑то помочится или будет менструировать [в недозволенном месте – это оскорбляет предков] и попытается скрыть, <…> адало увидят».[70]

Иными словами, можно сказать, что адало, в принципе, видят скрытое от обычного человека, однако в первую очередь напрашивается вывод, что они отслеживают поступки, имеющие последствия для социального взаимодействия: тот, кто осквернил определенное место, ставит под удар других, поэтому должен совершить соответствующий обряд очищения. Информация о том, нарушил ли кто‑то правила или нет, безусловно, является стратегической. Представление о возможных нарушениях активирует системы социального взаимодействия в сознании человека. Кроме того, всем и каждому из этих людей ясно, что именно такого рода информация доступна адало. Даже если она скрыта от человека (вот он «принцип несовершенного доступа»: обладание стратегической информацией не гарантировано), это не означает, что она скрыта от сверхъестественных сущностей (у них доступ не ограничен).

Вот еще один пример значимости стратегической информации. Колдуны – особенные, говорят представители малазийского племени батаки, поскольку могут превращаться в тигров с человеческой головой, а потом становиться невидимыми! Вроде бы явное описание противоестественных качеств. Но тут возникает принципиально важное продолжение: поскольку теперь они невидимы и летают где захотят, шаманы‑оборотни могут подслушивать разговоры. От них ничего невозможно скрыть.[71]

Именно так люди представляют предков и богов по всему миру. Человек переживает определенное событие. Какие‑то сведения об этом событии оказываются стратегическими, то есть активируют системы логического вывода, обслуживающие социальное взаимодействие (обман, оценка доверия, сплетни, социальный обмен, создание коалиций и т. п.). При этом у человека имеется представление о находящихся вокруг сверхъестественных сущностях. И он спонтанно исходит из того, что этим сущностям доступна вся стратегическая информация о соответствующих событиях, даже если он сам и остальные люди не владеют ею в полном объеме.

Предельное выражение этого – представление о богах, которые знают все. Теологическая, литературная версия таких представлений постулирует, что богу доступна вся информация о мире со всех возможных точек зрения. Но мы знаем, что действительные представления часто расходятся с теологическими, как показали нам Барретт и Кил, поэтому совсем не факт, что люди в самом деле считают богов в буквальном смысле всеведущими. В этом случае они исходили бы из того, что вся информация обо всех аспектах происходящего в мире в равной степени ведома богу. А значит, вполне естественно утверждать следующее:

 

Богу известно содержимое каждого холодильника в мире.

Богу ведомо состояние каждого действующего механизма.

Бог знает намерения всех до единого насекомых во всем мире.

 

Хотя на самом деле гораздо привычнее следующие утверждения:

 

Бог знает, с кем вы встречались вчера.

Бог знает, что вы врете.

Бог знает, что я плохо себя вел.

 

Все зависит от контекста. Если в каком‑то контексте утверждения из первого списка будут относиться к некоей стратегической информации, они покажутся естественными. Почему бы не считать, что богу ведомо содержимое вашего холодильника (если там находятся продукты, украденные у соседей), состояние неких механизмов (если вы используете их во вред) и поведение насекомых (если это саранча, которую вы в проклятиях насылали на врага). В таком контексте информация оказывается стратегической. Человек, представляющий подобную ситуацию, интуитивно и автоматически исходит из того, что стратегической для него информацией располагает бог.

Итак, между интуитивным представлением о людях, с которыми мы взаимодействуем, и интуитивным представлением о сверхъестественных сущностях имеется разница. Вторые воспринимаются как стратегические действующие силы с неограниченным доступом, то есть владеющие любой стратегической информацией. В определенной ситуации и при наличии сведений, активирующих системы логического вывода, человек исходит из того, что стратегическая действующая сила с неограниченным доступом этими сведениями располагает.

На этом этапе рассуждений может показаться, что мы намеренно усложняем довольно простые представления о богах и предках как могущественных силах. Но это не так. Сложность умозаключений о том, что носит стратегический характер, а что нет, владеют этой информацией другие или нет, выявляется только при подробном анализе, если рассматривать их как цепочку осмысленных рассуждений. Однако в сознании эти умозаключения производятся иначе.

Деление информации на стратегическую и нестратегическую может показаться непривычным: мы не делаем этого различия в открытую. Но это не значит, что не делаем вовсе. Наоборот, социальные психологи собрали достаточно большой массив данных, подтверждающих, что в любой конкретной ситуации человек обращает особое внимание на сигналы, касающиеся социального взаимодействия, и относится к ним иначе, чем к другой информации. В том, что процесс этот неосознанный, нет ничего удивительного: большинство систем логического вывода именно так и работает. Вспомните хотя бы систему интуитивной физики и целенаправленности движения. При виде собаки, которая за кем‑то гонится, у вас активируются и сосредоточиваются на определенных сигналах обе системы. «Физическая», в частности, предсказывает, что собака врежется в забор, если не свернет в сторону, а система целенаправленности движения отмечает, что объект преследования внезапно изменил курс, и предсказывает, что собака сделает то же самое. Каждая система выполняет собственные расчеты, выдавая интуитивные ожидания. Но осознанного правила, велящего отличать в текущей ситуации чисто механические объекты от целеполагающих, у нас нет. Точно так же нам не требуется осознанного указа обращать особое внимание на аспекты текущей ситуации, которые могут повлиять на взаимодействие с другими участниками. Нам это не нужно, поскольку наши системы логического вывода эту информацию отслеживают сами и особым образом обрабатывают.

Установка, что боги и духи обладают полным доступом и владеют любой стратегической для данного контекста информацией, не осмысливается и не требует эксплицитного выражения. Как я уже упоминал в предыдущей главе, многие существенные аспекты сверхъестественных представлений, строго говоря, не оглашаются и не транслируются вовсе. Они воссоздаются каждым индивидуально в ходе усвоения концепции. Вам не сообщают, что духи воспринимают происходящее или отличают желаемое от действительного. Вы делаете это умозаключение сами, спонтанно. Точно так же не требуется оговаривать, что боги (духи, предки) владеют стратегическими для конкретной ситуации данными. Вы просто слышите что‑нибудь вроде: «Духи недовольны, потому что мы не закололи для них свинью» или «Когда кто‑то мочится в доме, мы, люди, можем этого и не видеть, но адало очень сердятся». Из этих утверждений следует, что для адало (или любой другой сверхъестественной сущности, о которой идет речь) стратегическая информация доступна.

Сверхъестественные сущности наделяются самыми разными способностями в зависимости от местности. Где‑то считается, что боги и духи невидимы, где‑то они живут в небесах, где‑то проходят сквозь стены, а где‑то обращаются в тигров. Однако свойства, обеспечивающие полноту доступа к стратегической информации, присущи им всегда. Возможно, именно это разрешает загадку африканских религий, ставившую в тупик миссионеров: как можно верить во всемогущего бога‑творца и совершенно с ним не считаться.

В традиционной религии фанг подразумевается, что у предков‑призраков есть доступ к стратегической информации. Когда человек представляет определенную ситуацию со всеми ее стратегическими данными, он автоматически допускает, что предкам о ней известно. Это основа умозаключений и действий фанг по отношению к предкам, и она очень схожа с тем, что происходит у квайо. При этом Мебеге (создатель всего живого) и Нзаме (создатель материальной культуры) обладателями доступа к стратегической информации не представляются. Интуитивного понимания, владеют ли эти боги информацией о происходящем, у людей нет, что подтверждается отсутствием историй, которые не имели бы смысла без подобного допущения. Когда миссионерам удавалось убедить кого‑то из фанг, что Нзаме‑Господь этой информацией располагает, знает о тайных действиях одних членов племени по отношению к другим и ему ведомо то же, что и участникам событий, люди начинали посвящать Нзаме обряды, жертвоприношения и молитвы (хотя такая адаптация христианских идей миссионерам зачастую претила, но это другой вопрос). Могущественные боги не обязательно значимы для людей, зато всегда значимы те, что обладают стратегической информацией.