Промежуточные выводы 8: какой разум нужен (чтобы верить)

• Для религии нужен разум стандартной конфигурации, которая имеется у всех нас в силу принадлежности к одному виду. (Никакого особого склада ума не требуется.)

• Благодаря отвлеченному мышлению и специализации человеческий разум восприимчив к определенному ряду культурных конструкций.

• (Предваряя дальнейшие рассуждения.) Возможно, успешность религиозных понятий также обусловлена характером активации систем логического вывода.

 

И вот теперь мы возвращаемся к серьезной религии. Не стоит предполагать, что культурные творения такого рода ограничиваются лишь несерьезными областями – от подлинного, но незначительного удовольствия от шуток до очевидного, но не жизненно важного воздействия музыки и изобразительного искусства. Это было бы ошибкой. Пример с кастой неприкасаемых я привел для того, чтобы показать: последствия усвоения человеческим разумом когнитивных артефактов такого рода могут быть слишком серьезными. На схожих понятиях строится львиная доля социального взаимодействия во многих частях мира. Если более обобщенно, религиозные понятия тоже представляют собой отличимые когнитивные артефакты, успех культурной передачи которых обеспечивается определенным способом активации систем логического вывода. Причина, по которой религия воспринимается как нечто более серьезное и значимое, чем рассмотренные выше артефакты, в том, что она активирует жизненно важные для нас системы логического вывода – управляющие нашими самыми сильными эмоциями, формирующие взаимодействие с другими людьми, дающие нам моральные ориентиры, организующие социальные группы.

 

 

4

Откуда взялись боги и духи

 

Религиозные понятия – это представления о сверхъестественном, обладающие значимостью. По всему миру у людей имеются представления о сущностях с особыми свойствами и силами. Они живут вечно, в некоторых местах они предположительно вездесущи или всезнающи, они управляют стихиями, прорубают горы, поражают молнией или карают грешников. В любом человеческом обществе имеется некий бог, божества, духи, предки (или сочетание этих типов), которые отличаются от остального сонма сверхъестественных образов тем, что с ними связаны очень сильные эмоции и переживания. Мысли о том, чего хотят боги или что известно предкам, могут вызывать сильный страх, чувство вины, ярость или, наоборот, успокоение и утешение.

Что придает этим образам такую значимость? Почему бог важнее Санта‑Клауса или, в случае фанг, почему предки значат больше, чем белый бабайка? Может показаться, что ответ лежит на поверхности: люди верят в существование бога или предков, а не Санты или бабайки. Это, однако, не причина, а следствие. Некоторые сверхъестественные понятия представлены в сознании таким образом, словно относятся к реально существующим предметам и силам. Дело за малым – объяснить, почему так получается. На это у нас уйдет несколько глав. И первый наш шаг – понять, что это за силы такие – боги, духи и предки.

 

Религия практична

 

Жители Запада – особенно образованные, особенно изучающие религию – склонны рассматривать ее в первую очередь как представление об устройстве мира. В принципе, ничего плохого в этом нет, кроме того, что в таком случае религии приписывается созерцательный характер: человек взирает на окружающий мир или свою жизнь со стороны и пытается придать им смысл за счет богов, духов или предков. С этой точки зрения главная особенность предков в том, что это души усопших; главное в боге – что он создал мир и т. д. Однако в действительности главным в сознании людей применительно к данным сущностям может быть вовсе не это. Поскольку религия – область довольно практичная.

Во‑первых, религиозные понятия возникают в представлении людей большей частью, когда в них имеется нужда. То есть произошло некое выдающееся событие, которое можно объяснить действиями богов: кто‑то совершил поступок, который вряд ли понравится предкам, или, скажем, родился ребенок, а может быть, кто‑то умер, и во всех этих случаях усматривается участие сверхъестественных сил. Как правило, в такой ситуации вплетение религиозных представлений в ход мысли помогает понять, или сформулировать, или объяснить некое конкретное происшествие.

Во‑вторых, объектом как интуитивных догадок, так и логического рассуждения постоянно становятся случаи непосредственного взаимодействия с этими силами. Люди не просто постулируют наличие где‑то сверхъестественной сущности, производящей гром, или духов, бродящих по ночам. Люди взаимодействуют с ними в самом конкретном смысле – делая что‑то для них, ощущая на себе их действия, давая и получая, платя, обещая, угрожая, защищая, жалуясь и т. д.

Контраст между созерцательным, богословским представлением о религии и более приземленным, помещающим сверхъестественные силы в практический контекст и предполагающим взаимодействие с ними, хорошо иллюстрирует понятие духа‑предка (адало) у народа квайо, проживающего на Соломоновых островах. Религиозная деятельность квайо, описанная антропологом Роджером Кизингом, в основном строится на взаимодействии с предками – как духами усопших представителей их собственного клана, так и более опасными дикими разновидностями. Взаимодействие с этими адало (термин охватывает и диких духов, и предков) – неотъемлемая составляющая жизни квайо. Как отмечает Кизинг, маленькие дети без целенаправленных разъяснений представляют себе предков как невидимые могущественные силы, поскольку постоянно наблюдают взаимодействие окружающих с адало в повседневной действительности. Квайо часто молятся усопшим, приносят им в жертву свиней или просто обращаются к ним. Кроме того, они «встречаются» с предками во сне. У большинства имеется какой‑то один близко знакомый или любимый адало – как правило, дух близкого родственника, – с которым поддерживаются особенно частые контакты.

На предков возлагается ответственность за все происходящее в деревне: «Адало, как с младенчества усваивает ребенок, – это силы карающие и помогающие: источник успеха, признания, безопасности, болезней, смерти, несчастий; это они диктуют и насаждают законы, которые на первый взгляд могут показаться нелепыми». Хороший урожай таро и плодовитость свиней означают, что предки довольны поведением людей. Болезни и невзгоды обычно говорят о том, что предки гневаются. Да, «просто события», не имеющие определенной причины, у квайо, как и у большинства населения мира, тоже бывают. Какие‑то болезни воспринимаются как обычный недуг и ослабление организма, без всякой сверхъестественной подоплеки. Болезни, которые лечатся западными средствами, попадают именно в эту категорию – банальных неудач. А вот незаурядные события, примечательные случаи невезения объясняются действиями адало. Как объяснял Кизингу прорицатель квайо: «Если заболевает ребенок <…> мы устраиваем гадание, а затем приносим в жертву [адало] свинью». Гадание требуется, чтобы понять, какой именно дух гневается и почему. Прорицатель разрывает пучок скрученных листьев и смотрит, какая сторона рвется первой, тем самым определяя, положительный или отрицательный ответ дан ему на его вопрос. Считается, что многие бедствия происходят, потому что предки гневаются на тех, кто преступает правила, нарушает абу (запретное или опасное – от слова «тапу», давшего более привычное нам «табу»). Предки, как и люди, любят свинину и требуют частого принесения свиней в жертву. Взаимодействие с предками может осложняться тем, что не всегда понятно, какой именно из них насылает текущие невзгоды: «Если свинью на самом деле просил не тот адало [на которого указало гадание], то жертвоприношение, совершенное, чтобы не знать недостатка в таро и приплоде свиней, ничего не даст». Поэтому иногда приходится повторять гадание с последующим жертвоприношением раз за разом, пока предки не удовлетворятся.

В общем и целом в жизни квайо наберется немного ситуаций, обходящихся, в их понимании, без того или иного вмешательства предков. Адало всегда рядом, в большинстве случаев как утешение, но иногда и как угроза. Кизинг рассказывает, как во время прогулки вдали от селения его десятилетний спутник попросил перестать насвистывать, чтобы не потревожить диких адало, обитающих в окрестностях. Кизинг отшутился, что не боится духов, ведь у него с собой большая палка, но в ответ получил разъяснение о полной бесполезности палки против адало.

Концепция предков у квайо – прекрасный пример значимых для человека сверхъестественных сущностей. При этом – как ни парадоксально – квайо на удивление мало интересуются происхождением и подробностями существования адало: где они, собственно, живут и т. д. Кизинг отмечает, что квайо даже не представляют себе толком, как человек превращается в духа предка. Задумываются об этом разве что с подачи антрополога, и описываемые картины в результате сильно разнятся. Кто‑то говорит, что адало – это тени людей. Человек жив, пока его тело, тень и дыхание едины; после смерти «дыхание, которое разговаривает», уходит жить к другим усопшим в дальнюю деревню, а тень остается в виде адало, который теперь взаимодействует с живыми. В понимании других никакой деревни усопших нет. «Дыхание, которое разговаривает», просто растворяется в пространстве, а тень остается с живыми. Третьи считают, что тень уходит в деревню усопших, но вскоре возвращается обратно. Как пишет Кизинг, на большинство общих вопросов об адало дается либо невнятный ответ, либо вовсе никакого: «Как и зачем предки управляют событиями? Кто такие "дикие духи" [опасные]? Откуда они берутся? На эти вопросы ответов нет. [Однако] там, где квайо требуется взаимодействие с предками, культурная традиция неизменно предоставит им руководство».[64]

На самом деле это относится ко всем религиозным представлениям, верованиям и нормам. Современному западному человеку, воспитанному в окружении, где религия представлена в виде доктрины, четко формулирующей ответы на разные теоретические вопросы, в том числе о происхождении мира, о том, куда отправляются души усопших, это утверждение может показаться странным. В одной из следующих глав я объясню, почему в некоторых исторических контекстах религия приобрела этот акцент на теории. А пока просто подчеркну: доктрина не всегда выступает самым главным и существенным аспектом религиозного представления. Многим, судя по всему, вовсе не требуется общая, теоретически выверенная формулировка характеристик и свойств сверхъестественных сил. Зато у всех без исключения имеются точные сведения о том, как эти силы влияют на человеческую жизнь и что в связи с этим делать.

Эта практическая направленность религии подталкивает нас к скоропалительному выводу: значимость некоторых религиозных представлений обусловлена тем, что человек считает очевидным могущество соответствующих сверхъестественных сущностей. Адало имеют большое значение для квайо, поскольку эти предки и дикие духи могут наслать на людей болезнь или обеспечить обильный урожай. Но это не ответ, а всего лишь переиначивание вопроса. Нам нужно понять, почему могущество богов и предков воспринимается человеком как очевидное. Кроме того, объяснение получится не универсальным: в мире найдется немало мест, где самые могущественные сверхъестественные сущности далеко не самые значимые. У фанг все ритуалы и сложные эмоции связаны с гипотетическим присутствием духов предков. При этом вся природа (земля, небо, создания большие и малые) в представлении фанг была сотворена богом Мебеге, гораздо более могущественным, чем любой из живых или усопших. Потом за дело взялся другой бог, Нзаме, который создал все объекты материальной культуры (орудия, дома и т. д.), научил людей охотиться, приручать животных и обрабатывать землю. Но при всем их могуществе эти боги значат для человека не так уж много. Никаких культов и ритуалов, посвященных Мебеге или Нзаме, у фанг не наблюдается, и упоминания о них редки, хотя предположительно боги эти все еще существуют. В областях, где преобладает христианство, положение несколько иное – там Нзаме слился с христианским богом, и значимость его повысилась. Но все равно больше внимания люди уделяют тому, что знают и чего хотят духи предков, и гораздо меньше – предположительно всемогущим богам. Это общая черта африканских религий: верховный бог носит статус высшего божества, но в действительности для человека не особенно значим. Особенность эта довольно долго озадачивала путешественников, антропологов и, разумеется, миссионеров. В сознании многих африканских народов Создатель присутствует в том же значении, что и библейский, однако относятся к нему с поразительным равнодушием. Объяснение этому явному парадоксу будет дано ниже. А пока давайте просто учтем, что значение имеет не столько абстрактное могущество сверхъестественных сущностей, сколько могущество применительно к насущным проблемам.

Как и предки квайо, боги и духи в общем и целом представляются как сущности, с которыми можно взаимодействовать, что, в свою очередь, формирует интуитивные представления об их силах. Обращаясь к западным примерам, возьмем еще одно исследование концепции бога, проведенное Джастином Барреттом. Барретт просил испытуемых‑христиан представить разные ситуации, в которых им пришлось бы молиться Господу, чтобы спасти других от неминуемой смерти. Например, корабль в открытом море столкнулся с айсбергом и стремительно тонет. Молитва – это, по сути, просьба к богу как‑то исправить положение дел, вмешаться в возможную причинно‑следственную связь, которая приводит к катастрофе. Однако помочь Господь может по‑разному. Например, поддержать на плаву корабль с пробоиной в борту, дать пассажирам силы выдержать долгое ожидание в ледяной воде или надоумить капитана другого корабля сменить курс, увидеть тонущий лайнер и всех спасти.

Барретт хотел выяснить, какой из этих сценариев покажется верующим наиболее естественным, чтобы тем самым выявить их (не обязательно осознанное) представление о том, как бог вмешивается в происходящее в мире. Так вот, хотя Барретт постарался сделать все варианты вмешательств одинаково яркими и хотя все они для всемогущего бога пустяк, большинство испытуемых спонтанно выбирали третий вариант. То есть в большинстве подобных ситуаций они молились бы Господу, чтобы он воздействовал на чье‑то сознание, а не на физические и биологические процессы. В каком‑то смысле это неудивительно. У людей имеется «теологически корректное» представление о боге как о всемогущем, но интуитивные установки подсказывают, что человеку проще повлиять на сознание, чем подправить или переориентировать физические и биологические процессы. Обратите внимание, что эти установки не сработали бы, будь именно могущество самым выдающимся аспектом концепции бога. Установки активируются только потому, что люди представляют бога как человекоподобную сущность, которая с ними взаимодействует.

 

Боги и духи как люди

 

В мифах и сказках мы находим сверхъестественные образы самых разных предметов и сущностей с самими разными онтологическими противоречиями: дома, которые помнят своих владельцев; плавающие в океане острова; дышащие горы. Однако социальную значимость, как правило, приобретают образы человекоподобных существ. У них тоже неизменно имеются какие‑то противоестественные свойства: например, нестандартные биологические качества (они не едят, не растут, не умирают и т. д.) и зачастую нестандартные физические способности (проходят сквозь твердые поверхности, становятся невидимыми, меняют облик и т. п.), но человеческие умозаключения требуют, чтобы они во многом вели себя как люди. Придавая серьезное значение аспектам окружающего мира, не поддающимся непосредственному наблюдению, человек норовит населить воображаемую действительность людьми, а не животными, растениями или камнями.

Стремление кроить богов и духов по человеческим лекалам, наверное, одна из самых известных особенностей религии. Еще греки подмечали, что люди создают богов по собственному подобию. (Надо признать, греческие боги действительно были на редкость антропоморфны, а греческая мифология куда больше других религиозных доктрин похожа на мыльную оперу.) Об этом же саркастическое вольтеровское высказывание: если бы у тараканов имелся бог, это, скорее всего, был бы очень большой и могущественный таракан. Все это нам знакомо – настолько, что антропологи довольно долго упускали из виду необходимость как‑то объяснить эту склонность. Так почему же боги и духи настолько человекоподобны?

Антрополог Стюарт Гатри поднял этот давно забытый вопрос в книге, предвосхитившей некоторые из представленных здесь доводов из области когнитивистики. Как отмечает Гатри, антропоморфные тенденции присутствуют не только в визуальной области, в изобразительном искусстве многих разных культур, но и в самом зрительном восприятии. То есть даже в самых неявных сигналах мы норовим усмотреть человеческие черты – лица в очертаниях облаков и человеческие тела в контурах деревьев и гор. То же самое относится и к образам религиозных сил, обладающих выраженным сходством с человеком. Традиционное объяснение выглядит так: мы придаем силам, которые управляют нашими судьбами, сходство с человеком, чтобы с меньшей опаской смотреть на собственное существование и окружающий мир. Проецируя человеческие черты на нечеловеческие аспекты действительности, мы делаем их роднее, а значит, они становятся не столь пугающими. Но, как утверждает Гатри, это мало похоже на правду. Боги и духи бывают опасными и мстительными не реже, чем помогающими и милостивыми. Более того, когда человеку страшно, его вряд ли успокоит присутствие рядом непонятных воображаемых сущностей. Представьте, что вы один в доме на безлюдной пустоши и вокруг слышатся непонятные звуки. Вам станет легче, если вы решите, что их издают невидимые вам существа? Не лучше ли списать шорохи и стуки на бьющую по стеклу ветку?

Гатри доказывает, что тяга к антропоморфизму проистекает из особенностей работы когнитивных систем и не связана с нашими предпочтениями, с желанием представить мир таким, а не другим. По его мнению, мы видим в сверхъестественном человеческие черты, потому что люди гораздо сложнее, чем другие виды объектов. Действительно, ничего более сложного, чем человек, мы не знаем. А когнитивные процессы стремятся извлечь из окружающей действительности как можно больше значимой информации (разумеется, автоматически, бессознательно) и произвести как можно больше умозаключений. Именно поэтому, сталкиваясь с неопределенным визуальным стимулом, люди часто «видят» лица в очертаниях гор и облаков. Наше воображение естественным образом рисует человекоподобные создания, поскольку интуитивное понимание людей у нас намного сложнее и шире, чем понимание механических и биологических процессов. С точки зрения Гатри, этим же объясняются и человекоподобные свойства богов и духов, которые, несмотря на стремление человека отличить их от себя, на самом деле создаются по его собственному образу и подобию.[65]

Описанная у Гатри склонность к антропоморфизму определенно имеет место. Но прежде, чем разбираться, как она соотносится с представлениями человека о сверхъестественном, давайте несколько уточним это психологическое описание. Во‑первых, нужно иметь в виду, что богам и духам мы приписываем не общий человеческий облик, а нечто более конкретное – человеческий разум. Человек допускает, что сверхъестественные сущности воспринимают происходящее, мыслят, обладают памятью и намерениями. При этом другие человеческие качества – наличие тела, питание, проживание с семьей или постепенное взросление и старение – на них распространяются не всегда. Насколько известно антропологам, разум – это единственное свойство, которое проецируется на сверхъестественные сущности в любом случае.

Во‑вторых, разум подразумевается не только у человека. Как я уже упоминал в двух предыдущих главах, согласно нашим интуитивным предположениям, животные, как и люди, воспринимают происходящее вокруг, реагируют на события, имеют цели и строят планы. Интуитивные психологические умозаключения применяются к любым целеполагающим единицам, не только к людям. Поэтому весьма вероятно, что образы богов и духов в основном создаются согласно нашим интуитивным представлениям о деятельности как таковой (абстрактном качестве, присущем животным, людям, всему, что движется по собственной воле, преследуя собственные цели), а не только человеческой.