Комментарий к книге: Долгая счастливая жизнь Геннадия Шпаликова

Быстрая счастливая смерть

***

Отрицательная гениальность - все равно гениальность. Поскольку сохраняется ее (гениальности) основное качество – дальше некуда. И, собственно, незачем. Поэтому можно было и не начинать. Но, что делать, раз начали («меня», не спросив)?  Прекратить.

Это о чем?

О направлении в сторону Геннадия Шпаликова, его бредового фильма «Долгая счастливая жизнь» и этой самой долгой и счастливой жизни. Все в одном клубке. Уже размотанной серой шерсти, из которой не свяжешь даже детского носка, так этой шерсти мало и такого она отвратительного качества. Сплошная видимость.

Но иногда лучше и вовсе не видеть. И вообще не иметь органов чувств. Самое печальное (или истерически-смешное), заключается в том, что «иногда» имеет свойство превращаться во «всегда».

Автор и его произведение… Какова между ними связь? Рвется ли она, после того, как случается «объективация», и начинается массовое потребление творческого продукта? Потребление, уже не зависящее от изготовителя. Когда первостепенны способности жующего (смотрящего, читающего, слушающего). Когда достаточно «меня» и пирожка, и совершенно неважно, как себя чувствовал пекарь на момент его выпечки.

Или все же остается некая тень нависающего силуэта? Дающая возможность крякнуть (разочарованно или восторженно):

- Ё! Да это же Чехов! Узнаю коней ретивых по каким-то их таврам.

- Блин! Да это же Шпаликов! Теперь понятно, почему у страуса такие медленные вальсы.  

И совсем не медленные, а тормознутые. И вовсе даже не вальсы. И самое отвратительное то, что страус, после того, как ему отрубят тело, еще сколько-то бегает по двору.  Почему так погано?

                                                    ***

Сюжет, композиция, время действия фильма «Долгая счастливая жизнь». Предельно кратко.

Группа молодых людей движется неизвестно куда.  Находясь в непонятных между собой отношениях: приятели? члены одной бригады? соседи по общежитию?  «ДНД» после дежурства? Но отношения есть - им весело и «хорошо». То есть так, как должно быть по канонам советской кинематографии, нераздельно слитой с наглядной агитацией. Все прилично одеты (пиджаки, галстуки, косынки, прически), кто-то молчит, кто-то треплется, кто-то играет на гитаре. Гитара в компании советской молодежи шестидесятых годов – атрибут обязательный. Как обязательна демонстрация достижений расправляющего плечи социализма: кирпичный детский сад, мимо которого следует процессия, окна новостроек, заборы новостроек, бетонные кольца, качели и девочка, спортивная площадка с турником и шведской стенкой.  

Затем возникает сосновый лес. А, может быть, это парк.

- Ой, ребята! Автобус! Бежим!

Бегут…

После бесконечный автобусный путь по асфальту дороги. Опять же, под гитару, смешки, переглядки. Позволяющий оператору показать, как прекрасен этот мир: озеро со свежей в нем рыбой, костер, палатки. И лось, случайно вышедший из чащи; и дети, прыгающие на стоге сена, изображая модный танец «твист»… И обгоняющие автобус мотоциклисты. Два мотоцикла с колясками, два без колясок – эх здорово, богато живем! И три грузовика с солдатиками под брезентом. На солдатиках каски, в руках карабины – любимый город может спать спокойно.

Десять – пятнадцать минут киноленты, похожие на киноочерк «По родным краям с кинокамерой «Сокол». Без единого слова, под звучащую за кадром оркестровую мелодию, совершенно никакую, но лирическую - проблем ни у кого нет. Есть настроение. Отличное настроение, беззаботное.

Едут быстро, но долго.  Поэтому уже стемнело.

Едут мало, но медленно. Результат тот же.

И вдруг…

С этого момента проступает конкретно-человеческое, прекратив до поры абстрактно-идеологическое.

На одной из развилок какой-то тип в белой кепке и с рюкзаком за спиной занимается автостопом. Автобус останавливается, после чего начинается история.

Камера наезжает на двоих, и очень скоро зритель узнает главных героев, их коммуникабельность, через мгновенный переход на «ты», и россказни о пережитом. А также и то, что компашка направляется в безымянный населенный пункт, где имеется театр. Смотреть «Вишневый сад». Еще одна кино-примета тех лет – «ты», брошенное первому встречному, который тут же распахивает душу.

Прибыли. У Дома Культуры (театр и Д.К. – одно и то же) мечется подросток. Как и полагается всем советским допризывникам, он клянчит «лишний» билетик. Лишнего нет и быть не может – дают «Вишневый сад» в исполнении МХАТа. А это («Вишневый сад» в исполнении МХАТа) совершенно особое мероприятие.

Сложно определить, кто так пошл, тягомотен и скучен – господин Чехов или его сценическое исполнение? Но фальшь выпирает из всех щелей, трещин и прочих отверстий демонстрируемой пьесы: мертвые позы, нарочито «смачные» или экзальтированные интонации; громкие, слышные за два квартала голоса; актерские рожи, несоответствующие возрасту героев.

Но…

Но этот чеховский ужас не спроста. Эти цитаты и вырезки из спектакля. И сам спектакль, его идея.

А в антракте происходит нечто.

В антракте, длящемся неизвестно сколько, начинаются танцы и столики с вином. Как в ресторане, куда собрались отметить защиту диссертации Ивана Альбертовича. Танцуем, балуемся винишком, болтаем… Надо полагать, это отдых от напряженной психической работы, проделанной в зале.

Потом снова Чехов, снова заунывная тоска прежнего - алчные купцы, преданные лакеи, расточительные, но обнищавшие барыни. Тоска, усугубленная подачей «Художественного».

После (спектакля, буфета, поцелуя героев на пустой лестнице ДК) разверзается фонтан. Упруго бьющий нахлынувшими на героев чувствами.

Человек-в-белой-кепке, находясь в трезвом уме и памяти, зовет девушку-с-прической с собой! Зов и энергичные рассуждения о грядущем, которое в их собственных руках, происходят во время проводов девушки до дома. Но к ней нельзя. И оказывается, она не девушка - в квартире спит маленькая дочь, прижитая от первого брака. Иногда такое в шестидесятые годы бывало – неудачный брак с последствием. Сама девчушка (осторожный наезд камеры) очаровательна и, как ангел ни в чем не виновата.

Кто уложил ее спать? Куда делась компашка? Откуда выбиралась в начале фильма? Чем занимается героиня? Где переодевалась для театра?

Шпаликов не утруждает себя мелочами. Он, как пророк – режет главное. Прикидываясь дураком-сценаристом.  

У подъезда они расстаются. Получив отказ и обещание, что женщина-с-прической к нему обязательно придет, человек-в-белой кепке идет к «себе». На плавбазу «Отдых».

Когда он туда заселился, неважно.

А женщина-с-прической, поправив на дочурке одеяльце, подходит к зеркалу. Зеркало в зеркале – глаза в глаза. И короткий манифест-молитва. Здесь необходима цитата.

«Я хочу ему и себе счастья. Долгого счастья. А не слишком ли много я хочу? Нет! В самый раз. А меньшего мне не надо…»

И еще одна цитата. Из давешнего «Вишневого сада», которую Шпаликов подсунул под шумок разворачивающегося сюжета.

«Да, взошла луна. Вот оно счастье!»

Утро. Серое, сырое, побережное. Герой истории спит. Или делает вид, что этим занимается. Его будят, и на пороге похожего на больничную палату номера появляется она – когда, мол, поедем? С девочкой. Что многократно утяжеляет неловкость ситуации – вроде, вчера не был пьян, а нес всякую чушь. До еще наобещал с три короба, зазывал, идиот, к маме приглашал…  Куда теперь деваться?

Как куда? В буфет, что на пристани. В буфете они (по традиции) пьют водку, обмениваются ничего не значащими словами, мнутся, давятся шницелем, а потом человек-в-белой-кепке сливается. Увозя себя, рюкзак и чемодан, может быть, на вчерашнем автобусе.

Затем всякая речь прекращается, и опять начинается символизм под заунывную мелодию. Символизм символизирует дальнейшее течение жизни. Под гармошку. Берег, загаженный вялой индустрией, покосившиеся дома рыбарей, пыхтящая коксом текстильная (или мебельная) фабрика, груженая лесом самоходная баржа. На корме девица в ватнике, неспешно раздувает меха инструмента: «…раскинулось море широко…»

 Такое вот издевательство.

                                                     ***

Геннадий Шпаликов.

Без знания его биографии, невозможно понять единственный снятый им фильм. Его, Шпаликова, прозрение.

Именно он написал сценарий и песню к «Я шагаю по Москве».

 «Я шагаю…» - гимн советскому раю. Гимн высоким надеждам и широким мечтам. У всех полный бодряк; каждый второй - писатель, каждый первый- рабочий метрополитена; в ГУМе дают колготки, и дождь смывает все следы. Наконец-то! Вот теперь-то…

А через несколько лет после воспетого гимна, Шпаликов лезет в петлю, смастерив ее из своего красного, как советское знамя шарфа.

Почему?

Надо полагать, захлебнулся.

Чем?

Ложью русской жизни. Именно, русской, а не советской. Русской жизни!  Долгой и счастливой… Длящейся до сих пор.

                                                          ***

«Бывает все на свете хорошо, в чем дело сразу не поймешь…»

28.07.21