Автор книги: Елена Арсеньева

 

Жанр: Короткие любовные романы, Любовные романы

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

 

Перейти на страницу книги

Правообладателям!

Представленный фрагмент книги размещен по согласованию с распространителем легального контента ООО "ЛитРес" (не более 15% исходного текста). Если вы считаете, что размещение материала нарушает ваши или чьи-либо права, то сообщите нам об этом.

К тому же где-то в отдаленном или не столь отдаленном будущем маячит замужество с каким-нибудь герцогом… Ушки у Катрин с самого детства были на макушке, и еще задолго до того, как Шарлота Карловна фон Ливен, наставительно воздевая сухой палец, заговорила с ней о том, что девица должна идти под венец невинной, словно белая голубица, царевна отлично знала, какое значение придается первой брачной ночи. Это казалось ей порядочной дурью, однако сколько существует в жизни таких дурацких условностей, с которыми почему-то должны считаться прежде всего женщины! Если она совратит Багратиона, муж, который у нее когда-нибудь будет, сразу все поймет, даже если это будет такой simple Simon, Симон-простак (или, говоря по-русски, Иванушка-дурачок), как Георг Ольденбургский.

Ну что ж, значит, надо не просто соблазнить Багратиона, но и сделать его верным своим рабом. До принудительного замужества дело дойти не должно. Кстати, это хорошая приманка для Багратиона – перспектива в будущем сделаться императором. Екатерина может пообещать ему руку – тогда, когда завоюет трон. Разумеется, она не станет исполнять свое обещание. Но это – дело далекого будущего, а пока не стоит делить шкуру неубитого медведя, необходимо решиться и сделать первый шаг…

В конец концов Екатерина решилась. И ей это удалось.

 

Конечно, размышляла она несколько дней спустя, когда сие событие свершилось, глупо было судить о достоинствах Багратиона только по его виду. Он оказался великолепен: такой нежный, что у нее слезы подкатывали к глазам. И такой сильный! Как могла эта дура, его жена, его покинуть?! Он создан не только для войны, но и для любви. Лучшего Вергилия в мир плотских наслаждений Екатерина не смогла бы найти, даже если бы искала нарочно. Пожалуй, если бы они с Александром взялись во всем подражать Калигуле и Друзилле, которых, как известно, связывали греховные отношения, Екатерина получила бы меньше удовольствия. Ну а теперь нужно тихонько подвести Багратиона к мысли о перевороте…

В это самое время ее царственный брат, который унаследовал от отца манию преследования, но только, как умный человек, очень тщательно скрывал ее от окружающих, довольно быстро узнал как о том, что сестрица его лишилась невинности, так и о том, с чьей помощью сие произошло. Александр одновременно ужаснулся и восхитился глубиной коварства сестры. Ему был отлично понятен механизм, двигавший эту восхитительную красавицу, начисто лишенную сердца и души, более напоминающую куклу-живулю, самодвигу^[3], чем человека. Право, Екатерина не могла выбрать более подходящего человека, чем Багратион, способного повести за собой гвардию и совершить государственный переворот. И в то же время она не смогла бы выбрать более неподходящего человека, потому что Багратион органически не способен на предательство, но этого понять Екатерине не было дано.

В любом случае Александру стало ясно, что он должен срочно сделать две вещи: устроить бракосочетание сестры с первым же германским принцем, который для этого сгодится, – и отправить Багратиона в действующую армию. О да, император был совершенно уверен в преданности своего вассала, однако… не вводи во искушение малых сих, как сказано в Евангелии. Все-таки Александру не слишком-то приятно было узнать, что планы Екатерины стали известны даже при иностранных дворах. Так, шведский посланник Стединг доносил своему королю (письмо его было перехвачено, перлюстрировано и перекопировано для представления Александру): «Вопрос о ниспровержении царя во многих гостиных обсуждается почти открыто».

Императорское слово, как и Господне, есть дело: «Признавая нужным нахождение ваше в Молдавской армии, повелеваю вам по получении сего отправиться к оной и явиться там к главнокомандующему…»

Багратион, произведенный в генералы от инфантерии, был назначен командовать Молдавской армией в войне с Турцией. Приняв армию, в которой было лишь 20 тысяч человек, Багратион, не снимая блокады Измаила, в августе 1809 года взял Мачин, Гирсово, Кюстенджи, в сентябре разбил турок под Рассеватом, осадил Силистрию, захватил Измаил и Браилов. В октябре у Татарицы он нанес поражение войску великого визиря, шедшему на помощь Силистрии. В связи с подходом все новых турецких сил и приближением зимы Багратион отвел свою армию на левый берег Дуная с расчетом усилить войска и возобновить действия весной. Но в Петербурге не все остались довольны его действиями, и награжденный орденом Святого Андрея Первозванного Багратион в марте 1810 года был сменен на посту главнокомандующего генералом Николаем Каменским. Князь Петр немедленно поспешил вернуться в Петербург и застал Екатерину уже замужем за Георгом Ольденбургским.

Почти одновременно с этим он прочел в газете «Санкт-Петербургские ведомости» вот такое объявление: «…Министр внутренних дел князь Куракин объявляет, что генерал-лейтенантша княгиня Екатерина Павловна Багратион, урожденная графиня Скавронская, по случаю пребывания ее вне государства, предоставила ему управление и распоряжение всем ее имением и всеми делами, по поводу чего все прежде данные от нее на управление доверенности уничтожила. Посему все те, кои имеют какие-либо требования или дела по имению ее, ровно и те, которым она состоит должною, благоволят относиться к нему, князю Куракину…»

Это был афронт, подобного которому Багратион-полководец не испытывал никогда в жизни. Он получил полную отставку от законной жены и от любовницы.

Насчет первой – бесспорно. А что касаемо второй…

Георг Ольденбургский не принадлежал к числу тех мужчин, которых женщина с первого взгляда назовет героем своего романа. Он приходился Екатерине кузеном, потому что его матушка была сестрой императрицы Марии Федоровны. Княжество его принадлежало к числу тех, которые пренебрежительно называют «карликовыми». Из одного такого княжества была взята когда-то бедная, плохо одетая и редко евшая досыта принцесса София-Фредерика, а потом это вошло в привычку среди русских государей. Впрочем, княжества Ольденбургского как такового уже не существовало. Оно было аннексировано Наполеоном и входило в состав Рейнского Союза, находившегося под протекторатом французского императора. Поэтому Георг и его братья уже несколько лет жили в России и служили в русской армии. Не странно ли, что Екатерина, так страстно мечтавшая обойти сестер на вороных, сделать блистательную партию, в конце концов согласилась выйти замуж за какого-то генерал-майора (в таком чине Георг числился в русской службе)? Это же смерть всем ее амбициям – жалкое существование рядом с хилым, рябым, невзрачным и даже, говоря откровенно, уродливым супругом, старше ее на пятнадцать лет…

Ну, вообще говоря, ей было некуда деться. Красавчику Леопольду Саксен-Кобургскому было даже предложить нельзя жениться на девушке, утратившей девичество! Он был, как принято выражаться, беден, но честен. Все его похождения с богатыми красавицами, которые станут его содержать, например, со знаменитой Аграфеной Закревской^[4], еще впереди, пока что вопросам чести Леопольд придавал огромное значение. Георг был куда проще… Он получил в качестве утешения должность главноуправляющего путями сообщения и генерал-губернатора Твери, Новгорода и Ярославля – и благодарил судьбу и дорогого шурина своего, Александра, за такую милость.

Для своей резиденции великая княжна выбрала Тверь, которую немедленно принялась застраивать, придавая провинции хотя бы подобие столичного града. Именно сюда прибыл в конце концов истосковавшийся по ней Багратион, и Георг Ольденбургский принял его так радушно, так благосклонно, что скоро судьба этого треугольника обсуждалась чуть ли не в каждом петербургском салоне.

Теперь Багратион проводил в Твери целые недели, и Георг был ему искреннее благодарен, поскольку настроение его жены при общении с прославленным воином значительно улучшалось.

При виде вернувшегося князя Петра к Екатерине вернулась не только былая телесная пылкость, но и умственное беспокойство. Вернее сказать, в ее прелестной (и правда прелестной, она ведь была очень хороша собой!) головке снова забродили мысли о комплоте, в результате коего в России появится императрица Екатерина III.

Однако вышло, что ее любовника император Александр знал лучше, чем она сама. Наотрез отказавшись выступать против законного государя, которому он присягал, за которого клялся жизни не жалеть, Багратион, впрочем, не отвернулся от Екатерины, хотя в его понимании всякое предательство было достойно только презрения. Нет, он принялся увещевать ее, уговаривать, внушать ей мысль о гибельности пути, на который она встала. И постепенно Екатерина, которая все больше и больше влюблялась в князя Петра Ивановича (он был более чем достоин любви и верности, к тому же на фоне супруга – губернатора Твери и прочая, и прочая), поняла, что не только любит, но и уважает его. И доводы Багратиона находили все более прямой путь к ее уму и сердцу.

Александр, наводнивший Тверь своими шпионами, знал чуть ли не каждое слово, произнесенное Екатериной и Багратионом. Ему хотелось смеяться, когда он думал о том, что его коварная, бесчестная сестра влюбилась в самого честного и благородного воина России. Порою ему становилось жаль и Багратиона, которому досталась страсть подобной женщины. Если он захочет бросить Екатерину, она убьет его, был убежден Александр.

«Екатерина – из всех нас, из всей нашей семьи – настоящая Романова, – думал он порой. – Откуда-то, несмотря на все эти браки с немцами, в ней проявилась сила Петра Великого, императриц Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны. Она принадлежит прошлому веку. Сто лет тому назад она была бы уже императрицей всея Руси, а я бы уже давно был мертв».

И он благословлял судьбу за то, что не родился на сто лет раньше.

 

Поскольку больше всего на свете Екатерина любила всем нравиться, она сделала все, чтобы быть самой деятельной, самой обворожительной, самой красивой, самой умной, самой вдохновенной губернаторшей на свете. При всей своей непомерной завистливости она была очень горда и не могла допустить, чтобы кто-нибудь заподозрил, насколько несчастна она в браке. Да и не была она несчастна, если честно! Георг являлся самым преданным, самым любящим мужем на свете. Брат, чувствуя свою вину перед некогда столь любимой сестрой, не жалел для нее денег. Ее сыновья были восхитительны, особенно старший, очень похожий на своего отца. На своего настоящего отца! Словом. На самом деле все выходило не столь уж плохо. Ну, пришлось наступить на горло кое-каким амбициям…

Между прочим, возможность занять настоящий королевский престол снова вспыхнула перед ней – и снова погасла, словно манящий блуждающий огонек. Одна из придворных партий Швеции прочила на освободившийся королевский трон герцога Ольденбургского, губернатора Тверского и прочая, и прочая, и прочая. Однако его кандидатуру не поддержал один человек, чей авторитет в российском государстве едва ли не превышал в то время авторитет самого императора. Звали того человека Михаил Михайлович Сперанский, и он в то время был министром внутренних дел и ближайшим советчиком Александра. Его программа государственного переустройства была на устах у всех, ее обсуждение было самой модной темой в салонах.

Екатерина ненавидела Сперанского и приложила все усилия, чтобы охладить к нему брата. Не одна, конечно, – нововведения Сперанского встречали противодействие у целой партии. Однако Екатерина, имевшая к брату доступ в любое время дня и ночи, была самым настойчивым выразителем антипатичной Сперанскому позиции. Она направо и налево уверяла, что преобразования Сперанского ослабляют Россию, а ведь впереди война с Наполеоном… По сути, это были обвинения в измене и предательстве. Ну что ж, она была не одинока: яростным противником Сперанского был, например, горячий поклонник Екатерины Павловны историк Карамзин. Капля камень долбит, и дело в конце концов было сделано: доверие Александра к Сперанскому было подорвано. Отставит император Сперанского еще только в 1814 году, сослав его губернатором в Пензу, однако еще в 1812-м тот утратил свое первенствующее положение в государстве. Ну и отомстил, как мог, злоязычной княжне Екатерине, в которой видел мину замедленного действия, подложенную под русский трон.

Запал у этой мины был подожжен вновь, когда началась война 1812 года.

Багратиона в то время не было при Екатерине. Еще в августе предыдущего года князь Петр стал командующим Подольской армией, расположенной от Белостока до австрийской границы и переименованной в марте 1812 года во 2-ю Западную армию. Именно в марте Багратион отбыл в штаб-квартиру армии, непрестанно размышляя о том, что война с Наполеоном, по-видимому, неминуема. Он представил Александру I свой план будущей войны, построенный на идее наступления. Между прочим, сия идея не раз обсуждалась им в Твери в разговорах с Екатериной. Разумеется, император не знал об этой маленькой тонкости. Но, так или иначе, он отдал предпочтение плану военного министра Барклая-де-Толли, и Отечественная война началась отступлением 1-й и 2-й Западных армий и их движением на соединение. Наполеон направил главный удар своих войск на 2-ю Западную армию Багратиона с целью отрезать ее от 1-й Западной армии Барклая-де-Толли и уничтожить. Багратиону пришлось отходить с большим трудом, прокладывая себе путь боями у Мира, Романовки, Салтановки. Оторвавшись от войск французского маршала Даву, он переправился через Днепр и 22 июля наконец соединился с 1-й армией под Смоленском.

Воспитанному в суворовском наступательном духе Багратиону в период отступления было очень тяжело. Не столько физически, тут он ко всему привык и выдержкой мог поспорить с любым рядовым солдатом, – но морально.

«Стыдно носить мундир, – писал он начальнику штаба 1-й армии А.Ермолову. – Я не понимаю ваших мудрых маневров. Мой маневр – искать и бить!»

Он возмущался Барклаем: «Я никак вместе с военным министром не могу. И вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого».

Под Смоленском Багратион предлагал дать Наполеону генеральное сражение, но отступление продолжилось.

Странная тактика русской армии внушала беспокойство и мирным жителям. Екатерина во всеуслышание называла руководство армией бездарным. Ну что ж, она была права, заодно обвиняя и брата в малодушии и бездействии. Однако втихомолку она радовалась, что богоподобный Александр оказался слаб перед лицом опасности. И делала все, чтобы ее громогласные филиппики в его адрес стали известны всем.

– Куда же нас вели, когда все разгромлено и осквернено из-за глупости наших вождей?! – возмущалась Катрин.

Вождь – это, понятно, Александр. И когда он, чувствуя себя оскорбленным, советовал сестрице придержать язык, она огрызалась:

– Вам не следует указывать на то, что все это не по моей части, – лучше спасайте вашу честь, подвергающуюся нападкам…

Екатерина прекрасно сознавала, как эффектно она выглядит в позе защитницы Отечества, особенно по сравнению с братом, который и впрямь был растерян. Она же – воинственная, несмотря на очередную беременность, необычайно эффектная в черных одеяниях, которые она поклялась носить до победы, в знак траура по гибнущей державе…

Конечно, правильно выбранная поза важна не только в любви, но и – в первую очередь! – в политике.

Разумеется, Екатерина понимала, что всякое слово должно быть подкреплено конкретным делом, и старалась вовсю. Она стала организатором тверского ополчения, поддерживала идею партизанской войны, выступала за то, чтобы каждому желающему дать оружие, даже и крепостному крестьянину…

Это все было известно Александру. И он почти не удивился, когда узнал, что при дворе формируется оппозиционная партия, которая делает ставку на его сестру. Император ринулся бы в Тверь немедленно, однако пришлось задержаться: сначала ждал известий об исходе Бородинской битвы, потом о судьбе Москвы. Получил их… а заодно весть о том, что у Екатерины именно в тот день, 26 августа, родился второй сын.

Когда-то Александра очень увлекали греческие трагедии. Ах, Немезида, Немезида… Об этой богине он вспомнил, когда размышлял о сестре, о ее ребенке, о том, что он родился в один из самых трагических дней в истории России.

«Интересно, кто его отец?» – подумал Александр. В свете того известия, которое он должен был сообщить сестре, этот вопрос представлялся особенно интересным.

– Катрин… – медленно проговорил он после того, как выразил должным образом восхищение ее красненьким, толстеньким, крикливым младенцем. – Дорогая сестра… Мы проиграли битву под Бородином, мы потеряли Москву.

– Я знаю, – угрюмо ответила она. – Я говорила, что в этой войне надо быть сильным. Зачем вы пришли сюда? Чтобы признать мою правоту?

– Нет. – Он не смотрел на нее. – Нет. Я пришел совсем не ради этого.

Александр помолчал, впервые в жизни пожалев прекрасную фурию, когда-то любившую его, а потом возжелавшую его смерти. Желавшую и сейчас… якобы ради России, а на самом деле – только ради себя самой.

– Багратион… – с усилием начал он наконец. Что ж, сообщить-то, с чем он пришел, было тяжело.

– Да говорите же! – вскрикнула Екатерина. – Он ранен?

– Да. То есть нет.

– Да? Нет? Так что же?

– Он не ранен, он убит, – сказал Александр. – Он умер от ран после Бородина.

Катрин попыталась вскочить с постели, но Александр схватил ее за плечи и удержал на месте. Она сидела с неподвижным лицом. Потом резко отвернулась и уткнулась в подушку. Плечи ее не дрожали от слез. Только короткий стон донесся до Александра.

Никогда раньше он не слышал, как Екатерина плачет. Да разве она способна на слезы? Но у нее сейчас разрывалось сердце, это он понимал и смотреть на агонию души сестры не хотел.

Он отошел и уставился на огонь в камине, слушая, как сестра пытается заплакать – и не может, потому что не умеет.

– Я никогда не думала, что его могут убить, – проговорила наконец Екатерина. – Все время я упрашивала вас позволить нашим войскам вступить в битву и никогда не думала об этом… Я никогда не думала, что он может погибнуть…

 

26 августа 1812 года 1-я и 2-я армии под руководством Кутузова, ставшего главнокомандующим, вступили в битву с французами под Бородином. Войска Багратиона располагались на левом фланге, у деревни Семеновской, с построенными впереди нее тремя земляными укреплениями – «Багратионовыми флешами». Левый фланг оказался жарким. 6 часов у Семеновской с переменным успехом шел ожесточенный, яростный бой. Французы дважды овладевали Багратионовыми флешами и дважды были выбиты оттуда. Во время очередной атаки противника князь Петр Иванович поднял свои войска в контратаку, и в этот момент (около 12 часов дня) он был тяжело ранен: осколок гранаты раздробил ему берцовую кость.

Полководец, снятый с коня, еще продолжал руководить своими войсками, но вскоре потерял сознание и был вынесен с поля сражения. В мгновенье пронесся слух о его смерти – и войско оказалось невозможно удержать от замешательства. В это время войска отошли, оставили флеши, но вскоре воинами, оплакивающими любимого командира, овладела ярость. Сражение разгорелось с новой силой.

Рассказывали, что Багратион, когда его несли в тыл, просил передать Барклаю-де-Толли «спасибо» и «виноват»: «спасибо» – за стойкость соседней 1-й армии в сражении, «виноват» – за все, что раньше Багратион говорил о военном министре, правоту и ценность которого начал понимать только теперь.

Багратион был перевезен в село Симы Владимирской губернии – имение его друга, князя Голицына. От Петра Ивановича долго скрывали печальную весть о сдаче Москвы. Когда один из его посетителей проговорился об этом, состояние Багратиона резко ухудшилось. После мучительной, но безуспешной борьбы с гангреной князь Петр 12 сентября умер…

 

Екатерина тупо смотрела на брата.

– Против меня зреет заговор, – проговорил Александр, глядя прямо ей в глаза. – Есть и такие, кто думает, что меня следует свергнуть, а на престол посадить вас.

Сестра внезапно покраснела, потом побледнела…

– Наполеону только этого и надо. Дворцовый переворот в Петербурге – вот на что он надеется. Тогда он издаст указ об освобождении крепостных на захваченных французами землях, и это будет сигналом для общего восстания по всей России. В тот день, когда это свершится, у нас повторится то, что случилось с Бурбонами в девяносто втором году. Если заговор удастся и вы займете мое место, вы не продержитесь на троне больше одного месяца. Все, что вы успеете, это подписать приказ о моей немедленной казни. Но вам это не поможет.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – холодно ответила Екатерина.

Ей было страшно. Но горе, которое она испытывала от известия о смерти Багратиона, пересиливало этот страх. И почему-то вспомнилось, как князь Петр стыдил ее, говорил, что своими тщеславными замыслами она причинит вред стране…

«Он мертв… Я его больше не увижу. Он мертв…»

– Всю свою жизнь я старался не причинять вам боли, Катрин, – продолжал говорить Александр. – Я знал обо всех ваших замыслах. Обо всех ваших безмерно амбициозных планах! И все же я щадил вас. Вы моя сестра, и я не хотел новых обвинений в свой адрес. В 1801 году я и так наслушался их чрезмерно много, вы понимаете? Но сейчас для меня ничто не имеет значения, кроме спасения России и победы над Наполеоном. По сравнению с этим ваша жизнь не стоит ни гроша. Она не значит ничего, если только вы не поклянетесь мне, что, начиная с этой минуты, вы будете верны мне. Дайте мне клятву, Екатерина, и этим вы спасете себя. Багратион умер за Россию. Умер в мучениях, – грубо добавил он. – Не забывайте об этом, помните, что сорок тысяч наших солдат умерли вместе с ним, чтобы защитить Москву от Наполеона.

– В мучениях? – повторила Екатерина, и рот ее задрожал от горя.

– Он оставался живым несколько дней, – рассказывал Александр. – Вы никогда не были на поле битвы, а я был. Вы никогда не видели умирающих от ран, гниющих от гангрены, криками умоляющих пристрелить их и положить конец их мучениям…

Ей удалось вывернуться из его рук, и она пронзительно закричала:

– Остановитесь, ради Бога, остановитесь! Он не мог так умирать… Он не мог!

– Он умер именно так, – безжалостно отрезал Александр. – Он сражался и умер в то время, когда вы готовили предательство. Но теперь, Екатерина, вы будете сохранять верность. Ради его памяти. Он бы заставил вас дать мне эту клятву.

Господи, как она рыдала! Свирепое животное… Он вспомнил, как ненавидящая Катрин Елизавета называла ее свирепым животным. Теперь она стонала, как раненое животное. И свирепости в этих звуках не было. Она оплакивала себя, свое великолепное тщеславие, свою силу и свою слабость. Единственный раз она проявила слабость – полюбила благородного человека, и эта любовь сейчас обратилась против нее. Она могла предать брата и ждала момента для этого, но предать Багратиона она не могла.

– Успокойтесь, – ласково сказал Александр. – Это вредно для вас и для… вашего сына.

– Петр всегда говорил, что я недооценивала вас, – пробормотала Екатерина, – и оказался прав.

– Он был великим воином и великим патриотом, – отозвался Александр. – Его никогда не забудут. И если вспомнят вас, душа моя, то не из-за того, что вы пытались предать своего брата и государя, а из-за того, что он любил вас, а вы – любили его.

Екатерина долго смотрела в никуда, храня на лице растерянное выражение, словно пыталась заглянуть в будущее, но не смогла. Потом слабо усмехнулась:

– Вы победили, Александр. Все кончено. Я буду верна вам и клянусь в этом. Начиная с сегодняшнего дня, ваша сестра стала вашей самой верной подданной.

 

Следует сказать, что она сдержала слово. Но если Екатерина сошла с политической сцены, то отныне каждое ее слово, каждое движение было рассчитано на зрителя и слушателя. Она будет образцовой матерью, женой, вдовой, снова женой – во втором браке она выйдет за Вильгельма Вюртембергского, своего очередного кузена, а после этого – образцовой государыней, преждевременную смерть которой будут оплакивать ее подданные и знающие ее русские. О ней осталось множество откликов, написанных, такое ощущение, не о живом человеке, а о некоей мраморной статуе, на пьедестале которой написано: «Идеал». Редко-редко в ворохе заплесневелых панегириков отыщешь живое слово искреннего восторга или искреннего порицания.

Самую, пожалуй, объективную оценку дала ей Дарья Христофоровна фон Ливен, в ту пору жена русского посланника в Лондоне, сноха приснопамятной Шарлоты Карловны. Она сопровождала Екатерину Павловну во время визита в Лондон – и мгновенно оценила этот, с позволения сказать, фамильный бриллиант. Вот ее слова: «Она была очень властолюбива и отличалась огромным самомнением. Мне никогда не приходилось встречать женщины, которая до такой степени была бы одержима потребностью двигаться, действовать, играть роль и затмевать других». Только женщина может быть столь проницательна.

Однако Екатерина играла не просто ради игры. Ну да, ей до смерти, ну просто невыносимо хотелось, чтобы люди, глядя на нее, думали: «Боже ты мой, какая была бы государыня! Она могла бы стать Екатериной III!»

 

На счастье, бодливой корове Бог рогов не дает.

 

Екатерина Павловна Багратион (7 декабря 1783 – 21 мая 1857)
Слава этой русской красавицы гремела на всю Европу. Её называли «Le bel ange nu» («Прекрасным обнажённым ангелом») за пристрастие к очень открытым и полупрозрачным платьям. А ещё – «Chatte blanche» («Белой кошкой»): за то, что эта пышная блондинка с ослепительно-белой кожей и нежными голубыми глазами не скрывала своей чувственности, завлекала и меняла любовников, как настоящая кошка.
Её отец, русский посланник в Неаполе, граф Павел Мартынович Скавронский, был известен своей душевной неуравновешенностью в связи с чрезмерной любовью к музыке. Мать, Екатерина Васильевна Энгельгардт, приходилась племянницей и одновременно фавориткой светлейшего князя Потёмкина. Непростое семейство, зато – запредельно богатое. Из-за роскошного приданого, дополняемого ещё и редкостной красотой, юная Екатерина Павловна была завидной невестой. От матери она унаследовала ангельское выражение лица, алебастровую белизну кожи, голубые глаза и каскад золотых волос.
По протекции императора Павла I в 1800 году она была выдана замуж за генерала Петра Ивановича Багратиона.
Брак свершился исключительно по воле императора, решившего по окончании удачных гатчинских манёвров устроить семейное счастье героя. Жених был поражён. Никто не осмелился спорить с монархом. Потрясённую невесту в покоях императрицы «убрали бриллиантовыми к венцу наколками».
Вот что писал об этом союзе генерал Ланжерон:
«Багратион женился на маленькой племяннице кн. Потёмкина… Эта богатая и блестящая пара не подходила к нему. Багратион был только солдатом, имел такой же тон, манеры и был ужасно уродлив. Его жена была настолько бела, насколько он был чёрен; она была красива как ангел, блистала умом, самая живая из красавиц Петербурга, она недолго удовлетворялась таким мужем….»
В 1805 году княгиня порвала с мужем и уехала в Европу. Детей у супругов не было. Багратион звал княгиню вернуться, но та оставалась за границей под предлогом лечения. Уехав за рубеж, она сделала, как говорили о ней, «из своей кареты как бы второе отечество».
В Европе княгиня Багратион пользовалась большим успехом, приобрела известность в придворных кругах разных стран.
В Дрездене она стала любовницей князя Меттерниха и от него в 1810 году родила дочь Клементину, названную в честь отца. Пальмерстон в своих воспоминаниях отмечал, что княгиня носит исключительно белый полупрозрачный индийский муслин, откровенно облегающий её формы.
Обосновавшись в Вене, княгиня становится хозяйкой прорусского антинаполеоновского салона.
Не имея никаких официальных полномочий, княгиня заступает на негласный дипломатический пост. Она хвастала, что знает больше политических тайн, чем все посланники вместе взятые. Под её влиянием высшее австрийское общество начинает бойкотировать французское посольство. В её лице Наполеон нашёл серьёзного политического противника.
Среди её знаменитых любовников в Вене числились саксонский дипломат Фридрих фон Шуленберг, принц Вюртембергский, лорд Чарльз Стюарт, принц Людвиг Прусский.
Красотой княгини восхищался великий Гёте.

Её законному супругу всё было безразлично: он влюбился в подрастающую дочь Павла I, великую княжну Екатерину. Но с великой княжной его разлучили. И заставили записать Клементину своей законной дочерью, так что она могла носить фамилию Багратион.
Великий русский полководец Пётр Иванович Багратион был тяжело ранен в Бородинской битве и скончался 12 сентября 1812 года.

Вдова недолго носила траур: уже во время Венского конгресса в 1814 году «княгиня Багратион, чьё остроумие было ещё более обольстительно, нежели цвет лица», блистала белизной тела под прозрачным белым муслином, обольщала политиков и дипломатов. Русский царь Александр I тоже числился среди её любовников. Правда, ходили слухи, что для него Екатерина Павловна исполняла обязанности не только наложницы, но и тайного агента.
Впрочем, насколько истинно то, что княгиня «состояла на секретной службе», неизвестно. Существуют мнения, что она была просто инструментом.
В 1815 году княгиня переехала в Париж, купила особняк на Елисейских полях, принимала у себя весь высший свет и всю богему. Здесь она блистала своей красотой и роскошью потёмкинских бриллиантов, доставшихся её от матери, давала великолепные обеды, была знакома с Бальзаком и Гюго.
Считается, что Феодору в «Шагреневой коже» Бальзак писал с Екатерины Багратион.
«У неё около восьмидесяти тысяч ливров дохода, она никого не любит, а может быть, её никто не любит! Своего рода женщина-загадка, полурусская парижанка, полупарижская россиянка! Женщина, у которой выходят в свет все романтические произведения, не появляющиеся в печати, самая красивая женщина в Париже, самая обольстительная!
Если теперь Феодора презирала любовь, то прежде она, наверное, была очень страстной; опытная сладострастница сказывалась даже в её манере стоять перед собеседником: она кокетливо опиралась на выступ панели, как могла бы опираться женщина, готовая пасть, но готовая также убежать, лишь только её испугает слишком пылкий взгляд; мягко скрестив руки, она, казалось, вдыхала в себя слова собеседника, благосклонно слушая их даже взглядом, а сама излучала чувство».
11 января 1830 года Екатерина Павловна вышла замуж за английского генерала и дипломата Карадока, лорда Хоудена, который был на шестнадцать лет её моложе и отчаянно влюблён. Однако, супруги быстро охладели друг к другу и стали жить раздельно. Екатерина Павловна оставила себе фамилию Багратион.

К преклонным годам у княгини отнялись ноги, и лакеи возили её в кресле. Скончалась в возрасте 75 лет, похоронена в Венеции.

2 сентября 1800 года

Это была странная свадьба.

Жениху, любимому военачальнику Павла I Петру Ивановичу Багратиону, было просто приказано явиться в церковь Гатчинского дворца.

Туда же приказали статс-даме Екатерине Васильевне Литте, урожденной Энгельгардт, привести свою дочь: Екатерину Павловну Скавронскую.

Никто не осмелился перечить вспыльчивому императору.

В покоях императрицы Марии Федоровны невесту одели в парадное «русское» платье и, как гласит запись в камер-курьерском журнале, отражавшем все придворные события, ее «убирали бриллиантовыми к венцу наколками». Из того же журнала мы можем узнать другие подробности свадьбы: в половине пятого в Белом зале Гатчинского дворца собрались приглашенные придворные и другие «знатные особы», мужчины прибыли в «обыкновенных цветных кафтанах», а дамы в «круглых платьях», то есть немецких, не парадных — в отличие от псевдорусского наряда, положенного на торжественных мероприятиях.

Бракосочетание было совершено в присутствии императорской четы.

…Мать невесты, Екатерина Васильевна, приходилась племянницей и одновременно любовницей светлейшего князя Потемкина, фаворита императрицы Екатерины II. Сначала она была замужем за русским посланником Петром Мартыновичем Скавронским, от которого и родила дочь, затем — за итальянским графом Юлием Помпеевичем Литтой. Оба мужа были богаты. А князь Потемкин еще в юности засыпал любимую племянницу бриллиантами. У ее дочери было роскошнейшее приданое…

Из-за этого приданого, дополняемого еще и редкостной красотой, юная Екатерина Павловна была завидной невестой. И император Павел I «подарил» ее своему любимцу Багратиону, который был и родовит, и блистал воинскими талантами, но не имел богатства. Генерал Ланжерон вспоминал: «Багратион женился на маленькой племяннице (внучатой) кн. Потемкина. Эта богатая и блестящая пара не подходила к нему. Багратион был только солдатом, имел такой же тон, манеры и был ужасно уродлив. Его жена была настолько бела, насколько он был черен; она была красива как ангел, блистала умом, самая живая из красавиц Петербурга, она недолго удовлетворялась таким мужем…»

Счастья этот насильственный брак супругам не принес. Оба были слишком горды и своенравны, и «стерпится-слюбится» — это не про них. Супруги почти не жили вместе, детей у них не было, а с 1805 года Екатерина Павловна Багратион и вовсе переехала в Европу, где меняла любовников как перчатки. Меняла она также и страны, беспрерывно путешествуя и сделав, по словам современников, «из своей кареты как бы второе отечество». В Дрездене она вступила с любовную связь с князем Клементом Меттернихом и родила от него дочь, названную в честь отца Клементиной, которая была записана под фамилией Багратион.

В Вене она основала салон с антинаполеоновской направленностью и тогда же начала одеваться только в полупрозрачный белый индийский муслин, потому что эту ткань ненавидел Бонапарт. Слава этой русской красавицы гремела на всю Европу. Ее называли Le bel ange nu («Прекрасным обнаженным ангелом») за пристрастие к очень открытым и полупрозрачным платьям. А еще — Chatte blanche («Белой кошкой»): за то, что эта пышная блондинка с ослепительно-белой кожей и нежными голубыми глазами не скрывала своей чувственности.

Великий русский полководец Петр Иванович Багратион был тяжело ранен в Бородинской битве и скончался 12 сентября 1812 года.

Вдова недолго носила траур: уже во время Венского конгресса в 1814 году «княгиня Багратион, чье остроумие было еще более обольстительно, нежели цвет лица» (так охарактеризовал ее Эдуард Эррио) блистала белизной тела под прозрачным белым муслином, обольщала политиков и дипломатов, и русский царь Александр I тоже числился среди ее любовников. Правда, ходят слухи, что для него Екатерина Павловна исполняла обязанности не только наложницы, но еще и тайного агента, донося ему обо всем, что удавалось выведать у других любовников.