Доктор Петер Штайнкамп, историк медицины

Что касается боевых действий, преимущества употребления стимуляторов налицо: война происходит в пространстве и времени; быстрота имеет решающее значение. Исключение составляет только Первая мировая война с ее незначительными территориальными захватами, осуществленными за четыре года кровопролитных боев. Выведи, к примеру, Наполеон свои войска на поле битвы при Ватерлоо двумя часами раньше, ее исход был бы иным.

В докладе Верховного командования вермахта об амфетаминовом прорыве Гудериана говорится следующее: «Быстро приняв решение, генерал в одиночку на своем „Гелендвагене“ покинул южный берег Мааса, на максимальной скорости помчался в направлении Доншри и ехал без остановок до тех пор, пока у него не кончился бензин». Реальность отнюдь не столь безобидна, как можно было бы предположить, читая эти строки. Речь идет о завоевательной войне, повлекшей за собой многие тысячи жертв, которая послужила образцом для последующих кампаний, поскольку она велась совершенно новыми, невиданными доселе способами. Гудериан – в сопровождении своего серого пинчера и со знаменитым биноклем на шее – говорил о чуде, но в действительности именно он в те дни – и главное, в те ночи – изобрел блицкриг. Менее чем за 100 часов немцы завоевали территорию, превышавшую по площади ту, что им удалось завоевать больше чем за четыре года Первой мировой войны. При планировании операции танковой группе «Клейст», которая подчинялась Гудериану, была предоставлена определенная оперативная свобода, дабы он мог быстро продвигаться вперед. Но у него было распоряжение, согласно которому, как только его танки остановятся, он должен был присоединиться к основным силам. Это было разумное решение: танкистами Клейста могло овладеть тщеславие, и они не захотели бы ни останавливаться, ни к чему‑либо присоединяться, а лишь стремились бы все дальше и дальше вперед, подобно острию копья.

В Седане Гудериан пересел в бронеавтомобиль, оборудованный радиосвязью. Он перемещался в сопровождении ординарцев на мотоциклах с колясками и пользовался почти полной автономией. В его задачу входило закрепиться на занятых позициях и создать плацдарм, как это описывается в учебниках по военному искусству – не более того. Однако после захвата Седана Гудериан двинулся дальше, презрев в пылу боя строгий приказ остаться в городе. Прикрытие флангов? С флангов ему никто не угрожал. Сейчас речь шла о том, чтобы продвинуться вперед быстрее всех, чтобы никто не обошел его на повороте. Снабжение? Все необходимое имелось у него в достаточном количестве: боеприпасы, горючее и первитин, которым его снабжал Главный санитарный парк – огромная аптека вермахта.

Даже спустя четыре дня после начала немецкого наступления Союзники все еще не могли прийти в себя. Им никак не удавалось остановить агрессора, который, действуя совершенно нестандартно, стремился всеми силами лишь к одной цели – как можно быстрее выйти к побережью Атлантики и окружить основные силы противника. Достижение этой цели обеспечивалось своего рода ситуативным планированием, в котором метамфетамину отводилась центральная роль.

«Мы продвигались так быстро, как только могут двигаться колонны. Генерал через своих людей контролировал ход событий и следил за тем, чтобы все происходило плавно, без помех. В тот день было пройдено огромное расстояние. К генералу привели двух пленных французских офицеров, служивших в части, которая спешила на помощь своим войскам, попавшим под удар. „О, немцы двигаются очень быстро – trés, trés vite“. Столь неожиданно попав в плен, они пребывали в полной растерянности и не могли понять, откуда мы могли взяться […]. Мы шли дальше, на Монкорне. Танки и автомобили двигались с максимально возможной скоростью. Генерал лично указывал направление движения. Все происходило с невероятной быстротой». Так говорится в докладе о действиях Гудериана. И далее: «Когда наша колонна приблизилась к площади, из стоявших на ней автомобилей вылезли французы. Никто не обращал на них внимания. Генерал остановился у церкви и вместе со своим адъютантом принялся регулировать движение. Одна дивизия направо, другая налево. Все спешили, словно это были гонки».

В эти изнурительные майские дни 1940 года блицкриг набрал обороты и стал самостоятельным явлением. Разорвав все путы, преодолев все границы, он воплотил в себе сущность Современной Войны. И отныне с этим понятием были неразрывно связаны наркотики.

Кристаллический лис

Эрвин Роммель, впоследствии ставший одним из известнейших немецких генералов, не был экспертом в области танковой войны. Он начинал свою службу в пехоте. Однако именно отсутствие знаний, касающихся возможностей стальных монстров, помогло этому швабу во время кампании во Франции прорваться дальше всех. Он вел свою 7‑ю танковую дивизию, руководствуясь интуицией, словно штурмовую группу, не дожидаясь, пока саперы наведут временные мосты, переправляя многотонные машины через французские реки на паромах, – и у него все получалось. Уинстон Черчилль, назначенный премьер‑министром Британии в день начала немецкого вторжения, явно ошибался – что происходило с ним довольно редко, – когда утешал своего французского коллегу премьер‑министра Рейно: «Как показывает опыт, любое наступление рано или поздно заканчивается […]. Через пять‑шесть дней они неизбежно остановятся из‑за отсутствия снабжения, и тогда появится возможность для контрнаступления».

Тем не менее Роммель не остановился. Он рвался и рвался вперед, пользуясь в полной мере, как и Гудериан, отлаженной системой немецкой логистики – непредсказуемый, неконтролируемый, неудержимый. В Ставке фюрера он вызывал восхищение: «Хотелось бы оказаться на переднем крае, подобно генералу Роммелю. Он отчаянный смельчак – постоянно находится в боевой машине № 1 своей дивизии!» Даже его непосредственный начальник генерал Гот перестал посылать ему письменные приказы, ибо, когда такой приказ поступал к нему на командный пункт, Роммель уже давно находился за всеми возможными горами и радиосвязь с ним отсутствовала. Он не чувствовал опасности, не обращал на нее внимания – типичный симптом употребления больших доз метамфетамина. И среди ночи он рвался вперед, с ходу атаковал даже хорошо укрепленные позиции, палил из всех стволов, словно берсеркер, постоянно застигая противника врасплох. Французы приходили в отчаяние перед лицом этого словно спущенного с поводка монстра, который с поразительной скоростью сокрушал, один за другим, их оборонительные рубежи. Что им было делать? У них отсутствовали какие‑либо указания относительно того, что следует предпринимать в подобных ситуациях, поскольку во время военных учений они не прорабатывались.

Вот весьма характерный для того периода войны случай: Роммель, которому сверху давно уже перестали присылать приказы, мчался 17 мая 1940 года по шоссе от Сольр‑ле‑Шато, расположенного на севере Франции, в направлении Авена. Волею судеб именно там разбили лагерь 5‑я пехотная и 1‑я танковая дивизии, а также отдельные части 18‑й пехотной дивизии французской армии. Не колеблясь ни секунды, генерал‑майор обрушился на них, сметая все на своем пути, поливая все вокруг огнем, и продвинулся еще на 100 километров с несколькими сотнями машин и танков с окровавленными гусеницами, оставляя за собой убитых и раненых в придорожных канавах. Воодушевленный успехом, он стоял на командирском танке между двумя офицерами своего штаба в сдвинутой на затылок фуражке.

Блицкриг, во время которого немцы не имели права спать, перешел все границы. Семена будущей оргии насилия были посеяны. Казалось, этих солдат ничто и никто не в состоянии остановить. Национал‑социалистская пропаганда начала превозносить их, называя лучшими в мире, и метамфетамин, придававший своим потребителям высокомерие, поддерживал эту сильно завышенную оценку. В Германии заговорили о «непобедимом вермахте». Однако Даладье, военный министр Франции, не желал признавать этого, когда кричал в телефонную трубку в Елисейском дворце во время разговора с главнокомандующим французской армией Гамеленом, который уже 15 мая в 20:30 признал свое поражение: «Нет! То, что вы говорите, просто невозможно! Вы наверняка ошибаетесь! Это просто невозможно!» Боши уже приблизились к Парижу на расстояние 130 километров, а у французов не было резервов, которые могли бы защитить их столицу. Все произошло слишком быстро. «Следует понимать так, что французская армия разбита?» Даладье бессильно опустился на стул. Его лицо окаменело. «Я был словно оглушен, – писал Черчилль в своих мемуарах. – Признаюсь, это был один из самых больших сюрпризов в моей жизни».

Всего за несколько дней немцы выиграли войну в Европе. Во всяком случае, почти выиграли.