Преображенский дворец. Петр I и Г. И. Головкин

Нина Михайловна Молева

Ошибка канцлера

 

 

Текст предоставлен издательством http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=169292

«Ошибка канцлера»: ООО «Агентство „КРПА Олимп“; Москва; 2006

ISBN 5‑7390‑1970‑2

Аннотация

 

Книга «Ошибка канцлера» посвящена интересным фактам из жизни выдающегося русского дипломата XVIII века Александра Петровича Бестужева‑Рюмина. Его судьба – незаурядного государственного деятеля и ловкого царедворца, химика (вошел в мировую фармакопею) и знатока искусств – неожиданно переплелась с историей единственного в своем роде архитектурногопамятника Москвы – Климентовской церковью, построенной крестником Петра I.

Многие факты истории впервые становятся достоянием читателя.

Автор книги – Нина Михайловна Молева, историк, искусствовед – хорошо известна широкому кругу читателей по многим прекрасным книгам, посвященным истории России.

 

Нина Михайловна Молева

Ошибка канцлера

 

От автора

 

Начало этой истории имело свой адрес. Московский. Почти почтовый. Угол Пятницкой улицы и Климентовского переулка.

Те, кто жил в старом Замоскворечье – не в том, времен Островского, но в послевоенном и все‑таки по‑настоящему старом, – знают: оно было очень разным. Татарская – с минаретом мечети, далеко растянувшимися корпусами завода Орджоникидзе и пустынными сумерками на булыжной мостовой. Проросшая курчавой зеленью Новокузнецкая – с задорным треньканьем изредка пробегавшей «Аннушки», нарядными особняками в глубине когда‑то ухоженных просторных садов и жидким воскресным перезвоном колоколов Николы в Кузнецах. Большая Ордынка – в строю строго рассаженных лип и купеческих домов за густо крашенными дощатыми заборами и филенчатыми калитками с непременным чугунным кольцом. Но самой главной была, конечно, Пятницкая.

Слов нет, Ордынка и Полянка выходили на мосты, за которыми рисовались башни Кремля. От Пятницкой же тесная застройка Балчуга скрывала настоящую реку. Но важнее Пятницкая была и потому, что по ней шло много трамваев – неуемный железный грохот говорил о большом городе. И потому, что только на ней теснились магазины: от Климентовского до Канавы. Кто вспомнит сегодня, что так, и только так, называли еще недавно Водоотводный канал. Климентовский был границей замоскворецкого Сити. И это до него добирались последние ослабевшие ручейки москворецкого половодья, от которого в конце каждой зимы закрывались и смолились отдушины подвалов.

У Климентовского сидела в своей круглой будке закутанная в байковый платок стрелочница, выбиравшая путь для трамвая. К Климентовскому бегали в угловую булочную за теплым ржаным хлебом и в единственную в округе китайскую прачечную. Сюда направлялись с примусами и ключами к колченогому дяде Васе, колдовавшему в щели между сараями, и в такую же крохотную кладовочку‑фотографию за мутно‑желтыми «пятиминутками».

У Климентовского можно было купить скороходовские ботинки и жидкие примулы во вспотевших горшках, капли датского короля в растянувшейся вдоль низеньких окон аптеке и чуть дальше эклеры с заварным кремом у мраморных столиков кондитерской с огромными китайскими вазами на витринах.

Но и среди каждодневной толчеи Климент оставался единственным – к нему нельзя было привыкнуть и невозможно перестать замечать. В пушистом налете серебрившего стены инея. Чернеющих потеках летнего ливня. Среди поднимавшихся до окон сугробов. Через зыбкую сетку обещающей прорезаться майской зелени. Сначала за растянутыми между грузными каменными столбами узорными решетками: стебель – лист – завиток – снова пружинящий, рвущийся к верхушке ограды стебель. Узор читался даже тогда, когда густые лиловые гроздья гнули к земле добела пропыленную сирень.

Потом решетки увезли. Где‑то, кажется, поставили. У чужих стен. Ограду сломали. На месте сирени вырыли общественный туалет. Уныло вылепленный из крошившегося цемента, он годами не открывался, но упрямо заставлял помнить о себе чугунными мачтами с лампионами молочных фонарей. Под фонарями виднелись углы обомшелых могильных камней. Кто‑то что‑то говорил о старом кладбище. И только через много лет пришло знание: хоронить в городе запретили после чумы 1771 года – исчезнувшие, в конце концов, без следа надгробия должны были быть старше. Много старше.

Неудобно выдвинувшийся на улицу, Климент стал больше походить на дом. Непонятно торжественный даже в своем запустении среди замоскворецких переулков. И все‑таки чем‑то неуловимым связанный с ними. По‑прежнему молчаливый. Наглухо закрытый. В темных провалах никогда не освещавшихся окон. Ступени у его дверей выступили под ноги прохожим. Стекла барабанов почему‑то побились. И высоко вверху было видно, как влетали в них, прячась от непогоды, сизари.

Только он умел быть и иным. В волглой тени тесно придвинувшегося к Клименту бесформенного краснокирпичного дома дверь подъезда словно западала в землю. Узкие ступени карабкались от одной усыпанной звонками и фамилиями площадки до другой. Пелена немытых окон серела глухой стеной, чтобы где‑то наверху прорваться радостной сумятицей колонн, колонок, лепных гирлянд, толстощеких детских голов. Климент словно входил в подъезд, чтобы улыбнуться улыбкой, похожей на солнечные летние дни Царского Села, Петергофа, даже Зимнего дворца. Беспечной и манящей улыбкой XVIII века. Растрескавшаяся штукатурка, облетевшая лепнина, затеки побуревшего цвета в прихотливых переборах солнечных лучей заставляли вспоминать не о столь необходимом ремонте, не сделанном вовремя, а о великолепных руинах, которыми так увлекались итальянские мастера гравюры и живописи.

Мимо Климента лежала дорога в университет, и мимо Климента она вела в Третьяковскую галерею. Университетские занятия шли по вечерам в пустых и гулких музейных залах. Каждый вечер еще десяток новых картин и всегда повторение пройденного – к ним надо было дойти через уже знакомые, раз от раза становившиеся все более близкими стены.

И по мере того как понятней становились вехи истории, угрюмое одиночество Климента привлекало все больше. Россыпь архитектурных понятий – что как назвать. Потом их сочетания, складывающиеся в язык времени. Потом время… Со временем было труднее всего. Знакомое название среди бесконечного списка тем для курсовых работ было радостной неожиданностью. Климент, его атрибуция, определение времени и обстоятельств строительства – все начинало рисоваться простым и досягаемым. Передо мной был ключ, который оставалось вложить в заветный замок.

Правда, и с ключом все выглядело совсем не так просто. Не было архитектурных документов, чертежей, планов. Известные до того времени архивы не открыли имени зодчего, молчали и о том, как строился Климент. Одно из интереснейших сооружений Москвы XVIII века – что значили эти слова при отсутствии достоверных данных! Домыслы и предположения не шли дальше имен архитекторов, но не могли обрести и тени достоверности, пока оставались скрытыми годы строительства. С архивами надо научиться работать – только как быть, когда и архивов нет?

Разгадка не могла не существовать. Но в те, теперь уже ставшие далекими годы как было догадаться, что она рядом. Совсем рядом – в запаснике Третьяковской галереи. Портрет великого канцлера Алексея Петровича Бестужева‑Рюмина не висел в залах. Его показывали как образец не слишком умелого мастерства крепостных. «Великий канцлер» – так называлась в годы правления Елизаветы Петровны должность, связанная с руководством внешнеполитической жизни России. А. П. Бестужев‑Рюмин был дипломатом, в глазах современников, скорее хитрым и упорным, чем талантливым и способным на государственные решения. Он не умел привлекать к себе симпатий, до конца поглощенный придворными интригами, борьбой за богатство и власть, и ему не прощали развязанной против Пруссии Семилетней войны, обошедшейся России в триста тысяч жизней солдат и тридцать миллионов рублей. Но так или иначе, с начала сороковых и до конца пятидесятых годов XVIII века А. П. Бестужев‑Рюмин был причастен к судьбам России, к каждому заключенному договору или подписанной конвенции. И он прожил это время вместе с Климентом. Задумывал его, строил, переставал строить и снова возвращался к нему, одержимый своими расчетами и надеждами.

История Климента не вместила в себя всей жизни канцлера. Она вошла лишь в одну ее часть, но вместе с тем неожиданно убедительно и зримо позволила увидеть картины тех лет. Еще недавно отмеченные одними именами‑символами, люди ожили, заговорили, стали действовать. Им было тесно в рамках искусствоведческого исследования, но и исследование становилось все труднее вести без них. Или иначе – не замечая их. Роман и исследование сплелись, живя каждый по своим законам, но устремившись к одной цели – к ответу на то, как возник Климент. И еще на то, что свои лучшие следы каждая эпоха оставляет в памятниках искусства, действительной емкости которых мы все еще не научились сознавать.

Климент возник благодаря А. П. Бестужеву‑Рюмину, но он же помог канцлеру остаться в истории в неменьшей степени, чем государственная и дипломатическая деятельность. Несмотря на то, что раз за разом не оправдывал возлагавшихся на него надежд, несмотря на то, что стал ошибкой канцлера.

 

Вместо начала

 

Тебе никогда не приходилось видеть старых ковров? Очень старых, совсем обветшавших ковров?

Бывает так, что нитка, чуть заметным проблеском мелькнувшая в начальном узоре, вдруг обнажается по всей своей длине. Когда‑то скрывавшие ее соседние нити перетерлись, распались, и она осталась одна – неожиданно яркая, сильная, перечеркнувшая былую узорную вязь. И все сразу становится простым и понятным – ее место в узоре, смысл рисунка и даже то, что именно ей следовало сохраниться, чтобы продолжал существовать ковер.

Сегодня кажется, так было всегда. Не могло быть иначе. Только непонятная случайность помешала увидеть давно, с первого же взгляда, связь: великий канцлер – великолепный памятник архитектуры.

Вот мы говорим о правде, ждем и добиваемся ее. Правда о человеке, о времени, об искусстве. Правда… Так в чем же здесь она?

 

Лондон

Министерство иностранных дел

Правительство вигов

 

– Срочная депеша из Москвы от нашего министра, милорд!

– Что пишет сэр Витворт?

– Секретная миссия в Лондон русских.

– Цель?

– Поиски невесты для царевича Алексея.

– Наследника русского престола! И кому же поручена эта миссия?

– Гюйзену милорд.

– Гюйзену? Мне незнакомо это имя.

– Бывший воспитатель наследника, милорд, но главным образом учитель голландского языка.

– Его чины, официальное звание?

– Никаких.

– Но это же несерьезно и унизительно для английской короны. Мы вправе пренебречь подобной креатурой.

– Осмелюсь высказать свое мнение, милорд. Очень легко повторить ошибку правительства короля Вильгельма, когда сам царь Петр пробыл в Англии три с лишним месяца, а правительство так и не сумело установить с ним личных контактов.

– Не забывайте обстановку 1698 года. Рисвикский мир был только что заключен, и хотя Людовик XIV признал короля и даже обещал отказаться от поддержки Якова II, но по‑прежнему предоставлял изгнаннику убежище. Общая ситуация грозила скорой войной с Францией. К тому же царь Петр не производил серьезного впечатления: все время какие‑то переговоры с ремесленниками, купцами, работа на верфях.

– А в результате строительство русского флота, закупленное оружие, снаряжение для кораблей, нанятые моряки, ремесленники, военные специалисты. Мой бог, он не забыл даже музыкантов – то ли трубачей, то ли гобоистов.

И. Никитин (?). Портрет Петра I.

 

– Однако вы должны признать, его политическая миссия закончилась полной неудачей.

– Прошу прощения, милорд, неудача в политической игре – понятие далеко не абсолютное. Отказ Голландских штатов поддержать Русское государство в войне с Турцией ничего не изменил в том, что Азов уже принадлежал русским, а с созданием собственного флота их потребность в поддержке со стороны западных держав существенно уменьшалась. «Тот, кто играет, тот всегда свое возьмет иль тем, иль этим» – так, помнится, писал этот испанец Лопе де Вега.

– Что ж, займемся в таком случае вашим Гюйзеном. Его реальная роль при русском дворе – почему мне знакомы иные имена воспитателей царевича? Если не ошибаюсь, это были генерал Карлович, саксонец Нейгебауер, но Гюйзен…

– Позволю себе напомнить последовательность событий, милорд. По возвращении из Англии царь Петр решил направить своего сына учиться в Дрезден под руководством генерала Карловича. Однако смерть генерала заставила Петра пересмотреть свое решение. Царевич был оставлен в России, и к нему приглашен саксонец Нейгебауер, в прошлом учившийся в Лейпцигском университете. Нейгебауер не ужился с Меншиковым и через пару лет получил отставку. Именно его и заменил Гюйзен.

Граф А. П. Бестужев‑Рюмин.

 

– Тоже получивший, в конце концов, отставку?

– Нет‑нет, Гюйзен вполне удовлетворил Петра, но с 1705 года царь стал его использовать преимущественно для дипломатических миссий. Что говорить, Россия за это время достигла многого: она не только начала войну со Швецией – она успела взять Нарву, Иван‑город, Дерпт.

– И Гюйзен исполнил хоть одну миссию?

– В Берлине и в Вене в том же 1705 году.

– Но теми миссиями руководил Петр Бестужев‑Рюмин.

– Совершенно верно, милорд. И в данном случае в подготовке поездки Гюйзена участвует именно он.

– Кстати, что нам известно о Бестужеве?

– Бывший воевода в городе на Волге – Симбирске. Сорок один год. Два сына и дочь.

– Дипломатические миссии?

– В 1705 году первая.

– Причина назначения?

– Скорее всего, родственные связи жены. Его супруга Евдокия – дочь того самого Ивана Талызина, который побывал в Лондоне в 1662 году в составе русского посольства, спустя пять лет получил назначение послом в Польшу, позднее занимал значительные должности в Русском государстве.

– А его собственные связи при дворе?

– Дальние родственники среди стольников вдовствующей царицы Прасковьи, супруги старшего брата царя, близкие, подобно ему самому, в тех же званиях при Петре.

– Умен?

– Витворт не оговаривал специально этого обстоятельства. С Гюйзеном постоянно поддерживает хорошие отношения.

– Между прочим, ваш учитель не может принадлежать к числу тайных или явных сторонников царевича Алексея?

– Совершенно исключено.

– Откуда такая уверенность?

– Все официальное окружение царевича – люди, и притом довереннейшие, самого Петра.

– Царь может обманываться.

– Царь, но не Александр Меншиков.

– При чем здесь Меншиков?

– Это главный протектор Гюйзена.

– С этого и надо было начинать. И Бестужева‑Рюмина?

– О нет. Меншиков и Бестужев терпят друг друга, не больше. Похоже, что Петр получает таким образом возможность перепроверять их действия.

– Если Меншиков и дальше сохранит свое положение исключительного царского любимца, у Бестужева будет слишком мало перспектив.

– Возможно, но пока он преисполнен энергии и ищет случая ее применить.

– Вы говорите о нем так, будто специально занимались его curiculum vitae, ученым жизнеописанием.

– Почти. Дело в том, что в Вене с ним близко познакомились лорд Рэби и сэр Степней.

– Ах так!

 

Москва

Лондон

Министерство иностранных дел

 

– Итак, несмотря на все похвалы, расточаемые Гюйзену, на этот раз «серый кардинал» проиграл Петру Бестужеву: его матримониальные планы в отношении наследника русского престола оказались отвергнутыми.

– Он просчитался в одном, милорд. Гюйзен не представлял, что царь Петр так ревностно отнесется к вопросам вероисповедания. Действительно, принятие царевичем католичества сулило блистательный брак с эрцгерцогиней австрийской. Но даже Петр оказался очень щепетилен в вопросах религии.

– Вы поражаете меня, Гарвей! Неужели вы верите в то, что говорите? Царь Петр религиозен ровно настолько, насколько подобает каждому монарху. Но восточная церковь для русских – символ их влияния и силы. Совершенно естественно, что они не собираются покидать ее лона даже ради, как вы выразились, блистательной перспективы брака с эрцгерцогиней, который к тому же еще предстояло осуществить. Отсюда вариант Бестужева – София Шарлотта Брауншвейг‑Вольфенбюттельская.

– Молодые, по‑видимому, понравились друг другу во время свидания в Шлакенберге. Не совсем понятно, почему царь Петр тем не менее отложил свадьбу на следующий год.

– Не потому ли, что у русского царя есть более срочная и не менее перспективная свадьба, которую он справедливо хочет организовать в первую очередь.

– Курляндский вопрос?

– Вот именно: брак одной из племянниц с герцогом Курляндским. Это реальное усиление позиций России на Балтике и следующий шаг к утверждению ее могущества после победы под Полтавой. Брак же с принцессой Брауншвейг‑Вольфенбюттельской и так настолько выгоден австрийскому двору, что он будет ждать со своей невестой до любого назначенного срока и будет прилагать все усилия к тому, чтобы царь не изменил своего решения. Кстати, вы обратили внимание – русские стали ловко пользоваться браками как дипломатическим оружием.

– Вы правы, милорд, а если представить себе, каким запасом невест обладает русский двор, приходится признать за ним богатейшие перспективы.

– Герцог Курляндский остановил свой выбор на средней племяннице царя?

– Да, на царевне Анне. Поскольку сестер три и все три не замужем, царь предоставил герцогу право выбора, и тот остановил его на самой красивой.

– Так отзывается о ней наш резидент?

– Не только. Еще в 1703 году в Вену были доставлены портреты всех трех племянниц царя, в ту пору совсем девочек, нo Анна обратила на себя внимание именно красотой. Это ее единственное достоинство.

– Что вы имеете в виду?

– Надо признать, что царь не обращал никакого внимания на образование своих племянниц. У них были очень плохие учителя. Отсюда все три несколько понимают немецкий язык, но не могут на нем говорить, неважно танцуют и еще хуже знают правила придворного этикета. Впрочем, это отчасти искупается их природной живостью, веселостью и приветливостью обращения.

– Согласитесь, достоинства немалые.

– Если к ним прибавить ровные, спокойные характеры, то это неплохие претендентки на роли жен, хозяек дома, что же касается судьбы коронованных особ…

– То не торопитесь с суждениями, дорогой Гарвей, они со временем могут поставить вас в достаточно неловкое положение. Итак, в конце декабря в Петербурге свадьба царевны Анны с герцогом Курляндским.

– И в октябре 1711 года свадьба наследника российского престола в Торгау.

– С родной сестрой наследницы Священной Римской империи.

 

Митава

Лондон

Министерство иностранных дел

Правительство тори

 

– Я хотел бы услышать о политических симпатиях наследника русского престола.

– К сожалению, это невозможно, сэр.

– Невозможно? Мы не имеем соответствующей информации?

– Именно эта информация и приводит к подобному выводу. Ни трехлетнее пребывание за границей, ни женитьба не определили пристрастий царевича Алексея.

– А влияние супруги?

– Я бы взял на себя смелость утверждать, что оно носит исключительно отрицательный характер. Царевич не терпит принцессы, старается с ней не общаться, а если что‑то и делает, то только назло ей.

– Она неприятна ему как женщина?

– Трудно сказать, успел ли он по‑настоящему разглядеть ее. Скорее, это приверженность к русской консервативной партии. Царевич не хотел иметь жены иного вероисповедания, чем православное.

– Он так религиозен?

– Окружен большим числом священников, несомненно, но религиозен ли, сомневаюсь. Образ его жизни меньше всего соответствует требованиям церкви. Это ханжество, позволяющее прикрывать жестокость и своеволие.

– Их может примирить ребенок.

– Бестужев высказал по этому поводу серьезное сомнение. Здесь существовало еще одно привходящее обстоятельство. Перед женитьбой царевич имел любовницу, которую царь Петр насильно постриг в монахини.

– Иначе говоря, царевич способен на сильные чувства.

– Или на обидчивость и злопамятность. Он не делал попыток облегчить положения своей любовницы. К тому же Алексей не может не помнить истории своей матери.

– Развод?

– Если это можно назвать разводом. Царь Петр начал тяготиться женой через год после заключения брака. Царевич воспитывался у матери, совершенно забытый отцом. С отъездом в Западную Европу Петр поручил своим приближенным уговорить царицу добровольно постричься в монахини. Ее отказ ни к чему не повел. В год возвращения из Великого посольства, то есть из Англии, Петр настоял на ее пострижении под именем Елены. Соответственно сын был отобран у матери.

– Царица, помнится, сослана?

– Сравнительно недалеко, если говорить о русских масштабах. Она оказалась в монастыре Суздаля.

– В заключении?

– Нет, таких строгостей царь к ней не применял. Через некоторое время она даже отказалась от монашеской одежды и начала вести светский образ жизни, принимала, правда очень немногочисленных, гостей, разъезжала по городу и пользовалась поддержкой духовенства. Существовали ходившие в народе предсказания, что либо царь умрет и Евдокия получит единовластие, либо Петр вернет ее во дворец.

– Сын не пытался вмешиваться в судьбу матери?

– Это не в его характере. Но время от времени он навещал царицу. Впрочем, это делали и отдельные вельможи по приказанию Петра, чтобы присмотреться к ее образу жизни и окружению.

– Ах да, я помню одну из таких депеш – таким вельможей был Бестужев.

 

Петербург

Лондон

Министерство иностранных дел

Правительство тори

 

– Итак, это полный состав русского посольства на конгрессе в Утрехте.

– Если не считать Бестужева‑Рюмина.

– Того самого? Почему же вы не поставили его в числе первых? Он не показал себя выдающимся дипломатом – и тем не менее.

– Нет, милорд, его сына.

– Кто он такой?

– Алексей Бестужев‑Рюмин. Девятнадцать лет. Воспитывался в западных странах, преимущественно в Вене. Владеет в совершенстве четырьмя языками. Отличный наездник и танцор. Фехтует, хотя избегает поединков и ссор. Расположен к Англии.

– Еще один дворянин‑переводчик при посольстве.

– Полагаю, милорд, царь делает именно на него большую ставку.

– Доказательства?

– У Алексея есть старший брат Михаил, воспитывавшийся вместе с ним, также владеющий иностранными языками и не менее образованный. Однако выбор царя пал на Алексея.

– Обратите на него внимание. Хотя возраст юноши исключает возможность сколько‑нибудь серьезных дипломатических поручений. Надеюсь, вам не надо напоминать, какое значение для нашего королевства будет иметь предстоящий Утрехтский конгресс. Конец войны за Испанское наследство – это не только мир, но и перспективы наших отношений со всеми европейскими государствами далеко вперед. Русские никак не представляют исключения. К тому же их войска успешно действовали в Финляндии, Померании, Дании.

– Не сомневаюсь, милорд, переговоры затянутся надолго, и мы успеем составить личное представление о каждом из русских дипломатов, независимо от их положения и возраста.

– Кстати, какова судьба Бестужева‑сеньора?

– После участия в свадьбе царевича Алексея в Торгау назначен гофмейстером к герцогине Курляндской.

– Да, Курляндия остается для русских неразрешенной задачей. Герцогиня Анна прав на власть не имеет, зато постоянно там живет, герцог Фридрих, дядя ее супруга, права имеет, но пребывает постоянно за пределами страны. Если бы Анна обладала политическими амбициями…

– Но ими может обладать ее куратор.

– Тем более возможный супруг.

– Если русские дадут согласие на ее повторный брак.

– На политической ярмарке все варианты, в конце концов, оказываются возможными. Полагаю, Бестужев‑сеньор заслуживает неменьшего внимания, чем его подающий надежды младший наследник.

– Время покажет, милорд.

– Время! Это не позиция для дипломата. Мы обязаны знать, чем именно собирается поразить наше воображение время, иначе наш проигрыш неизбежен или, во всяком случае, слишком вероятен. Я могу ошибаться, но мне представляется по вашим же докладам, что Бестужев‑сеньор не просто слепой исполнитель царской воли. Он способен на самостоятельные действия.

– Очень может быть.

– Остается предугадать – когда и какие.

 

Митава

Лондон

Министерство иностранных дел

Правительство тори

 

– Так вы сказали, Витворт, сразу после Утрехтского конгресса Алексей Бестужев‑Рюмин принят на службу к курфюрсту Ганноверскому?

– Да, милорд, царь Петр дал свое согласие, а курфюрст пожалован в камер‑юнкеры.

– Вы оказались правы в своем предвидении – многообещающий юноша. Но главное – это интерес России к Англии. Ведь в лице курфюрста мы имеем наследника английского престола.

– Не единственного, милорд.

– Единственные встречаются много реже, чем многочисленные. К власти трудно оставаться равнодушным, тем более если обладаешь хоть тенью надежды ее приобрести. Но не надо пренебрегать тем обстоятельством, что счастливо царствующая королева Анна закрепила актом 1701 года престол за потомством внучки короля Якова II – Софьи, а курфюрст сын Софьи.

– Тем не менее существует еще сын Якова II, и он вряд ли откажется от отцовского престола, сколько бы актов ни было подписано.

– Эта ситуация носит проблематический характер, тогда как курфюрст Ганноверский – реальная действительность. И в лице Бестужева‑юниора русский двор получает возможность постоянного наблюдения за всем происходящим при нем. Если Алексей Бестужев проявит достаточную сообразительность и ловкость.

– В этом нет никаких сомнений. Своим назначением он обязан не отцу и не покровителям, но единственно самому себе.

– Каким образом?

– Царь Петр обратил внимание на его комментарии к ходу Утрехтского конгресса и даже последовал некоторым советам.

– И все же, вероятно, и отец не оставался в стороне в карьере сына.

– Боюсь, я разочарую вас, милорд. Бестужев‑сеньор добивался назначения сына в Митаву.

– Вы во второй раз оказываетесь правы, Витворт.

– По‑видимому, сегодня мне привелось встретить бога счастливого случая.

– Постарайтесь его еще немного удержать. Он очень понадобится нам для разгадки действий этой не совсем обычной семьи.

– Не рассчитывая на будущее, я постараюсь еще раз понадеяться на его поддержку. Мне представляется, милорд, что позиция Бестужева‑юниора, скорее, имеет в виду интересы курфюрста Ганноверского, чем русского двора.

– Деньги?

– О да. И перспектива остаться на службе при английском дворе и после возможных перемен. Доверенное лицо английского короля – это вполне в масштабе Бестужева‑юниора.

– Вы уже говорите об особенностях его характера.

– Чем раньше мы это сделаем, тем лучше для английской короны, милорд.

– Я никогда прежде не замечал в вас склонности к преувеличениям.

– Надеюсь, я не страдаю ею и теперь. Это всего лишь трезвая оценка людей и ситуации. Бестужев‑юниор может с равным успехом снабжать русский двор сведениями о дворе английского наследника, как наследника английского сводками новостей из жизни Петербурга. Весь вопрос в том, какая чаша весов окажется тяжелее. Я высказываюсь за ганноверскую. Бестужеву там открываются большие возможности, чем в Петербурге.

– Но царь Петр всегда был склонен давать дорогу молодым.

– С тех пор он успел постареть, милорд, а молодые – стать именитыми. Они не уступят своих мест какому‑то Бестужеву.

 

Митава

Лондон

Министерство иностранных дел

Правительство вигов

 

– Мы всегда были рады видеть вас своим сотрудником, господин Бестужев. Ваша верная служба нашему королю в бытность его величества курфюрстом Ганноверским дала вам все основания и права стать посланником Англии при русском дворе. Вы были превосходным посланником и, полагаю, не имели оснований быть недовольным королевскими милостями.

– Ни в коей мере, милорд.

– Что же явилось причиной прекращения вашей службы через каких‑нибудь три года? Мы рассчитывали, что наше сотрудничество будет длительным и благотворным. Я говорю о действительной причине. Ваш откровенный ответ, на который мы рассчитываем, войдет продолжением в вашу безукоризненную службу.

– Боюсь, что не располагаю достаточными данными для такого ответа. Формальная же сторона – таково распоряжение моего государя.

– Петр потребовал вашего возвращения в Петербург в данный момент?

– И отказа от английской службы. Не исключено, что то, что заслужило вашу благосклонность, милорд, и послужило причиной моего перевода с поста посланника.

– Это ваше предположение или уверенность?

– Скорее предположение.

– И ваше новое назначение?

– Обер‑камер‑юнкер двора вдовствующей герцогини Курляндской.

– Тем самым вы окажетесь под началом собственного отца.

– Это не худший вариант выражения царского неудовольствия, милорд.

– О, несомненно! Но, значит, все‑таки недовольства?

– Положение камер‑юнкера курляндского двора и посланника английской короны в Петербурге слишком несопоставимы.

– Вы правы и не правы, господин Бестужев. Курляндия после свержения герцога Фердинанда – поле для розыгрыша политических интересов. Ни одна из держав, чьи интересы затрагивают этот уголок Европы, не останется равнодушной к событиям, которые могут в ней разыграться. Вы не думаете, что присутствие вашего отца там уже представляется царю Петру недостаточным?

– Лишение прав Фердинанда вызвало к жизни новую и вполне жизнеспособную силу – правление высших советников герцогства.

– Вы шутите, господин Бестужев! Коллегиальность власти – ее добровольное разделение между многими – благодатная почва для роста честолюбий, который все равно закончится чьим‑то диктатом. Не уверяйте, что советники могут предпочесть власть одного из своей среды появлению постороннего и не втянутого в местные интриги государя.

– Я не настолько знаком со сложившейся в Курляндии ситуацией.

– Но вы ее узнаете и тогда непременно обратите внимание на то, что ваш отец во всех намечаемых им вариантах брака вдовствующей герцогини Курляндской имеет в виду усиление влияния Пруссии. Это нас огорчает.

– Как и русское правительство, милорд.

– Царя Петра по‑прежнему не устраивает подобного рода союз?

– Иначе старания моего отца увенчались бы успехом. Все брачные проекты распадались не по его вине и не по вине герцогини.

– Нам не удалось до сего времени выяснить политические симпатии герцогини, ее действительные цели – они слишком хорошо скрыты.

– Они много проще, милорд, – Анна хочет выйти замуж

– И только?!

– Что делать, милорд, женщина способна в любой ситуации думать о своих женских потребностях и желаниях. Герцогиня Анна именно такова.

– Этим ограничиваются ее желания?

Г. Гроот. Елизавета Петровна с арапчонком.

 

– Не совсем. Еще она ищет в браке – а это возможно только в браке – большей независимости от русского двора, и прежде всего материальной.

– Она скупа?

– Она бедна, милорд.

 

Митава

Лондон

Министерство иностранных дел

Правительство вигов

 

– Должен признаться, это совершенно фантастическая история: царевич Алексей бежал из России!

– И как раз в то самое время, когда отец со всем двором находится в тех же западных странах.

– Ничего мудреного: отсутствие двора и высоких сановников, выехавших с царем, должны были облегчить осуществление его плана. Однако сам по себе план очень рискован.

– Но теперь положение императора Петра значительно осложнится.

– Еще бы! Хотя Россией заключены договоры с Пруссией и Францией, которые будут, конечно, на стороне Петра. И все же я попрошу вас попытаться восстановить во всех подробностях ход событий – это важно для выяснения связей наследника престола.

– Начало надо отнести ко времени смерти кронпринцессы. Собственно, еще при ее жизни наследник завел любовницу, предложенную ему его бывшим учителем неким Вяземским, пленную шведку Ефросинью.

– Сын идет во всем по стопам отца!

– Никакие угрозы Петра не могли заставить Алексея отказаться от Ефросиньи, а царь старался избежать громкого скандала, имея в виду беременность кронпринцессы. После рождения внука и смерти кронпринцессы царь категорически потребовал от сына или изменить образ жизни, отказаться от Ефросиньи и своих друзей, или уйти в монастырь.

– Надо полагать, ни о каком монастыре царевич не собирался и думать.

– Тем более о потере Ефросиньи. Мнимая покорность обманула отца, и Петр со своим двором выехал 27 января 1716 года из Петербурга в Данциг.

– Царевич получил полную свободу действий?

– И в полной мере ею воспользовался. Однако новое письмо от отца, грозившего расправиться с ним как с государственным преступником, побудило царевича не медлить. Он решил бежать вместе со своей любовницей.

– При том надзоре, который за ним существовал?

– Ничего удивительного. Он обманул своих сторожей, направившись по тому самому пути, по которому несколькими месяцами раньше уехал его отец: через Данциг.

– Иными словами, кто‑то не догадался о его истинных намерениях, а кто‑то и помог в их осуществлении.

– Само собой разумеется. Подобного рода препятствия не преодолеваются в одиночку. Короче, в то самое время, когда Петр с супругой находились в Шверине, царевич Алексей с любовницей прибыл в Вену и заручился поддержкой императора Карла V. Как плохо ни складывалась его жизнь с кронпринцессой, покойная была родной сестрой супруги императора: венский двор взял русского наследника под свое покровительство.

– Но царевич не остался в Вене?

– Это было бы во всех отношениях неудобно. Ему был предложен в качестве места жительства замок Эренберг в Тироле. Алексей приехал туда 7 декабря, когда Петр прибыл в Амстердам. В начале мая следующего года царь доехал до Парижа, а его сын предпочел сменить Тироль на неаполитанский замок Сент‑Эльмо.

– Никаких попыток переговоров с ним не предпринималось?

– Со стороны русского двора? Нет.

– Тем не менее посланники русского царя разыскали царевича.

– Но это произошло уже поздней осенью, когда царский кортеж вернулся в Петербург. До сих пор остается загадкой, что могло убедить наследника в личной безопасности и какие соблазны побудили его принять предложение о возвращении.

– А если предположить самое невероятное – любовницу?

– Что вы имеете в виду, милорд?

– Ее желание.

– Но сама она то ли шведка, то ли чухонка, во всяком случае пленная.

– Или подкуп.

– Очень возможно, что это близко к истине. Среди обещаний, данных царевичу от лица отца, фигурировало и разрешение жениться на Ефросинье, но только после пересечения русской границы.

– Настораживающее условие!

– Но почему же? Речь шла якобы о <