ГЛАВА СЕДЬМАЯ, о том, как доктор Попф провел время с утра до половины четвертого пополудни

 

Когда вдова Гарго, изнемогая от обрушившихся на нее мучительных сомнений, пришла все же к доктору Попфу готовить ему обед, он уже знал о проповеди отца Франциска. Газету он прочел, как и все, часов в девять утра и до половины третьего находился под впечатлением помещенной в ней беседы с этой старой лисой доктором Лойзом. Он сразу понял, на какой эффект она рассчитана. Какая гнусность! Выступить с двусмысленными высказываниями за четыре дня до начала массовых инъекций! Пытаться сорвать такое дело!

Попф позвонил на квартиру редактора, но того не оказалось дома. Тогда он сел писать ответ доктору Лойзу.

Он не обратил никакого внимания на напечатанный в том же номере рассказ о Заргаруме, еще раз показав, как далек он от деловой жизни. Даже простодушный аптекарь Бамболи и тот, прочитав утром газету, сразу сказал своей супруге, что тут что‑то неладно и что кто‑то начал поход против Попфа, играет на понижение, выражаясь биржевым языком. А Попф писал об эликсире и уже не думал о докторе Лойзе. Он был убежден, что стоит только появиться его статье — и все поймут, что нечего бояться за судьбу животных, которым он сделает прививку. Телефонный звонок оторвал его от статьи.

Просили доктора Попфа.

— Я у телефона, — сказал он.

— Разрешите задать вам вопрос. — Голос был Попфу незнаком.

— Кто говорит? — спросил Попф.

— Как вам сатана платит, сдельно или помесячно?

— Что? — спросил Попф. — Говорите яснее. Кто говорит?

— Где вы познакомились с сатаной?

— Кто говорит, черт возьми! — рассердился Попф. — И о каком сатане идет речь?

— То есть как это о каком? О вашем хозяине. Вот о каком!

— О каком хозяине? — возмутился Попф. — Да кто это, наконец, говорит?

Ответа не последовало. Неизвестный положил трубку. Но едва Попф вернулся к письменному столу, как снова зазвенел телефон.

— Это доктор Попф? — на этот раз доктор услышал юношеский голос.

— Да, это доктор Попф.

— Значит, вы еще не скрылись?

Попф с лязгом положил трубку на рычажок и вернулся к столу, твердо решив не подходить к телефону. Но звонки следовали один за другим, и доктор наконец не выдержал и снова взял трубку.

— Это вы, доктор? — услышал он робкий басок аптекаря.

— Господин Бамболи?

— Да, это я, доктор. Добрый день, доктор, к вам никак нельзя дозвониться.

— Я не подходил к телефону, — сказал Попф.

— Я звоню вам, доктор, чтобы сказать, что мы во все это не верим, что мы с женой считаем это все чепухой… Как культурные люди…

— Во что это вы не верите, любезный господин Бамболи?

— Разве вы еще ничего не знаете?

— А в чем дело? Что‑нибудь случилось?

— Разрешите мне к вам зайти. Лучше я вам скажу с глазу на глаз.

— Еще какая‑нибудь неприятность?

— Лучше я вам скажу с глазу на глаз, — уклончиво повторил Бамболи. — Разрешите мне к вам заглянуть.

— Буду рад, — растерянно ответил Попф. — Прошу.

Через несколько минут смущенный и заметно перепуганный господин Бамболи, оглянувшись, не заметил ли его кто‑нибудь из прохожих, быстро юркнул в раскрытую Попфом дверь.

— Я пришел заверить вас, доктор, что мы с женой не верим во всю эту чепуху, — сказал он, отдышавшись.

— В какую чепуху? — спросил Попф. — О какой чепухе вы говорите?

— Мы с женой не верим, что вы продали душу сатане, — сказал аптекарь. — Мы с женой считаем это чепухой.

На его длинных желтоватых щеках пятнами проступил бурый румянец, длинная дряблая шея чуть порозовела, непомерно длинные тонкие ноги заметно дрожали крупной нервной дрожью. Он был переполнен робкой гордостью нерешительного человека, который вдруг убедился, что храбрее, нежели сам предполагал.

Бамболи действительно многим рисковал. Посещать слугу дьявола уже после того как ему с церковного амвона официально объявлена война, решился бы далеко не всякий. Это пахло бойкотом и полным разорением. Но что мог поделать господин Бамболи, если он все же склонялся к мысли, что доктор Попф никакой не слуга сатаны, а просто настоящий и к тому же большой ученый. Должен же был кто‑нибудь навестить его и предупредить о надвигающейся катастрофе.

Все больше и больше распаляясь, господин Бамболи выложил перед Попфом свои соображения насчет подлой беседы доктора Лойза, насчет проповеди отца Франциска, насчет тех, кто усматривает вещее предзнаменование в скверной погоде, царившей в городе в день прибытия супругов Попф. Кто‑то, оказывается, уже успел пустить слух, что неспроста доктор Попф брал за визиты плату крысами и что не случайно он ни разу не решился показаться в церкви за все время пребывания в городе, а вместо этого день и ночь возился в своей лаборатории, запершись от внешнего мира и не допуская туда даже собственную жену. Поговаривали, что не вредно было бы посмотреть, что это за лаборатория, в которую даже собственную жену опасно пускать.

Если бы с улицы, с ее асфальтированной мостовой и блестевшей никелем и лаком бензиновой колонкой, вдруг в комнату, шелестя перепончатыми крыльями, прилетел из далекой юрской эпохи отвратительный ящер птеродактиль, то и тогда бы доктор Попф не был потрясен более, нежели сейчас, когда он слушал бесхитростный рассказ Морга Бамболи. Это была та ужасающая, мучительно неправдоподобная правда, когда человек обычно щиплет себя за руку в надежде, что это только сон.

— …А в половине пятого отец Франциск повторит свою проповедь по радио, — поведал аптекарь в заключение и замолк.

Он ожидал вопросов, но Попф молчал. Облокотившись о стол и барабаня по нему пальцами, Попф думал, что же ему сейчас делать. Если бы против его изобретения выступали с возражениями научного порядка, можно было бы спорить по существу. Если бы против его эликсира выдвинули соображения морального, экономического, даже политического свойства, тоже можно было бы спорить. Но что делать, если в двадцатом веке, в культурном городе культурной страны ученого вдруг обвиняют в служении сатане?

Ясно было одно: ни в коем случае нельзя терять самообладания.

Он снова позвонил редактору газеты. На этот раз редактор оказался дома.

— Это говорит доктор Попф. Здравствуйте!

— Здравствуйте, доктор, — ответил редактор чрезвычайно кислым голосом.

— Я уже звонил сегодня, но вас не было дома, — сказал Попф.

— Я был в соборе, — многозначительно пояснил редактор. — По воскресеньям я в это время обычно посещаю мессу, как и все добрые христиане.

— Как бы нам с вами повидаться? — спросил Попф. — Я приготовил ответ доктору Лойзу, надо еще разок‑другой напечатать объявления о прививках. Набежали и кое‑какие другие вопросы…

Тут Попф сделал паузу, но редактор не торопился с ответом. Слышно было, как он молча попыхивает трубкой. Редактор был завзятый курильщик.

— Боюсь, — начал он наконец, — что в ближайшие две‑три недели в газете будет очень трудно с местом. Минимум полосу у меня будут ежедневно забирать близнецы, больше полосы — рассказ духовно‑нравственного содержания. У меня запланировано напечатать целую серию таких рассказов. Во вторник у меня, кроме того, идет подробный отчет… — снова послышалось усиленное попыхивание, ‑…подробный отчет о сегодняшней проповеди нашего лучшего церковного оратора отца Франциска…

— Неужели она вам так понравилась? — едко спросил Попф.

— Дорогой доктор, — строго заметил редактор, — я лет на двадцать старше вас, родился и вырос в Бакбуке, свыше четверти века издаю здесь газету. Отец Франциск в некотором роде гордость нашего города.

— Значит, она вам так понравилась, эта отвратительная, изуверская проповедь?

— Милостивый государь, — сухо промолвил редактор, — надо мною нет никаких хозяев. Я независим и свободен в своей деятельности, и если я помещаю в своей газете какой‑либо материал, значит, я нахожу в этом известный смысл.

— И вы верите в черта, дьявола, сатану, и что я работаю в качестве его бакбукского контрагента, и что я ему продал свою душу?

— Я верю в то, во что верю, и никому не собираюсь в этом давать отчет.

— Ну, а если говорить начистоту? Ведь нас никто не слышит.

— Если говорить начистоту, любезнейший доктор, я бы на вашем месте лучше уехал. Мало разве городов в Аржантейе?

— Уезжать из‑за какой‑то нелепой проповеди?

— Уверяю вас, доктор, это было бы в высшей степени благоразумно.

— Ну хорошо, — сказал Попф, — места в газете не предвидится. А объявление для расклейки на улице вы мне можете напечатать?

— Весьма сожалею, доктор, но состояние моей типографии столь плачевно, что…

— Будьте здоровы, господин редактор! — перебил его Попф.

— Будьте здоровы, доктор! — обрадовался редактор и поспешно положил телефонную трубку.

— Итак, объявления придется напечатать на машинке, — сказал Попф аптекарю таким тоном, словно только этот вопрос его и беспокоил.

Господин Бамболи беспомощно глянул на доктора.

«Эх, милый мой доктор! — подумал он, горестно сжав свои тонкие синие губы. — При чем здесь машинка? Разве в объявлении сейчас дело? Если этот старый хорек, редактор, отказывается принимать заказ на объявление, значит, дело уже совсем плохо, так плохо, что дальше некуда. И думать сейчас надо совсем не о рекламе, а о том, как бы не получилось еще хуже».

Эти вполне логичные соображения он и выложил перед доктором. Тот выслушал его очень внимательно и снова промолвил:

— Итак, дорогой господин Бамболи, придется объявления печатать на машинке. Что ж, это даже забавно. Когда‑нибудь приятно будет вспомнить.

Он снял футляр с маленькой пишущей машинки, нарезал бумаги, нащелкал два десятка объявлений, аккуратно свернул в трубочку, перевязал ниткой, достал из ящика коробку с кнопками, надел шляпу и сказал:

— Для слуги дьявола хватит и двадцати объявлений.

Он хотел рассмеяться своей шутке, но улыбка получилась у него такая горькая, что у сердобольного аптекаря защемило сердце.

Попф крепко пожал господину Бамболи руку и сказал:

— Ну, пошли!

Ему давно хотелось как‑нибудь выразить теплое чувство, которое он питал к этому смешному и трогательному аптекарю. Сегодня господин Бамболи пришел к нему, не считаясь с риском, которому он подвергал себя и семью. По сути дела, Морг Бамболи восстал против всего города, против своих покупателей во имя честности, справедливости и прогресса. Если бы Попф имел деньги, он, не задумываясь, дал бы их Бамболи, чтобы тот мог выбиться из долгов. Но денег у Попфа не было, и он решил отблагодарить аптекаря доверием.

Он сказал:

— Вот что, дорогой Бамболи, чуть не забыл. Мне нужна ваша помощь.

Он повел аптекаря в лабораторию и показал ему бутыль, стоявшую в сторонке, на столике.

— В ней литр эликсира.

Господин Бамболи с уважением посмотрел на бутыль. Зеленоватая полупрозрачная жидкость, наполнявшая ее, походила на щедро разбавленный водой фруктовый сироп.

— В ней ровно тысяча доз, — пояснил Попф. — Но кто‑то должен разлить их по ампулам. Сам я не в состоянии, некогда. У вдовы Гарго достаточно времени, но нет опыта. Доверить это дело постороннему человеку я не решаюсь. Ведь эликсир пока еще не запатентован. Долго ли сделать анализ, написать заявление в Бюро патентов и присвоить патент. Единственный, кому я мог бы спокойно поручить это дело, — вы, господин Бамболи.

Аптекарь молча поклонился. Он был польщен, но в глубине души полагал, что на месте доктора не стал бы заниматься сейчас дополнительной разливкой эликсира, когда несколько тысяч ампул уже было готово. Но спорить с доктором он не стал.

Попф завернул бутыль в бумагу, торжественно вручил аптекарю, и они спустились вниз.

Навстречу им попалась вдова Гарго с заплаканными глазами.

— Ах, дорогой, дорогой доктор! — воскликнула она, пожав ему руку, и глаза ее наполнились слезами. — Если бы вы знали, дорогой доктор…

— Ничего, милая госпожа Гарго! — сказал ей Попф, бодрясь. — Ничего, все будет в порядке!

И он продолжал свой путь, держа в левой руке сверток с объявлениями, а правой обняв длинную талию господина Бамболи.

Пока он отворял входную дверь, почтенная Гарго успела перекрестить его на дорогу. Бедная, хитрая женщина! Она перекрестила доктора Попфа, чтобы несчастья минули его и чтобы проверить: а вдруг он и вправду слуга сатаны? Тогда, не выдержав крестного знамения, он рассыпался бы без следа. Но доктор Попф не рассыпался, выдержав тем самым решающее испытание, и госпожа Гарго залилась счастливыми слезами. Значит, она не обманывала господа Бога, заверяя его сегодня в соборе, что доктор Стифен Попф не ведает, что творит! Значит, душа доброго доктора еще не погибла для вечного блаженства!

Облегченно вздохнув, госпожа Гарго вытерла глаза и отправилась на кухню готовить обед. Надо было спешить: часы уже пробили половину четвертого.

Очутившись на улице, аптекарь с бутылью эликсира под мишкой юркнул в свою калитку. А доктор Попф направил шаги к центру, к собору, к круглому скверу, где в тени желтевшей листвы жители Бакбука нежились в приятном тепле уходившего лета. На перекрестках пестрели разноцветными афишами пузатые рекламные тумбы. Аккуратно, шестью кнопками, Попф прикреплял свои извещения и, не торопясь, продолжал свой путь. Надо было как следует обдумать создавшуюся обстановку. Посоветоваться не с кем. Больше, чем когда бы то ни было, Попф переживал сейчас тоску полного одиночества.