Мария Медичи покидает Испанские Нидерланды

 

С некоторых пор пребывание в Испанских Нидерландах потеряло всякую привлекательность для Марии Медичи. После поражения французских армий при Като‑Камбрези и Ландреси в Брюсселе на всех углах стали кричать о предательстве и обвинять эмигрантов. Было решено обыскать их дома, и дом Марии Медичи не стал исключением. Королева‑мать обратилась к правительству кардинала‑инфанта с просьбой избавить ее от этого унижения, но ей посоветовали подчиниться, учитывая обстановку в Брюсселе. Мария надменно закрылась в своем особняке, выходя на прогулку только по вечерам, но и это дало повод какому‑то крестьянину донести властям о ее подозрительных прогулках. Дело дошло до Филиппа IV, который приказал кардиналу‑инфанту разобраться. Последний не обнаружил ничего предосудительного, но теперь Мария Медичи чувствует, что ее подозревают и следят за ней.

В апреле 1638 года озлобленность королевы‑матери проявляется в изгнании из своей свиты верного Шантелуба. Кардинал‑инфант, воспользовавшись предлогом, советует королеве расстаться с последними членами ее бывшей свиты, но этим только оскорбляет ее гордость. Он не скрывает от нее, что теперь рассматривает каждого француза как потенциального предателя, но Мария Медичи яростно защищает своих соотечественников.

 

Тяжелая атмосфера подтолкнула ее хотя бы на время покинуть Брюссель. Когда кардинал‑инфант уезжал в армию, она сообщила ему о своем намерении уехать на воды в Спа: этот город славится термальными источниками и расположен недалеко от Седана, где по‑прежнему находился граф де Суассон, которого королева‑мать все еще не теряла надежды снова привлечь на сторону Испании. 10 августа Мария выехала в направлении Льежа.

Внезапно передумав, 14 августа она прибыла в Буа‑ле‑Дюк, на землю Голландии. Королева‑мать без предупреждения оставила Испанские Нидерланды, чтобы оказаться в Соединенных провинциях – протестантской стране, воюющей против Испании! Такого не ожидал никто. Возраст (Марии Медичи было 65 лет) нисколько не помешал ее исчезновению.

 

 

Глава XVII

ПОСЛЕДНИЕ СКИТАНИЯ

 

Разрыв с Испанией

 

По мнению Сен‑Симона, Мария Медичи покинула страну, которая давала ей приют с 1631 года в силу своего дурного характера, но вместе с тем он дает понять, что испанцы не особенно переживали, когда она уехала. В Манифесте королевы‑матери, содержащем причины ее отъезда из Фландрии, изданном в Гааге 19 ноября 1638 года от имени Марии Медичи, высказывается мысль о том, что ее заставили уехать.

 

Королева жалуется, как после смерти инфанты Изабеллы испанцы начали ее подозревать и считать пребывание в Испанских Нидерландах причиной возникших в этой стране трудностей. Было еще одно неприятное последствие пребывания Марии Медичи в Испанских Нидерландах: содержание ее свиты и двора весьма обременяло финансы страны.

Это всегда отравляло отношения с испанским правительством и было главным аргументом королевы, чтобы оправдать свой отъезд. Денежные трудности в жизни Марии Медичи никогда не прекращались. В 1630 году ее долги составили 4 миллиона! Людовик XIII как‑то заметил своему первому министру, что Мария Медичи – самая дорогая королева в истории Франции.

Королева в изгнании больше ничего не получала от французского правительства. Ее финансовое состояние становится настоящей драмой. Причины все те же: чрезмерная щедрость, страсть к драгоценностям. Но помимо этого королева оказывается неспособной принять ситуацию и сократить свои расходы: королева‑мать по‑прежнему щедра на подарки и содержания – она никогда не умела держать в узде свои капризы.

Ей нужны были деньги на финансирование неудачной экспедиции в Кастельнодари, на то, чтобы выкупить из залога некоторые драгоценности, которые она особенно любила, и по‑прежнему делать покупки у ювелиров.

В ее доме плелись интриги по всей Европе: поэтому нужны были секретари, чтобы составлять письма, гонцы, чтобы их доставлять, послы при главных европейских дворах, чтобы защищать интересы королевы‑матери и постоянно держать в руках нити заговоров против Ришелье; нужны фрейлины и гвардейцы – все, что приличествует ее положению матери великого короля и тещи трех суверенных государей.

Для всего этого нужно много денег, и она донимает Испанию своими требованиями. Ее содержание было увеличено с 6000 до 20 000 флоринов в месяц – это много для обескровленной войной страны, но недостаточно для королевы‑матери, бессовестно прикарманивающей содержания своих слуг, впавших у нее в немилость, которым платит Испания. Больше всего Марию Медичи раздражает задержка с выплатами причитающихся ей сумм, она никогда не упускает случая выразить протест – язвительный или пылкий, в зависимости от обстоятельств, потому что такая непунктуальность кажется ей проявлением неуважения к ее особе. Она считает, что «содержание королевы выплачивается королем [Испании] из отдельного фонда, и ему не нужно прибегать ни к средствам Брабанта или Фландрии, ни к деньгам, предназначенным на войска».

Поэтому если содержание королевы выплачивается нерегулярно, то не потому, что оно является помехой другим нуждам, не менее полезным, но единственно из все более явного недоброжелательства. В таких обстоятельствах единственный достойный ответ – уехать.

 

В начале 1639 года из Лондона Мария Медичи посылает еще один манифест, озаглавленный Декларация королевы‑матери Всехристианнейшего короля, содержащая причины ее возвращения из Нидерландов и опровержение манифеста, распространенного под ее именем по этому же поводу. В этом манифесте дается уже иная версия причин ее отъезда – исключительно политическая. Многие советники короля Испании и кардинала‑инфанта, говорится в манифесте, полагали, что убежище, предоставленное Марии Медичи в Испанских Нидерландах, способствовало тому, что на эту страну обрушился гнев Людовика XIII. С удалением королевы‑матери исчезает главная причина трений с Францией и облегчается путь к миру. Раз у королевы‑матери есть еще один весьма любезный зять, менее подверженный репрессиям со стороны Франции, в лице Карла I Английского, почему бы ей не отправиться в Лондон?

Королева внезапно решила ехать в Голландию, боясь, что война задержит ее выезд в Англию. И делая это, Мария Медичи не колеблясь подвергала риску свое здоровье, стремясь быть приятной своим испанским покровителям.

 

Выглядит несколько смешно, но доводы точны. Суть дела состояла в том, что кардинал‑инфант не имел по отношению к Марии Медичи той же кротости и восхищенного терпения, как инфанта Изабелла. Королева‑мать все больше и больше стесняла их. Не имея возможности указать ей на дверь, правительство Испанских Нидерландов пытается намекнуть на мысль об отъезде и заставить лично принять такое решение. Поэтому ей все больше осложняют жизнь в Брюсселе, задерживая выплату содержания и устраивая обыски в ее особняке.

С облегчением узнав о переезде Марин Медичи в Голландию, кардинал‑инфант направляет ей свои приветствия и содержание за текущий месяц. Всем французским эмигрантам кроме герцога д’Эльбефа и Маргариты Лотарингской предложено покинуть страну в кратчайшие сроки.

 

Переезд в Голландию

 

После семи лет неизменного гостеприимства Мария Медичи решила покинуть Испанские Нидерланды без всякой надежды на возвращение. Ее отъезд был таким же внезапным и непредвиденным, как и приезд в июле 1631 года. Королева‑мать ехала к голландцам‑протестантам, воевавшим против ее вчерашних покровителей и оказавшим ей – одному из самых стойких лидеров католической и происпанской партии во Франции и в Европе – триумфальную встречу.

Голландцы видят в ней прежде всего вдову Генриха IV и именно поэтому готовы чтить ее в стране, куда тонкости парижской политики доносятся в весьма смягченном виде.

 

Принц Фридрих‑Генрих Оранский Нассау, узнав о скором приезде Марии Медичи, отправился ей навстречу со своей женой, принцессой Оранской. Королева‑мать была в одном лье от пограничного города, когда увидела приближающийся блестящий экипаж голландского военачальника. Принц Оранский лично открыл дверцу кареты королевы, а его жена присела в глубоком реверансе. Королева‑мать надменно приняла почести, оказанные ей принцем и принцессой. В сопровождении офицеров под приветственные крики толпы, которую едва сдерживают отряды военных, она въезжает в город.

До самого Амстердама везде ее встречали с ликованием. Подобный жест не привел Ришелье в восторг. Едва узнав о переезде Марии Медичи в Голландию и приеме, оказанном ей принцем Оранским, он высказался с недовольством: «Признаюсь, я с трудом перенес то, что принц Оранский встретил королеву и принял ее переезд, не уведомив короля и не узнав мнения Его Величества». Вполне вероятно, что принц не задавался такого рода вопросами и отъезд Марии Медичи из Испанских Нидерландов в Голландию, а оттуда в Англию казался ему, напротив, достойным пышного приветствия и празднеств.

Скажем больше, история несчастной королевы‑матери, представленная в ее версии, глубоко взволновала голландцев. Генеральные штаты Соединенных провинций решили принять эстафету от короля Испании и помочь в нужде королеве‑матери. Дело дошло до того, что они направили ноту Ришелье, в которой ходатайствовали за возвращение Марии Медичи во Францию.

Кардинала очень рассердили действия Генеральных штатов, которые он счел «неуместными», добавив, что «эти люди говорят о том, чего не знают». Посол Франции в Гааге получил предписания изложить голландскому правительству всю историю отношений королевы‑матери и ее сына и объяснить причины, по которым Людовик XIII посоветовал ей возвратиться во Флоренцию, а также рассказать об интригах и заговорах, душой которых были испанцы и королева‑мать, враждебно настроенная по отношению к Ришелье и политике европейского равновесия правительства Людовика XIII.

 

Всего этого хватило, чтобы охладить симпатии к Марии Медичи. Постоянные нападки ее приближенных на первого министра вызвали недовольство голландцев, которые видели в кардинале союзника, конечно, неудобного, но верного и бесценного для безопасности и защиты независимости Соединенных провинций. Кроме того, католическая агрессивность приближенных королевы дала понять, что вдова Генриха IV вовсе не собиралась следовать терпимости, которую проповедовал ее покойный муж.

Чашу терпения вскоре переполнили денежные неприятности Марии Медичи. Ее свита, подарки, рассылка гонцов по всей Европе слишком дорого обходились серьезным амстердамским торговцам. Они считали, что раз она решила ехать в Англию, то плохое время года не может быть достаточным основанием для переноса путешествия.

В последние дни октября 1638 года для нее нашли готовый отплыть в Англию корабль. Королеву отвезли в Гаагу и поспешно препроводили на судно. Голландия всегда рассматривалась королевой только как остановка перед Англией, но теплый прием вначале все‑таки давал надежду на менее поспешный и печальный отъезд.

 

Генриетта, дочь моя

 

Пребывая в поисках пристанища, Мария Медичи всегда прежде всего думала об Англии. Карл I оставался единственным зятем кроме Филиппа IV Испанского, потому что герцог Савойский умер в прошлом году.

Конечно, финансы английской короны находились в постоянном кризисе, но Мария все же полагала, что расходы по ее содержанию не окажутся таким уж тяжким бременем для бюджета страны. Кроме того, отношения между Парижем и Лондоном снова улучшились после убийства герцога Бэкингема и окончания религиозных войн Людовика XIII с гугенотами. Поэтому Мария много ожидала от дипломатического вмешательства Карла I в смысле влияния на сына.

Мария Медичи сразу же отбросила идею ехать в Савойю, потому что, с одной стороны, бедность Савойи была общеизвестна, а с другой – Шамбери и Турин находились в опасной близости от Флоренции, куда очень хотели отправить ее Людовик XIII и Ришелье.

Ко всему прочему, из трех дочерей Генриетта была ей ближе всех. Она была самой младшей и дольше жила с матерью. В детстве дочь не особенно интересовала Марию Медичи, занятую тогда заботами регентства. До апреля‑мая 1617 года – момента своего отстранения от власти – королева обращала мало внимания на Генриетту. Перед отъездом в ссылку в Блуа Мария просила Людовика разрешить ей увезти с собой Кристину и Генриетту, либо одну из них, но король отказал. И только после второй войны Матери и Сына, летом 1620‑го, Мария окунется в близкие отношения с Генриеттой и Кристиной. Она займется их образованием, религиозным воспитанием, туалетами, чтением с вниманием, какого не имел ни один ее ребенок.

Как мать она будет гордиться браком Генриетты с Карлом I, но будет и страдать от разлуки с дочерью. Вместе с Берюллом она сама вела переговоры по поводу брака, позаботилась о каждой мелочи в повседневной жизни королевы Англии, составе ее свиты, выборе ее окружения. Королева‑мать писала дочери множество писем, иногда невероятно длинных и пространных. Их выспренный и витиеватый стиль, по мнению Марии, соответствовал ее представлению об образе матери, но через условности все‑таки ощущается сильная привязанность к дочери.

 

Заслуживает внимания письмо Марии, адресованное Генриетте 15 июня 1625 года в Амьен перед расставанием с дочерью. Королева исписала семь страниц мелким почерком. В этом свидетельстве материнского красноречия Мария напоследок хотела изложить советы для дочери. Здесь наличествуют все элементы того образа, в котором Мария Медичи постоянно видела себя: Мария – вдова доброго короля Генриха, Мария – регентша, Мария – мать, Мария – Бланка Кастильская, Мария – защитница католической веры.

Она также дает советы, как Генриетта должна вести себя по отношению к мужу. Они весьма остроумны, если вспомнить, что представляла собой жизнь самой Марии Медичи: «Вы должны любить его и почитать, а не властвовать. Не забывайте моего примера и моих наставлений. Будьте образцом чести, добродетели, скромности. Пусть мягкость сопровождается королевским достоинством».

Через полтора года Мария написала Генриетте еще одно письмо – более короткое и менее вычурное. Даже если она не может удержаться от того «благородного стиля», который она считает подобающим для переписки матери и дочери, в письме присутствует все‑таки несомненная искренность:

«Дочь моя! Одно это слово разрывает мне сердце и волнует меня настолько сильно, что я не смогла бы продолжать, если бы не заставила себя, побеждая печаль новой любовью к Вам и желанием беседовать с Вами. Дочь моя, моя дорогая дочь, Вы никогда не должны думать, что я могу Вас забыть…» Далее она рассуждает на разные темы, а заканчивает призывом к благочестию.

 

Карл I лично встречал королеву после недельного морского путешествия во время шторма. Он был весьма недоволен ее приездом и даже обвинил герцогиню де Шеврез, которая была тут совершенно ни при чем, в том, что та пригласила ее.

Скрыв свое раздражение, он проводил королеву‑мать до самого Лондона, куда 5 ноября 1638 года она торжественно вступила, в последний раз ощутив опьянение триумфом.

Для нее были приготовлены апартаменты в Сент‑Джеймсском дворце: итальянская мебель и прекрасные гобелены на стенах. Король обеспечил королеве‑матери содержание 100 фунтов стерлингов в день, но Мария Медичи не намерена оставаться здесь вечно. Ее цель – возвращение во Францию, и она рассчитывает на поддержку Карла I получить от Людовика разрешение вернуться.

 

Оскорбления и грубость

 

5 сентября 1638 года родился Луи Богоданный – старший сын Людовика XIII и Анны Австрийской, будущий Людовик XIV. Мария Медичи в Голландии, и Людовик советуется с Ришелье, как ему поступить по отношению к матери в таких счастливых для королевской семьи и будущего династии обстоятельствах. Ришелье рекомендовал не отправлять к Марии Медичи ни гонца, ни письма, а если она сама пришлет гонца с поздравлениями, то король должен принять его один раз и на словах поблагодарить мать. Марию это настолько оскорбило, что она даже не послала письма Людовику. Когда в Англию приехал чрезвычайный посол из Парижа со счастливой вестью, то в соответствии с указаниями он должен был избегать любой, даже случайной встречи с королевой‑матерью.

 

Постоянному послу де Бельевру были даны инструкции нанести королеве‑матери по ее приезде протокольный визит, после чего воздержаться от контактов с нею. Королева‑мать выражает крайнее недовольство и добивается, чтобы ее дочь и зять помогли ей встретиться с послом. 21 декабря Бельевр буквально наткнулся на Марию Медичи в одной из галерей дворца. Она сказала ему, что «уже в течение многих лет она всеми возможными средствами старалась заставить кардинала Ришелье услышать ее желание вернуться во Францию, но в ответ слышала только предложение удалиться во Флоренцию, на что она никогда не согласится. Ее чувства со времени отъезда из Франции изменились, и она умоляет кардинала не дать ей влачить нищенское существование, потому что ее единственное желание – быть рядом с королем или, по крайней мере, во Франции. Она больше не будет вмешиваться в дела, и все ее мысли будут только о том, чтобы достойно встретить свою смерть».

Почтительно выслушав королеву‑мать, Бельевр ответил ей, что не имеет права сообщать об этом королю. Мария Медичи не без юмора ответила ему, что прекрасно знает уловки послов и он подробно повторит Парижу ее высказывания, хотя и не имеет разрешения на встречу с ней: долг любого дипломата состоит в том, чтобы обо всем докладывать своему правительству. Так и вышло, в письме от 25 декабря он подробно изложил Людовику содержание беседы.

Огласив содержание депеши на совете, Людовик подчеркнул, что, к сожалению, он не может доверять своей матери и, учитывая ее симпатию к Испании, он ни минуты не сомневается, что по возвращении во Францию она снова начнет интриги с Мадридом. В заключение король подтвердил, что во Флоренции он обеспечит матери проживание, достойное ее положения.

 

Ответ Людовика был передан Марии Медичи через того же Бельевра. Она не пала духом и потребовала, чтобы Карл I отправил в Париж чрезвычайного посла для ее защиты. В сопроводительном письме король Англии уточнил, в чем состоит миссия его посла: просить Людовика XIII «разрешить королеве, его матери, вернуться в королевство и позволить ей свободно распоряжаться всем имуществом, которое она имела в собственности до ее отъезда, или, по крайней мере, прислать ей в Лондон средства к существованию, чтобы жить в соответствии с ее рангом». Как видим, Карл I не строил никаких иллюзий: раз уж нельзя получить разрешение для Марии Медичи вернуться во Францию, он смирился с мыслью о ее жизни в Лондоне и желал, чтобы король Франции хотя бы помог ей в нужде.

Своему послу лорду Джермину Карл передал два письма к Ришелье: одно – Генриетты, рекомендовавшей посла, другое – Марии Медичи, в котором она настаивала на своем желании забыть прошлое и желала быть обязанной своим возвращением во Францию только одному кардиналу.

Ришелье немедленно принял посла Карла I, поблагодарил его за переданные ему послания и сказал, что «самой большой для него радостью было бы снова увидеть свою повелительницу и вернуть ее расположение». Он пообещал сообщить обо всем королю и совету.

Ришелье должен был сдержать слово. В любом случае, для него было важно дать понять, что не он один решает в деле, которое касалось лично его и членов королевской семьи. Он слишком хорошо знал, насколько все дети Марии Медичи, за исключением Людовика XIII, его ненавидели. Поэтому постарался принять максимум предосторожностей перед тем как передать королю Англии официальный ответ французского правительства. В ответ на его вопрос все министры были единодушны: Людовик XIII не может рисковать, разрешая королеве‑матери вернуться во Францию – она снова начнет плести интрига и станет помехой для гражданского мира. Что касается ее материальных нужд, то королеве‑матери не стоит ждать никакой помощи от Людовика XIII, пока она не уедет жить во Флоренцию, тогда она получит те же доходы, которые имела во Франции.

Такой ответ Людовик XIII вручил лорду Джермину. Поблагодарив короля и королеву Англии за их посредничество, он дипломатично попросил их не вмешиваться больше в дела короля Франции. Он подтвердил, что у него нет намерений позволять Марии Медичи вернуться во Францию, учитывая ее интриги и происки, направленные против королевства в союзе с заклятыми врагами Франции. Что касается материальной помощи, то и речи не может быть о каких‑либо выплатах.

 

Англия. Перед революцией

 

Раз миссия лорда Джермина полностью провалилась, Мария Медичи решила как можно лучше организовать свою жизнь в Лондоне: она выезжала за город на прогулки, вела ежедневные нескончаемые беседы о злом Ришелье и несчастливых временах. Набожность ее усилилась.

 

Карла I нисколько не устраивало ее компрометирующее пребывание в критический момент для его правительства, столкнувшегося с решительной оппозицией парламента Лондона и серьезными религиозными проблемами, которые привели к гражданской войне, в частности, в Шотландии.

Английский парламент очень похож на Генеральные штаты: это генеральная ассамблея английской нации, которая заседает, когда суверен решает ее созвать. Английская корона старается это делать лишь тогда, когда того требуют финансовые нужды. Нехватка денег является хронической. Англия – маленькая страна с 4‑миллионным населением, где развивается морская торговля, но она вынуждена вести войны в Европе на стороне протестантских государств, внутренние религиозные войны, бороться с ирландскими мятежниками. Официальная религия – англиканство, которой постоянно угрожают то католики, которые не отказываются от попыток вернуть короля в лоно римской апостольской церкви, то разнообразные протестанты радикального толка – пресвитерианцы в Шотландии и пуритане в Англии.

Так как корона не имеет права устанавливать новые налоги без разрешения парламента, то последний может воздействовать на политические решения, споря с королем об обоснованности предоставленных сумм. Состоящий из мелкой городской буржуазии, находящейся под влиянием пуритан, парламент особенно недоверчиво относится к роскоши англиканской церкви, а Карл I, изящный рыцарь, да к тому же женатый на принцессе‑католичке, подозрителен больше всех.

Вопиющее безденежье заставило Карла I созвать парламент, едва он стал королем, 18 июня 1625 года, потом еще один в 1626‑м. Чтобы доставить удовольствие общественному мнению и своему фавориту Бэкингему, Карл I решил в 1627 году отправить морскую экспедицию к острову Ре и одновременно с этим прогнал католическую свиту Генриетты, ставшую центром папистских заговоров. Неудачи флота вынудили Карла созвать третий парламент в 1628‑м. 23 августа 1628 года фанатик‑пуританин Фелтон убил Бэкингема. Три экспедиции, посланные на помощь французским гугенотам, провалились. В бездарности адмиралов упрекали Бэкингема (но тот был мертв) и Карла I. Посреди всей сумятицы Карл снова собрал парламент в январе 1629 года, но выведенный из себя его упреками, распустил его в марте.

11 лет Карл I будет править без парламента, оказывая жестокий нажим на Ирландию, где введение новых налогов не требовало разрешения парламента. Пока чрезвычайные расходы не начнут отягощать бюджета, будет возможно некоторое равновесие.

Когда Мария Медичи приехала в Англию, хрупкое перемирие между королем и большинством его подданных было нарушено. Карл I, который приобрел вкус к безраздельной власти, вздумал начать борьбу с пуританами. Начались волнения, в Шотландии с мая по июнь 1639‑го шла «первая война епископов», закончившаяся подписанием унизительного для короля мира.

У Карла I денег больше не было, и ему пришлось решиться, несмотря на Генриетту и ее фаворитов, сторонников неограниченной королевской власти, на новый созыв парламента в апреле 1640 года. Но вскоре разгорелся конфликт, и в мае король распустил парламент, который вошел в историю как Короткий парламент. Тем временем началась «вторая война епископов» (1640 г.), в которой армия Карла была разбита. Король снова собрал парламент, который не разойдется до самой гражданской войны, пленения и казни Карла I в 1649 году – это будет Долгий парламент.

В ситуации хронического безденежья Карл перестал выплачивать содержание Марии Медичи и очень желал, чтобы она уехала на континент. Но королеве в Англии понравилось, и она вместе с Генриеттой участвовала в политической деятельности в защиту католицизма. Но все ее интриги в конечном итоге только вызвали раздражение в обществе, а также короля и королевы.

 

Нехватка денег по‑прежнему была ее главной заботой. В начале 1641 года ей снова пришлось унизить себя, прося помощи у Франции. Через бывшую камерфрау мадам де Комбале, племянницу Ришелье, она смогла разжалобить кардинала рассказом о своих несчастьях, и тот выплатил ей 100 000 ливров. В письме к кардиналу она предлагала предать прошлое забвению и сообщала ему, что теперь она готова ехать во Флоренцию. Ришелье пообещал, что если королева не передумает, он передаст еще 100 000 ливров на дорожные расходы и с момента ее приезда во Флоренцию обеспечит ей ежегодное содержание в 300 000 ливров.

Ришелье просит духовника королевы, отца Сюффрена, оставшегося с ней, поблагодарить Марию Медичи за письмо и сообщает маршрут, которым она должна ехать из Лондона во Флоренцию: морем до Роттердама, по Рейну до Кельна, а оттуда до Базеля, по суше из Базеля через Констанц в Северную Италию, затем на корабле до Венеции, из Венеции в Болонью, а оттуда по суше – во Флоренцию.

Кардинал с большим раздражением узнал, что большая часть из 100 000 ливров, посланных королеве, оказалась в руках фаворита Фаброни, который имел наглость направить мадам де Комбале записку с требованием выплатить королеве‑матери доходы от ее имущества, оставленного мужем, помимо обещанных кардиналом 300 000. Тогда Ришелье запретил племяннице заниматься этим делом, а Марии Медичи приказал передать, что эти доходы используют на укрепление гарнизонов приграничных городов.

 

Политическая обстановка в Англии резко обострилась. В Лондоне начались волнения и нападки на католиков. Мария Медичи вынуждена требовать особой защиты, но ее настолько не любят, что призванные охранять ее мушкетеры покидают свой пост. 11 мая 1641 года Палата Общин потребовала от Палаты Лордов, чтобы король убедил свою тещу уехать, потому что ее пребывание на английской земле отныне становится нежелательным.

Король, как, впрочем, и королева, устали от, на их взгляд, слишком затянувшегося пребывания. Получив от парламента 9000 фунтов стерлингов на дорожные расходы, в конце августа 1641 года Мария покидает Лондон и в Дувре садится на корабль, который отвезет ее в Голландию.

По дороге умирает ее духовник отец Сюффрен. Опечаленная его смертью, Мария бальзамировала тело и отправила во Францию. После чего, следуя маршруту, предписанному кардиналом, она прибыла в Кельн 12 октября 1641 года.

 

Кельн, 3 июля 1642 года

 

Мария Медичи вовсе не собиралась ехать во Флоренцию. Жизнь в Кельне имела для нее большие преимущества. С 1637 года в городе находились послы и полномочные представители, собравшиеся по просьбе папы Урбана VIII для поисков условий установления длительного мира в Европе. Дискуссии затянулись, но было ясно, что со временем они дадут результат. Таким образом, Мария Медичи оказалась в месте, где в более или менее близком будущем должна была решиться судьба мира.

С другой стороны, курфюрст Кельна – старинный друг Франции, и Мария окажется не слишком далеко от Парижа, если вдруг ее возвращение станет желательным или возможным.

Добровольное заточение мадемуазель де Лафайет позволило мадемуазель де Отфор – бывшей фрейлине Марии Медичи, фаворитке короля с 1630 года, снова занять место, которого ее лишила мадемуазель де Лафайет. В начале 1638 года она была в необычайной милости и предложила помочь своей большой подруге Анне Австрийской уничтожить кардинала во мнении короля.

Пытаясь защитить себя от опасности, которую представляла для него мадемуазель де Отфор, Ришелье приблизил к королю человека, которого считал себе безгранично преданным – молодого и красивого маркиза де Сен‑Мара. Звезда мадемуазель де Отфор быстро закатилась, и в январе 1640 года Людовик XIII предложил ей покинуть двор.

Людовик испытывает к Сен‑Мару, которого возвел в должность обершталмейстера, все более и более страстную дружбу, на которую фаворит отвечает не так, как хотелось бы королю. Начинаются ссоры, капризы, дрязги, портящие настроение Людовику. Он просит вмешаться Ришелье. Впрочем, уже пятнадцать лет Ришелье является его наперсником. В течение всего 1640 года кардинал будет играть опасную роль советчика, даже арбитра, за что Людовик ему будет признателен, а Сен‑Мар затаит злобу против этого ментора. И тогда начнет охотно прислушиваться к тем, кто захочет с его помощью уничтожить кардинала.

Несколькими месяцами раньше еще один заговор против Ришелье организовал граф де Суассон, решившийся наконец на открытый бунт. Поддерживаемый силами императора, 9 июля 1641 года при Ла‑Марфе он опрокинул войска маршала де Шатильона, который попытался преградить ему путь. Правда, шпион Ришелье убил графа ударом кинжала в конце сражения, избавив королевство от последствий возможного после его победы вторжения.

Из Кельна Мария Медичи с радостью вступила в заговор Сен‑Мара, в котором оказались и Гастон Орлеанский, и Испания.

В мае 1642 году Ришелье получил бумаги, которые доказывали предательство Сен‑Мара и роль Гастона Орлеанского. В это же самое время Мария покупала кареты и мулов, не делая тайны из своего скорого отъезда во Францию.

Ришелье приходилось сражаться на всех фронтах. Франция вела тяжелую военную кампанию в Руссильоне, испанской провинции, где Перпиньян был осажден королевской армией. Одновременно с этим надо было арестовать Сен‑Мара и его сообщников. Король и его первый министр тяжело заболели, они с трудом переезжали из города в город, но Ришелье добился все‑таки от короля, чтобы тот написал своей матери, что, узнав о ее намерениях, он снова подтверждает ей свою волю не допустить ее возвращения в королевство. Король прекрасно знал, что жить ему осталось недолго, и, возможно, проявил бы жалость, тем более, что со всех сторон он получал письма в защиту матери: от папы, Великого герцога Тосканского, Кристины Савойской, к которым присоединилась и Анна Австрийская. Но Ришелье был непримирим, а король – не в силах ему отказать.

Впрочем, Мария Медичи больше рассчитывала на близкую смерть короля, чем на его милость. Она радуется открывшейся перспективе регентства и не сомневается, что сможет занять важное место рядом с Анной Австрийской и Гастоном Орлеанским.

Эта надежда дает ей силы сопротивляться нажиму своего окружения, чтобы она ехала во Флоренцию. Ее врач Риолан, бывший шпионом кардинала, пользуется каждым ее недомоганием, чтобы убедить, что Кельн ей вреден, и расхваливает прелести тосканского климата. Фаброни хочет, чтобы Мария согласилась на предложение короля, но за крупный аванс, который будет ей выплачен при выезде из Кельна. Он знает, что состояние здоровья не позволит королеве добраться до Флоренции, и стремится прикарманить большую часть этого аванса. Но ни один, ни другой не смогли убедить ее вернуться на родину.

Мария Медичи осталась без средств. Никто из ее детей не хотел помогать ей. То по расчету, то из жалости ей помогали разные люди: сначала она жила в доме, принадлежащем Рубенсу, потом в особняке графа Труссельда. Она быстро исчерпала кредит, открытый ей по приезде курфюрстом Кельна, заложила почти все гобелены и большинство своих драгоценностей. Но ей трудно находить кредиторов, потому что те боятся, что французское правительство потребует вернуть драгоценности как принадлежащие короне.

Новость об аресте Сен‑Мара 14 июня 1642 года сразила ее окончательно.

25 июня у нее начинается рожистое воспаление, поразившее вскоре все лицо и сопровождающееся сильной горячкой. Ее силы на исходе, она задыхается, сделав несколько шагов по комнате. Королева страшно исхудала. Когда она слегла, Риолан, предчувствуя близкий конец, отправил письмо в Париж. Король прислал немного денег и добрые слова, но это пришло слишком поздно.

Мария была убеждена, что выздоровеет, и надеялась пережить Ришелье. Но 1 июля начинается гангрена, и Риолан советует ей готовиться к смерти. Курфюрст Кельна предупредил нунциев Россетти и Фабио Киджи; последний станет папой под именем Александра VII. Мария просит принести ей распятие святого Карла Борроме, она взывает к любимым святым, среди которых на первом месте всегда был Иоанн Креститель, покровитель Флоренции. Курфюрст и нунции останутся рядом с ней до самого конца.

2 июля она продиктовала завещание. Фаброни, надеявшемуся получить все, она завещала лошадей и кареты. В ответ на его удивление прозревшая Мария Медичи ответила, что и этого хватит – он достаточно ее обманывал. Жемчуг она поделила между своими верными слугами. Катарина Сельваджо, «ее самая старая служанка», которая вместе с ней уехала из Флоренции 42 года назад, получила 12 000 ливров и дорогие часы. Она завещала разные драгоценности тосканским родственникам, папе, курфюрсту Кельнскому, Ле Куанье и Монсиго. Аббат Сен‑Жермена получил ее серебряную посуду, правда, в очень плохом состоянии. Другие драгоценности предназначались дочерям, а Анна Австрийская получила ее обручальное кольцо. Двум сыновьям было завещано все остальное имущество, о разделе которого они должны были договориться сами.

В завещании Мария Медичи просит написать о своей привязанности к Людовику XIII как матери к сыну и королевы к своему королю.

«А кардинал?» – спросили нунции. Фабио Киджи посоветовал отправить ему браслет с ее портретом. «No, questo е pur troppo» – «Нет, это слишком». Но через несколько недель кто‑то передаст Ришелье попугая, которого он ей когда‑то подарил.

На следующий день 3 июля 1642 года утром состояние Марии Медичи ухудшилось. Ее соборовали, и через некоторое время она отдала Богу душу.

 

В Париже новость о ее смерти получили дней через десять, но особого волнения она не вызвала. Людовик был не слишком опечален, Ришелье приказал отслужить заупокойную мессу. Некоторое удивление вызвал рассказ о ее нужде. Клод Ле Пти в Пари Ридикюль сравнивал великолепие Люксембургского дворца с тем жалким положением, в котором оказалась Мария Медичи к концу жизни:

 

Когда я восхищаюсь

Этим великолепным зданием,

Рядом с которым Лувр кажется конурой,

Я спрашиваю: как же оказалось возможным,

Что та, что построила такую роскошь,

Умерла в Кельне от голода?

 

Людовик XIII и Ришелье отправили в Кельн дворянина из свиты короля, чтобы уплатить кредиторам королевы‑матери, расплатиться за похороны и перевезти тело во Францию. Долги Марии Медичи были значительны: она была должна своим слугам, курфюрсту Кельнскому, многим горожанам и поставщикам. И только в начале 1643 года траурный кортеж смог, наконец, двинуться в путь. Ришелье умер несколькими неделями раньше, 4 декабря 1642 года: он на пять месяцев пережил свою бывшую благодетельницу, ставшую его заклятым врагом. Народ встречал гроб королевы‑матери серьезно и почтительно. 4 марта 1643 года тело Марии Медичи было захоронено в Сен‑Дени, а ее сердце хранится в церкви иезуитов Коллегии Ла‑Флеш.

14 мая 1643 года умер Людовик XIII, а его останки присоединились к останкам матери в Сен‑Дени ровно через полтора месяца.

 

Дадим Сен‑Симону выразить общее мнение о последних злоключениях Марии Медичи и обстоятельствах ее смерти:

«Людовик XIII потерял королеву М<