история указат. мест. формирование лично-указат. мест. 3-го лица.

История указательных местоимений.

В исходной системе древнерусского языка различались три указательных местоимения: тъ, та, то; онъ, она, оно и сь, си, сѥ, которое могло выступать и в виде сей, сия, сиѥ. Каждое из этих местоимений имело свое значение и употреблялось лишь в определенных случаях: тъ, та, то — для безотносительного указания; онъ, она, оно — для указания на отдаленные предметы; сь, си, сѥ — для указания на ближайшие предметы. В истории русского языка такая трехстепенность не сохранилась, ибо указательные место-имения онъ, она, оно и сь, си, сѥ были утрачены в живом языке, хотя и сохранялись долгое время как архаизмы в определенных стилях речи.

Если обратиться к истории склонения указательных местоимений, то здесь прежде всего заслуживает внимания склонение местоимения тъ, та, то. Опять-таки в истории этого склонения можно отметить как полное сохранение одних древнерусских форм на протяжении всех эпох развития языка, так и изменение других форм, вызванное различными причинами.

Прежде всего в связи с тем, что форма И.п. ед.ч. м.р. тъ оказалась невыразительной в силу своей краткости, она, будучи достаточно известной в памятниках письменности, очень рано стала выступать в удвоенном виде тътъ и в эпоху падения ред. изменилась в тот. Эта форма и закрепилась в русском языке в большинстве его говоров как форма И.п. ед.ч. м.р.

Сложный путь развития прошла и форма Р.п. ед.ч. м., ср.р. того, имевшая, вероятно, первоначально взрывной звук [г] в своем составе. С этим звуком данная форма зафиксирована в ряде современных русских диалектов, и, можно думать, она выступала в таком виде как в старославянском, так и в древнерусском языках. Однако в современном литературном языке и в части говоров в этой форме теперь произносится не [г], а [в]: литературное [таво] (с изменением предударного [о] в [а] в результате аканья).

Как видно, изменение формы того началось с ослабления взрывного [г] и превращения его во фрикативный звук [γ]: форма [тоγо] отмечается ныне в северновеликорусских олонецких говорах и в части южновеликорусского наречия. Дальнейшее ослабление [γ] приводило в конце концов к его исчезновению и к появлению формы [тоо], также известной ныне в северновеликорусских диалектах. И наконец, в связи с тем, что русскому языку вообще не свойственно стечение гласных, между двумя [о] развился новый согласный, губной по своему характеру — согласный [в]. Форма тово появляется в памятниках с XV в., и параллельно с нею возникают и формы Р.п. ед.ч. других местоимений, имеющих исконно взрывной звук [г] в окончании (типа ево, моево, твоево, своево, нашево и т. д.).

Наконец, как и в истории И.п. мн.ч. личного местоимения он, она, оно, произошла утрата различных родовых форм в этой падежной форме и для указательного местоимения тъ, та, то. В различных диалектах русского языка в их современном состоянии можно обнаружить в И.п. мн.ч. или форму ти, или форму ты, но каждая форма выступает как единая для всех родов. В отличие от подобных диалектов литературный язык, а вместе с ним и часть говоров закрепили в качестве формы И.п. мн.ч. форму те, восходящую к др.-русск. тѣ, извлеченному в качестве основы из косвенных падежей множественного числа. Форма те точно так же является единственной формой И.п. мн.ч. для всех трех родов.

Утрата указательных местоимений онъ, она, оно и сь, си, се вызвала необходимость в развитии иных местоимений для выражения указания на более отдаленный и на ближайший предмет. Развитие языка привело к тому, что местоимение тот, та, то стало играть роль указателя на отдаленный предмет; роль же указателя на ближайший предмет стало выполнять местоимение этот, эта, это.

Местоимение этот, эта, это возникло путем сложения форм тот, та, то с указательной частицей е (из he, ср. белорусск. гэ), причем первоначально эта частица осознавалась как нечто самостоятельное, отдельное от местоимения. В силу этого при употреблении местоимения с предлогом последний повторялся и перед частицей, и перед местоимением: въ е въ то, на е на томь, съ е съ тѣмь. Подобное употребление и привело к образованию таких форм, как эфто, энто, эсто, широко отмечаемых в русских диалектах.

История личного местоимения 3-го лица

В древнюю эпоху в славянских языках не было личного местоимения 3-го лица, и его роль выполняло указательное местоимение и (муж. р.), я (жен. р.), ѥ (ср. р.); такую роль выполняло это местоимение и в ранний период истории русского языка.

Формы И.п. и, я, ѥ очень рано исчезли из языка, и на их месте укрепились онъ, она, оно, являвшиеся формами другого указательного местоимения древнерусского языка, склонявшегося так, как теперь склоняется устаревшее оный, оная, оное.

В истории русского языка это местоимение, как и все остальные, утеряло формы двойственного числа, а также изменило некоторые формы под влиянием чисто фонетических причин. Кроме того, в склонении этого местоимения были утрачены старые формы В.п. ед. и мн. ч. (т.е. ед.ч. муж.р. и, ср.р. ѥ, жен.р. ю; мн.ч.муж.р. ѣ, ср.р. я, ж.р. ѣ). Они были утрачены в силу их невыразительности и заменены формами Р.п.

Наконец, еще в дописьменную эпоху это местоимение развило одну характерную особенность в своем склонении, а именно прибавление начального [н] в косвенных падежах после предлогов (сов. предл. в, к, с выступали в виде вън, кън, сън. вън ѥмь, кън ѥмоу, сън имь).

56. Нек. Особенности др.рус. Синтаксиса: (оборот «дательный самостоятельный», конструкции с двойными падежами

Характерной особенностью древнерусской синтаксической системы были конструкции с двойными косвенными падежами — с двойным В. и Д., а также двойным Р.п.

Двойной винительный падеж — это конструкция, в которой употреблены две формы В.п. имени, где одна обозначает прямой объект, а вторая находится в предикативных отношениях с первым винительным. В современном русском языке на месте второго винительного выступает творительный предикативный.

Конструкции со вторым винительным, как и с творительным предикативным, отмечаются в предложениях с переходными глаголами называния, назначения, восприятия, чувства и т. п. В функции второго винительного выступали существительные, прилагательные и причастия. К XVI в. творительный предикативный существительных стал преобладать в памятниках письменности над вторым винительным, а в XVII в. второй винительный был уже полностью вытеснен из живого русского языка.

Конструкции с двойным дательным падежом, также широко распространенные в древнерусском языке, были двух типов. Во-первых, второй дательный мог непосредственно присоединяться к первому дательному, и в этом случае он являлся простым приложением. Во-вторых,— и это более важно — второй, дательный присоединялся к первому посредством инфинитива, и в этом случае он являлся предикативным приложением, т. е. имел предикативное значение. Так, например, второй дательный приинфинитивный отмечается в следующих примерах: дасть имъ область чадомъ божиемъ быти (Остр, ев.). Однако вместе со вторым дательным в памятниках XVI в. отмечается и творительный предикативный: подобаетъ ти всегда воеводою быти (Сказ, о Мам. Поб.) К XVIII в. второй дательный существительных в литературном языке уже почти не встречался.

Точно такую же историю пережил и второй дательный прилагательных, который, присоединяясь к первому дательному посредством инфинитива, имел предикативное значение, являясь предикативным определением. В отличие от судьбы второго дательного существительных, второй дательный прилагательных держался устойчиво в памятниках еще XVII в., тогда как творительный предикативный тогда только еще начинал укрепляться.

В качестве примеров употребления второго дательного прилагательных можно привести такие факты: повелѣ имъ готовымъ быти (Воскр. лет.). Творительный предикативный на месте второго дательного прилагательных становится господствующим лишь в XVIII в.

Двойной родительный в памятниках древнерусского языка отмечается значительно реже других двойных падежей и выступает в конструкциях с отрицанием не: не даша его жива (I Новг. лет.). В истории русского языка он также был вытеснен творительным предикативным.

Таким образом, конструкции с двойными косвенными падежами были утрачены, и на месте второго винительного, второго дательного и второго родительного стал употребляться творительный предикативный существительных и прилагательных.

„Дательный самостоятельный" в древнерусском языке

Еще одной особенностью древнерусского синтаксиса, хотя, быть может, и не свойственной живому языку, а заимствованной из старославянского, являлся оборот „дательный самостоятельный". Он представлял собой сочетание дательного падежа существительного или местоимения с согласованным с ним (т. е. стоящим также в Д.п.) причастием. Подобное сочетание имело значение причины или времени, и поэтому „дательный самостоятельный" переводится на современный русский язык придаточным предложением времени или причины. Например: и сразившема сѦ полкома и побѣди ярополкъ (Ипат. лет.).

Реже дательный самостоятельный имел другие значения, например условное: б ҃гу попущьшу, б ѣси дѣиствують(Поуч. Серап.), определительное: слашахомъ же преже трехъ лѣтъ бывшее знамение.., всѣмъ людемъ видѦщимъ (Моск. лет. свод), следствия: бысть пожаръ великъ... городѣ, яко погорѣвшю ему мало не всему (Троиц, лет.) и др.

В старославянском языке этот оборот был распространен очень широко. И в памятниках древнерусского языка он встречается достаточно часто. Однако уже в раннюю эпоху наступает разрушение этого оборота, что было вызвано, как видно, не только чуждостью его живому русскому языку, но и тем, что происходит утрата склонения краткими причастиями. Это приводит к тому, что причастия начинают выступать не в дательном, а в именительном падеже. С течением времени таких отступлений становилось все больше и больше, т. е! „дательный самостоятельный" уходил даже из письменного литературного языка. Однако все же в XVII—XVIII вв, в повествовательной прозе изредка этот оборот встречается; например, употребление этой, без сомнения, архаичной для XVIII в. конструкции наблюдается в «Путешествии из Петербурга в Москву" А. Н. Радищева: Едущу мне из Едрова, Анюта из мысли моей не выходила.