Одиннадцатое февраля, понедельник

– Я смотрю, ты себе лаз на кухню обустраиваешь, – Крис осторожно ступала по белой пыли и отвалившейся штукатурке. Задрав голову, она смотрела на Аллегро, которая стояла на стремянке под самым потолком. – И правильно: сегодня вечером вы тут сами по себе.

По ее голосу, по тому, как Крис была одета, было понятно, что она собиралась провести ночь вне дома. Ее черные брючки и нежно‑серая шелковая блузка были из последних дизайнерских решений, как и черные лодочки с сумочкой из одного материала. Особое внимание Крис уделила макияжу. Прямые блестящие волосы, теплого пшеничного оттенка, были аккуратно уложены длинными локонами, и подчеркивали безукоризненный овал лица. Крис выглядела сногсшибательно.

Аллегро выпрямилась, стараясь не пялиться в вырез блузки Крис, на так выгодно преподнесенную высокую полную грудь.

– Уверена, что мы без тебя сможем справиться. О, да у тебя свидание.

От взгляда Крис повеяло холодом.

– У меня кое‑какие дела в Амстердаме, вот и все.

Аллегро ухмыльнулась, мысленно радуясь легкому смятению, которое было вызвано ее замечанием. Она не удержалась и снова поддразнила Крис.

– И что же это за дела, которые в такое позднее время делаются?

– Кое‑кого это не касается.

– Но если ты спросишь меня, я…

– Я, кстати, не спрашивала.

– Думаю, ты идешь именно на свидание, – продолжила Аллегро, не обращая внимания на то, что ее перебили.

В громком вздохе Крис прозвучало раздражение.

– Я что так жутко выгляжу?

Аллегро окинула тело Крис беззастенчивым оценивающим взглядом, слово та только за ним и вернулась.

– Н‑нет, ты отлично выглядишь. С такой красавицей говорить о скучных делах – пустая трата времени.

Щеки Крис мгновенно вспыхнули, затмевая оттенок румян.

– Меня в чем только ни обвиняли. Но в том, что я скучная, – никогда.

– Не сомневаюсь. Одного твоего присутствия достаточно, чтобы взволновать меня.

– Иными словами, тебе нравится досаждать мне, – сказала Крис.

– Иными словами, ты обворожительна. – Аллегро позволила своему взгляду прогуляться по декольте Крис, ласково коснуться ее сочных губ. Ответом было учащенное колыхание грудной клетки, Крис вдруг стало нечем дышать от волнения. – А я думала, вам еще полно работы предстоит.

Аллегро не скрывала, что отрывает взгляд от груди Крис с большой неохотой. Они посмотрели друг другу в глаза.

– Ковыряние, например, – бесцеремонным сухим тоном заметила Аллегро. И едва удержалась от коварной улыбки, когда увидела, как шокировало Крис это слово.

Тогда Аллегро вынула из кармана отвертку и выставила ее перед собой, невинно добавив:

– Ну, да, мне еще нужно проковырять в потолке дырки для люстры.

Не говоря ни слова, Крис вышла из комнаты, и спустя несколько секунд Аллегро услышала, как хлопнула входная дверь. Дождавшись, когда Крис уедет, она помчалась в свою комнату, чтобы принять душ и переодеться. Когда Аллегро добралась до Харлема, где оставила свою арендованную машину, уже спустились сумерки, и по пути в Амстердам она едва не застряла в пробке. Когда она приехала в центр города, офис Ганса Гофмана уже был закрыт. И все‑таки на улице было слишком много пешеходов и велосипедистов, чтобы можно было незаметно взломать замок на входной двери.

Аллегро нашла неподалеку скамеечку с хорошим обзором, и села скоротать время игрой «отгадай туриста», любимым занятием в таких городах, как Амстердам. Обычно Аллегро удавалось понять, откуда родом большинство прохожих раньше, чем до ее уха доносились обрывки фраз, подтверждающих ее догадку. Легче всего было распознать американцев по их вечным рюкзакам, белым кроссовкам и футболкам с надписями. Определить кого‑то из средиземноморских стран тоже не составляло труда. Латиносы ниже своих соседей, и лица у них круглее. У греков острые черты лица. Французы носят однотипные прически, и по тому, как пострижены бороды у мужчин, тоже многое можно было сказать.

В последние годы все больше английских и голландских домохозяек стали делать стрижки, которые в свое время были характерной чертой американских дайков. Среди азиатов можно было разобраться, кто есть кто, по разрезу глаз. Голландцы – светловолосые, со скошенными подбородками. На такие обобщения не всегда можно было положиться, но чаще всего, Аллегро оказывалась права.

Она продолжала играть сама с собой в «угадай туриста», пока улицы практически совсем не опустели, а затем, вскрыв дверь в офис Гофмана, направилась прямиком в его кабинет на первом этаже.

Аллегро обрадовалась, найдя дневник на том же месте, где сама его и оставила. Время от времени, заметив слово «бриллиант», она прочитывала пару абзацев, потом заставляла себя продолжать снимать развороты, постоянно держа в памяти, что должна успеть вернуться раньше Крис. Добравшись до последних страниц, она услышала голоса где‑то близко, в офисе. Она выключила фонарик, бросила дневник обратно в папку и спряталась за большим шкафом в углу. Ее тревога нарастала: голоса принадлежали не уборщикам, работавшим на Гофмана, а самим Гансу и Крис. И, судя по всему, оба шли в ее направлении.

– Ты ездила проведать мать? – спросил Гофман, включая свет в кабинете.

Аллегро услышала, как адвокат подвинул стул и сел. Крис вздохнула. Хотя Аллегро и была на иголках, понимая, что в любой момент ее могли обнаружить, она мысленно хвалила себя за то, что знает голландский достаточно хорошо, чтобы понимать все, о чем они говорят.

– Пока нет, – ответила Крис. – Я боюсь что, если я пойду к ней, ей станет только хуже. Врач сказал, что она все еще не может отличить вымысел от реальности. А на сеансах терапии она вообще отказывается разговаривать.

Крис подошла к окну, и Аллегро что было силы, вжалась в стену, надеясь, что ее не заметят.

– И ее психиатр говорит, что она нескоро сможет выйти оттуда, – продолжила Крис. – Это самый сильный приступ депрессии, какие у нее были.