ПОВЕСТЬ о том, как раджа Тирхута устроил пиршество, о его сыне и дочери и о старом музыканте

 

 

На сорок третью ночь, когда властелин звезд сбежал из картинной галереи четвертого неба в укромное местечко на западе, а музыкантша Зухра стала напевать в третьем ладу мелодию хусравани, Мах-Шакар, которая долго сносила разлуку с возлюбленным и безмерно страдала от тоски по другу, пришла, расстроенная, к попугаю и остановилась перед клеткой, огорченная. Она твердо решила повидаться с попугаем и получить от него разрешение на свидание, не теряя времени на выслушивание всяких сказок и притч, чтобы не уклониться от основной цели и не сбиться с дороги. Попугай благодаря своей природной сообразительности и прозорливости прочитал ее потаенные мысли и надежды, немедленно воздал ей искренние славословия и похвалу, оказал подобающие почести и знаки внимания, а потом сказал:

– Это хорошо, что госпожа наконец-то затосковала и огорчилась, что она расстроилась и опечалилась. Не дай боже, чтобы горе пустило корни в сердце. Ибо оно первым делом выставит наружу сон! Но теперь я твердо знаю, я убедился воочию, что все твои кручины и горести происходят от того, что ты разлучена с мужем, что ты расстроена и смущена тем, что дома нет твоего господина.

Мах-Шакар, хотя у нее и в мыслях не было ничего подобного, из стыдливости нехотя согласилась с выводом попугая и сказала:

– Так оно и есть, как ты говоришь. Ты идешь по правильному пути.

– Но из-за этого не стоит горевать и печалиться, – продолжал попугай. – Ступай в дом любимого, погаси пламя тоски по мужу прозрачной водой свидания с возлюбленным. Ведь может статься, что ты очень скоро обретешь желанное и достигнешь цели. Да и муж вернется в ближайшие дни, так что ты будешь в обществе и мужа, и любовника. И тогда я скажу про всех вас те самые слова, которые говорил старый музыкант своей дочери на пиру у раджи Тирхута, когда она плясала в пиршественном зале. Он говорил: «О, дочь моя! Многое позади, осталось мало. Не ленись плясать, не пренебрегай танцами».

– А как это было? – спросила Мах-Шакар, и попугай начал так.

 

Рассказ 75

 

Рассказывают, что в давние времена и минувшие века в городе Тирхут, который служит местопребыванием великих правителей и прославленных землевладельцев, жил раджа. Он был уже стар годами, но юн желаниями, любил пиры и музыку и каждый день проводил под мелодии флейты, каждую ночь засыпал лишь под звуки мусикара. Сладкоголосые певцы всегда были к его услугам, искусные музыканты волшебными пальцами чаровали сердца людей. Луноликие танцовщицы, словно куколки Чигила,[378] дарили отдохновение. Танцовщицы с косами, как цепи, точно кудесники-соловьи, заковывали в путы сердца. Раджа постоянно пировал и веселился в их обществе. А подданные и приближенные его изнывали от столь долгого царствования.

У раджи были сын и дочь, юные, красивые, стройные, проворные. И вот однажды ночью сын подумал: «Отец прожил в мире уже столь долго, но все еще могуч и силен. Быть может, ему осталось жить всего несколько лет и царствование его завершится. Однако побег моей жизни вянет с каждым днем, пальма моего бытия с каждым часом хиреет. «Поскольку коловращение мира не вечно, Блажен тот, кто обрел свою долю в жизни».

Когда мне будет сорок или пятьдесят лет, то к чему мне тогда власть? Какую пользу я получу от такого царствования? Ведь мудрецы сказали: «Весна жизни – только до сорока лет, пора наслаждений и утех – тоже столько же лет. А все, что превысит этот срок, превзойдет сей предел, это всего-навсего цветник без ручья, лужайка без ароматов». Говорят же:

 

Радость жизни – до сорока лет,

Когда минет сорок, то опадают перья.

После пятидесяти нет здоровья,

Зрение становится хуже, ум слабеет.

После шестидесяти приходится сидеть,

После семидесяти нет силы в членах.

Если достигнешь восьмидесяти и девяноста,

То натерпишься от мира много страданий.

А уж если до ста перенесешь стоянку,

То смерть будет милей жизни.

 

Поэтому разумно освободить отца от этой обители скорби и сделать его мучеником веры. У него ведь осталось от жизни одно лишь название, он еле влачит свои дни. Мне же следует хотя бы некоторое время испытать счастье, как и отцу, поскакать на коне счастья по ристалищу удачи».

Сын раджи затаил такие пагубные мысли и стал дожидаться удобного случая для их осуществления. А дочь раджи к тому времени также выросла и достигла совершенства, но раджа никого не считал равным себе и не находил жемчужины, достойной своего венца, и держал дочь при себе, считая ее маленькой девочкой. И вот в один прекрасный день дочери раджи пришла такая мысль, она надумала такую думу: «Отец мой, хотя и стар, немощен и худ, тем не менее, его натура все еще сильна, его природа все еще совершенна. Кто знает, когда свернут его жизнь, словно циновку, когда позовет его труба вечности. Ведь великие мужи сказали: «Для жизни и смерти не имеют значения юность или старость, слабость или мощь». Много новых стрел ломается, а со старым луком ничего не случается. Много флейт со стройным станом безмолвствуют, тогда как согбенный чанг издает сладостные звуки. И покуда трон отца стоит на месте, покуда вздымается знамя его бытия, мне придется почивать без супруга и страдать без друга в тяготах и муках».

Подумав так, она решила найти себе спутника и покинуть с ним город, а потом без разрешения отца сочетаться с ним браком. Одним словом, сын лелеял преступные мысли, а дочь задумала пустую затею. И в ту же ночь, когда знойное солнце, словно барабан, скрылось на западе, когда Зухра-музыкантша стала играть мелодию в небесном дворце, сын и дочь на пиру у отца на все лады стали воздавать хвалу его доблестям и достоинствам. Пиршество было в разгаре, дружба и любовь так и расцветали. Искусные музыканты ударили по струнам барбатов и чангов, сладкоголосые певцы затянули громко песни. Одни столь прекрасно играли на руде,[379] что из родников глаз полились ручьи слез. Другие извлекали такие звуки из тара, что вязали веревкой шеи сердец, невольницы струнами мизмара[380] вышивали по сердцам, рабыни на мусикаре сжигали души, луноликие виночерпии беспрерывно подносили напиток магов и любовное вино, добронравные певцы газелей развязывали узлы горя на груди тех, кто лишился сердца. Одним словом:

 

Создания с ликом как у гурий, но людской природы,

Украсили пир, словно рай.

Зазвучали томные мелодии,

Вино из кувшинов полилось рекой.

От пленительных звуков чанга

Ангелы спустились с неба, словно птицы.

Низко склонился певучий чанг,

Опустил голову, но остался на ногах.

Нежные песни аргануна и рубаба

Были как снотворное для опьяневших.

Изливались вокруг столь протяжные мелодии,

Что Зухра и Луна кричали от восторга.

 

Была на пиршестве плясунья, прекрасная танцовщица, которую по-индийски называли патр. Красоту ее невозможно описать, совершенство ее нельзя изобразить. Она выделывала такие колена, плясала так плавно, выбивала дробь столь четко, что казалась куропаткой, красовавшейся у ручья пиршества раджи, или же фазаном, изящно выступавшим на пиру у правителя. Глядя на красоту ее движений, люди теряли рассудок. От изгибов ее тела души присутствующих низвергались в пропасть. Стоило ей поднять руку, как обитатели земли падали ниц, стоило притопнуть ногой, как она попирала сердца всех жителей мира. Ее стремительные, словно молния, телодвижения в мгновение ока приковывали взоры смотрящих. Взглядом своим она могла оживить мертвеца, усопшего сто лет назад. Луноликая танцовщица плясала всю ночь, и никто не мог оторвать от нее глаз. Наконец, когда осталась четвертая часть от ночи и забрезжил ложный рассвет, нарциссы очей танцовщицы стали смыкаться от утреннего ветерка, ноги ее стали подкашиваться, она начала ступать невпопад, ей уже не удавалось танцевать так плавно и изящно. Старый музыкант, ее учитель и наставник, глава и предводитель всех музыкантов испугался за свое благополучие, так как именно под конец пира они получали дары и приношения, вознаграждение и оплату. Он решил, что девушка притворяется больной, ленится и спотыкается, словно те, кто опохмеляется утром. А раджа между тем не мог оторвать от нее взгляда. И тогда учитель громко, на своем особом языке, пленительными напевом и мелодией стал вдохновлять танцовщицу, внушая ей такие мысли: «О дочь моя! Ты видела много тягот, испытала много трудностей. И вот ночь на исходе, а птица сна вылетела из гнезда хмельных очей. В этот час, в эту пору ласки и милосердия, в это время даров и поощрения выступай еще лучше и пленительней, ни в коем случае не выказывай усталости и слабости. От ночи осталось немного, скоро погаснут свечи, О дочь моя! Много прошло, осталось мало. И вот ради этого малого не ленись и яви свой стан, словно кипарис на лужайке и самшит в саду».

Танцовщица, услыша от учителя такие песни, послушно повиновалась ему, проснулась от сна молодости и дала глазам строгий наказ не дремать. Она стала хитроумно переставлять ноги и пробудила заснувший соблазн. И снова исторгла у всех присутствующих крики волнения и восторга.

Сыну и дочери раджи также ведом был тайный язык музыкантов, они понимали слова этого наречия. Они услышали, как старый музыкант пробудил юную танцовщицу, и отказались от своих преступных помыслов, подумав так: «Назидания, сказанные старцем девушке, пробудили также и нас, заставили очнуться. Ночь жизни нашего отца также приближается к концу, утро ухода уже брезжит, луна и звезды его счастья уже заходят. Прошло уже много, осталось мало. Легко догадаться, сколько он будет еще жить и сколько пребудет в этом мире. В индийских пословицах ведь говорится: «Легко узнать, сколько пропляшет жена, которая вступает вслед за мужем на костер». Мы не станем поспешностью в этом деле навлекать на себя возмездие, чтобы в день Страшного суда не стыдиться перед отцом за грех и преступление».

Итак, сын и дочь раджи вернулись к чистым помыслам и отказались от задуманных преступлений. Поскольку слова старца музыканта послужили для них путеводной звездой, поскольку они отказались от дурных намерений благодаря его речам, то до того как музыканты были осчастливлены дарами, осенены расположением и лаской родителя, дочь и сын раджи дали старому музыканту и его подручным большое вознаграждение, осыпали их сокровищами в благодарность за назидание, которое они запомнили, за наставление, из-за которого они отказались от своего умысла. Раджа удивился, когда дети опередили его, был поражен их смелостью и сказал:

– Пусть это будет к добру! До того как разбушевалось море наших даров, до того как стала изливаться туча наших милостей, вы приложили десницу щедрости к кошельку дарения и заставили бурлить реку великодушия. Такое поведение царских отпрысков весьма неожиданно, такой поступок детей знати удивителен, ибо это все равно, что прежде хатиба подниматься на минбар или же пускать в полет простого сокола прежде сокола шахского. «Блистательнее луны и блистательнее солнца».

Сын и дочь, поскольку они омыли свои помыслы от коварных намерений, очистили ум от скверны измены, раскрыли перед отцом то, что таилось у них в груди, выложили перед ним на поднос сласти шкатулки разума. Поскольку они высказали свои сокровенные думы искренно, раджа одобрил их поведение, воздал хвалу за то, что они воздержались от преступления и созрели умом, и тут же исполнил их чаяния. Дочь он выдал за одного из своих приближенных, проявил к ней внимание и благосклонность. А сына при себе усадил на царский трон и вручил ему всю власть над странами и владениями. Сам же раджа уединился в обители вместе с монахами, отдав предпочтение царству довольства малым и величию уединения перед мирскими радостями, отрекся от земной суеты, восчувствовав душой значение этих стихов: «Тот, кто не обрел величия уединения, ничего не обрел. Тот, кому не открылся лик довольства малым, ничего не видал».

Спустя некоторое время раджа прославился как отшельник и подвижник. Так подтвердилась мысль великих мужей: «Часто случается, что люди в увеселениях находят серьезное, что в час забав обретают прозрение». Ибо счастье, которое выпадает человеку, могущество, которое открывается людям, есть следствие божественного благоволения и сияние бесконечной милости. Эти дары ни в коей мере не зависят от старания, они не имеют никакой связи с усердием, как об этом сказали ученые мужи:

 

Если счастье захочет подарить розу,

То сначала ее взрастит, потом ее захочет муж.

Сначала судьба изготовит венец,

А когда настанет пора, возложит на голову шаху.

 

Попугай завершил рассказ и добавил:

– Моя цель такова: хотя ты и терпела долго разлуку с другом, хотя сносила длительное отсутствие мужа, тем не менее, много времени ушло, а осталось мало. Ступай же скорее и поспешно возвращайся, ибо ведь муж в скором времени прибудет и увидит красоту встречи с родными и лик близких.

Попугай все еще разглагольствовал, водя ее за нос, когда порывы утреннего ветра, словно танцовщицы, пустились в пляс, а птицы утра затянули разные мелодии, словно музыканты на мизмаре.