Глава 48. Отвергнутое предложение

 

– И тебе нравятся подобные женщины? – с презрением спросила Авиенда.

Ранд взглянул на нее с высоты седла. Она шагала рядом со стременем Джиди'ина в толстой, тяжелой юбке. Большие зеленовато‑голубые глаза сверкнули из‑под обернутой вокруг головы темно‑коричневой шали, точно девушка жалела, что с ней нет копья. А ведь за то, что она позволила себе взяться за копье во время нападения троллоков, ей изрядно досталось от Хранительниц Мудрости.

Порой Ранд испытывал неловкость от того, что едет верхом, в то время как она идет пешком. Он даже пробовал идти вместе с ней, но надолго его не хватало. Иногда, правда, очень редко Ранду удавалось уговорить Авиенду проехать немного позади него, на крупе Джиди'ина, сославшись на то, что ему все время приходится наклонятьcя для разговора, а от этого шея затекает. Как выяснилось, обычай не запрещал айильцам ездить верхом, но это считалось у них признаком изнеженности и вызывало всеобщее презрение. Одного насмешливого взгляда, особенно со стороны Девы, бывало достаточно, чтобы Авиенда, покраснев, поспешно спрыгивала с коня.

– Она ведь мягкая. Ранд ал'Тор. Слабая. Он бросил взгляд на белый фургон – большой ящик на колесах, – ехавший во главе длинного, извивавшегося змеей каравана. Сегодня его вновь сопровождали Девы Джиндо. Изендре находилась снаружи. Она сидела на крепких коленях Кадира, опершись подбородком о его плечо. Торговец держал в руке маленький голубой шелковый зонтик, прикрывая ее – и себя, разумеется, – от палящего солнца. Хотя Кадир и был в белом кафтане, ему то и дело приходилось утирать лицо платком. Жара действовала на него сильнее, чем на нее, несмотря на то что Изендре была в голубом, в тон зонтику, облегающем шелковом платье. Ранд находился далековато и судить с уверенностью не мог, но ему показалось, что ее темные глаза устремлены на него. Кадир как будто не возражал против этого.

– Не думаю, что Изендре такая уж мягкая, – спокойно возразил он, прилаживая вокруг головы шуфа, чтобы не так пекло. Больше никакой айильской одежды он не носил, хотя здешний наряд всяко годился для пустыни больше, чем его красный кафтан. Происхождение происхождением, но каковы бы ни были отметины на его руках, он не чувствовал себя айильцем и прикидываться им не намеревался. Что бы ему ни предстояло, он хотел остаться самим собой. – Я бы ее такой не назвал…

На козлах второго фургона толстуха Кейлли снова о чем‑то заспорила с Натаэлем. Менестрель держал вожжи, хотя правил не так умело, как занимавшийся этим обычно возница. Порой и они искоса поглядывали на Ранда, а потом возвращались к своей перепалке. Косились не только они. Ранду казалось, что многие Шайдо – их более многочисленная колонна двигалась еще дальше – тоже посматривали в его сторону.

С другого боку от него тянулась колонна Джиндо, дальше шли Хранительницы Мудрости вместе с Морейн, Эгвейн и Ланом.

Ранда уже перестали удивлять быстрые взгляды, которые на него бросали. Ведь он – Тот‑Кто‑Приходит‑с‑Рассветом. Всем хочется знать, что он затевает. И они узнают. Довольно скоро.

– Мягкая, – буркнула Авиенда. – А вот Илэйн – не мягкая. Ты принадлежишь Илэйн, и нечего пялиться на эту девицу. У нее и кожа‑то белая, как молоко. – Авиенда яростно затрясла головой, бормоча наполовину для себя:

– Наши обычаи ей не нравятся. Она не может их принять! Да хоть бы и смогла – мне какое дело! Вот взять бы тебя в гай'шайн да отдать Илэйн.

– А зачем Изендре принимать айильские обычаи?

Авиенда взглянула на него с таким искренним изумлением, что он чуть не рассмеялся. Она, приметив это, сердито нахмурилась. Да, айильские женщины похожи на всех остальных – понять их не легче.

– Уж зато ты, Авиенда, совсем не мягкая, – сказал Ранд, надеясь, что это сойдет за комплимент. Порой она бывала тверже любого камня. – Объясни‑ка мне лучше еще разок, как обстоит дело с хозяйкой крова. Если Руарк – вождь клана Таардад и вождь Холда Холодные Скалы, то как же получается, что сама крепость‑холд принадлежит не ему, а его жене?

Авиенда окинула его долгим взглядом – губы ее беззвучно шевелились.

– Да потому, что она – хозяйка крова, неужто не ясно? Надо же быть таким недотепой и каменноголовым, мокроземец. Мужчина не может владеть кровом, так же как у него не может быть собственной земли. До чего же вы все дикие, в ваших мокрых землях.

– Но если Лиан является хозяйкой крова этих самых Холодных Скал именно потопу, что она жена Руарка, то…

– Да не так все! Совсем по‑другому! Это же и ребенку понятно.

Девушка глубоко вздохнула и поправила шаль над бровями. Она ведь красивая, только вот смотрит на него так, словно он совершил какое‑то поступление. И за что она его так ненавидит? Бэйр, та беловолосая, с дубленым лицом, которая вообще не желает говорить о Руидине, в конце концов обмолвилась, что Авиенда еще не была возле стеклянных колонн, она попадет туда, лишь когда будет готова стать полноправной Хранительницей Мудрости. Так в чем же тогда дело? Ранду очень хотелось это выяснить.

– Попробую растолковать по‑другому, – ворчливо начала она. – Если женщина собралась замуж, а своего крова у нее нет, семья строит для нее дом. В день свадьбы муж уносит ее из семьи, перекинув через плечо, причем ее братья удерживают ее сестер, но у дверей нового дома он опускает ее и просит разрешения войти. Кров принадлежит ей. Она может…

Эти поучения были, пожалуй, самым приятным времяпрепровождением за все одиннадцать дней и ночей, прошедших со времени нападения троллоков. Сперва Авиенда с Рандом почти не разговаривала – разве что поносила за плохое обращение с Илэйн, которую не уставала нахваливать. Это продолжалось до тех пор, пока он не обмолвился при Эгвейн, что ежели Авиенда не может говорить с ним нормально, так пусть хоть так сердито зыркать перестанет. Не прошло и часа, как за Авиендой прислали гай'шайн. Неизвестно, что ей сказали Хранительницы Мудрости, но вернулась она, дрожа от гнева и обиды, и потребовала – потребовала! – чтобы он предоставил ей возможность рассказывать об айильских обычаях. Видимо, Хранительницы рассчитывали, что по характеру задаваемых вопросов они смогут догадаться, что он замышляет. Что же, эти хотя бы не особо таились, и то хорошо. Особенно после скрытности и змеиного коварства лордов Тира. Тем паче что разговор с Авиендой, действительно, стал теперь интересным и даже приятным времяпрепровождением, особенно когда она, увлекшись наставлениями, забывала о своей ненависти к нему. Правда, спохватившись, она злилась так, будто он, коварно усыпив ее бдительность, заманил бедняжку в ловушку.

Эти вспышки гнева забавляли Ранда, хотя у него хватало ума не показывать этого Авиенде. Приятно было и то, что в своей неприязни она видела в нем не Возрожденного Дракона или Того‑Кто‑Приходит‑с‑Рассветом, а просто Ранда ал'Тора. И у нее, во всяком случае, сложилось определенное мнение на его счет, и оно было ей самой известно. Не то что Илэйн – от одного ее письма у Ранда уши горели, тогда как второе, написанное в тот же день, навевало мысль, что у него отросли рога и клыки, словно у троллока.

Из всех знакомых женщин лишь Мин никогда не морочила ему голову. Но она далеко отсюда – в Башне. Вот и хорошо, по крайней мере, в безопасности. Но сам‑то он твердо решил держаться подальше от Башни. Жизнь была бы куда как проще, если бы можно было напрочь позабыть обо всех женщинах. А то теперь и Авиенда стала наведываться в его сны, словно Мин с Илэйн недостаточно. Женщины вызывают слишком много чувств, а ему нужна ясная голова. Ясная и холодная.

Он поймал себя на том, что опять смотрит на маняще улыбающуюся Изендре. Иметь с ними дело опасно. Я должен быть холоден и тверд, как стальной клинок. Отточенный стальной клинок.

Прошло одиннадцать дней и ночей, не принесших ничего нового. Все та же пустыня, потрескавшаяся глина, причудливые нагромождения камней, скальные шпили с плоскими верхушками и хаотичные скопища горных утесов. Палящая жара, иссушающие ветры днем и пронизывающий холод ночью. Редкая, чахлая растительность – все больше колючки, к которым лучше не прикасаться – потом замучаешься чесаться. Некоторые из этих растений, по словам Авиенды, были вдобавок и ядовиты, причем таковых оказалось гораздо больше, чем съедобных. Тщательно укрытые родники попадались крайне редко, но Авиенда знала растения, которые можно было жевать ради их кисловатого сока, и другие, указывавшие на наличие воды под землей – той влаги хватит, чтобы спасти от жажды одного‑двух человек.

Однажды ночью двух вьючных лошадей Шайдо растерзали львы. Их отогнали от добычи, и хищники со злобным рычанием скрылись в расщелине. Один возница наступил на маленькую коричневую змейку. Авиенда потом сказала, что ее называют двухшажкой. Змея вполне оправдывала это название. Малый завопил и бросился бежать, но, сделав всего два шага, повалился ничком. Он был мертв – поспешившая на помощь Морейн не успела даже слезть с лошади. Потом Авиенда долго перечисляла здешних ядовитых змей, пауков и ящериц. Ядовитых ящериц! Однажды он видел одну, толстенную, в два фута длиной полосатую тварь. Авиенда походя придавила ее ногой в мягкой обувке, а потом вонзила нож в широкую, плоскую голову и подняла ящерицу вверх, чтобы Ранд мог рассмотреть сочившуюся из ее пасти маслянистую жидкость.

– Это гара, – пояснила девушка. – Она запросто может прокусить сапог, а ее укус убьет и быка. Но она не очень‑то опасна. Неповоротлива, а потому бояться ее нечего – разве что кто сдуру на нее наступит.

Как только Авиенда отбросила ящерицу в сторону, ее бронзовое, в желтоватую полоску тело слилось с землей. Попробуй тут не наступи, подумал Ранд, когда ее и в двух шагах не видно.

Морейн делила свое внимание между Рандом и Хранительницами Мудрости, не прекращая попыток свойственными Айз Седай окольными путями выведать у Ранда его планы.

– Колесо сплетает Узор так, как угодно Колесу, – сказала она в то самое утро. Сказала спокойно и невозмутимо, но ее темно‑голубые глаза горели. – Однако глупец может запутаться в нитях Узора. Берегись, а то, неровен час, сплетешь петлю для собственной шеи. – Морейн теперь носила белый плащ, почти такой же, как у гай'шайн, а голову под широким капюшоном повязывала белым шарфом.

– Я не сплетаю никаких петель, – рассмеялся Ранд, и она, повернув Алдиб так резко, что чуть не сбила Авиенду, галопом поскакала обратно к Хранительницам.

– Глупо спорить с Айз Седай, – пробормотала Авиенда, потирая плечо. – Вот уж не думала, что ты такой дуралей.

– Какой я дуралей, это мы еще посмотрим, – отозвался Ранд, но желание смеяться у него пропало. Порой приходится рисковать, а уж глупо это или нет – время покажет. – Мы еще посмотрим. Эгвейн почитай что не отходила от Хранительниц, причем порой сажала то одну, то другую из них на свою серую кобылу. Похоже, все Хранительницы принимали ее за настоящую Айз Седай, как раньше тирцы, хотя относились к ней совсем не так, как в Тире. Порой они о чем‑то с ней спорили и кричали на нее чуть ли не как на Авиенду – Ранд слышал их за сотню шагов. Правда, с Авиендой они и не спорили, а только, чуть что, грозили ей наказанием. Зато уж с Морейн Хранительницы вели особенно жаркие дискуссии, и больше всех усердствовала золотоволосая Мелэйн.

На десятое утро Эгвейн наконец избавилась от своих кос. Поступила она так после долгого разговора с Хранительницами – причем все это время Эгвейн слушала их, склонив голову, а потом, что совсем на нее не походило, радостно захлопала в ладоши, обняла по очереди всех Хранительниц и принялась торопливо расплетать косы.

Когда Ранд спросил Авиенду, что там происходит, она кисло усмехнулась:

– Они решили, что она, видишь ли, выросла. – Тут же спохватившись, девушка сложила руки на груди и холодно добавила:

– А вообще‑то это дело Хранительниц Мудрости, Ранд ал'Тор. Спроси у них, что да зачем, но будь готов услышать, что это не твое дело.

Эгвейн выросла? Куда ей расти‑то? Может, волосы у нее отросли? Чушь какая‑то.

Больше Авиенда на эту тему даже и не заикалась. Вместо того она наскребла со скалы серого лишайника и рассказала, что он помогает заживлять раны. Она быстро усваивала повадки Хранительниц, что Ранду вовсе не нравилось. Сами же Хранительницы внешне не проявляли к нему особого интереса, впрочем, у них и нужды в этом не было. Авиенда то и дело отиралась возле них и наверняка все им пересказывала.

Остальные Айил – во всяком случае Джиндо – держались с каждым днем все менее отстранение и настороженно. Видимо, привыкли к нему, да и не знали, что сулит им присутствие Того‑Кто‑Приходит‑с‑Рассветом. Но более‑менее долгие разговоры вела с ним только Авиенда. Правда, каждый вечер Лан приходил упражняться с юношей на мечах, а Руарк учил его искусству владения копьем и диковинным айильским способам вести бой руками и ногами. Впрочем, этими приемами немного владел и Страж, а потому порой они практиковались втроем. Остальные предпочитали держаться от Ранда подальше – особенно возницы, прознавшие, что он – Возрожденный Дракон и способен направлять Силу. Когда Ранд случайно поймал взгляд одного из этих молодчиков, у того сразу стало такое лицо, будто ему привиделся сам Темный.

Правда, ни Кадир, ни менестрель, кажется, так не смотрели. Почти каждое утро торговец, который казался еще смуглее из‑за обмотанного вокруг головы и свисавшего сзади на шею длинного белого шарфа, подъезжал к Ранду верхом на муле, выпряженном из сожженного троллоками фургона. Держался он вежливо и почтительно, но из‑за холодных немигающих глаз его крючковатый нос казался орлиным клювом.

– Милорд Дракон, – промолвил Кадир, подъехав с утра, после нападения троллоков, и поерзав на потертом седле, которое невесть где раздобыл для своего мула, – могу я вас так называть?

На юге еще виднелись едва различимые обгорелые остовы трех фургонов. Там же полегли двое возниц Кадира и множество айильцев. Туши троллоков отволокли в сторону и бросили без погребения – о них позаботятся местные пожиратели падали, похожие то ли на мелких волков с большими ушами, то ли на крупных лисиц, и грифы, все еще кружившие над местом схватки.

– Называй как хочешь, – отозвался Ранд.

– Милорд Дракон… я все думаю о том, что вы сказали вчера… – Кадир огляделся по сторонам, словно боясь, что его подслушают, хотя Авиенда ушла к Хранительницам, а его фургоны находились шагах в пятидесяти. Кадир все равно понизил голос до шепота и нервно отер лицо. Правда, глаза его оставались холодными. – Вы говорили, что знание мостит дорогу к величию. Это верно.

Ранд довольно долго смотрел на него, потом спокойно сказал:

– Это ты говорил, а не я.

– Может, и я, но ведь это все равно верно. Не так ли, милорд Дракон?

Ранд кивнул, и торговец продолжал:

– Однако знание может таить в себе угрозу. Отдавать важнее, чем получать. Человек, продающий важные сведения, должен получить не только хорошую цену, но и гарантии безопасности от… нежелательных последствий. Вы согласны?

– А что, Кадир, есть сведения, которые ты хотел бы… продать?

Кряжистый купец нахмурился, поглядывая в сторону своего каравана. Из фургона спустилась поразмяться одетая во все белое, в белой шали и с белым костяным гребнем в черных волосах Кейлли. Она то и дело посматривала на ехавших рядом мужчин, но выражение ее лица на таком расстоянии было не разглядеть. Ранд подивился тому, что столь грузная особа движется так легко и проворно.

Из первого фургона вылезла Изендре и уселась на козлы рядом с возницей. Она тоже смотрела на Ранда и купца – даже более откровенно, чем Кейлли.

– Эта женщина меня со свету сживет, – пробормотал Кадир. – Быть может, мы поговорим в другой раз, милорд Дракон?

Купец торопливо направил мула к фургону, с поразительной ловкостью перескочил с седла на козлы, а поводья привязал к вбитому в стенку фургона железному кольцу. Затем и он, и Изендре скрылись внутри и больше не появлялись, пока караван не остановился на ночь.

На следующий день, да и в другие дни Кадир не раз подъезжал к Ранду, улучив момент, когда тот оставался один, и намекал на некие ценные сведения, которые мог бы продать по сходной цене, если будет уверен в своей безопасности. Как‑то он сказал, что в обмен на знание можно простить любое, даже самое страшное преступление, и заметно огорчился, когда Ранд не согласился с ним. Чего бы он ни добивался, ему явно хотелось оградить себя от возможных неприятностей.

– Не знаю, нужны ли мне вообще твои сведения, – не раз говорил Ранд, – но если даже нужны, остается вопрос о цене, верно? Не всякую цену я захочу платить.

Натаэль тоже отвел Ранда в сторону в тот первый вечер, после того как разожгли костры и потянуло жарким. Менестрель тоже изрядно нервничал.

– Я много размышлял о вас, – промолвил он, склонив голову набок. – Нужно обладать великим талантом, дабы поведать историю Возрожденного Дракона, Того‑Кто‑Приходит‑с‑Рассветом. Того, о ком возвещает несчетное множество пророчеств разных Эпох. – Он плотнее запахнул плащ – разноцветные заплаты плясали на ветру. Сумерки в Пустыне коротки, а вместе с ночью приходит и холод. – Что вы чувствуете, думая о грядущей участи? Мне нужно это знать, ибо я хочу сложить поэму.

– Что чувствую? – Ранд окинул взглядом палатки Джиндо. Скольким из них суждено погибнуть, прежде чем придет его час? – Усталость. Я очень устал.

– Не очень‑то героическое чувство, – пробормотал Натаэль. – Однако вполне понятное при такой судьбе. Мир держится на ваших плечах, и в то же время многое и многие готовы убить вас при первой возможности, тогда как другие, по своей глупости, надеются, что вы проложите им дорогу к могуществу, власти и славе.

– А ты, Натаэль? Чего добиваешься ты?

– Я? Я – простой менестрель. – Будто в подтверждение своих слов, он откинул край плаща. – Я ни за что не хотел бы поменяться с вами местами. Ведь у вас впереди безумие и смерть. «Кровь его на скалах Шайол Гула» – ведь так сказано в «Кариатонском цикле», в Пророчестве о Драконе, верно? Вам предстоит погибнуть ради спасения глупцов, которые вздохнут с облегчением, услышав о вашей кончине. Нет, это не по мне.

– Ранд, – произнесла неожиданно выступившая из сгустившейся тьмы Эгвейн. Она куталась в светлый плащ, капюшон был надвинут на лоб. – Мы пришли узнать, как ты себя чувствуешь после Исцеления и целого дня, проведенного на такой жаре.

С ней были и Морейн, и Бэйр, и Эмис, и Мелэйн, и Сеана. Взгляды их были спокойны и холодны, как ночь. Даже взгляд Эгвейн. Она еще не приобрела лишенных возраста черт, но ее глаза уже были глазами Айз Седай.

Авиенду, державшуюся позади, он поначалу и не заметил, а когда увидел, ему показалось, что в ее глазах промелькнуло сочувствие. Но если и промелькнуло, то исчезло тотчас, как только она поймала его взгляд. А скорее всего, это ему просто почудилось. Он ведь так устал.

– Поговорим в другой раз, – сказал Натаэль, обращаясь к Ранду, но при этом искоса глядя на женщин. – Как‑нибудь в другой раз. – Слегка поклонившись, он зашагал прочь.

– Тебя пугает твое будущее, Ранд? – спросила Морейн, когда менестрель ушел. – Но ведь пророчества цветисты и невнятны. Их можно толковать по‑разному.

– Колесо сплетает Узор как ему угодно, – отозвался Ранд. – Я сделаю то, что должен. Помните об этом, Морейн. Сделаю, что должен.

Похоже, ее это удовлетворило. Хотя разве по лицу Айз Седай что‑нибудь увидишь? Возможно, она не удовлетворилась бы, даже узнав все.

Натаэль приходил еще несколько раз и все время говорил о своей поэме, но выказывая при этом болезненное пристрастие к одному вопросу – как Ранд намеревается встретить грядущее безумие и смерть. Видимо, он собирался сложить трагическую поэму. У Ранда же не было ни малейшего желания откровенничать на сей счет. Все, что у него на сердце или в голове, пусть лучше там и останется. Наконец менестрелю надоело выслушивать одно и то же: «Я сделаю, что должен!» – и он отстал. Когда Натаэль уходил в последний раз, вид у него был расстроенный.

Чудной малый, но ежели судить по Тому, все менестрели таковы. Натаэль, например, явно был весьма высокого мнения о себе. Ранда не волновало, что, обращаясь к нему, менестрель пренебрегает титулами, однако же он и с Руарком, и с Морейн пытался держаться так, будто они ему ровня. Вот уж точно – Том, доведенный до совершенства.

Скоро Натаэль прекратил выступать перед Джиндо и стал почитай что каждый вечер проводить в лагере Шайдо.

– Там больше народу, – пояснил он Руарку, – а значит, у меня больше слушателей.

Джиндо это пришлось не по вкусу, но тут даже Руарк не мог вмешаться. В Трехкратной Земле менестрелю дозволено все, кроме убийства, и никто не мог ограничивать свободу свободного человека.

Авиенда проводила с Хранительницами все ночи, да и каждый день непременно уходила к ним примерно на час. Обычно в это время все собирались вокруг нее – даже Морейн и Эгвейн. Сначала Ранд думал, что они наставляют девушку, как лучше заставить его разговориться. Но однажды, когда солнце стояло над головой, он увидел, как впереди отряда Хранительниц возник из ничего и покатился вперед, оставляя горящую борозду, огненный шар величиной с добрую лошадь.

Кони испуганно зафыркали, некоторые возницы растерянно натянули вожжи. Со стороны каравана донеслись удивленные восклицания и грубая брань. Джиндо и Шайдо тоже заметили случившееся, по их рядам прокатился гомон, но движение обоих колонн не замедлилось ни на шаг. Все Хранительницы, сгрудившись вокруг Авиенды, что‑то ей втолковывали, да и Эгвейн с Морейн, держа лошадей в поводу, тоже порывались вставить слово. Ранд заметил, что Эмис предостерегающе покачала головой – дескать, не вмешивайтесь. Он вгляделся в оплавленную, прямую, как стрела, впадину длиной в добрую милю и откинулся назад в седле.

Так вот в чем дело! Они учат Авиенду направлять Силу. Теперь ясно, чем они занимаются. Тыльной стороной ладони Ранд утер со лба пот. Пот, выступивший вовсе не от жары. Когда появился огненный шар, он непроизвольно потянулся к Источнику. И что же? Это было все равно что черпать воду решетом, вдобавок еще и рваным. Он пытался ухватиться за саидин, но тщетно. Это было ужасно. Ведь такое может случиться и тогда, когда ему будет необходима Сила. Авиенду учили, а ему учиться было не у кого. Он должен был направлять Силу для того, чтобы научиться пользоваться ею на практике, а Сила могла убить его прежде, чем он успеет хоть чему‑нибудь научиться. Ранд рассмеялся, и некоторые Джиндо с беспокойством оглянулись на него.

Все эти одиннадцать дней и ночей его радовало, когда появлялся Мэт, но тот приходил разве что на пару минут.

– Еще малость подзагоришь – и совсем превратишься в айильца, – подшучивал Мэт. – Ты что, собрался всю жизнь провести в этой Пустыне? Ведь там, за Драконовой Стеной, совсем другой мир. Вино! Женщины! Ты хоть помнишь, что это такое?

Мэту было явно не по себе, а о Руидине он склонен был распространяться еще меньше, чем о Хранительницах. Чаще всего он твердил, что все напрочь позабыл, но порой сам себе противоречил, заявляя, будто тамошний тер'ангриал совсем не тот, что в Твердыне.

– Там только дурят, – твердил он. – Чтоб мне сгореть, и зачем я только туда полез!

Стоило Ранду вскользь упомянуть о Древнем Наречии, как Мэт, вспылив, закричал:

– Знать ничего не знаю об этой поганой тарабарщине! – И тут же поспешил прямиком к купеческому каравану.

Там‑то Мэт и проводил большую часть времени. Поначалу он играл в кости с возчиками, покуда те не смекнули, что ему везет, чьи бы кости он ни бросал – хоть свои, хоть чужие. При любой возможности Мэт заводил долгие разговоры с Кадиром и Натаэлем, но главным образом ухлестывал за Изендре. Она явно запала ему в Душу с того утра после нападения троллоков, когда Мэт впервые ей ухмыльнулся. Теперь каждый вечер он старался поболтать с ней подольше. Все руки ободрал, срывая белые цветы с колючих кустарников, так что два дня с трудом, держал поводья, но не позволял Морейн Исцелить его. Изендре не то чтобы поощряла его ухаживания, но и не отвергала. Судя по ее улыбке, ей не было неприятно. Кадир, конечно, все видел, но не говорил ни слова, хоть и смотрел на Мэта стервятником. Все остальные предпочитали помалкивать.

Ближе к вечеру, когда распрягали мулов и ставили палатки, а Ранд расседлывал Джиди'ина, Мэт стоял рядом с Изендре в тени одного из фургонов. Очень близко от нее. Качая головой. Ранд наблюдал за ними, а сам тем временем занимался своим жеребцом. Склонившееся к самому горизонту солнце протянуло по земле длинные тени от высоких скал.

Изендре с улыбкой теребила свой прозрачный шарф, ее пухлые губы, казалось, напрашивались на поцелуй. Ухмыляясь, Мэт пододвинулся еще ближе. Изендре покачала головой, но завлекающая улыбка осталась на ее устах. Ни он, ни она не заметили, как подошла Кейлли – несмотря на свой вес, она двигалась совершенно бесшумно.

– Так вот что тебе нужно, добрый господин? Ее?

При звуках медоточивого голоса они отпрянули друг от друга, а купчиха рассмеялась, хотя глаза ее не улыбались:

– Для тебя это выгодная сделка, Мэтрим Коутон. Одна тарвалонская марка – и она твоя. Такая девица всяко не стоит больше трех марок, а ты, думаю, сторгуешься и за одну.

Мэт поморщился. Ему отчаянно захотелось оказаться в каком‑нибудь другом месте. Изендре медленно повернулась лицом к Кейлли – словно горная кошка навстречу медведице.

– Ты слишком много себе позволяешь, старуха, – тихо проговорила она. – Больше я не намерена мириться с твоими речами. Попридержи язык, а то тебе, видно, охота остаться здесь, в Пустыне.

Кейлли расплылась в улыбке, не затронувшей ее обсидиановых глаз:

– А тебе?

Изендре мотнула головой:

– Тарвалонская марка! – В голосе ее звенела сталь. – Когда ты останешься одна в песках, я позабочусь, чтобы ты ее получила. Только когда будешь помирать от жажды, ты на нее и глотка воды не купишь.

Отвернувшись, Изендре зашагала к своему фургону. На сей раз она не покачивала бедрами.

Кейлли некоторое время без всякого выражения смотрела ей вслед, а потом, когда Мэт уже собирался улизнуть, неожиданно обернулась к нему:

– Мало кто из мужчин отклонял мое предложение, тем более дважды. Постарайся меня не сердить. – Она со смешком ущипнула Мэта за щеку, да так, что он поморщился от боли, и повернулась к Ранду:

– Растолкуйте ему это, милорд Дракон. Сдается мне, вы знаете, что нельзя обижать женщин. Обиженная женщина опасна. Эта айильская девушка не отстает от вас ни на шаг, а я слышала, будто вы принадлежите другой. Возможно, она чувствует себя оскорбленной.

– Сомневаюсь, – сухо отозвался Ранд. – Авиенда засадила бы мне нож под ребро, подумай я о ней что‑нибудь подобное.

Толстуха оглушительно расхохоталась. Она вновь потянулась к Мэту. Тот отпрянул, но она лишь погладила юношу по щеке – по той, которую только что ущипнула.

– Понимаешь, добрый господин? – сказала она Мэту. – Если отвергнешь предложение женщины, она, возможно, это и спустит… а может, засадит тебе нож под ребро. Это должен иметь в виду каждый мужчина. Не так Ли, милорд Дракон?

Кейлли захохотала и, захлебываясь смехом, отправилась проверять, как ее люди чистят мулов. Перед тем как уйти, Мэт, потирая щеку, пробормотал:

– Похоже, тут все с ума посходили.

Впрочем, волочиться за Изендре после этого случая он не перестал.

Так они и тащились по голой, наполовину выжженной земле одиннадцать дней и ночей. Дважды им попадались расположенные на отрогах крутых утесов становища, похожие на Имре, в которых можно было отсидеться во время набега. В одном становище находились голов триста овец и пастухи, которых в равной мере поразили известия о появлении Того‑Кто‑Приходит‑с‑Рассветом и о вторжении троллоков в Трехкратную Землю. Другое становище оказалось пустым, но разорено не было. Несколько раз Ранд замечал отары овец, стада коз и каких‑то странных длиннорогих коров. Авиенда сказала, что скот принадлежит септу, владеющему ближней крепостью, однако сколько ни всматривался Ранд в окрестности, ничего даже отдаленно напоминающего крепость не увидел.

Наступил двенадцатый день. Все так же неутомимо вышагивали колонны Джиндо и Шайдо. Покачиваясь, катились фургоны торговцев. Кейлли все так же спорила с Натаэлем, а Изендре поглядывала на Ранда с коленей Кадира.

– …вот так и обстоят дела, – заключила Авиенда. – Теперь, надеюсь, ты уяснил, кто такая хозяйка крова.

– Не вполне, – признался Ранд, поняв, что задумался и не слышал ее объяснений. – Но я уверен, что все это весьма разумно и справедливо.

Авиенда фыркнула:

– Хотелось бы знать – когда ты, носящий на руках знаки Дракона, свидетельствующие о твоем происхождении, надумаешь жениться, станешь ли ты следовать обычаям своих предков или, подобно всем дикарям из мокрых земель, решишь, что все, кроме надетого на нее платья, принадлежит тебе?

– Это не совсем так, – запротестовал Ранд. – Любая женщина из моих родных краев сочла бы полнейшим болваном мужчину, которому пришло бы в голову что‑либо подобное. И потом – тебе не кажется, что такие вопросы надлежит решать мне и моей избраннице?

Авиенда что‑то сердито буркнула и нахмурилась пуще прежнего, но тут, к облегчению Ранда, подошел Руарк.

– Мы на месте, – с улыбкой объявил вождь. – Вот и Крепость Холодные Скалы.