Майор Ершов теряется в догадках

Когда лейтенант Малиновкин вернулся в Перевальск, было совсем темно. Старушка его уже спала, но в доме напротив, в комнате Ершова, еще горел свет и окно было открыто. Проходя мимо, Дмитрий заглянул поверх занавески и, увидев майора, сидевшего за книгой, незаметно бросил ему на стол заранее заготовленную записку. Сделал он это без опаски, так как знал - раз окно открыто, значит, в комнате никого, кроме майора, нет. Так они договорились заранее.

Ершов давно уже начал беспокоиться о Малиновкине. Еле сдерживая нетерпение, развернул он скомканную бумажку. В кратких выражениях лейтенант сообщал ему о стройучастке: что видел там и с кем разговаривал. К записке прилагалась официальная справка о грузах, шедших в адрес строительства.

Дважды перечитав донесение Малиновкина, Ершов задумался. Что же получалось? Хотя о применении атомной энергии лейтенант и не задавал никому вопроса - и без того ясно было, что ее здесь не применяли. Горные породы и земляные массивы взрывали на строительстве железнодорожной магистрали главным образом аммонитом. Так было безопаснее и легче поддавалось управлению. Недаром взрывы назывались направленными. Это были разумные взрывы, послушные воле строителей.

“Атомная взрывчатка” была гораздо сильнее, но и опаснее не только своей страшной силой, а и последствиями. Она сделала бы радиоактивными воздух, землю, обломки породы. Могли пострадать люди.

Майор Ершов знал, конечно, что атомную энергию используют и другим способом - превращая ее в тепло, а тепло в электрическую энергию, но, по сообщениям Малиновкина, на строительстве были пока лишь обычные электрические станции.

Мог ли знать об этом Жанбаев? Мог, конечно. По словам Малиновкина, он имел возможность проникнуть на строительство с группами многочисленных рабочих или даже на своем мотоцикле. Местность позволяла это. Что же тогда интересует его здесь? Грузы? Да нет, судя по справке, выданной Малиновкину заместителем начальника строительства, они самые обыкновенные. Но тогда непонятно, зачем Жанбаев дал задание Ершову сообщать ему об этих грузах? Нет, положительно тут ничего нельзя понять. Чертовски все замысловато. Оставалась одна надежда - может быть, сегодня Жанбаев свяжется все-таки с ним по радио, даст новое задание, и это внесет какую-то ясность…

Ершов посмотрел на часы, - пора было готовиться к ночному радиосеансу. Он закрыл окно, потушил свет и вышел во двор. Готовя рацию к приему, майор вспомнил, что и у Малиновкина сегодня радиосеанс с Москвой. Может быть, Саблин сообщит ему что-нибудь такое, что поможет разгадать замыслы Жанбаева?

Так же, как и в прошлую ночь, Ершов и сегодня просидел более часа в колючих кустах боярышника и не принял от Жанбаева ни единого звука. Что же это могло значить? Рация была исправна, она принимала все, что передавалось на других волнах. В телефоны ее наушников врывались то музыка, то голоса людей, то писк морзянок, как только майор смещал визир по шкале, сходя с волны, на которой должен был вести передачу Жанбаев.

Теряясь в догадках, Ершов решил уже было выключить радиостанцию, как вдруг снова вспомнил: “А ведь как раз сейчас Малиновкин разговаривает с Москвой. Подключусь-ка я к их разговору…”

Он быстро настроился на волну, на которой лейтенант держал связь с Саблиным, и вскоре уловил четкий стук радиотелеграфного ключа. Сначала ему трудно было догадаться, кто передавал - Саблин или Малиновкин, так как он пропустил начало их разговора и не принял ключевой группы радиотелеграфных знаков. Судя по слышимости, однако, похоже было, что это передавал что-то Малиновкин.

Но вот последовала небольшая пауза - и снова запела морзянка, теперь уже глуше, с частыми периодами замирания звука. Значит, передача велась издалека и радиоволны, преломляясь где-то очень высоко над землей, в зоне ионосферы, ослабевали на несколько мгновений. Теперь Ершову удалось принять и ключевую группу знаков. Код этот был ему знаком. Приняв всю радиограмму, он расшифровал ее у себя в комнате.

Вот что передавал генерал Саблин:

“Атомная энергия на стройучастке Перевальск-Кызылтау не применяется. Жанбаева интересует, видимо, что-то другое. Удалось перехватить шифровку его резидента. В ней не все ясно, но, может быть, она пригодится вам. Передам ее текст: “Чтобы мы смогли исправить допущенную вами ошибку, используйте сюрприз номер три”.

Майор Ершов всю ночь думал над тем, что могла означать эта таинственная шифровка, адресованная Жанбаеву. В ней многое было неясно. Во-первых, что за ошибку он допустил? Может быть, им известно уже, что к Жанбаеву приехал не Мухтаров, а Ершов, и они обвиняют теперь Жанбаева в том, что он не сразу догадался об этом? Да, это было возможно. Тогда становится понятным, почему он скрылся куда-то и не связывается с Ершовым по радио.

Во-вторых, что означает “сюрприз номер три”? Как -этим сюрпризом можно исправить допущенную Жанбаевым ошибку? Может быть, и это имеет прямое отношение к нему, Ершову?

Майор поднялся с дивана и закурил. В комнате было душно. Он подошел к окну и открыл форточку. Дом напротив выступал из мрака мутным силуэтом. Где-то, захлебываясь от ярости, залаяла собака. Протяжно прогудел паровоз на станции. И снова все стихло…

Постояв немного у окна, Ершов неслышно стал прохаживаться по комнате.

Что же они могли иметь в виду под “сюрпризом”? А может быть, тут все очень просто? Может быть, под “сюрпризом” имеется в виду обычный их прием ликвидации опасного человека? То есть его, Ершова… Это тоже вполне правдоподобно. Майор Ершов и без того ведь каждый час ожидал, что его попытаются “убрать с пути”, и к этому был готов постоянно. Пугало майора другое. Если враги собирались “убрать” его, значит, он выдал себя чем-то и не сможет теперь выполнить задания.

А не имеется ли в виду под “сюрпризом” что-нибудь более значительное, чем покушение на контрразведчика Ершова? Непонятно ведь, почему в шифровке сказано: “…чтобы мы могли исправить допущенную вами ошибку”? Значит, Жанбаев, используя “сюрприз”, не сам исправит ошибку, а даст этим возможность “им” ее исправить? Это уж что-то совсем непонятное…

Нужно было направить свои мысли по другому пути, отрешившись от прежней догадки. Ошибка Жанбаева была, видимо, в чем-то другом. Может быть, он послал неверную информацию своему резиденту? Мог ведь он принять взрывы аммонита за взрыв атомной бомбы? Когда взрывают тысячи тонн обычной взрывчаткой, нетрудно принять ее и за атомную. Он и поторопился донести об этом своим хозяевам, а потом, когда уже сам побывал на строительстве и его счетчик Гейгера не зарегистрировал там радиоактивных частиц, - понял свою ошибку.

Все, конечно, могло быть и так, но каким же “сюрпризом” Жанбаев должен был теперь дать возможность исправить его ошибку? И почему вообще эта ошибка могла иметь какое-то значение и нуждалась в исправлении?

ТАИНСТВЕННЫЙ ЧЕМОДАН

Пробираясь сквозь кусты боярышника на третью ночь после встречи с Жанбаевым, Ершов решил, что если он и на этот раз не свяжется с ним по радио, значит, Жанбаев определенно не доверяет ему.

Томительно тянулось время. До начала сеанса оставалось еще десять минут, но Ершов уже включил рацию. Настраиваясь на нужную ему волну, он послушал кусочек какой-то музыкальной передачи, отрывок из доклада о международном положении, заграничный джаз и без трех минут двенадцать поставил визир на прием Жанбаева. Часы у него были выверены по радиосигналам и шли безукоризненно точно. Сегодня он меньше чем когда-либо рассчитывал на разговор с “Призраком”, напротив - почти не сомневался, что такой разговор не состоится, и вдруг в наушниках его четко застучал радиотелеграфный ключ: “ту… ту-ту… ту…”; это был позывной Жанбаева.

Ершов даже вздрогнул от неожиданности и, затаив дыхание, торопливо стал записывать. Отстучав весь текст, Жанбаев повторил его, но Ершов и в первый раз успел записать все без ошибок. Теперь нужно было срочно расшифровать радиограмму. Майор за это время так освоил код, что даже при тусклом свечении шкалы рации смог заменить цифры буквами.

“Сегодня же выезжайте в Аксакальск, - приказывал Жанбаев. - Первый поезд идет туда в три тридцать. Зайдите там в камеру хранения ручного багажа, получите мой чемодан. Квитанцию и удостоверение, по которому она выписана, найдете в справочнике по археологии на столе в вашей комнате. Получив чемодан, немедленно возвращайтесь назад, ждите дальнейших указаний…”

После небольшой паузы, Жанбаев продолжал передачу:

“За нами, кажется, следит какой-то парень. Он наводил справки обо мне в археологической базе. Будьте осторожны”.

На этом радиосеанс был окончен.

“Выследил кто-то Малиновкина или Жанбаев заподозрил его со слов старика-заведуюшего археологической базой? - тревожно подумал Ершов. - А может быть, это Темирбек находится на службе у Жанбаева и следит за Малиновкиным? Очень возможно. Нужно, значит, быть еще осторожнее…”

Затем мысли майора вернулись к заданию Жанбаева: “Не ловушка ли это? Да, может быть, и ловушка, - отвечал он сам себе, - но за чемоданом придется все-таки поехать…”

В двенадцать сорок пять Андрей Николаевич связался с Малиновкиным. Сообщив Дмитрию, что радиограмма Саблина ему уже известна, он приказал лейтенанту донести генералу о новом задании Жанбаева. А в конце разговора велел Малиновкину срочно перебираться на другую квартиру и сообщить о новом адресе письмом до востребования.

Выключив рацию и все еще продолжая думать о приказании Жанбаева, Ершов вернулся в дом. Аскар давно уже спал или делал вид, что спит, - из комнаты его раздавался громкий храп. Темирбек еще с утра уехал на стройучасток.

Майор прошел к себе в комнату и сразу же сел писать записку Аскару, в которой сообщал, что ему срочно нужно выехать по делам музея. Записку он оставил на столе в комнате хозяина.

В Аксакальск Ершов прибыл ранним утром и без особых происшествий получил вскоре в камере хранения ручного багажа чемодан по квитанции, выписанной на имя какого-то железнодорожного кондуктора Рахимова. Видимо, помог Жанбаеву получить это удостоверение Аскар Джандербеков.

Чемодан был среднего размера, кожаный, по внешнему виду ничем не примечательный. Два внутренних замка его были закрыты, ключа к ним не было. Ершов подумал сначала - не зайти ли ему в районное отделение госбезопасности и не попытаться ли там открыть чемодан? Но он тут же отказался от этой мысли. За ним могли следить, и это погубило бы все дело.

Сев в поезд, Ершов все время думал о таинственном чемодане, осматривая его со всех сторон. Выбрав момент, когда в купе никого не было, он попытался даже открыть его замки стальной проволочкой. Майор допускал при этом и такую возможность - чемодан мог открыться и взлететь на воздух! Это как раз и могло быть тем сюрпризом, о котором говорилось в перехваченной шифровке, адресованной Жанбаеву. Чемодан, однако, не открывался, несмотря на все усилия Ершова, имевшего некоторый опыт в слесарном деле. Он, впрочем, решил, что вдвоем с Малиновкиным они попытаются все же открыть его в Перевальске.

Родилась и еще одна смутная мысль: “А что если вся эта история с чемоданом всего лишь проверка его, Ершова?”

В Перевальск Ершов прибыл в три часа дня. Едва он вышел из вагона, как к нему тотчас подошел Аскар Джандербеков.

– Очень удачно приехали, - обрадованно сказал он. - Тут как раз записку от товарища Жанбаева привез для вас один его знакомый. Приказано немедленно вам ее передать. Вот, пожалуйста.

Ершов торопливо развернул вчетверо сложенный листок бумаги и прочел:

“Дорогой Таир Александрович!

Простите, что так долго заставил Вас ждать меня… Зато привезу Вам такую историческую вещицу, что Вы только ахнете! Да еще и документики кое-какие, относящиеся к древнейшим временам, удалось раздобыть. Наберитесь терпения еще денька на два. Посмотрите тем временем в местной библиотеке дореволюционные архивы, особенно том тринадцатый, на страницах 6, 11, 20, 30 и 34 обратите внимание на пометки царского чиновника Аксенова.

А теперь к Вам просьба. Чемоданчик, который я просил Вас привезти из Аксакальска, передайте Аскару, а он переправит его мне. Извините, что пришлось затруднить Вас таким поручением, но у меня не было другого выхода.

До скорой встречи!

Каныш Жанбаев ”.

Цифры текста были, конечно, шифром пароля. Нужно было, однако, проверить это.

– Подождите минутку, - сказал Ершов Аскару, отходя в сторону. - Я напишу несколько слов Жанбаеву.

– Пожалуйста, - равнодушно отозвался Аскар. - Только побыстрее. Поезд, с которым я должен буду отправить чемодан, отходит скоро.

Ершов достал блокнот и, прислонясь к стене вокзального здания, стал расшифровывать тайнопись Жан-баева, а Аскар Джандербеков, чтобы не мешать ему, направился к киоску с газированной водой.

Да, это действительно был пароль “Призрака”. Он имел обыкновение передавать его каждый раз новыми цифрами шифра.

Что же делать теперь? Не отдавать чемодан? Но это значит открыть себя и дать Жанбаеву возможность улизнуть. Арестовать немедленно Аскара? Но ведь он может оказаться и не сообщником и даже, оказавшись сообщником, может не знать, где сейчас Жанбаев. Недаром у Жанбаева кличка “Призрак”, он, конечно, никому не доверяет ничего серьезного, и Аскар едва ли знает о нем что-нибудь определенное.

А время шло, и нужно было что-то предпринимать. Джандербеков уже напился воды и, посматривая на часы, косится в его сторону. Ничего не поделаешь - придется идти на риск!…

Ершов торопливо написал записку с ничего не значащими словами и несколькими цифрами, зашифровав в ней свой позывной.

– Пожалуйста, Аскар Габдуллович, - обратился он к Джандербекову, - вот вам чемодан и записка для Жанбаева.

А потом, по дороге к дому Аскара, Ершов мучился сомнениями: правильно ли он поступил? Не помог ли осуществлению какого-то замысла Жанбаева? Нельзя ли было поступить как-нибудь иначе?…

По пути он зашел на почту и получил письмо от Малиновкина. Лейтенант сообщал ему новый адрес. В соответствии с распоряжением Ершова, он ни на станции, ни даже в городе сегодня не был. Будет и теперь сидеть дома до темноты, а вечером включит рацию и станет ждать новых приказаний майора.

В половине первого Андрей Николаевич связался с ним по радио и, рассказав о происшествии с чемоданом Жанбаева, приказал сообщить об этом генералу Саблину.

ВОЗМОЖНА ДИВЕРСИЯ…

Ольга Белова заканчивала составление проекта дополнительных земляных работ в километровой выемке, когда в палатку к ней вошел инженер Вронский.

– А вас комендант разыскивает, Анатолий Алексеевич, - сказала она Вронскому, не отрываясь от бумаг. - Вы разве не встретились с ним? Он только что заходил сюда.

– Зачем я ему понадобился? - устало проговорил Вронский, опускаясь на складной стул.

– Пришло какое-то секретное указание от местного отделения госбезопасности.

– А он не сказал вам, какое именно? - насторожился Вронский.

– Что-то связанное с усилением бдительности.

– Да? - Вронский удивленно поднял брови и положил на место книгу, которую взял было со стола. - Это любопытно. Нужно будет разыскать его. Я зайду к вам минут через пять, если вы разрешите, Ольга Васильевна?

– Вы же знаете, Анатолий Алексеевич, - я вам всегда рада.

Благодарно улыбнувшись Беловой, Вронский торопливо вышел из палатки. Спускаясь под откос косогора, он ловко прыгал с уступа на уступ. Ольга невольно залюбовалась его стройной фигурой спортсмена и долго еще смотрела в ту сторону, где давно уж скрылся из виду ее начальник, и думала о нем.

Вронский вернулся минут через десять. Он был очень расстроен чем-то и не сразу заговорил с Ольгой, когда вошел в ее палатку. Усевшись на складной стул, он закурил папиросу, не спросив разрешения Ольги, все еще продолжая озабоченно думать о чем-то.

– Да, неприятно все это, черт побери!… - проговорил он наконец.

– А что такое, Анатолий Алексеевич? - забеспокоилась Ольга.

– Есть, оказывается, опасение, что к нам на стройку попытаются проникнуть подозрительные лица.

– Что за лица такие?

– Точно ничего пока не известно. Предполагают, что агенты иностранной разведки, а может быть, и диверсанты. Я лично склонен думать, что диверсанты. Условия для диверсии тут подходящие - сотни, а то и тысячи тонн взрывчатых веществ могут взлететь на воздух от одной только короткой вспышки капсюля-детонатора, от малейшей искры электрического разряда.

Ольге показалось, что Вронский как-то уж слишком взволнован всем этим. Конечно, он не мог оставаться равнодушным к такому известию, но Ольга знала его, вернее, он казался ей очень смелым, мужественным человеком, всегда находившимся, как он сам любил говорить, рядом со смертью. Мог бы он и поспокойнее отнестись к этим сведениям работников госбезопасности…

– Конечно, враги не хотят оставить нас в покое, - не глядя на Вронского, произнесла Ольга. - Но ведь и мы все время начеку. Выследили же кого-то наши контрразведчики. Да и у нас тут надежная охрана. Не понимаю, чем вы так обеспокоены, Анатолий Алексеевич?

Вронский, казалось, взял себя в руки и ответил уже спокойно:

– Я потому так близко к сердцу принимаю все это, Ольга Васильевна, что на мне, как на начальнике взрывных работ, лежит ответственность не только за удачный или неудачный в техническом отношении взрыв, но и за безопасность людей и материальных средств. В конце концов, и ваша жизнь и моя собственная чего-нибудь да стоят.

Ольга хотела заметить ему, что пусть он меньше всего заботится о ее жизни, она не драгоценнее других, но сдержалась. Ей сегодня явно не нравилось что-то во Вронском… Она ничего не ответила на его слова и молча продолжала заниматься своим делом.

– Очень хотелось мне, Ольга Васильевна, посидеть тут с вами, посмотреть на вас, - помолчав немного, проговорил Вронский, вглядываясь в ее большие спокойные глаза, - но я, к сожалению, должен немедленно пойти и отдать кое-какие распоряжения.

Когда Вронский ушел, Ольга стала припоминать, что он всегда бывал очень возбужден в дни взрывных работ и даже накануне. Суетился, кричал на сменных инженеров, придирался к маркшейдерам, подозревая, что они неточно нанесли на местность границы опасной зоны. Сам проверял чуть ли не каждый сросток электровзрывной сети.

Раньше Ольге казалось, что это всего лишь высокая требовательность к людям и самому себе, тщательное уточнение всех мельчайших деталей сложной системы взрывной техники. Но теперь она подумала: “А что если это трусость?…”

ТРЕВОЖНАЯ ОБСТАНОВКА

На следующий день после того, как Ершов вернулся из Аксакальска, ему снова удалось связаться с Жанбаевым, который, коротко сообщив о получении чемодана, сделал Ершову новое распоряжение:

“Если завтра Аскар не будет ночевать дома и не вернется к утру, немедленно забирайте рацию, садитесь на поезд и уезжайте в Аксакальск. К Габдулле Джандербекову не заходите. Остановитесь на Джамбульской двадцать один, у Арбузова. Передайте ему привет от меня и в двадцать четыре ноль-ноль обязательно будьте на приеме”.

“Что бы это могло значить?” - удивленно подумал Ершов, выключая рацию. Похоже было, что Жанбаев собирается “смотать удочки”. Но какое отношение имеет к этому Аскар? С ним случится что-нибудь или ему поручается какое-то рискованное дело? И почему следует избегать квартиры Габдуллы Джандербекова?

Ясно было пока только одно: Жанбаев намеревается предпринять что-то. Нужны, значит, какие-то срочные меры, которые помешали бы осуществить его замысел…

Не заходя домой, огородами Ершов вышел на улицу. Дом, в котором поселился теперь Малиновкин, был ему известен. Он специально проходил мимо него днем, чтобы на всякий случай знать, как попасть туда в ночное время. Без труда нашел он его теперь и, осмотревшись по сторонам, негромко постучал в угловое окно.

Лейтенант или не спал, или был очень чуток, - голова его тотчас появилась в окне. Узнав майора, он осторожно отворил окно.

– Что случилось, Андрей Николаевич?

– Можете вы незаметно выйти ко мне на улицу? - спросил Ершов.

– Лучше, пожалуй, если я через окно вылезу, чтобы хозяев не тревожить, - ответил Малиновкин.

Торопливо одевшись, он перекинул ноги через подоконник и спрыгнул на землю.

Было темно, и Ершов не боялся, что их может узнать кто-нибудь. Он взял Малиновкина под руку и, медленно направившись с ним вдоль глухой, темной улицы, сообщил о новой шифрограмме Жанбаева.

– Определенно этот негодяй задумал какую-то пакость! - возбужденно воскликнул Малиновкин, стискивая кулаки.

– Спокойнее, Дмитрий! - строго остановил его Ершов. - Постарайтесь в подобных обстоятельствах обходиться без восклицаний. Отправляйтесь немедленно к начальнику отделения госбезопасности и сообщите ему о возможной диверсии в ближайшие сутки. Попросите установить наблюдение за Аскаром Джандербековым. Предупредите об опасности и железнодорожников. Без их помощи вряд ли удастся нам что-нибудь сделать. А мне нужно возвратиться в дом Джандербекова, чтобы не вызвать подозрений Аскара. Встретимся утром в десять утра в молочной на углу Первомайской.

Майор Ершов почти не спал остаток этой ночи, а как только рассвело, напряженно стал прислушиваться к звукам в доме Джандербекова. Темирбек не ночевал сегодня дома, но Аскар еще вчера вечером будто невзначай сообщил Ершову, что он ушел в гости к какому-то родственнику и, наверно, там заночует.

Сам Аскар проснулся, как обычно, в семь часов. Не спеша умылся он на кухне, позавтракал и направился на работу. Ершов понаблюдал за ним через окно. Он шел своей развалистой, неторопливой походкой, слегка сутулясь и неуклюже размахивая руками. Конечно, нелепо было судить по всему этому, что на душе у человека, но Ершову показалось все же, что не похоже было, чтобы человек этот замышлял что-то или имел какое-то необычное поручение. Видимо, он сам еще не знал пока ничего и только должен был получить задание от Жанбаева.

Без четверти девять майор вышел из дому и, хотя с трудом сдерживал нетерпение, не спеша направился к Первомайской улице. Молочная только что открылась, когда он вошел в нее, но Малиновкин уже ухитрился заказать себе простоквашу и стакан кофе.

Ершов сел за соседний столик и вежливо попросил у Малиновкина меню. Лейтенант протянул ему продолговатую твердую папку, в которой, кроме листочка с указанием стоимости молочных и кондитерских изделий, как и предполагал майор, оказалась записочка Дмитрия.

“Сообщил все кому следует, - писал лейтенант. - Обсудили все варианты действий Жанбаева. Есть опасение, что он замышляет что-то в связи с отправлением на стройучасток эшелона со взрывчатыми веществами”.

“Ну да, конечно, он постарается использовать это обстоятельство, - сразу же решил Ершов, чувствуя, как на лбу его выступает испарина. - А я, значит, привез ему чемодан с подрывными средствами!…”

Первой же реакцией на эти мысли было желание немедленно действовать. Лично пойти на станцию и арестовать Аскара Джандербекова; потом видно будет, сообщник он Жанбаева или нет. Но тут же другой, более трезвый, внутренний голос удержал его: что даст это? Срыв диверсии? Но ведь Жанбаев насторожится и, если не осуществит своего замысла сейчас, то сделает это в другой раз, и тогда труднее будет предупредить диверсию, - он поймет, что Ершову-Мухтарову нельзя больше доверять.

ГАЗЕТНЫЕ ВЫРЕЗКИ

В тот же день и примерно в то же самое время в кабинет генерала Саблина пришел с докладом полковник Осипов. В руках его была довольно пухлая папка с вырезками из иностранных газет. Он положил ее на стол перед генералом и молча сел в кресло, ожидая, когда Саблин закончит просмотр документов, представленных ему на подпись.

Подписав последнюю бумагу и отложив ее в сторону, генерал раскрыл наконец папку, принесенную Осиповым. Прочитав несколько газетных вырезок, он стал бегло перелистывать остальные, читая в них только заголовки статей и подчеркнутые Осиповым строки. По мере знакомства с этими материалами, лицо его принимало выражение недоумения и он все чаще бросал вопросительные взгляды на полковника. Осипов же сидел неподвижно, задумавшись над чем-то и рассеянно перелистывая иллюстрированный журнал, который взял со стола Саблина.

Ознакомившись с газетными вырезками, генерал обратил внимание на то, что буржуазные журналисты, шумевшие в последнее время о могуществе атомного и термоядерного оружия, стали вдруг обсуждать проблемы мирного использования атомной энергии. Тон этик статей был унылый, пессимистический. Лишь говоря о работах по созданию судовых и авиационных атомных двигателей, журналисты заметно оживлялись и в бодрых тонах сообщали о новых контрактах на исследовательские работы в этой области, заключенных военными ведомствами.

Все остальные виды использования атомной энергии, не имевшие отношения к военной технике, изображались ими как недостаточно эффективные. Мало того, некоторые иностранные общественные деятели и даже ученые выступали с предостережениями против применения атомной энергии в мирных целях. Описывались даже случаи страшных взрывов атомных установок.

– То, что буржуазные газеты заговорили сейчас о проблемах использования ядерной энергии в мирных целях, меня ничуть не удивляет, - задумчиво проговорил генерал Саблин, слегка отодвигая в сторону папку с вырезками. - Протесты против продолжения испытаний водородных и атомных бомб вынудили их к этому разговору. Зачем, однако, принес ты мне все это - не пойму что-то.

– А ты не обратил разве внимания на то, что некоторые газеты ссылаются и на наш, будто бы плачевный, опыт использования атомной энергии в мирных целях? - спросил Осипов, придвигая к себе папку с вырезками.

– Подобные газетные “утки” не впервые ведь появляются в их печати, - пожал плечами Саблин.

– Ну, а вот это, например, - Осипов вынул из папки и протянул генералу небольшую вырезку. - Они пишут тут об “ужасном взрыве с огромными жертвами”, происшедшем будто бы на строительстве одной и? наших среднеазиатских железнодорожных магистралей. Что ты об этом скажешь? Не кажется ли тебе, что статейка эта имеет какое-то отношение к миссии Жанбаева?

– Но тут не указывается ведь точного адреса “происшествия”? - спросил Саблин, пробегая глазами небольшую газетную заметку, на которую он не обратил внимания при беглом просмотре вырезок.

– Точного адреса нет, конечно, - ответил на это Осипов, нервно постукивая пальцами по краю стола, - да и быть не может, но боюсь, как бы они не попытались подкрепить эту газетную “утку” подлинными фактами.

– Какими фактами? - спросил Илья Ильич, хотя сразу же понял мысль Осипова.

– Взрывом с большим количеством жертв, - ответил полковник и настороженно посмотрел в глаза Саблину. - Не об этом ли “сюрпризе” говорилось в шифрограмме, адресованной Жанбаеву?

Теперь ход мыслей генерала Саблина совпал с мыслями полковника Осипова. Илья Ильич тоже думал сейчас об этом “сюрпризе” и о майоре Ершове. Проник ли он уже в замыслы Жанбаева или все еще теряется в догадках? Нужно будет предупредить его, пусть он имеет в виду возможность подобного “сюрприза”.

– Когда у нас сегодня сеанс с Малиновкиным? - спросил генерал Саблин.

– В час ночи.

– Предупредите его, - коротко распорядился Илья Ильич.

– Слушаюсь.

В час ночи полковник Осипов сидел возле радиостанции и спокойно следил за уверенными движениями рук дежурного радиста. Однако, когда большая стрелка часов стала отсчитывать шестую минуту второго часа, на лице полковника можно было заметить первые признаки нетерпения. А из динамика радиостанции по-прежнему слышался лишь громкий шорох атмосферного электричества.

Радист, подождав немного, снова застучал ключом, посылая в эфир свои позывные, но и на этот раз никто не отозвался. А спустя полчаса полковник Осипов докладывал генералу Саблину:

– Малиновкин сегодня впервые не ответил на наш вызов. Что бы это могло значить?

…Илья Ильич думал об этом всю ночь. Он не страдал бессонницей, подобно полковнику Осипову, и, несмотря на все волнения своего обычно нелегкого трудового дня, хорошо спал ночами, если только срочные дела не были помехой этому. Сегодня, однако, он долго не мог заснуть и все думал о майоре Ершове.

Генерал Саблин прошел большую, суровую школу жизни. Были и победы, были и поражения на его пути. Врывался он в конспиративные квартиры белогвардейских офицеров в годы гражданской войны, выслеживал тайных агентов иностранных разведок в годы первых пятилеток, служил в армейской контрразведке в годы Великой Отечественной войны. В него стреляли открытые враги, строили козни против него враги скрытые, пробравшиеся в органы государственной безопасности. Но он любил борьбу во всех ее формах и видах и не страшился опасности.

Чем дальше шло время, чем ответственнее занимал он должности, тем сложнее становилась эта борьба, тем больших знаний требовала она от Саблина. Если в молодости полагался он, главным образом, на свою физическую силу, на верность глаза и на искусство владения оружием, то очень скоро потребовалось и острое политическое чутье, и знание международной обстановки. А теперь ко всему этому прибавилась необходимость в таких познаниях, о которых в годы молодости своей он не имел даже элементарного представления. Многих современных знаний тогда и не существовало вовсе. Возникла, например, надобность в изучении фототехники, микросъемки, радиотехники и даже телевидения. Не требовалось, конечно, быть специалистом, но знать принципы и возможности использования всей этой техники для целей разведки и контрразведки было совершенно необходимо.

Мало того, со временем потребовалось Саблину и глубокое знание не только экономики своей страны, но и экономики других стран, не говоря уже о военной технике и военной промышленности.

А как только человечество подошло к преддверию атомного века, Саблину пришлось взяться за литературу и по этому вопросу, слушать лекции, советоваться и консультироваться со специалистами в области атомной и термоядерной энергии, чтобы строже и успешнее охранять военную и государственную тайну производства этой энергии. Без этого нельзя было успешно работать и руководить борьбой против тайных врагов родины.

Генерал Саблин лежал теперь с открытыми глазами, выверял и взвешивал все, пытаясь предвидеть путь дальнейшего развития событий, возможные поступки врагов и действия своих подчиненных. Положение майора Ершова казалось генералу особенно сложным, помочь ему требовалось больше, чем кому-либо другому. Но он и сам еще не знал, как это сделать, ибо не вполне ясен был для него очередной ход противника Ершова, а не разгадав этого хода, нельзя было дать майору верного совета.

Зато генералу Саблину все яснее становилась сама цель готовящейся диверсии. Кое-кто на Западе нуждался еще в том, чтобы внушить народам мысль о рискованности использования атомной энергии в мирных целях. Хорошо зная, что Советский Союз использует уже эту энергию для мирного строительства, они решили, видимо, одним диверсионным актом достичь сразу двух целей: во-первых, принести нам значительный ущерб, во-вторых, искусственной катастрофой подтвердить в какой-то мере заявления о будто бы неизбежном риске, связанном с использованием атомной энергии для мирных целей. Они и сейчас уже пишут о якобы происшедшем взрыве на одном из наших дорожных строительств, а произойди такой взрыв на самом деле - раструбят о нем на весь мир.

Что и говорить - обстановка становилась очень серьезной.

НОЧНОЙ РЕЙС

Ночь была на редкость темной. В двух шагах ничего не было видно.

– Нужно же затянуть отправку такого эшелона дотемна! - ворчал Шатров, поглядывая в окно паровозной будки на мрачное, беззвездное небо.

– Дежурный говорит, будто перегон занят, - заметил на это Рябов, подкачивавший инжектором воду в котел. - С Абдулаевым там что-то случилось. Застрял он на перегоне Голубой арык-Сосновый бор. Только с помощью толкача еле втащили его на подъем.

В окно Шатров видел разноцветные огоньки станционных сигналов и желтые пятна фонарей в руках осмотрщиков вагонов, проверявших только что прибывший на станцию товарный состав. Блеснул вдалеке луч прожектора поездного локомотива, отходившего от пассажирской станции в сторону Аксакальска.

Шатров знал уже об угрозе, нависшей над его поездом, и - хотя внешне ничем не выражал своей тревоги - неспокойно было у него на душе. Придирчивей, чем обычно, наблюдал он сегодня за работой помощников, требуя от них безукоризненной точности выполнения всех своих распоряжений.

– Держи по всей колосниковой решетке огонь ровным слоем, Федор, - приказывал он Рябову, заглядывая в топку.

– Тимченко! - кричал он кочегару, сортировавшему уголь на тендере. - Покрупней подавай сегодня уголь. Мелочь искрить будет, а это опасно для нашего груза.

Когда наконец паровоз подали к составу, главный кондуктор Бейсамбаев подошел к Шатрову и сказал почти шепотом, озираясь по сторонам:

– Сегодня, Константин Ефремович, особенно бдительным нужно быть, - очень ответственная поездка!

Так как поезд отправляли ночью, принимались особые меры предосторожности. Шатров заметил даже двух работников госбезопасности, несколько раз проходивших мимо состава. А когда поезд должен был тронуться в путь, к Шатрову подошел коренастый военный и, приложив руку к козырьку фуражки, представился:

– Капитан Бегельдинов. Надеюсь, вас не нужно предупреждать, товарищ Шатров, о необходимости быть бдительным? У нас сегодня есть основания беспокоиться за ваш поезд.

– Что эти военные панику поднимают, - недовольно заметил Рябов, когда капитан отошел от их паровоза. - Настроение только портят.

– Они важное задание выполняют, Федор, - строго заметил ему Шатров, - и ты оставь, пожалуйста, эти разговоры.

По техническим причинам поезд задержался на станции еще на полчаса. Вокруг по-прежнему было темно и безлюдно. Дул ветер, уныло завывая в щелях паровозной будки. Рябов начал уже терять терпение, ожидая, когда же наконец отправят их в путь. Тревога постепенно передавалась и ему, и он все чаще посматривал теперь в окно будки на растворившийся где-то во тьме ночи хвост состава и призрачные огоньки сигнальных фонарей, мерцавших в разных местах станции.

Но вот Бейсамбаев дал свисток - и поезд тронулся. Замелькали по сторонам привычные силуэты станционных строений, пестрые огоньки ночной сигнализации, тускло освещенный пригород; и поезд, набирая скорость, вышел наконец в открытое поле. Казалось, в непроглядной мгле ничего уже нельзя было разглядеть по сторонам, но Константин по выхваченным из темноты лучом прожектора кустикам, пикетным столбикам, уклоноуказателям, похожим на мрачные кресты, и по другим предупредительным знакам и знакомым предметам свободно читал местность и уверенно вел свой локомотив.

С поездом Шатрова на тормозных площадках вагонов, переодетые стрелками военизированной охраны, ехали в эту ночь Ершов и Малиновкин: майор - вместе с главным кондуктором в голове поезда, лейтенант - с хвостовым кондуктором на последнем вагоне. Еще три стрелка размещались на остальных тормозных площадках.

Лейтенант Малиновкин был в приподнятом настроении - наконец-то он участвует в настоящем деле!

“Чертовски нужная наша профессия контрразведчиков, - с гордостью думал он, всматриваясь в темноту. - Вот где-то в ночи неслышно ползут сейчас гады - шпионы и диверсанты. Они могут отравить колодцы, выкрасть важные военные документы, убить большого государственного деятеля, взорвать поезд со взрывчатыми веществами… Кто-то должен упорно идти, ползти по их следам, чтобы помешать им в этом. Долгие, томительные дни терпеливо нужно выжидать и выслеживать, рассчитывая каждый свой шаг, угадывая каждый шаг противника и не имея права ошибиться. А когда настигнешь наконец врага, когда схватишь его за горло и прижмешь к стене, - тебе скажут за это спасибо от имени твоего народа. Дадут, пожалуй, и орден за это, но ты никому не сможешь рассказать - за что тебе дали его, хотя, наверно, очень будет хотеться рассказать, потому что ты совершил настоящий подвиг, которым могли бы го