Первый шаг на пути к кладбищу

 

Как бы там ни было, к месту назначения они прибыли к только к позднему вечеру. «Местом» оказался обширный комплекс строений, огороженный высоченным – выше четырех метров – каменным забором с пиками металлических наверший по периметру. С дороги новообращенные рабы могли видеть беспрерывный каскад кровельных крыш и каменных фасадов, прореженных одинокими ветвистыми стволами вековых деревьев, зеленая листва которых нависала над приземистыми и мощными корпусами белых кирпичных зданий. Над кронами деревьев и крышами домов возвышалась высокая пика донжона – сторожевой башни с раструбами тревожных сирен.

Сквозь полусонный дурман головокружения, возникшего от непрерывной ходьбы под палящим солнцем, Гордиан как мог прикинул пройденное расстояние. Клоны брели по дороге уже не менее двенадцати часов, с двумя небольшими привалами у колодцев. Учитывая скорость продвижения отряда, от храма с оборудованием клонирования и аппаратурой связи, так необходимой ему для избавления, их отделяло уже как минимум двадцать–двадцать пять километров.

Рабов подвели к широкой арке с роскошными красными воротами, укрепленными полосами окрашенного в красный же цвет металла. Створки были раскрыты настежь, и у них стояли, мрачно ухмыляясь вновь прибывшим, вооруженные люди, экипированные примерно так же, как и конвоиры. В таких же ошейниках и с такими же погаными лицами.

Однако к этому времени все рабы, прошедшие столь долгий путь, скованные общей цепью и жестоко подгоняемые стражниками, были измождены до той степени, в которой вряд ли могли изучать выражение лиц новых тюремщиков.

– Свежее мясо, Крисс, пропускай! – С этими словами старший офицер конвоя Гаврин, свесившись с лошади‑антилопы, сунул одному из стражников возле ворот свернутую в трубочку смятую бумагу. – Это накладная.

– Что‑то слишком они дерьмово выглядят для «свеженины», – ответил Крисс, бегло просматривая для порядка врученную накладную. – Надо чаще делать привалы, старшина, а то кто‑нибудь из уродов сдохнет, а нам отвечать.

Один из стоящих возле ворот охранников гортанно заржал и ткнул прикладом своего оружия ближайшего раба. Тот завалился на землю, но, подрагивая от ужаса и унижения, тут же попытался встать, что у него не очень получилось, учитывая, что ноги были сбиты в кровь, а руки скованы.

– Встать. Встать! – рявкнул несчастному конвоир, названный товарищами Криссом, а после того как раб с трудом поднялся, этот стражник повернул свое темное от загара лицо к ударившему раба охраннику и схватил его за мундир. – А ты не тронь уродов, дурень! Видишь – еле держаться.

С этими словами Крисс махнул рукой, и вереница забитой в оковы «свеженины» в сопровождении своего конвоя и нескольких человек, выделенных от охраны ворот, проследовала внутрь. За вратами оказался обширный двор с растекающимися узкими коридорами и проулками между зданиями комплекса.

Спустя еще несколько изнурительных минут они оказались у длинного каменного барака с земляным полом. Внутри барак оказался разделен на небольшие камеры с глухими дверьми и зарешеченными окошками.

Охранники спешно разомкнули живую цепь из скованных человеческих тел и отстегнули металлический шнур, соединявший ошейники от пазов на каждом хомуте. Затем тычками распихали рабов по камерам, вталкивая в каждую по четыре человека.

От общей цепи ошейник Гора отстегнул тот самый охранник по имени Крисс, что встречал их у ворот. Как выяснилось впоследствии, так же как и Гаврин, он был старшиной местной охраны, начальником полусотни охранявших сервов бойцов. Украдкой Гордиан осторожно посмотрел на вооруженного до зубов «вертухая».

Не слишком мощный, но рослый мужчина был крепок и суров. Однако лицо было «чистым», лишенным той печати испорченности и высокомерия, что даже на первый взгляд характеризует конченых садистов и живодеров. Нормальное лицо. Спокойный, уверенный взгляд. Остальные охранники как раз разбрелись вдоль цепи, и именно в этот момент потенциальная жестокость Крисса не подстегивалась вниманием товарищей по службе. Надеясь на относительное мягкосердечие человека, заступившегося в воротах за упавшего раба, Гордиан решился. И спросил едва слышным полушепотом, стараясь придать голосу максимум трепета и испуга.

– О, мастер Крисс, мой господин, где мы? – тихо произнес он. – Что это за ужасное место?

Гор вполне ожидал вместо ответа страшного удара кулаком в лицо или коленом в живот со стороны стражника, однако надеялся, что рабский ошейник, надетый на шею Крисса, все же внушает надежду на тень понимания. И действительно, тот сдержался, ограничившись лишь холодной и жесткой усмешкой.

– Это Дуэльная школа, серв, – нисколько не смущаясь, Крисс вполне дружески хлопнул его по спине. – Наш общий путь к кладбищу.

Дверь захлопнулась, и измученные тела повалились наземь.

 

Глава 9

Братья по неволе

 

Поскольку рабов растаскивали по камерам в той же последовательности, в которой они были скованы в общей цепи, Гор попал в тесную комнатушку с теми же людьми, с которыми шел рядом в колонне.

Первым из них оказался условно названный Гором «Тридцать девятым» светловолосый рыдающий здоровяк. Очень крупный мужчина около тридцати лет, здоровяк был подавлен приключившимся и не слишком склонен к общению. Когда Гор оторвал его ото сна, Рашим (а именно так звали несчастного) в ответ на распросы только причитал и всхлипывал. Тем не менее сквозь проклятия и слезы Гордиан узнал, что Рашиму в прошлой жизни было по меньшей мере пятьдесят и он был низкорослым лысеющим толстяком, страдающим подагрой. Вновь приобретенная молодость и физическая стать почему‑то отнюдь не радовали его. В покинутом им мире осталась большая любимая семья: две жены и четырнадцать детей, а также любимая сестра и пятеро племянников (женщины, по всей видимости, в том мире были очень плодовиты).

Рашим был зажиточным купчиком средней руки в какой‑то примитивной вселенной, в стране с уровнем развития, примерно соответствующим по шкале техники самому началу «железного века». Он не был знаком ни с огнестрельным оружием, ни с электричеством, ни с паровым двигателем, ни тем более с таким невероятным достижением человечества, как канализация и туалетная бумага. Но недостатком образования не страдал. Рашим отлично умел писать, читать и особенно – считать. В прошлом он занимался скупкой сельскохозяйственных продуктов у мелких частников‑крестьян и реализацией оной в родном городе. Знал наизусть множество молитв, половину из которых успел за время разговора начать читать Гору, который его бессовестно прерывал, желая все‑таки сэкономить время для сна.

В том своем прошлом Рашим был свободным. В его мире существовали рабы, набираемые почему‑то не из военнопленных иноземцев, а из соплеменников. Но рабы имелись в крайне незначительном относительно свободных людей количестве и являли собой необычайно презираемую касту. Впрочем, презираемой кастой в его мире считались также и иностранцы. Поэтому, обнаружив себя в теле иной расовой принадлежности, а именно – белым (раньше он был краснокожим), да еще и в шкуре раба, Рашим чуть не сошел с ума. Гор подумал, что, возможно, именно потерей социального статуса, а не только слабостью духа объясняется столь подавленное состояние сокамерника.

Рашим очень любил свой дом, свою семью и умер на своем ложе от старости, ожидая, что попадет на некие чудесные поля, в которых боги и богини, которых он, кстати, трепетно почитал всю жизнь, станут поить его цветочным нектаром. И никак не полагал, что окажется с белыми(!) рабами в вонючем бараке.

Да уж, решил Гор, страдалец.

Другим товарищем по несчастью оказался молодой парень двадцати–двадцати пяти лет на вид со странно знакомым Гору по исторических хроникам именем Самсон, шедший в колонне тридцать шестым. Самсон не стонал, как Рашим, но также не стремился к разговору, а просто лежал со спокойным и отрешенным видом. Он назвал имя, сказал, что в прошлом ему было около сорока, он был рыбаком и умер в холодную зиму от голода, после того как продал лодку и снасти для уплаты оброка. Затем послал Гора подальше, справедливо заметив, что нужно поспать.

Гордиан понял бесперспективность дальнейших попыток и переключился на «тридцать седьмого». Того звали Никий, и он оказался единственным из сокамерников кто был молод не только биологическими годами, но и памятью духа. Никию было на вид двадцать лет, и именно столько стукнуло ему в момент смерти в прошлом воплощении. По шкале технического развития Никий был гостем из «бронзового века» и не знал не только канализации, но и письма со счетом. Он поклялся, что был отличным охотником, хорошо метал аркан, а также метко стрелял из лука стрелами с бронзовыми наконечниками.

Тут Гордиан принялся распрашивать подробнее и выяснил, что Никий имеет в виду не серьезный боевой лук, а маленький охотничий, с убойной дальностью полета стрелы не более пятидесяти метров. Не то чтобы Гор был сильно разочарован, но выходило, что он, пожалуй, один из всей четверки имел в прошлой жизни хоть какое‑то отношение к военной службе и имел навыки обращения с нормальным оружием.

Действительно, то был тяжелый случай. Несмотря на исключительно мирную профессию юного скотовода, Никий презирал земледельцев, «возящихся с навозом», и заявлял, что единственные, кто достоин уважения, – это кочевники, «погоняющие стада», среди которых он родился и вырос. А также заявил, что был отличным наездником и обучен конной охоте с пикой, что для человека не старше двадцати звучало несколько неубедительно. Впрочем, успокоил сам себя Гор, дикий быт делает людей старше. Возможно, парень не врет. Никий также был единственным из четверки клонов, кто умер насильственной смертью – ему проломили череп во время стычки такие же ребята‑скотоводы из конкурирующего клана.

Нужно признаться, что после расспросов Гор остался немало удивлен.

Во‑первых, до появления в теле клонов в адаптационной камере храма, все три его спутника были мертвы в своих мирах.

Во‑вторых, вне зависимости от условий, все трое оказались из достаточно неразвитых миров. Более примитивных, чем тот, в котором они оказались сейчас, и неизмеримо более примитивных по сравнению с ультрасовременными кластерами Корпорации Нулевого Синтеза. Сомнений у Гора не было – все страны и народы, описанные его сокамерниками, не существуют в реальности и представляют собой всего лишь «программные» версии реальности – виртуальные химеры, созданные компьютером для скачивания человеческих матриц с псевдолюдей.

Три таких псевдочеловека лежали сейчас вместе с ним на холодном полу с ошейниками на плечах. Однако что делает среди них он, демиург Корпорации Гордиан Оливиан Рэкс? Леденящая душу мысль прокралась в голову – быть может, вся его прошлая жизнь также фикция, придуманная неизвестным программистом? А настоящая реальность здесь, в этом бараке? Но он откинул идею как неподтвержденную – в храме было оборудование, знакомое ему по работе в «Нулевом Синтезе», да и слишком сильно его биография отличалась от жизненного пути невольных товарищей.

Выслушав все истории, Гордиан рассказал и о себе, назвавшись бывшим солдатом, умершим от старости в шестьдесят, сократив, таким образом, свой возраст на три столетия, и немного описал свой мир, взяв за основу для фантазий город Старбад на любимой Залене. Рашид и Никий прониклись уважением к его возрасту и профессии, Самсону же было, похоже, все равно. Вскоре беседа умерла, поскольку новоиспеченные рабы все же слишком устали.

Откинувшись спиной на грязный, основательно испачканный в земле матрас (один из четырех имевшихся в камере), Гордиан Рэкс подложил под голову руку и заснул под неспокойное посапывание своих новых товарищей.

 

Глава 10

До смерти Бога остается час

 

Мистер Эс. Си. Рукс стоял в обширном зале реинкарнации, по правую руку от готовящегося к неприятной процедуре Гордиана. Эс. Си. Рукс был, пожалуй, единственным из всех демиургов Нуля, с кем за два столетия редкого, но регулярного общения в закрытых элитных клубах и спортивных секциях, Гордиан Рэкс смог достаточно сблизиться и, назвать своим другом. По крайней мере, сблизиться настолько, чтобы попросить последнего стать личным секундантом в Хеб‑седе.

Причиной этой близости являлась, безусловно, относительная молодость как самого Гордиана, так и мистера Рукса. Сандр Симониан Рукс конечно же был постарше, но также едва перевалил за шесть сотен лет от первого рождения в клонической колбе Кадрового департамента.

Рукс пережил уже два Хеб‑седа, причем один из них был досрочный – несколько столетий назад демиург сломал себе шею, катаясь на горных лыжах в труднодоступных ледяных ущельях на одной из собственных планет.

Шею он сломал вместе с головой, руками, ногами и позвоночником. Да так, что останки старого изуродованного тела не нашли до сих пор. Сейчас высокий, белобрысый, голубоглазый, улыбающийся и просто пышущий здоровьем Сандр Симониан подбадривал Гора жизнеутверждающими напутствиями.

– Не дрейфь, Гордиан, – приговаривал он. – Сменить тело что? Плюнуть и растереть! Вон, твой Пит Тициан уже небось с тыщу штук сменил. И гляди – как новенький.

Верховный Архонт Ареопага Нуля, хапи Пит Тициан Аякс стоял слева и при этом молчал. Лишь иногда, очень редко и тихим голосом, он также подбадривал Гора.

– Хеб‑сед действительно не сложная процедура, мой друг. Технология переноса отработана тысячелетия назад и практически не дает сбоев. Не волнуйтесь. Все пройдет как надо.

Гордиан и сам это понимал.

«Техника Хеб‑седа сбоев не дает» – так говорит статистика и общественное мнение. Главное, что необходимо тут сделать – это тщательно перебрать воспоминания и выбрать здоровое, крепкое и полностью удовлетворяющее тебя тело.

Важность воспоминаний для всякого очевидна – есть мысли и картинки, которые хотелось бы позабыть, чтобы избавиться от фобий, вредных привязанностей и навязчивых идей. А есть, напротив, память о днях, которые следует освежить и держать в голове яркими всегда, чтобы повысить самооценку, поддержать эмоциональную связь с друзьями и любовницами, стимулировать нужные черты характера и так далее.

Что же касается тела, то тут проще. Нестареющая оболочка, в который ты будешь существовать следующие триста шестьдесят лет, – это важнейшая покупка на этот период. Ни роскошнейший автомобиль, ни космическая яхта, ни даже самая красивейшая из наложниц или совершеннейшая из гончих собак ни сравнится по важности с глазами, которыми вы начнете смотреть на мир, с руками, которыми вы станете его трогать, с ногами, которыми по нему пойдете, и, извините, с органом, которым вы будете его… скажем, любить.

Говоря одним словом, тело – это важно.

Триста шестьдесят лет назад в Кадровом департаменте Корпорации Гора одарили вполне сносным экземпляром, в котором он дослужился до диадоха и заработал свое поистине фантастическое состояние. Среднерослый шатен, с несколько мелкими чертами лица, немного неуклюжий, но вполне развитый физически.

В среде товарищей он не выделялся ни уродливостью, ни особенной красотой, и женщинам нравился в достаточной степени. А именно в той, в которой по тебе не сходят с ума, но и не отказывают во внимании. Не удивительно поэтому, что внешность и физические данные никогда особо не волновали Гордиана в бытность службы. А уж когда он стал демиургом и пресыщенным обладателем двух миллионов рабов, включая свыше двадцати тысяч фантастически блистательных наложниц, эта проблема перестала его волновать вообще.

И все же нынче к выбору тела Гордиан Рэкс подошел ответственно. Шутка ли, триста шестьдесят лет провести абы как! Нет уж, тут нужно быть разборчивей.

Безусловно, при наличии желания (а уж тем более в случае внезапной гибели или насильственной смерти) Хеб‑сед можно было провести и раньше, однако даже для его возможностей демиурга это стоило очень недешево, причем не столько из‑за расценок на саму процедуру и цен на клонированные тела, сколько из‑за ограничительного налогообложения, которым Корпорация Нулевого Синтеза сужала возможности для реинкарнаций в подконтрольных мирах. Триста шестьдесят лет – и баста. Хочешь чаще – плати в тысячу раз дороже!

И вот, пройдя по рядам собственной лицензированной (то есть работающей под контролем Правительства Корпорации) клонической мастерской, Гор выбрал лучшее тело из специально созданных для него на этот случай. Ну, во всяком случае, так ему казалось.

Он потрогал свои будущие телеса через прозрачный биопакет. Перед ним висел могучий мужчина, значительно выше среднего роста (почти два с лишним метра), брюнет, с перекатывающейся под кожей рельефной мускулатурой, с мощными пластинами мышц на груди и развернутыми плечами. Орлиный нос и подбородок с ямочкой. Красота! А половой член? Чудовище! Вот только не слишком ли вычурно? Гордиан нахмурился и вздохнул. Вот всегда так с выбором, – подумал он. – Недоберешь – мучаешься, переберешь – мучаешься…

А, к черту!

Гор многозначительно кивнул, показывая следовавшему за ним по пятам технику, что выбор сделан. И, собственно, на этом его участие в управлении Хеб‑седом и исчерпывалось. Дальнейшая процедура являлась делом автоматики.

«Техника Хеб‑седов сбоев не дает» – вновь всплыло в голове.

И все же, все же…

Их вчерашняя беседа с Аяксом закончилась на весьма дружеской, но все же оставляющей повод для размышлений ноте.

Архонт так и не смог добиться от Гордиана фактического согласия на заказ. Гор сначала долго торговался, повышая сумму за свои услуги (сам не зная почему, ведь работа была ему интересна и так), но затем объявил, что согласен с этическими аргументами Аякса и деньги за работу его вообще не интересуют. Но интересует другое – возможность полностью разобраться в вопросе и, конечно, гарантии собственной безопасности по завершении поиска.

– Ну‑ну, – заметил по этому поводу мистер Аякс, – гарантий, сударь, тут быть не может. Вашу безопасность обеспечивают не мои обещания, а ваши телохранители и два космических линкора, как их? Да‑да, «Шандор» и «Табу», охраняющие границы вашей личной вселенной. Усильте охрану, прикупите еще боевых кораблей. Что тут сказать?

– Как что? – удивился Гордиан. – Как бы не была сильна моя охрана и частный космический флот, против атаки полносоставной галактической эскадры «Нуль‑Синтеза» она не выстоит и часа.

– На этот случай, вы, сударь, защищены законом. Сколько бы наглости ни набрался мистер Октавиан, атаковать частный кластер демиурга силами Космического флота НС он сможет только имея на руках о‑очень веские доводы. Так же как, впрочем, и я. Приступая к поискам с официально переданным вам личным кодом Архонта, вы ведь не нарушаете закон? А значит, и флот Корпорации против вас не направят. Наши адмиралы ведь не полные идиоты, и напрямую они подчиняются только Учредителю, которого, как вы знаете, нынче нет.

– Значит, ни вас, ни Октавиана мне опасаться не надо?

– О, тут я не стал бы ручаться. То, что нам не подчиняется флот Нуля, отнюдь не означает, что нет других возможностей. Большинство погибших членов Ареопага было уничтожено именно так – не в результате космической бомбардировки их планет, а путем мелких силовых акций. Кого‑то выкрали и убили в месте, защищенном от пространственного переноса матрицы сознания в аппаратуру воскрешения. У кого‑то стерли память пси‑воздействием, кто‑то просто исчез – и его местонахождение нам до сих пор неизвестно.

– Хм, разнообразно!

– А как иначе? – развел руками Аякс. – У каждого из демиургов индивидуальная система защиты, и соответственно к каждому нужно подбираться индивидуально. Меня, слава Богу, эта участь миновала.

– И меня.

– Ну, не зарекайтесь, сударь. Я с вами уже сутки, и Октавиан вас не беспокоит. Как я понимаю, вы все же ему отказали?

– Я умолчу.

– О боже, Гордиан, да что тут умалчивать! Это ясно как божий день. Если вы отказали Верховному Стратигу Нуля, это может быть действительно опасно. Он может ударить в любую минуту и с любого направления.

– А через программу Хеб‑седа?

Аякс задумался.

– Не думаю, – спустя секунду высказался он. – Хеб‑сед всегда был слишком важен для нашей цивилизации, а потому за миллионы лет его программы доведены до совершенства. К тому же я решил немного подстраховать вас, и мой программист дополнительно к вашим специалистам должен пресечь возможные посягательства.

– Вы влезли в мою систему?

– Да что вы, сударь, упаси бог! Тот бог, который Иешуа, а не Аннубис, разумеется. Мой человек контролирует общедоступные внешние сети, а также внепространственную передачу сигнала на ваши машины. И только. Вообще, по крайней мере теоретически, осуществить насильственный взлом компьютерной системы частного домена может только лицо, имеющее доступ к файлам Архива Экклесии, в котором хранятся копии кодов от всех частных доменов демиургов. А Октавиан, смею заметить, всего лишь глава правительства и никакого отношения к архивам Собрания акционеров не имеет. Так что программное нападение – вряд ли реально. И все же при каждом шаге будьте осторожнее, сударь, ваше существование, ваш не контролируемый им талант – опасность для узурпатора!

Он сделал паузу.

– Что же касается вашего ответа на мое предложение, то… хм не будем торопиться. Пусть этот ответ прозвучит после вашего Хеб‑седирования. Впрочем, если коротко, то позволю себе озвучить еще один момент.

Впервые за время их общения Архонт нахмурился.

– В своем неверии, – произнес он, – Тэдди Октавиан полагает, что создатель Корпорации мертв. Это глупая, безумная ересь! Бог Смерти не может умереть. Наша цель поэтому – не присвоить программы‑коды, а отыскать Учредителя и восстановить вселенский порядок. Поэтому, если вас на самом деле не интересует предложенный мной гонорар (губы Аякса искривились в подобие улыбки), я предлагаю вам не работу на меня, а свободный поиск, Гордиан, свободный поиск! Попробуйте отыскать своего создателя сами. Не для меня, мистер Рэкс. Для себя!

Гор на мгновение замер. Он посмотрел на прекрасное, вечно юное лицо бессмертного. На его струящиеся по плечам волосы. На бездонные, как море, глаза. Глаза светились честностью.

– Годится, – сказал он и протянул руку для рукопожатия.

Спустя двадцать минут обнаженный демиург Гор лежал в клонической колбе.

– Готовы, сударь?

– Конечно.

Техник кивнул и нажал тумблер.

Что‑то загудело. Глаза закрылись, и душа Творца Тринадцатимирья… отправилась в Ад!

 

Глава 11

Первый день после смерти

 

Гордиан Рэкс зябко повел плечами и открыл глаза.

Взгляд уперся в каменную стену серого с оттенками плесени цвета. Утро нового дня, его первого дня в неизвестности, принесло пробуждение после беспокойного сна, проведенного в узкой холодной камере. Оно пришло вместе с окриками охранников, поднимающих новичков тычками приклада и пинками ног. Рабы медленно вставали, глядя друг на друга красными, слезящимися глазами, неловко разминая сведенные за ночь неудобными позами конечности и спину.

Продравшую глаза полусотню отправили сначала на мойку, где каждому выдали по ничтожному (с большой палец ноги) куску грубого, дурно пахнущего мыла и окатили ледяным душем в отдельно стоящем «санитарном», как назвал его для себя Гор, бараке.

Затем, не дав одеться, то есть в совершенно обнаженном виде, их подвергли тщательному медицинскому осмотру, где каждого из новоприбывших внимательно изучил врач. Особое внимание, впрочем, последний уделял не столько физическому состоянию здоровья прибывших, сколько их внешним параметрам – рост, вес, объем бицепсов и бедер, цвет волос, глаз, кожи.

Все данные старательно фиксировались в толстом, прошитом журнале. Как показалось Гордиану, осмотр проходил на достаточно профессиональном уровне с применением простого, но не совсем уж примитивного оборудования (в частности, применялся фонендоскоп). В одно мгновение Гор подумал даже, что после осмотра их станут фотографировать в фас и профиль, как в закрытых учреждениях Корпорации, однако этого не произошло.

Одновременно с физическими данными, тот же врач записывал имена новоприбывших. Когда подошла их очередь, Рашим даже попытался назвать несколько своих последовательных имен, включая наследственное имя рода и первое имя своего отца, как полагалось по обычаю его страны, однако врач прервал его, сказав, что одного имени будет вполне достаточно.

Никий заявил что он Никий, Самсон – что Самсон. Гор также не стал мудрствовать и назвал только имя – Гордиан, полностью проигнорировав фамилию. В любом случае он не собирался задерживаться в рабах (или по здешнему – сервов) надолго. После внесения новоиспеченного раба в список сидевший рядом с врачом помощник прикреплял к ошейнику очередного назвавшегося табличку с грубо начертанным именем.

Затем всем пятидесяти невольникам позволили надеть свои туники и шорты, в которых они проделали путь до школы. Выданная одежда каким‑то образом оказалась постиранной и отпаренной за то время, которое заняли осмотр и мойка, так что Гор сотоварищи оказался в чистом. Это наводило на мысль о возможном наличии в комплексе современного автоматического оборудования – по крайней мере бытовой техники для стирки и сушки, что в свою очередь свидетельствовало о наличии электричества. Впрочем, в бараке, в котором они провели ночь, света не было.

Впоследствии Гор узнал, что оборудование, работающее от электрического питания, в школе действительно имелось, причем не только для стирки одежды и для других многообразных бытовых нужд, и для его обслуживания был выделен целый штат специальных сервов числом более сотни человек.

Однако среди этих сервов не было никого, кто бы разбирался в устройстве техники. Более того, механизм работы стиральных аппаратов, фрезеровочных и токарных станков и даже осветительных приборов с галогеновыми светильниками содержался в ужасном секрете. Для обслуживания всей этой «секретной» машинерии вызывался специальный жрец из храма, являвшийся не только в случае поломки, но и раз в неделю объезжавший все местные поместья для профилактического осмотра всего электрического оборудования.

После осмотра знакомство с новым местом обитания продолжилось. Как сказал ему вчера охранник Крисс, место это действительно именовалось Дуэльной школой. Последняя, однако, не являлась отдельным и независимым учреждением, а находилась в составе огромного шато, которое, пожалуй, с некоторой натяжкой можно было назвать даже маленьким городом. Шато именовалось Лавзеей, по названию древней, ныне полностью поглощенной зданиями поместья исчезнувшей деревеньки, а Дуэльная школа соответственно – «Лавзейской Дуэльной школой».

В радиусе двух‑трех километров от комплекса зданий Дуэльной школы располагались коттеджи управляющих, великолепная вилла и парк хозяина поместья, госпиталь для взрослых сервов, детский садик и лечебница для маленьких невольников (несмотря на клонические технологии, здесь и такие были), продовольственные магазины и магазины промышленных товаров, таинственное и загадочное учреждение с названием «Лавзейская школа наложниц», склады, столовые и конечно же бесчисленные сельскохозяйственные постройки, в которых проживали сервы для обработки земли, содержался скот, хранилось собранное зерно и прочие продовольственные запасы.

Все это «немыслимое» по местным меркам богатство (интересно, что бы тут сказали, узнав что Гор является владельцем не просто шато, а собственной карманной вселенной, используемой в качестве дворца и парка) принадлежало одному человеку и обладателю замысловатого и древнего аристократического титула по имени Рэй Хаатдаф Карим Cаварон Брегорт.

Имя звучало именно так, и Гор повторил его про себя медленно, катая на языке и впечатывая прессом в память.

Имя было сложным и трудно запоминаемым для непривычного человека, однако все пятьдесят рабов, пригнанных в школу в то памятное Гору утро запомнили его сразу и на всю оставшуюся жизнь. Поскольку сразу после медосмотра измученных вчерашним переходом и отсутствием кормежки «школьников», не отошедших еще от шока, принесенного первым днем пребывания в новом мире, выгнали на плац пред светлы очи мастера старшины Гаврина, который временно отвечал за «их» полусотню. Рабов били до тех пор пока имя хозяина и несложные правила пребывания в школе не стали отскакивать у них от зубов.

Правила для только что поступивших сервов (Гаврин назвал из «кадетами») были просты, как пинок хозяйского сапога:

– подчиняться беспрекословно, выполнять приказы максимально быстро;

– не просить, не спрашивать, не говорить ни с кем пока не спросят, к старшим рабам обращаться только через своего непосредственного начальника, сиречь мастера старшину;

– не покидать пределы школы без специального разрешения.

Наказание за нарушение последнего правила были наглядно продемонстрировано тут же. По команде харкающего слюной мастера старшины, один из «кадетов» бегом бросился к раскрытым настежь воротам школы. Он выбежал наружу, пробежал около тридцати шагов и свалился в пыль, содрогаясь в диких конвульсиях от мощного электрического разряда: действие электронного хомута было простым, наглядным и эффективным.

Двое охранников подхватили находящегося в бессознательном состоянии несчастного за ноги и, шмякая головой о камни, оттащили в медблок.

После демонстрации возможностей ошейника, которые «старшие» рабы‑охранники называли «койн», новоприбывших стали разводить по разным отрядам. Как понял Гордиан, для того чтобы компенсировать потери в личном составе, принесенные последней «дуэлью». Забирали их по одному и парами, руководствуясь списком, который зачитывал Гаврин.

Никия и Рашима забрали в один отряд, Самсона – в другой. Спустя полчаса после начала развода процедура закончилась и в центре площадки, на которой недавно стояло пятьдесят рабов, остался один только Гордиан, к своему вящему удивлению. Он оказался единственным, кого не забрали в «кадеты» Дуэльной школы.

Причина выяснялась быстро. Гаврин лично подошел к нему, бодро пнул и заявил стоящему рядом товарищу, что «недоносок слишком мелкий» для дуэльных боев и он его «бракует». Выслушав каркающие крики старшины, Гор с ужасом вспомнил, что по результатам медосмотра, он действительно оказался самым тщедушным и нискорослым из всех пятидесяти человек. Возможно, ему просто не повезло и во время изготовления нового тела произошел небольшой сбой программы, из‑за чего клон получился слишком субтильный. А возможно, в этом заключался некий смысл, и Гор отличался от остальных «выращенных» рабов не только памятью, но и чем‑то еще. Как бы то ни было, услышав решение мастера старшины, Гор внутренне напрягся. Кто его знает, может быть, «бракованных» клонов тут немедленно ведут в крематорий? Но его всего лишь определили в Службу мажордома на виллу хозяина поместья в качестве подсобного рабочего, поскольку ни по возрасту, ни по квалификации Гор, по мнению Гаврина, более ни к чему не годился.

– Повезло! – весело сказал ему один из охранников, тычками подгоняя молодого серва к выходу из помещений школы в ближайший кухонный блок. – Будешь драить пол и дерьмо из уборных выносить, пока твои кореша на ристалище кишки из друг друга выпускают!

«Действительно, повезло», – подумал и сам Гор, сидя на кухне сорок минут спустя и уплетая за обе щеки незамысловатую бурду из зерновых злаков с куском грубого черного хлеба. На вкус бурда была той еще гадостью, однако он не ел почти сутки и сам себе признавался, что никогда в своей прошлой сытой жизни не ел с таким потрясающим аппетитом. Это лишь подтверждало старую истину: жизнь не так уж плоха, если набит живот.

В общем, Гор был жив, сыт, молод, здоров, а значит, кто бы ни запихал его в эту дыру, бывший демиург с ним еще повоюет.

«Не так ли, сударь? – думал бодро реинкарнированный полубог. – Именно так!»

 

Глава 12

Мастер старшина Гаврин

 

Однако спустя всего три дня Гор был голоден и близок к смерти. Он висел на грубом квадратном щите, сколоченном из необструганных досок, привязанный за руки и за ноги к петлям в верхней и нижней части своего изысканного «ложа». Веревки закручивались на четыре небольших ворота, и поэтому тело было растянуто. Не до разрыва сухожилий пока, но достаточно сильно, так что спустя всего час после «растяжки» Гордиан уже почти не чувствовал ни кистей, ни стоп.

Висел он в таком положении между тем уже почти шесть часов и начинал бояться, что после экзекуции вообще не сможет двигать онемевшими пальцами и станет попросту инвалидом. Щит был поставлен почти вертикально, с наклоном к полу под углом всего семьдесят–восемьдесят градусов. Гор висел на нем лицом к доскам и с открытой спиной. Спина плыла и горела. Гаврин, старая собака, бил его уже не за провинность, а для развлечения. Хорошо, что бил не кнутом (а то давно убил бы), а вымоченными в воде розгами, поочередно сменяя свои орудия, откидывая использованные и доставая новые из стоящей рядом кадушки.

На спине и бедрах Гора, висевшего, кстати, перед этим изувером в обнаженном виде, уже практически не было живого места – только одно сплошное рваное мясо, однако ублюдок продолжал измываться, со свистом вгоняя ветку в кровавое месиво, бывшее когда‑то спиной человека.

Сначала Гордиан пытался специально громко кричать, чтобы таким образом ублажить живодерские аппетиты мастера старшины и сократить время экзекуции. Однако вскоре понял, что Гаврин увлекается такими играми, подчиняясь только какому‑то внутреннему зову и безотносительно к поведению жертвы. После этого Гор замолчал, не издавая ни звука даже при самой изощренной оттяжке розгой, во владении которой подонок, по всей видимости, являлся непревзойденным специалистом. Собственно, вскоре уже не осталось и сил, чтобы орать.

Но за что? Хороший вопрос.

Вчера вечером Гор, который, несмотря на свой новый статус подсобного раба, старался по возможности собирать информацию об окружающем, рискнул всего лишь выйти за пределы кухонного сектора, в котором обретался, вынося помои и чистя чугунную посуду, чтобы произвести беглый осмотр примыкающих к нему помещений и, возможно, расспросить кого‑то из встреченных рабов о режиме работы других подразделений этого обширного хозяйства, а не только кухни, о которой он уже почти все знал на зубок. За день до этого Гору уже удалось подобным способом разведать путь к выходу из поместья и даже дойти до стен Дуэльной школы, где содержались «кадеты» из «его» полусотни, а также узнать местонахождение апартаментов самого главного раба в поместье – вилика Сабина, который заправлял тут всеми делами и которому подчинялась охрана комплекса.

Тогда Гордиан спокойно прошел весь путь и спокойно вернулся обратно. Никто из служебных сервов и даже никто из рядовых охранников не останавливал его – по поместью постоянно шатались с различными поручениями, да и по личным делам сотни рабов. Помешала случайность – он встретил Гаврина, почему‑то запомнившего Гора в лицо. Возможно, в других обстоятельствах Гаврин также ничего не сказал бы «мелкому недоноску», однако старшина оказался не в настроении и, больно ухватив тщедушного пацана за кожу и тонкие мышцы между правым плечом и шеей, потащил его к себе в «экзекуторскую часть».

Несмотря на «детские» мышцы, Гор мог легко вырваться из лап Гаврина, сломав ему что‑нибудь резким ударом или вырвав сустав руки, однако понимал, что сопротивляться в данном случае только хуже и решил перенести наказание, изображая напуганного юнца.

Но не получилось. Гаврин был в очень плохом настроении, и поднять это настроение ему могла только долгая, продолжительная пытка. В итоге настроение Гаврина в течение последовавших за сим шести часов последовательно улучшалось, а вот сост<