Ангел Господень глаголет: битва и похороны

 

Мой мальчик увидал впервые, как люди убивают людей.

Он оказался внутри битвы; и я, Ангел его бессменный, над ним летящий, должен был созерцать его созерцанье великой смерти.

 

Кровь лилась; стрелы свистели и впивались в людскую плоть; головы падали, срубленные жестокими тяжелыми мечами. Из месива отрубленных рук и ног вставала богиня войны; я один видел ее.

Видел весь мир сквозь красный призрак ее, на просвет.

 

Битва случилась между городами Фарах, Кандагар и Кабур, они же назывались здесь старинными, дымными, железными именами, и не в силах мой ангельский язык повторить их.

Мирный караван шел себе и шел, тянулся желтой ниткой через пустыни и горы, и уже слишком загорело, запеклось на лютом, белом, бешеном солнце лицо мальчика, господина моего; и уже в черные головешки превратились лица Длинных Косм и Старого Инжира; и тер сине‑смуглые, орехово‑иссиня‑кирпичные щеки и скулы Черная Борода, и слишком бело, снежно высверкивало лезвие зубов из‑под сожженных, в трещинах, как пылающая земля, чуть вывернутых, как у нубийцев, полных его губ.

Лишь Розовый Тюрбан спокойно, как если б он был персидский огнепоклонник, взирал на белый круг Солнца; и я знал, что смотрит он не прямо в лик Солнца, а чуть мимо, вбок, чтобы навсегда не сжечь нежные зрачки.

На головы путешественники густо, плотно накручивали светлые тряпки, защищая темя и затылок от копьеносных лучей; и головы их походили на вздувшееся кислое тесто, на лезущую вон из кувшина опару.

Шел, тянулся караван, и отвисали лохмотья губ у верблюдов; верблюды жаждали, и путники, остановившись в горах в виду чахлого дерева и закатного светила, поили животных из бурдюков теплой, с запахом гнили, водой. Когда жара спадала и небо усеивало белое просо, купцы располагались на привал, кипятили воду, отрезали от огромной сырной головы маленькие скупые ломти, высыпали из мешка на колени друг другу синий и красный изюм. И так ужинали.

А потом спать ложились, если изрядно уставали; или же путь продолжали, под россыпями звезд, под тишиной и чернотой великой ночи.

Ничто не предвещало боли и смерти; и даже я, Ангел Господень, умиротворившись, перестал предчувствовать опасность и только радовался радости Господа моего и молился за него.

 

Как вдруг однажды, рано утром, в час, когда звезды начинают гаснуть в глубине чистых небес, а снежные вершины гор загораются алым и малиновым радостным светом, рядом с ухом Старого Инжира, сидящего и дремлющего на мерно, плавно покачивающемся верблюде, раздался мерзкий, быстрый свист.

Старый Инжир вздрогнул и качнулся в седле. Горбы верблюда тоже дрогнули, шерсть на них поднялась дыбом. Верблюд издал испуганный, предостерегающий крик; другие верблюды тут же закричали, на разные лады, отчаянно.

Ибо одинокий свист стрелы тут же сменился целой музыкой многих свистов – стрелы летели справа и слева от идущего каравана, на удивленье никого из путников не задевая.

Побледнел мальчик мой. Поднес руку ко рту. Он хотел сказать слово, я видел.

Некогда было говорить. Страшно было молчать.

Кричать было тоже страшно.

 

Горы, горящие розовым огнем, стояли над их головами, как огромный небесный костер. Исса тихо сказал: «Мужайтесь, друзья! Мы можем умереть».

Обернулся на голос Царя моего Длинные Космы, и зло улыбкой блеснул, и процедил сквозь зубы: «Кто стреляет в нас?! Ни одна стрела нас не задела! Кто так страшно играет с нами?! Может, это сын безумного раджи вышел на охоту, и не подстрелил зверя, и охотится на людей?!»

«Нет, – сказал ему Исса, и я видел, как крепко рука мальчика вцепилась в поводья верблюда: смуглая, побелела. – Неправ ты, Длинные Космы. Это не охота, не забава. Это война».

Побледнел Длинные Космы под пустынным загаром своим; вжал голову в плечи Старый Инжир; Черная Борода поднял руку в молящем, отчаянном жесте, – и только Розовый Тюрбан сидел меж горбов верблюда своего не шелохнувшись и молчал, молчал.

Стрелы прекратили свистеть. Чистое небо наливалось утренней кровью.

И сказал Исса: «Когда‑то давно здесь злые люди пролили много крови людей и зверей. И Бог захотел повторить страшный урок свой. Через сто сот лет, повелел Он, здесь будет опять литься кровь. И сами окрестные горы красными станут. Глядите!»

Я видел сверху их затылки. Они оглядывались в страхе. Небо молчало. Горы молчали. Все было залито, от зенита до подошв сандалий, от вершин гор до песка под ногами верблюдов, ярко‑красным, багрово‑диким светом.

 

И услышал я первым, а за мною и все они услыхали дробный топот копыт по каменистой дороге. И не успели путники оглянуться, и верблюды не успели отбежать в сторону, как оказался караван в огне жестокой, неподвластной разуму битвы.

Войско на приземистых, маленьких мохнатых лошадках врезалось в гущу войска иного, где воины сидели как влитые на холеных, дородных, шелково блестевших холками и крупами породистых лошадях.

Щиты ударяли о щиты. Звенели копья, летели, пронзая груди и спины.

Иглы стрел находили уязвимые места меж кольчугами и шлемами, в людское тело впивались.

Караван, как заговоренный, посреди битвы невредим стоял!

Исса руки раскинул, сидя меж мохнатых верблюжьих горбов.

Он шептал: я видел, его губы шевелились.

Знал: шепчет молитву.

Повторял вслед за ним: о, сохрани, Господи, неуязвимыми в сердцевине гибели людей твоих, спаси, Господи, от лютой безвременной смерти души твои, сбереги, Господи, для великих и славных дел во имя Твое живые, верные сердца Твои!

А может, это он – за мной – повторял.

И настал миг, и я не ожидал его.

 

Не ожидал я такого от мальчика моего; и не переставал он во всю свою жизнь, сужденную дальше ему под луной, изумлять меня!

Исса выхватил из‑за пояса короткий меч – без оружия нельзя было пускаться в дальнюю дорогу, у всех за поясами мечи, еще в Дамаске купили у лучших златокузнецов, – и выкрикнул громко, высоко, будто лошадь заржала: «Сражайтесь!»

И мечом взмахнул.

Выдернули мечи свои из‑за поясов своих купцы; воззрились на Иссу; крикнул Длинные Космы, задыхаясь, зубами зло блестя, и пот катился у него по лицу, и прядями волос по щекам хлестал его внезапно поднявшийся ветер:

«За кого?! За кого сражаться, глупый юнец?! Кто здесь прав?! На чьей стороне истина и победа?!»

Выше воздел Исса меч. Сверкнул в лучах красного солнца гладкий сирийский металл.

Застыл, как изваянный из камня.

Тогда увидали купцы чудо: буря войны обтекала Иссу, как солнечный остров. Воины пускали стрелы, и летели они, да все мимо каравана. Копья вздымались и вонзались, и орали в предсмертии люди, кровь брызгала фонтаном и рушилась алым водопадом из перерезанной грудной жилы, кони ржали, вставая на дыбы, и падали, изгибая в судороге шелковые шеи, – а Исса стоял недвижимый, воздев меч, как памятник вечной войне.

Война шумела алым морем возле его ног.

Повторили купцы жест Иссы. Подняли вверх мечи свои.

И так замерли. Застыли.

И застыл караван.

 

Сказал Исса одними губами, и все купцы услыхали его:

«Сражаться можно не только оружием! Биться можно сердцем! Разить – мыслью! Бой земной – отражение Боя Небесного! Сейчас идет. Идет всегда! Земля, как зеркало, отражает небо. Невидимы – боритесь! Незримы – побеждайте!»

Что за бой небесный, пробормотал Длинные Космы, что лепечешь ты, мальчишка, ведь бой – настоящий!

Опустил меч Длинные Космы. И тут же меч воина, подскочившего к нему на черной мохнатой лошаденке, взлетел – и разрезал его плечо; кровь потекла мощной струей, вином из бурдюка.

Усмехнулся Исса. «Никогда меч свой не опускай. Никогда! Не спи! Бодрствуй! Тогда невредим пребудешь!»

Стоял; парил, как птица, над схваткой.

Розовый Тюрбан восхищенно глядел на господина моего, Иссу.

И Старый Инжир опустил меч свой, ибо рука устала у него держать тяжелую, как ствол дуба, сталь. Ударил меч иноземного солдата; и молния смерти разрезала надвое, как нож яблоко, старое, изморщенное, жалкое лицо Старого Инжира.

И выдохнул он, валясь наземь с орошенного кровью верблюда: «Нет, нет, друзья мои, милые… нет… не хотел такой смерти!»

«Ты умрешь не здесь», – тихо сказал Исса и тихо повернул верблюда.

Он не опускал меч.

Меч светился над его головой, как месяц в ночи.

Подхватили Розовый Тюрбан и Черная Борода под мышки обвисшего Старого Инжира с липкой, красной маской лица.

И так поддерживали: бок о бок шли их верблюды с верблюдом Старого Инжира.

Тихо, медленно ступал верблюд Иссы по тонкому лезвию песка, по истонченной, усталой нити жизни. Нить вымокла в крови людей и зверей. Ржали кони, умирая, и кричали, умирая, люди. А господин мой шел и вел караван за собой.

Нежно, осторожно ступали верблюды по красным пескам и острым камням, вынося на себе тела хозяев своих из ужасной битвы.

 

Улыбался мой Исса, и я слышал, как он говорил, и купцы слышали голос его: «Эта битва – не последняя. Битва идет вечно. Бой Небесный неостановим. Кто усомнился в победе, поплатился кровью. Кто отчаялся в любви, поплатился жизнью. В виду смерти не теряйте любви, тогда Господь сохранит вас».

И так, медленно, тихо ступая, вынесли верблюды путников из красного моря великой битвы в горах.

 

И еще долго, долго шел по пустынной дороге меж гор караван: Исса хотел подальше увести друзей своих от сраженья.

Ему это удалось.

Верблюды шли и шли, сбивая ноги на колких, белых как кости камнях. Розовый Тюрбан и Черная Борода так и ехали, поддерживая под локти Старого Инжира, а тот уже терял разум от боли и крови, ослепившей его и залившей рот красным соленым медом.

Исса махнул рукой. Его верблюд послушно наклонил голову и согнул ноги. Исса спешился и помог сойти с верблюдов купцам.

Все вместе они подняли на руки Старого Инжира. Он умирал.

Исса сказал: «Сюда несите его, мы положим на придорожные камни его».

Положили они старика на камни. Вдали горел призрачным светом неведомый город.

И сказал Исса: «Это Кабур. Раньше его называли иным именем. Сейчас Старый Инжир умрет. Если можете – глядите. Если можете – не глядите. Но молитесь, ибо молитва во время умирания дойдет до Господа напрямую».

Купцы преклонили колени. Исса сложил руки на груди. Сел на корточки, как ребенок, подложил ладонь под затылок Старому Инжиру.

Взял полу плаща и отер старику лицо от крови.

Поднял над лицом умирающего бурдюк с последней водой Черная Борода; и вылил всю драгоценную воду на лицо, на лоб, на губы уходящему навсегда.

«У нас нет больше воды», – сказал Черная Борода сухими губами.

Купцы стояли на коленях и молились.

 

Улыбнулся Исса, и улыбка долетела до глаз, до лба, до рта Старого Инжира.

И стала улыбка Иссы – улыбкой старика; и стали глаза Иссы – глазами старика; и стало дыханье Иссы – дыханьем старика.

И когда Старый Инжир испустил дух, закрыл Исса глаза.

И так сидел.

Молча молились купцы.

А вдали, за их склоненными затылками и сгорбленными в молитве спинами, горел под солнцем всеми стенами, всеми домами, сложенными из белого и розового туфа, пустынный, жаркий град Кабур. Там жили люди, похожие на волков, и барсы, что были умнее людей, и птицы с хвостами длиной с рыболовную сеть, и золотые рыбы, за одну такую рыбу восточные владыки платили три мешка золота; и воины, что не знали страха, и женщины, что не знали счастья.

 

И сказал так Исса, мальчик мой золотой:

«Смерть страшна для того, кто умирает. Смерть страшна для тех, кто остается жить. Но для того, кто перешел Реку, смерть не страшна. Ибо он вошел в красную воду и вышел из нее на другом берегу. Он вошел в воду, в нее же входил, когда рождался. Она так же красна и так же солона. Она так же текуча и так же жива. Эта красная вода вечно течет; и вечно люди входят в нее, страшась и дрожа и стеная. Но когда они вступают на берег иной, они уже не помнят скорби! Внемлите: так течет наша душа в гранитном русле времени. Живая река сама торит себе путь в каменистых горах, на широких равнинах. Только и есть: любовь, путь и безбрежная смерть. Внемлите: она не страшна! Она играет с нами, а мы играем с ней. Улыбнитесь ей! Веселитесь вместе с ней! Молитесь, любимые! О единственной жизни. О пути по краю смерти. О великом пути!»

И, плача, закрывая старому другу, торговцу жемчугом, имбирем и дамасской острой сталью, Старому Инжиру ледяные глаза, повторяли про себя купцы простые слова Иссы о жизни и смерти.

 

ДНЕВНИК ИССЫ. ОКЕАН

Палимпсест

 

…подошли к широкой реке, и (медленно несла она) белые, солнечные воды свои. Оглянулся на купцов. Теперь (четверо) было нас.

И стояли трое, и я с ними; и глядели, (как медленно), важно течет река.

И так сказал: Знаете, (как имя) реки!

Знаем, сказал Розовый Тюрбан, Инд (имя ей)!

Улыбнулся и так сказал: Переправляться (будем)!

И стали переправу готовить. Вытащили из тюков, (привязанных к верблюжьим бокам), ножи и топоры, рубили жесткие, тонкие и хрупкие (стволы) неведомых, длиннорослых деревьев. Связывали веревками.

Из‑под рук выходил, выплывал плот. Его (подволокли) ближе к воде.

Верблюды медленно жевали (траву). Трава была свежая, сырая, а солнце (стояло высоко, и в воздухе) плыла незримым кораблем немыслимая жара. Длинные Космы стал (задыхаться). Ловил ртом речной ветер.

Куда мы пришли, тихо спрашивал?

Я улыбался, и ветер (ласково обдувал потное) лицо мое.

Видишь, река большая, Инд зовется! Бхарат (имя земли)! Да будет, так сказал ему.

Да будет, согласно наклонили (головы купцы).

 

Набрали пресной воды в бурдюки. Ввели на плот верблюдов, сами (впрыгнули). Накренился плот, (и животные и люди) чуть не скатились в реку. Удержались. Черная Борода засмеялся белозубо. У него (на лице) обцелованная солнцем кожа (была) цвета бороды, так загорела.

У берега вода стояла, а на стрежне (течение сильное), мощное, и волокло плот, как послушную игрушку. Я (держал в руке) самодельное короткое весло, срубил его сам из мягкой (древесины) неведомого дерева. Прежде чем срубить толстый сук – попросил прощенья у Господа, Отца всего сущего, что причиняю (боль) дитяти Его.

…плот ткнулся, как собака мокрым носом, в (другой берег). Доплыли!

Не утонули, выдохнул Длинные Космы.

Волосы (его мокры были) от пота и влаги. Веревками вдоль лица свисали.

…протянул руку и заправил ему прядь за ухо.

…засмеялся он, и руку мою не оттолкнул.

Медленно свели на берег (верблюдов), и послушно шагали они.

 

И так же медленно, осторожно дыша влажной жарою, (испытывая) легкое головокруженье, ступали мы по новой земле, оглядываясь по сторонам, (дивясь) на незнакомые деревья и травы, видя, как разбегаются (из‑под ног) сколопендры и скорпионы, наблюдая, как разворачивают пышные яркие (лепестки), краснее и розовей женского лона, огромные, величиною с лодку, цветы в густых зарослях темной (травы), как перепархивают с ветки на ветку диковинные (птицы), меньше мизинца, разноцветные, как россыпи каменьев в женской шкатулке – и слепяще‑желто‑медовые, и густо‑сине‑зеленые, и цвета ранней зари над горами, и цвета только что пролитой (крови), – и улыбки удивленья и любованья всходили на (лица наши), и мы понимали: вот он, земной Рай, вот он, сад (Эдем Господа) нашего, вот мы идем по нему! Дошли!

 

…дышать тяжело в Раю. Стесняет (грудь) жара.

Длинные Космы то и дело флягу из‑за пазухи (доставал). Пил и пил, пока не кончилась вода.

Сделали запасы пресной воды; но поберечь воду надо (было), ибо не знали, как долго пойдем мы до первого (жилья);

и глядел, как выливает (последние капли?) из фляги Длинные Космы на затылок себе.

…ничего не сказал.

 

Так долго шли, уходя от берега реки, называемой Инд.

Шли на юг, в сердцевину жары.

…постепенно свыклись с жарой, а чужая земля дарила (нам подарки), и злые и прекрасные: то Розового Тюрбана змея (укусит), и я, губами отсосав дурную кровь из ранки, туго перевязав ногу выше щиколотки разорванным (на лоскуты головным) платком, читал над ним (целительные) молитвы; то Черная Борода среди камней камень отыщет, с огнями внутри; и чем дольше (глядишь на тот) камень, тем радостней на сердце становится! Волшебный, Черная Борода шепчет. Киваю (согласно).

 

…волшебства в мире, кроме радости.

Нет колдовства (в мире), кроме любви.

…идя рядом с (путниками моими), молча говорил (им это); и они молча понимали.

 

Пришли в славный (град) Лахавур, где к небу воздымались каменные башни, похожие на лесные грибы; здесь (их именовали) чортенами. Жители сказали: бессмертному Будде башни посвящены, и в каждой живет дух (великого Просветленного). Я почтил память умерших, помолился (за них). Купцы руки на груди сложили, (молились) вместе со мной.

Солнце пекло все сильнее, жесточе.

…шли на юг, все на юг, всегда на юг.

Почему стремились на юг? Кто (вел нас)? Кто вел меня?

Почему знал о том, что после, потом, я должен повернуть на восток и пересечь (землю), называемую Бхарат, от моря до моря?

Ангел Господень (мне) сказал.

Так сказал; и слушал его.

 

…слышал многое из того, что никогда (люди не) слышат. Не считал это заслугой своей. Господь мой (так родил) меня; и мечтал, (что все станут), как я.

…не видел пространства и времени, что проляжет от меня, видящего и слышащего, до человека, который всецело повторит меня; до людей, что (будут как я), и забудут (меня), и не вспомнят (меня).

Не хотел, не желал, чтобы вспоминали меня и почитали, и славили меня; однако знал, (что так будет). Страшно и холодно (становилось при мысли этой) горячей голове; и поднимались волосы дыбом; и мерзла, сведенная судорогой предчувствия, жаркая под (хитоном) спина.

 

Град Лахавур остался за спиной, и ноги, не зная усталости, (мерили пяди) земли.

Когда глядели вниз, под (свои ступни), нам чудилось, что соль на земле от жары (выступает).

…шли на юг, все на юг вдоль медленных, ленивых рек, (вдоль высоких) гор, и горы веяли на нас небесной прохладой, и река давала нам (пищу), ибо закидывали мы в нее сети, и вынимали их, (полные рыбы).

Вода играла и мерцала, и взыгрывала пойманная тяжелая рыба в ячее, и ее (бока сверкали) то червонным золотом, то сирийским серебром, то кабульской медью, то вавилонскими храмовыми свечами.

…тащили мы в сетях сокровища живые (на берег); и смеялись (купцы), хватая рыбу руками; и смеялся, видя, как радуются улову (спутники мои). И чистили мы рыбу длинными ножами на берегу; и разводили костер, и ждали, пока (прогорит он) до угольев.

И разгребали угли, и (клали рыбу) на листья в сердцевину жара и золы.

И вынимали, испеченную; и ели, с улыбкой поднеся (к губам).

…запивали душистое, свежее, белое рыбье мясо чистой речной (водой).

Такова была наша трапеза; и благодарили (за нее) Бога.

 

…сбивали, идя, ноги в кровь; и сами (плели сандалии) из высохших стеблей гибкой травы, из полосок кожи убитой и освежеванной змеи. И часто шли босиком по мокрой полосе песка вдоль реки, шли и пели песни.

И так ложился наш путь нам под ноги.

 

…не переставали (удивляться) неожиданностям пути! За поворотом подстерегали добычу, чтобы пропитаться; а за другим – подстерегали (нас), чтобы ограбить (нас) и убить.

…хвала Богу Всемогущему, вместо одного из нас убили верблюда, стрела попала в бок (ему); и всего у нас верблюдов осталось пять, и все же это (был еще хороший) караван.

Разбойные люди убежали, когда Розовый Тюрбан и Длинные Космы с ловкостью обезьян метнули в них (длинные ножи), коими мы чистили (рыбу)! Нож вонзился бегущему под лопатку, и, стеная, упал он животом (вниз). Его напарник поднял его, выдернул нож и с проклятьями (поволок прочь), ибо думал: вот, у них есть еще ножи для метания, и сейчас нас поразят опять!

…стояли недвижно, и молча смотрел на воинственных друзей моих. И, устыдившись (убийства), склонили головы они.

Ты учил нас парить над схваткой, глазами сказал мне Розовый (Тюрбан), а что же вышло?

Молча поднял (руку). Сказал: Не бойтесь (того, что) сделано вами. Вы сделали выбор, когда совершили это.

Человек делает выбор и поступает согласно выбору. (Время) назад не вернуть. (Просите прощенья) у Всемогущего Бога, если чужая кровь будет жечь вас (изнутри), литься болью на вашу радость.

 

…день, когда мы, (обойдя нагроможденья) серых скал, внезапно (увидели) перед собою Океан.

И так застыли.

…потрясенные, безмолвно.

 

Океан катил валы (к нашим) ногам. Далеко, в зеленой синеве, в солнечной дымке, валы вздымались до небес, подобно снеговым горам за нашими плечами; но, подкатываясь ближе, усмиряла вода (свой пыл), и (ноги нам волны) лизали тепло и покорно, стелились ковром.

И смеялись, видя щедрость Океана, (ощущая?) величие его.

(Может ли человек) быть так велик, как океан, так спросил меня (Розовый) Тюрбан? И ответил: Да, может! (Только не может) он сам осознать сего!

…еще стояли и любовались.

 

(Подбежали) к воде девушки, и много (их было). Не считал.

Они (были одеты) в странные одежды, такие женщины не носят ни в Палестине, ни в Иудее, ни в Самарии, ни в Галилее; ни в Да(маске), ни в Кабуре, ни в горах Куньлуня, ни в Равал(пинди) и Лахавуре. Длинный кусок ткани, обертывает (тело), как мокрая простыня.

В особо жаркие летние дни на родине, в Назарете, (мать), я помнил, делала так. Намочит простыню в чане с водой – и (обернет меня), маленького. Мне нравилось, прохладная простыня приятно (прикасалась к телу), и все же я притворно кричал и плакал; а потом (смеялся) от удовольствия. Мать целовала меня в лоб. Брала на руки, завернутого в (мокрую простыню), и клала в деревянную колыбель.

 

Девушки не видели (нас). Подошли близко (к воде). Стали раздеваться.

…глядел, затаив дыхание.

…(превратились) в мертвые камни. Боялись спугнуть девушек. Они вправду не видали нас – или (притворялись)? Верблюды лежали на песке. Цветные широкие ткани, как флаги, струисто, нежно падали на сырой (песок).

Песок здесь (был) тоже странного цвета – не желтый, как в Галилее у моря Геннисаретского: розовый, белый и черный, как небо, усыпанное тысячью звезд: (лежал) яркими полосами, и (казалось, это) небо сбросило на берег Океана одежды свои.

Девушки постепенно обнажались, и дыханье (мое сделалось) горячим и хриплым.

…впервые так (близко) видел женскую наготу. Живот мой (словно перехватили) грубой толстой веревкой. Затягивали веревку крепко.

Легкие, (ловя воздух), расширялись. Чувствовал себя цветком, раскрывающим жадные (лепестки).

Девушки не стеснялись ни воды, ни неба. Босыми ступнями они медленно, осторожно (подходили) к воде, и жаркий ветер смело (обнимал) их смуглые тела.

 

Коричневые. Желтые. Розово‑белые.

…руки и ноги иных черны от загара, а живот, грудь и ягодицы сияют тайной белизной.

…и жемчуг, я знал это теперь, (переливается светом) их ключиц и животов, их колен и круглых бедер!

Ноздри (мои раздувались): мне казалось, я слышал их запах – запах распаренных под широкими шелковыми (складками сари) юных смуглых тел. Запах ландыша и лаванды. Запах розы и тюльпана. Запах пота под мышками; запах ароматов (и притираний); запах розовой раковины – там, под шелковыми струями черной и русой, нежной травы внизу живота.

…чувствовал: схожу с ума, (и сойду) сейчас.

Розовый Тюрбан глядел на девушек. Длинные Космы глядел на девушек.

А Черная Борода медленно (повернул голову) и поглядел на меня.

 

Он смерил меня понимающим (взглядом), и я вернул ему взгляд.

У путников так давно не было женщин. (Все они были) еще молодые, если не считать умершего в пути и погребенного близ дороги Старого Инжира.

И девушки эти возрастом были как оставленные на родине (дочери их). Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет (было им). Понимал: они ровесницы мне.

…глядел на меня Черная Борода, и я глядел на него. Край моего гиматия, пропыленного в пути до малой нитки (в шитье), поднимал ветер древней любви.

…жизнь поднималась, восставала над землей.

Земля взяла в нутро свое сонмы живых и живущих; и меня так же возьмет когда‑то.

Но сейчас я (стою на земле, и желание жить) рвет на мне путы одежды моей.

 

…глазами сказал мне Черная Борода: Не взять ли нам (девушек этих), как добычу свою?

…глазами ответил ему: Нет! Чужая юность священна. Женское целомудрие – наш с тобою праздник, и насладись (им издали).

Не все то, что берешь (и присваиваешь, становится) твоим. Не все ягоды, что ты отрываешь от виноградной кисти, донесешь ты до рта.

…не всякий ломоть хлеба, отнятый в бесчестной (драке), пойдет в усладу желудку твоему. Лишь в любви душа отдается (душе).

Тело, соединенное с телом, не значит ничего; разомкнутся объятья, и отпадут (два тела) друг от друга, и проклянут друг друга, (ибо, если нет) согласия души, то нет и любви, и если нет любви – нет и жизни.

Ты хочешь насладиться жизнью? Берегись! Неверный шаг – и смерть насладится тобой!

 

…глядел на него, и так говорили мои глаза.

И Черная Борода читал мои глаза, как Священную Книгу.

 

А обнаженные девушки (уже входили) в волны Океана, смеясь и радуясь, и иные визжали и прыгали, омываемые (волнами), а иные хватались (за руки) и двигались в волнах, танцуя!

…они в соленой воде танцевали Священный Танец!

…глядел на мокрые груди их. Глядел на влажные, блестящие животы их.

Глядел на огонь и радость широко открытых (глаз их), (и их радость) передавалась мне, перелетала, как птица, (от них – ко мне).

 

…и видел: одна девушка плашмя упала животом на воду, и забила руками, и забила (ногами), и поплыла!

Она плыла, как огромная (рыба), переворачивалась в воде, и волна лизала ее щеки и плечи, и девушка (ловила соль?) губами, и Океан обнимал ее.

…плыла, и плыл незримо (рядом с ней)!

Шептал неслышно: О милая, буду с тобой. Когда‑нибудь (буду с тобой)! Не сейчас! Не сегодня!

Многие земли пройду. С врагами сражусь. Сполна испытаю земное горе.

Увижу тебя! Радость моя! Счастье! Плыви! Далек, и не (видишь) меня! Но вижу тебя! Благословляю тебя! (Люблю) тебя!

 

…опустился на колени на мокрый песок. Первая любовь поборола (меня).

…упал на бок, прижав колени (к животу); так младенец спит (в утробе матери), еще не выйдя из тьмы на свет.

Солнце (заливало меня) белым дамасским вином. Был пьян, и смеялся, и плакал.

Черная (Борода), шагнув ближе, стоял (надо мною) и глядел на меня, лежащего на песке.

…девушки плескались и хохотали.

 

…огромные волны накатывали из бездны и катали девушек, как черный и белый жемчуг, в своих теплых (ладонях), и доверяли (девушки себя) воде, и выплескивал Океан их на берег жизни, заново рождая.

Выходили на берег, голые и смеющиеся. Взмахивали яркими шелками. Одевались, переговариваясь на (незнакомом нам) языке, но я все (понимал).

…лежа на песке, видел: под Солнцем блеснула на груди смуглой и чернокосой девушки золотая цепочка; услышал, как крикнула подруга ей громко: «Радха!»

Обернулась (она). И понял я: (так имя ей).

Повторил губами, солеными от брызг: Радха, Радха.

…песок скрипел (на зубах), черный и розовый, крупный песок.

 

Солнце палило.

Это (была) земля, (называемая) Палитана.

…позже узнали имя ее.