Критический обзор работ о фестском диске

 

Вот уже почти три четверти века загадка Фестского диска (ФД) вдохновляет фантазию многочисленных энтузиастов – как среди ученых, так и среди любителей. Общая черта, объединяющая и тех, и других, – это непоколебимая вера авторов в то, что именно им, а не кому‑либо другому удалось проникнуть в тайну ФД. Но появляются всё новые и новые «дешифровки», отвергающие все предыдущие толкования и претендующие на «великое открытие», однако не было еще ни одного автора, «дешифровка» которого получила хотя бы частичное признание.

Имеющаяся литература о ФД весьма обширна. В «Библиографии крито‑микенской эпиграфики» Э. Грумаха список работ о ФД, вышедших до 1965 года, занимает более 10 страниц текста.[7] За последние 30 с лишним лет количество этих работ продолжало расти как снежный ком: за это время вышло множество книг и статей о ФД. Только в одном журнале “Kadmos”, издающемся лишь с 1962 года, было опубликовано более 20 статей о ФД. Характерной особенностью многих работ о ФД является неумеренная увлеченность, порой доходящая до маниакальности. Так, одна из авторов писала, что наиболее трудные места были дешифрованы ею с помощью самого великого Шелли, который являлся к исследовательнице во сне в образе золотого змея.[8] Видимо, ФД в этом отношении может занять достойное место в одном ряду с теоремой Ферма, квадратурой круга и perpetuum mobile.

Одним из следствий такого чрезмерного увлечения является плохое знание литературы о ФД, характерное для большинства авторов. Так, почти во всех работах утверждается, что первая публикация ФД была осуществлена Л. Пернье в журнале “Ausonia” за 1908 год. На самом деле, соответствующая статья, подписанная автором 12 января 1909 г., вышла лишь в 1909 г.,[9] а первая публикация того же автора появилась в 1908 г. в октябрьском номере “Rendiconti della Reale Accademia dei Lincei”.[10] Другой пример. В 1971 г. в упомянутом выше солидном журнале “Kadmos” была опубликована статья Г. Хеккера и Э. Шеллера под названием «Новый аргумент в пользу правостороннего чтения Фестского диска».[11] Этот «новый» аргумент в краткой (и в менее убедительной) форме повторял то, что на 9 лет ранее было изложено в обстоятельной работе Г. Эфрона.[12]

Совершенно очевидно, что из всех предложенных (и даже шире – из всех возможных) дешифровок ФД только одна может быть верной, а все остальные – безусловно ошибочные. Более того, можно с достаточной уверенностью считать, что этой единственно верной дешифровки ФД мы пока не знаем, а поэтому все без исключения предложенные до сих пор дешифровки ошибочны. Значит ли это, что всё написанное о ФД представляет собой, образно выражаясь, «макулатуру»? Отнюдь нет. Целый ряд вопросов, связанных с анализом ФД, можно считать решенными или близкими к решению. Так, силлабический характер письменности ФД можно считать доказанным (еще в работах первых его исследователей). Мало кто сомневается в наши дни также в местном происхождении ФД, в его принадлежности к эгейской культуре (раньше считали, что ФД был импортирован из Ливии или Анатолии). Многое сделано в области анализа техники штамповки знаков, следов корректур в тексте ФД. Полагаю, что может быть положительно решен вопрос о направлении штамповки и чтения текста ФД. Вместе с тем многие важнейшие вопросы, связанные с изучением ФД, до сих пор остаются нерешенными.

Прежде всего, в имеющихся работах царит полный хаос при определении языковой принадлежности ФД: греческий и баскский, минойский и финский, карийский и тюркский, латинский и хетто‑лувийский, семитский и ранне‑индо‑иранский… Далеко не уверен, что этот перечень исчерпывает все предложенные на этот счет гипотезы.

Ключ к раскрытию фонетического содержания знаков ФД пытались искать в египетских иероглифах, в иероглифическом лувийском, в сопоставлениях со знаками линейного письма А и Б – сопоставляя то ли их форму, то ли частотность употребления.

Наконец, о содержании ФД также высказывались самые различные предположения: это – «победный гимн» (А. Эванс),[13] «древнейшая в мире музыка» (Ф. Рид),[14] «гимн в честь Зевса и Миноса» (Э. Шертель),[15] «астрономический календарь» (Л. Померанс),[16] «культовый календарь» (О. и М. Нойс),[17] «список минойских правителей Крита» (А. А. Молчанов),[18] «фармацевтический справочник» (Л. Либман),[19] «сообщение об исторических событиях в малой Азии» (В. Георгиев)[20] и т. д., и т. п. Разумеется, все эти догадки можно считать более или менее равноценными в том смысле, что ни одна из них не имеет под собой надежно аргументированной базы.

А. Кобер, внесшая немалый вклад в дешифровку линейного письма Б, когда‑то писала: «В связи с минойской письменностью часто говорят, что неизвестный язык, написанный неизвестным письмом, не может быть дешифрован. Это – оптимистическая оценка ситуации, ибо мы имеем дело с тремя неизвестными: языком, письменностью и содержанием».[21] Приведенные выше примеры наглядно свидетельствуют, что по всем трем неизвестным среди исследователей ФД царит полнейшее разногласие. К тому же, в случае с ФД к трем неизвестным, отмеченным А. Кобер, присоединяется четвертое неизвестное: направление чтения. А это вносит существенные коррективы в оценку отдельных «дешифровок». Так, например, и Б. Шварц,[22] и Г. Эфрон считают, что ФД написан по‑гречески, но «читают» они его при этом… в разных направлениях. В. Георгиев и С. Девис[23] предполагают, что ФД следует читать по‑хеттски или по‑лувийски, оба сопоставляют знаки ФД со знаками иероглифического лувийского, а также со знаками линейного письма А и Б, оба, наконец, пользуются акрофоническим принципом. Отстаивая по всем этим пунктам весьма близкие методологические позиции, В. Георгиев и С. Девис также «читают» ФД в разных направлениях.

Не имея возможности говорить о большом количестве работ по дешифровке ФД, я позволю себе остановиться только на двух таких попытках. Одна из них предпринята хорошо известным современным индоевропеистом академиком В. И. Георгиевым (публикации 1976 и 1979 г.), другая – нашим молодым соотечественником А. А. Молчановым (1980 г.), см. примеч. 14 и 12.

Работа В. Георгиева базируется на гипотезе о наличии лувийского субстрата на Крите. Сама эта гипотеза, наиболее детально изложенная в работах Л. Палмера и А. Хойбека (последний писал о хеттском субстрате), была подвергнута весьма резкой критике (вплоть до употребления терминов «панлувианизм» и «лувиомания») в работах целого ряда ведущих археологов и лингвистов.[24] Это делает исходные позиции В. Георгиева весьма шаткими. Но поскольку нельзя на 100% отрицать возможность импортного происхождения ФД, допустим, что надпись на нем действительно сделана (как это считает В. Георгиев) по‑лувийски.

В. Георгиев читает ФД от центра к периферии, хотя специально на вопросе о направлении чтения почти не останавливается, считая, что лучше всего на этот вопрос может ответить сама дешифровка.[25]

Фонетическое содержание знаков ФД В. Георгиев определяет следующими принципами:

а) частотность употребления знаков;

б) идентичность со знаками иероглифического лувийского силлабария и критского линейного письма;

в) акрофонический принцип;

г) возможность прочтения лувийского слова.[26]

Ни один из этих принципов не является новым, а с их совокупностью можно встретиться, например, в работах С. Девиса. Нужно сказать, что все эти принципы или непригодны для дешифровки текста ФД, или нарушаются самим автором и используются совершенно произвольно. При обсуждении доклада В. Георгиева на микенском коллоквиуме в Женеве (в Ереване в 1976 г. его доклад вообще не обсуждался) против применения акрофонического принципа при дешифровке незнакомого текста резко выступал Э. Беннетт. Он заявил, что если даже признать акрофонию в качестве истоков происхождения той или иной письменности, то акрофонический принцип совершенно неприемлем при дешифровке.[27] В самом деле, возьмем знаки ФД (см. табл. на с. 23). Что на них изображено? Например, знак 7. Одни считают, что это – женская грудь, другие – шапка. Знак 9 – это тиара, тесло или лемех, знак 10 – опахало или стрела, знак 12 – диск, стол для возлияний, щит, хлеб, знак 13 – палица, кипарис, знак 14 – горы, ярмо, знак 21 – гребень, грабли, план дома, знак 23 – молоток, колонна, знак 29 – кошка, собака, львица и т. д. Изображения шести‑семи предметов – совсем неясны. Однако и с «ясными» знаками дело обстоит совсем не так просто. Например, знаки 32 и 33 – это ‘птица’ и ‘рыба’ вообще или какие‑то их конкретные названия? Знак 2 – это ‘человек’, ‘голова’, ‘вождь’, ‘царь’, ‘воин’, ‘жрец’ или название неизвестного нам украшения на голове? В итоге ни один из 45 знаков ФД не может быть назван с полной уверенностью (я уже не говорю о факте наличия синонимии в языках). А отсюда – почти полный произвол исследователя при установлении фонетического содержания знаков с помощью акрофонического принципа. Этот произвол еще более усиливается тем обстоятельством, что В. Георгиев опирается то на лувийский язык (знаки 3, 5, 10 и др.), то на хеттский (знаки 4, 12, 16 и др.), то на греческий или догреческий (знаки 8, 13, 14, 17, 25, 26 (рог быка = ta – греч. ταῦρος), 27, 33, 39). Странно, что столь высокий процент знаков лувийского (с точки зрения В. Георгиева) силлабария объясняется через посредство слов, засвидетельствованных не в лувийском или в хеттском, а в греческом(!) языке.[28]

Сама методика идентификации знаков ФД с помощью греческого (resp. догреческого) через посредство лувийского может быть проиллюстрирована следующим примером. Знак 33 (‘рыба’) В. Георгиев обозначает как ru (lu), ссылаясь на греч. θύννος (?!), ибо в лувийском имеются колебания t/r, а поэтому для греч. θύννος можно реконструировать лув. *run(n)a.[29] Эта реконструкция, однако, не учитывает того факта, что в хеттском, лувийском и других анатолийских языках r вообще не встречается в начале слова. Между тем в лувийских «чтениях» В. Георгиева три слова начинаются слогом ru.

Интересно, что, пользуясь одним и тем же акрофоническим методом, В. Георгиев и С. Гордон одинаково идентифицируют некоторые знаки ФД (№22, 31, 43), хотя они и опираются на разные языки (лувийский – В. Георгиев, семитский – С. Гордон). В то же время В. Георгиев и С. Девис, исходя оба из хетто‑лувийского языка и опираясь на один и тот же принцип акрофонии, совершенно по‑разному определяют фонетические значения практически всех знаков ФД. Приведенные факты свидетельствуют о полной несостоятельности методики использования акрофонического принципа при определении фонетического содержания знаков ФД.

Сопоставление знаков ФД с лувийскими иероглифическими знаками также занимает видное место в методике В. Георгиева. Однако при внимательном сопоставлении тех и других знаков можно убедиться в том, что перед нами – две совершенно различные системы письменности. Уже более 70 лет тому назад известный специалист по истории эгейской и малоазийской письменности И. Сундвал, сам никогда не пытавшийся дать ту или иную «дешифровку» ФД, писал, что его знаки не имеют никаких близких соответствий в хетто‑лувийских системах письма. [30] Несколько изолированных примеров с весьма отдаленным, по большей части, сходством между знаками ФД и знаками линейного письма А и Б также не дают оснований для выводов о фонетическом содержании знаков ФД. Тем более недопустимо произвольное обращение то к одной, то к другой системе письма – в зависимости от того значения, которое хочет приписать тому или иному знаку автор дешифровки. Так, например, знак 12 ФД действительно имеет сходные параллели и в линейном письме Б, и в иероглифическом лувийском:

. В линейном письме Б соответствующий знак читается qe, но это значение, видимо, не устраивало В. Георгиева. Аналогичный знак в иероглифическом лувийском означает ‘хлеб’. Поэтому В. Георгиев отказывается от традиционной интерпретации знака ФД как знака ‘щит’ и толкует его как ‘хлеб’[31] (недавно эту идею В. Георгиева повторил Н. Н. Казанский[32]). После этого – на основании хет. mukani ‘ein Gebäck’ – автор дешифровки получает нужное ему фонетическое значение: mu, хотя реальное чтение этого знака в лувийском будет turpi‑ или arsa‑.

Знак 36 ФД имеет сходство со знаком 144 иероглифического лувийского, где он имеет значение wi (ср. лув. wiana ‘вино’). Здесь перед нами очень редкий случай, когда внешнее сходство знаков, по‑видимому, действительно сочетается с акрофоническим происхождением лувийского знака. Это было бы самой надежной идентификацией (если исходить из предположения о лувийском происхождении ФД), ибо здесь автор опирался бы на сходство с лувийским иероглифическим знаком, содержание которого этимологически совпадает с начальным слогом лувийского же слова wiana (на знаке, видимо, изображена виноградная лоза). Но, вопреки всему этому, В. Георгиев придает знаку ФД значение tu (хет. tuwers(a) – ‘виноград’). Знаки 31 и 32 ФД изображают летящую и сидящую птицу. Эти знаки В. Георгиев наделяет фонетическими значениями hu и za, исходя из хеттских слов со значением ‘птица’. Единственный аргумент, который может привести автор в пользу идентификаций 31 = hu и 32 = za, а не наоборот, заключается в том, что тогда «получаются» лувийские слова. Между тем, в иероглифическом лувийском также есть знак с изображением птицы, но он имеет фонетическое значение i, которое, видимо, не давало лувийских «чтений», а поэтому было отброшено. Таким образом, мы видим, что методический принцип, заключающийся в сопоставлении знаков ФД со сходными знаками других видов письменности, не выдерживает критики в той его форме, в какой им пользуется в своих работах В. Георгиев.

Частотность употребления знаков как один из методических принципов определения их фонетического содержания, к сожалению, только декларируется в работах В. Георгиева о ФД. Сам по себе этот методический прием не нов.[33] Особенно охотно исследователи ФД сопоставляли частотность употребления его знаков в разных позициях с частотностью знаков линейного письма А и Б. Но эти подсчеты при идентификации знаков могут оказаться продуктивными лишь в том случае, если сопоставляемые тексты написаны на одном и том же языке или же на близкородственных языках.

Выводы В. Георгиева о фонетическом содержании знаков ФД, если бы эти выводы были верными, должны были бы найти свое подтверждение при сравнении их частотности с частотностью знаков иероглифического лувийского. Однако автор дешифровки даже не пытается проанализировать в этом плане результаты своей работы. Возьмем несколько примеров, свидетельствующих о том, что идентификации и чтения В. Георгиева резко противоречат реально засвидетельствованной частотности употребления соответствующих фонетических знаков в текстах иероглифического лувийского. Так, по В. Георгиеву, самый частотный знак ФД – №2 (= wa, 19 случаев) – встречается только в конце слова и имеет всего один вариант. В иероглифическом лувийском, по П. Мериджи, имеется 6 знаков для обозначения wa, причем очень часто этот слог встречается в начале слова. В словаре П. Мериджи примерно 5% слов, т. е. в среднем каждое двадцатое слово, начинается на wa‑.[34] В тексте ФД, согласно В. Георгиеву, нет ни одного такого слова. Странное расхождение, если ФД написан по‑лувийски…

Немногим уступает слогу wa по частотности слог ri, два варианта которого, по В. Георгиеву, встречаются в тексте ФД 16 раз. Частотность слога ri в иероглифическом лувийском, по‑существу, равна нулю. Здесь мы также сталкиваемся с резким расхождением в частотности употребления знаков в настоящем лувийском и в гипотетическом «лувийском» тексте ФД. Слог mi засвидетельствован у В. Георгиева всего один раз (и то под вопросом), а в иероглифическом лувийском этот слог встречается очень часто. Ни разу в «лувийском» тексте ФД, согласно дешифровке В. Георгиева, не встретился, например знак ku, частотность которого в иероглифическом лувийском столь высока, что ноль случаев из 242 в тексте ФД представляется вариантом совершенно невероятным.

Итак, ни акрофонический принцип, ни сопоставления формы знаков с иероглифическим лувийским и с линейным письмом А и Б, ни частотность употребления отдельных знаков не могут служить основой для выводов В. Георгиева. Остается один – последний – принцип установления фонетического содержания знаков ФД: «возможность прочтения лувийского слова». Ход идентификации знаков у В. Георгиева отчетливо показывает, что именно этот последний принцип был основным, а подчас и единственным при определении фонетического содержания знаков ФД. Ключевой в работах В. Георгиева является идентификация знака 12. Этот знак сходен со знаком линейного письма Б, имеющим значение qu. Ссылаясь на одну из своих прежних работ, в которой аналогичный знак линейного письма А был идентифицирован как mu, В. Георгиев и знак 12 ФД читает как mu. Таким образом, в основе идентификации этого знака лежит предполагаемое значение знака из другой недешифрованной письменности, а твердо установленное значение такого же знака в дешифрованном линейном письме Б отбрасывается.

Поскольку в конце слова на ФД часто встречается сочетание знаков 12 и 2, а в лувийском есть много личных имен на ‑muwa, знаку 2 В. Георгиев придает значение wa. Итак, знак 2 идентифицируется лишь на том основании, что в результате получаются «чтения» конечной части лувийских личных имен. После этого берутся лувийские имена на ‑muwa и слова ФД, оканчивающиеся знаками 12–2 (= mu‑wa). Знакам, стоящим перед ‑muwa, придаются значения, при которых соответствующие слова читаются как лувийские личные имена. Естественно, что, придав знакам ФД эти значения, автор в дальнейшем находит в соответствующих местах текста как раз эти имена. При наличии большого количества лувийских имен на ‑muwa можно среди них подобрать такие и так, чтобы начальные знаки этих имен давали какой‑то смысл и в других сочетаниях, тем более, что и в этих других словах фонетическое содержание знакам ФД придавалось таким образом, чтобы «получались лувийские слова».

Следовательно, дешифровка В. Георгиева базируется на произвольных чтениях текстов, причем автор заранее ориентировался на прочтение знаков ФД так, чтобы в результате получались лувийские слова. Автор дешифровки прочел в тексте ФД то, что он хотел в нем прочесть. И нет никаких объективных критериев, опираясь на которые, другой исследователь мог бы прочесть этот текст так же, как В. Георгиев. Всё это дает полное основание считать дешифровку В. Георгиева неудачной, даже если условно признать его исходный тезис о лувийской принадлежности языка ФД и принять три основных методических принципа, которыми он пользовался в своей работе (частотность, сопоставление с другими системами письма, акрофонический принцип). Что касается последнего принципа («чтобы получались лувийские слова»), то он ставит перед исследователем задачу с заранее данным ответом, и решение этой задачи начинает граничить с тем, что в научном просторечии называется «подгонкой».

В книге А. А. Молчанова, как и у В. Георгиева, также принимается гипотеза о хетто‑лувийском субстрате, но в компилятивной форме, предложенной Л. А. Гиндиным, который пытался увязать между собой гипотезу Л. Пальмера – А. Хойбека о догреческом хетто‑лувийском субстрате с гипотезой В. Георгиева об индоевропейском субстрате и с гипотезой П. Кречмера – А. Мейе о неиндоевропейском средиземноморском субстрате на юге Балканского полуострова и на островах Эгеиды. Несколько видоизменяя схему Л. А. Гиндина, А. А. Молчанов полагает, что вначале (без указания времени) на юге Балкан и на Крите господствовал неиндовропейский минойский (у Л. А. Гиндина – эгейский) язык. Затем (опять без даты) на него наслаивается индоевропейский пеласгский. Следующий слой (также без даты) – анатолийский. И наконец на рубеже III–II тысячелетия приходят греки. Вместе с тем автор утверждает, что до середины II тысячелетия «минойский язык, безусловно, господствовал» на Крите.[35] Я не буду здесь останавливаться на многочисленных противоречиях схемы Л. А. Гиндина – А. А. Молчанова, ибо это уведет нас далеко в сторону.

А. А. Молчанов считает, что язык ФД – минойский (с. 64 и др. его книги), отмечая невозможность применения этимологического метода при дешифровке, так как «минойский язык для этого недостаточно изучен» (с. 65). Это, однако, явно преувеличенная оценка ситуации, так как о минойском языке мы практически ничего не знаем – даже того, был ли таковой вообще. Если учесть известные сведения Гомера о многоязычии древнего Крита, то может оказаться, что минойский язык Крита – такая же фикция, как, например, дагестанский или югославский «язык».

Но допустим, что надпись на ФД действительно сделана на одном из неиндоевропейских языков Крита, которые там сохранились после прихода на Крит пеласгов, анатолийцев и греков. Первый же вопрос, с которым сталкивается любой автор дешифровки ФД, – это вопрос о направлении чтения. А. А. Молчанов уверенно заявляет в своей книге (как и в других публикациях), что вопрос о чтении справа налево (т. е. от периферии к центру) «можно считать решенным окончательно» (с. 56).

Другие исследователи ФД на этот счет более осторожны в выводах. Так, в своей известной обзорной статье, опубликованной по‑немецки и по‑русски, Г. Нойман считает, что вопрос о направлении чтения ФД остается открытым.[36] То же пишет в другой обзорно‑библиографической статье 1978 г. С. Хиллер.[37] Более того, вопреки мнению А. А. Молчанова об «окончательном» решении вопроса в пользу левостороннего чтения ФД, только в послевоенные годы было опубликовано большое количество работ, авторы которых считают, что надпись ФД нужно читать слева направо. Например: Э. Шертель (1948), Г. Эфрон (1962), С. Гордон (1966)[38], Г. Хеккер и Э. Шеллер (1971), Р. ван Меертен (1975)[39], В. Георгиев (1976 и 1979), Ж. Жари (1978)[40], В. В. и Л. В. Ивановы (1979)[41], Г. и А. Матевы (1980)[42]. Ни одна из этих работ не указана А. А. Молчановым в его списке литературы, где вообще из 59 названий только 8 специально посвящены ФД.

А. А. Молчанов считает, что идею о правостороннем чтении «отстаивали в основном лишь те, кому она была удобнее для подгонки текста диска под те или иные заранее намеченные переводы».[43] Не говоря уже о том, что это – «запрещенный прием» в научной полемике (подобные обвинения нельзя выдвигать без доказательств), приведенный «аргумент» может быть легко повернут против его автора – тем более, что данное утверждение А. А. Молчанова ошибочно и по существу. Например, большая статья Р. ван Меертена «О направлении штамповки Фестского диска» (1975) посвящена исключительно технике печатания диска и, в отличие, например, от книги самого А. А. Молчанова, не содержит ни малейшего намека ни на идентификацию знаков, ни на какие бы то ни было «переводы», что делает обвинение в «подгонке» абсолютно беспочвенным. Никаких «чтений» нет и в работе В. В. и Л. В. Ивановых, целиком посвященной анализу структуры и выделению возможных морфем ФД. А. А. Молчанов не привел ни одного убедительного аргумента в пользу левостороннего чтения ФД. Использованная им литература по сложному вопросу о направлении чтения ФД, в основном, оканчивается 1911 годом. Более того, даже интересные аргументы А. делла Сета, приведенные им в пользу чтения справа налево,[44] остались вне поля зрения автора. Тем более странным представляется его безапелляционное утверждение о том, что вопрос о чтении ФД справа налево окончательно решен (подробнее об этом см. ниже: «О направлении чтения Фестского диска», с. 12–20).

Вообще для манеры аргументации А. А. Молчанова характерно, что чем более шаткими являются его доводы, тем категоричнее его тон и тем резче оценки «инакомыслящих». В этом мы убедились уже на примере с вопросом о направлении чтения ФД. Возьмем теперь другой пример. На с. 59 своей книги А. А. Молчанов утверждает, что знак 2 («голова с перьями») «был единодушно опознан всеми серьезными исследователями в качестве… детерминатива». (Здесь и ниже курсив мой. – Ю. О.) Опять, не говоря уже о том, что в категорию «несерьезных» А. А. Молчанов заносит, например, В. Георгиева, Вяч. В. Иванова и ряд других вполне серьезных ученых, автор пытается укрепить свои позиции с помощью тона, причем тон этот становится все более уверенным от страницы к странице. Так, на с. 59 А. А. Молчанов пишет о знаке 2, что это странное изображение «заставляло предполагать в нем детерминатив, обозначающий скорее всего имена собственные». Всего через две страницы это в весьма предположительной форме высказанное допущение уже отнесено к числу «самых важных» и «вполне достоверных данных», а на с. 81 категорически утверждается, что знак 2 «является несомненно детерминативом».

Приведя обширную цитату из Павсания, которая заканчивается упоминанием изображения петуха на щите Идоменея и краткой родословной критского героя (с. 61–62), А. А. Молчанов пишет: «Текст ФД выглядит, таким образом (?!), как список имен, скорее всего, минойских правителей Крита». На этом совершенно произвольном допущении, высказанном к тому же в предположительной форме – уже как на доказанном положении – строится вся последующая «дешифровка» А. А. Молчанова, причем ход его дальнейших рассуждений таков: если текст ФД содержит списки правителей Крита, то должны быть названы города, а среди них Ἀμνισός, Κνωσσός, Φαιστός и Τυλισσός. Три из четырех перечисленных топонимов оканчиваются на ‑σος (‑so). Затем отыскиваются три слова (два трехсложных и одно четырехсложное) с одинаковым «окончанием» (знак 12 «щит»). Естественно, что данному знаку приписывается фонетическое значение so (с. 65). Но поскольку при этом не получаются дальнейшие «чтения», гласный при s подвергается сомнению (с. 68), а затем – поскольку «получаются» чтения типа sa‑tu‑ri (к греч. Σάτυρος) – это so (или s.) преобразуется в sa (с. 71). Этим перечеркивается та самая идентификация знака 12, которая была исходной и ключевой во всей «дешифровке» А. А. Молчанова. Интересно отметить, что здесь мы сталкиваемся с тем же методическим приемом, что и у В. Георгиева: главное – чтобы получались «чтения». Я не буду здесь останавливаться на «переводе» ФД, предложенном А. А. Молчановым (с. 103–104), ибо он ничем принципиальным не отличается от многочисленных других «переводов», опубликованных ранее. Все приведенные в книге списки и таблицы правителей Крита не имеют под собой абсолютно никакой реальной базы в тексте ФД.

Автору следовало бы обратить внимание на то, что на стороне A из 14 личных имен, снабженных «детерминативом» (2), 12 начинаются с одного и того же слога sa. То есть почти все «минойские» личные имена начинаются с одного и того же слога! Именно это обстоятельство заставило в свое время более осторожных Г. Ипсена и В. Порцига отказаться от того, чтобы считать знак 12 фонетическим знаком (при чтении справа налево).[45]

Есть немало и других противоречий в рассуждениях А. А. Молчанова. Так, совершенно произвольно отобран список городов, засвидетельствованных в текстах линейного письма Б, городов, которые, по мнению автора, должны быть упомянуты в тексте ФД (Амнис, Кносс, Фест, Тилисс). Нужно, однако, иметь в виду, что в надписях линейного письма Б встречается не менее 25 городов, обитаемых в XV в. до н. э. и, разумеется, основанных до того времени. Причем это – далеко не исчерпывающее число критских городков середины II тысячелетия. Нам известно расположение многих городов, в том числе засвидетельствованных в надписях линейного письма Б, которые до сих пор не раскопаны и древность которых, естественно, не установлена.[46]

Странным представляется и допущение А. А. Молчанова о наличии отдельных правителей в Кноссе и Амнисе. Амнис, как известно, гавань Кносса. Поэтому наличие отдельного правителя в Амнисе выглядит столь же малоправдоподобно, как, например, наличие царя в Пирее – наряду с царем в Афинах.

На с. 105 своей книги А. А. Молчанов пишет: «…неприятие тех или иных предложенных слоговых чтений знаков письменности ФД нисколько не поколеблет стержневой идеи нашей дешифровки, если при этом не будет доказана несостоятельность самой основы – методики выявления топонимов и их последующим отождествлением…». Прежде всего здесь нужно сказать, что в тексте ФД вообще может не быть никаких топонимов. Допущение наличия топонимов в этом тексте – не более, чем одно из весьма многочисленных и разноречивых предположений, ни одно из которых никем не было до сих пор доказано. Кроме того, если в дальнейшем окажется, что ФД следует читать слева направо, любая – пусть самая лучшая – методика при чтении текста в обратном направлении окажется несостоятельной. Что касается доказательств, то автор нигде не доказал, что ФД следует читать справа налево, что знак 2 является детерминативом, что текст ФД – это список личных имен и топонимов. И доказывать что‑то во всех этих случаях следует автору гипотезы, а не его оппонентам.[47]

Таким образом, две очередные – сравнительно новые – попытки проникнуть в тайну ФД окончились полной неудачей. Думается, что при анализе этого загадочного памятника древней эгейской письменности не следует форсировать события, не нужно спешить с «переводами». Только тщательный, углубленный анализ особенностей этого памятника, включая особенности структуры текста, может дать пусть не оптимальные, но зато положительные результаты.