И о встрече его в артистической со старым знакомым

 

Не успела Лаура кончить свое повествование, как ее соседка, старая

комедиантка, зашла за ней, чтоб отправиться вместе в театр. Эта почтенная

героиня подмостков могла бы отлично сыграть богиню Котитто (*127). Моя

"сестра" не преминула представить своего "брата" этой допотопной особе,

после чего с обеих сторон последовали превеликие учтивости.

Я оставил их вдвоем, сказав вдове эконома, что увижусь с ней в театре,

как только справлюсь с переноской своих пожитков к маркизу де Мариальва,

жилище коего она мне указала. Зайдя сперва в нанятую мною комнату, я

рассчитался с хозяйкой, а затем отправился с человеком, несшим мой

чемодан, в гостиницу, где жил мой новый патрон. У крыльца попался мне его

управитель, который спросил меня, не брат ли я госпожи Эстрельи, на что

получил утвердительный ответ.

- Добро пожаловать, сеньор кавальеро, - сказал он. - Маркиз де

Мариальва, у которого я имею честь состоять в управителях, велел мне

оказать вам любезный прием. Для вас отвели комнату, и, с вашего

разрешения, я провожу вас туда, чтоб показать дорогу.

Он повел меня на верхний этаж в крошечную клетушку, где еле помещались

довольно узкая постель, шкап и два стула: это и были мои апартаменты.

- Вам будет здесь не очень просторно, - заявил мой провожатый, - но

зато я обещаю предоставить вам в Лиссабоне роскошное помещение.

Заперев чемодан в шкап, я сунул ключ в карман и спросил, в котором часу

ужинают. Он ответил мне, что португальский сеньор не столуется в гостинице

и что каждый слуга получает ежемесячно известную сумму на харчи. Я задал

еще несколько вопросов и убедился, что люди маркиза были пресчастливые

бездельники. После этой короткой беседы я покинул управителя и отправился

к Лауре, размышляя не без удовольствия о том, что сулило мне мое новое

место.

Лишь только я подошел к театру и назвался братом Эстрельи, как передо

мной распахнулись все двери. Стоило посмотреть, как распинались

привратники, чтоб очистить мне дорогу, точно я был одним из

могущественнейших сеньоров в Гренаде. Все капельдинеры, все сборщики

входных и выходных ярлыков (*128), встречавшиеся на моем пути, сгибались

передо мной в три погибели. Но особенно хотелось бы мне рассказать

читателю про почетный прием, который, как это ни смешно, оказали мне в

артистической, где я застал всю группу одетой и уже готовой к выступлению.

Узнав от Лауры, кто я такой, комедианты и комедиантки так и облепили меня.

Мужчины сжимали меня в объятиях, а женщины, прикладываясь к моему лицу

накрашенными щеками, покрывали его красными и белыми пятнами. Все спешили

приветствовать меня, а потому говорили разом. Я не успевал им отвечать, но

меня выручила моя сестрица, опытный язычок которой помог мне исполнить

свой долг перед каждым.

Я, впрочем, не отделался одними объятиями актеров и актерок. Мне

пришлось выдержать еще учтивости декоратора, скрипачей, суфлера, счикателя

и подсчикателя свеч, наконец, всех театральных служителей, которые,

проведав о моем посещении, сбежались, чтоб поглядеть на меня. Можно было

подумать, что все эти люди были подкидышами, никогда не видавшими ни

одного брата.

Между тем спектакль начался. Тогда дворяне, находившиеся в

артистической, отправились смотреть пьесу, а я, как свой человек,

продолжал калякать с актерами, не занятыми на сцене. Среди них был один,

которого величали Мелькиором. Имя это поразило меня. Я внимательно

поглядел на его носителя, и мне показалось, что я уже где-то видел этого

актера. Наконец, я вспомнил и узнал в нем Мелькиора Сапату, того нищего

странствующего комедианта, который, как я уже передавал в первом томе

моего жизнеописания, макал хлебные корки в источник.

Я тотчас же отвел его в сторону и сказал ему:

- Если не ошибаюсь, вы тот самый сеньор Сапата, с которым я имел честь

однажды завтракать на берегу прозрачного ручья между Вальядолидом и

Сеговией. Меня сопровождал тогда один цирюльник. У нас были с собой

кой-какие припасы, которые мы присоединили к вашим, соорудив таким образом

маленький завтрак, сопровождавшийся многими приятными беседами.

Сапата призадумался на несколько мгновений, а затем отвечал:

- Вы рассказываете про обстоятельство, которое мне нетрудно

восстановить в памяти. Я возвращался тогда в Самору после своего дебюта в

Мадриде. Помню даже, что дела мои были неважны.

- И я это помню, - возразил я, - тем более, что ваш камзол был подбит

театральными афишами. Я не забыл также, что вы жаловались тогда на

чрезмерную добродетель вашей жены.

- О, теперь я уже не жалуюсь! - поспешно воскликнул Сапата. - Слава

богу, моя дражайшая половина совершенно исправилась, так что мой камзол

подбит гораздо пристойнее.

Я было собрался поздравить его с вразумлением супруги, но тут он был

вынужден покинуть меня, чтоб выступить на сцене. Полюбопытствовав

взглянуть на его жену, я подошел к одному комедианту и попросил его

показать мне ее. Он исполнил мою просьбу, сказав:

- Вот она; это - Нарсиса, самая хорошенькая из наших дам после вашей

сестрицы.

Я решил, что она должна быть той самой актрисой, которую облюбовал

маркиз де Мариальва до встречи с Эстрельей, и моя догадка оказалась

правильной.

По окончании представления я проводил Лауру домой и застал там

несколько поваров, готовивших парадный ужин.

- Ты можешь здесь поужинать, - сказала она.

- И не подумаю, - отвечал я, - маркиз, вероятно, захочет остаться с

вами наедине.

- Вовсе нет, - возразила Лаура, - он придет с двумя друзьями и одним из

наших комедиантов. От тебя зависит быть шестым. Тебе известно, что у

артисток секретари пользуются привилегией кушать вместе со своими

господами.

- Это так, - заметил я, - но не рано ли мне становиться на одну ногу с

любимыми секретарями? Я должен сперва исполнить какое-нибудь интимное

поручение, чтоб заслужить такое почетное право.

Сказав это, я вышел от Лауры и направился в свой трактир, где

рассчитывал столоваться ежедневно, так как мой господин не кормил дома

своих слуг.