Маркизу де Чавес, и о том, что сталось с ним после

 

Шесть месяцев прожил я у маркизы де Чавес и был очень доволен своим

местом. Но судьба, написанная мне на роду, воспротивилась моему

дальнейшему пребыванию в доме этой дамы и даже в Мадриде. Расскажу о

приключении, побудившим меня удалиться оттуда.

Между горничными моей госпожи была одна, которую звали Персия. Она

обладала не только молодостью и красотой, но, как мне казалось, также и

прекрасным характером. Я пленился ею, не подозревая, что мне придется

оспаривать у кого-нибудь ее сердце. Секретарь маркизы, человек заносчивый

и ревнивый, был увлечен Персией. Как только он обнаружил мои чувства, так,

не справляясь о том, как относится ко мне Персия, решил драться со мной на

шпагах. С этой целью он как-то утром назначил мне свидание в укромном

месте. Так как он был невелик ростом и едва доходил мне до плеча, а к тому

же казался слабосильным, то я не счел его особенно опасным соперником. С

этой уверенностью отправился я в назначенное место и рассчитывал одержать

легкую победу, чтоб затем похвалиться ею перед Персией. Но исход дела не

оправдал моих ожиданий. Маленький секретарь, у которого было два или три

года фехтовального опыта, обезоружил меня, как ребенка и, приставив мне к

груди острие шпаги, сказал:

- Готовься принять смертельный удар или поклянись, что сегодня же

уйдешь от маркизы де Чавес и больше не будешь помышлять о Персии.

Я охотно дал эту клятву и сдержал ее без неудовольствия. Мне было

неприятно встретиться после моего поражения с челядинцами маркизы, а в

особенности со своей прекрасной Еленой, причиной нашего поединка. Я

вернулся домой только для того, чтоб забрать все свои вещи и деньги, и в

тот же день зашагал по дороге в Толедо, унося с собой туго набитый кошелек

и вскинув на плечи узел с пожитками. Хотя я вовсе не обязывался уходить из

Мадрида, однако счел за лучшее покинуть этот город, по крайней мере, на

несколько лет. У меня созрело решение обойти Испанию, останавливаясь по

пути в разных городах.

"Моих денег хватит надолго, - рассуждал я. - К тому же я не стану

тратить их зря, а когда израсходую все, то снова поступлю на место. Стоит

такому малому, как я, пожелать, и он всегда найдет себе службу: только

выбирай".

Мне особенно хотелось повидать Толедо, куда я и прибыл через три дня. Я

пристал на хорошем постоялом дворе, где меня приняли за важного кавалера

благодаря щегольскому костюму покорителя сердец, в который я не преминул

нарядиться. Поскольку я корчил из себя петиметра, то мне не стоило

никакого труда завязать знакомство с хорошенькими женщинами, жившими по

соседству; но, узнав, что тут для начала пришлось бы изрядно

раскошелиться, я сдержал свои желания. Осмотрев все достопримечательности

Толедо и все еще испытывая охоту к странствиям, я вышел как-то на рассвете

из города и пошел по дороге в Куэнсу с намерением добраться до Арагона. На

второй день я остановился в харчевне, повстречавшейся мне на пути. В то

время как я собирался утолить жажду, появился отряд стражников Священной

Эрмандады. Эти господа заказали вина и принялись его распивать; при этом

они разговорились о приметах молодого человека, которого им было велено

задержать.

- Этому кавалеру около двадцати трех лет, - сказал один из них. - У

него длинные черные волосы, фигура стройная, нос орлиный, и разъезжает он

на темно-гнедом коне.

Я притворился, что не слышу, о чем они говорят, и действительно меня

это нисколько не интересовало. Оставив их в харчевне, я продолжал свой

путь, но, не пройдя и четверти мили, повстречал молодого статного

кавалера, сидевшего на гнедой лошади.

"Честное слово, или я основательно ошибаюсь, или это тот человек,

которого разыскивают стражники, - подумал я про себя. - У него длинные

черные волосы и орлиный нос. Его-то они  и хотят сцапать. Надо ему

услужить".

- Сеньор, - остановил я всадника, - разрешите спросить, нет ли за вами

какого дела чести?

Молодой человек молча поглядел на меня и, видимо, удивился моим словам.

Я заверил его, что задал ему такой вопрос не из пустого любопытства. Он

вполне в этом убедился, когда я рассказал ему то, что слышал в харчевне.

- Великодушный незнакомец, - сказал он, - не скрою от вас что имею

основания опасаться этих стражников, которые разыскивают именно меня, и

для того чтоб их избежать, выберу другую дорогу.

- По-моему, - сказал я, - нам лучше отыскать такое место, где вы были

бы в безопасности и где мы могли бы укрыться от грозы, которая нависла в

воздухе и не замедлит разразиться.

Тут нам бросилась в глаза аллея довольно густых деревьев. Мы пошли по

ней, и она привела нас к подножию горы, где мы наткнулись на келью

пустынника.

То был просторный и глубокий грот, который время прорыло в горе; рука

человека добавила к нему пристройку из  камешков и ракушек, сплошь

прикрытую дерном. Всевозможные цветы покрывали окрестность и разливали в

воздухе свои ароматы; подле грота виднелось в горе небольшое отверстие,

откуда с шумом вырывался родник, протекавший по лугу. У входа в это

одинокое жилище мы заметили доброго отшельника, отягченного годами. Он

опирался одной рукой на посох, а в другой держал четки, состоявшие, по

меньшей мере, из двухсот крупных бусин. Голова его утопала в коричневом

шерстяном треухе, а борода, белее снега, доходила до пояса. Мы подошли к

нему.

- Отче, - сказал я, - не откажите нам в убежище от надвигающейся грозы.

- Пойдемте, дети мои, - отвечал анахорет, оглядев меня внимательно, -

сия пустынь к вашим услугам, и вы можете оставаться здесь сколько вам

заблагорассудится. Что же касается вашего коня, - добавил он, указывая на

пристройку, - то вот для него отличное место.

Сопровождавший меня кавалер впустил туда лошадь, после чего мы

последовали за старцем внутрь грота.

Не успели мы войти, как разразился сильный дождь, сопровождаемый

молниями и ужасающими раскатами грома. Подвижник опустился на колени перед

изображением св.Пахомия (*99), прикрепленном к стене, а мы последовали его

примеру. В это время гром прекратился. Мы поднялись, и так как дождь все

еще продолжался, а ночь надвигалась, то старец сказал нам:

- Не советую вам, дети мои, пускаться снова в путь при такой погоде,

если у вас нет спешных дел.

Я и молодой человек отвечали ему, что нам некуда торопиться, и что если

бы мы не боялись его стеснить, то попросили бы разрешения провести ночь в

келье.

- Вы нисколько меня не стесните, - отвечал отшельник. - Если кого надо

пожалеть, то только вас. Вам придется удовольствоваться весьма скверным

ложем, и я не могу предложить вам ничего, кроме скромной трапезы

анахорета.

Затем святой муж пригласил нас усесться за маленьким столиком и, достав

несколько луковиц, ломоть хлеба и кружку с водой, продолжал:

- Вот, любезные дети, моя обычная пища; но сегодня из любви к вам я

позволю себе некоторое излишество.

С этими словами он отправился за небольшим куском сыра и двумя

пригоршнями орехов, которые разложил на столе. Молодой человек, не

испытывавший большого аппетита, пренебрег этими яствами.

- Вижу, - сказал отшельник, - что вы привыкли к лучшему столу, чем мой,

или, вернее, что чревоугодие извратило ваш естественный вкус. Я тоже был

таким, когда жил в миру. Самое нежное мясо, самое упоительное рагу были не

достаточно хороши для меня: но с тех пор как я пребываю в уединении, ко

мне вернулись естественные вкусовые ощущения. Я люблю теперь только

корешки, плоды, молоко, словом, то, чем питались наши праотцы.

Во время этой речи молодой человек впал в глубокую задумчивость.

Отшельник заметил это и сказал:

- Сдается мне, сын мой, что дух ваш находится в смятении. Позвольте

узнать, что вас смущает. Откройте мне ваше сердце. Не любопытство, а одно

только милосердие руководит мною. Я в таких летах, что могу давать советы,

а вы, быть может, попали в положение, когда в них нуждаетесь.

- Да, отец мой, - отвечал кавалер со вздохом, - я безусловно в них

нуждаюсь и не премину последовать вашим наставлениям, раз вы так любезно

их предлагаете. Думаю, что не рискую ничем, доверившись такому человеку,

как вы.

- Разумеется, сын мой, вам нечего опасаться; можете открыться мне во

всем.

Тогда кавалер рассказал ему следующее.