Византийское искусство и здания города

 

Перенесение столицы в Византию вызвало небывалый подъем искусства, который в яркой форме проявился именно здесь из‑за соединения греко‑римского стиля и стиля местного, самобытного. Если считать византийский стиль с храма св. Софии, как это делают искусствоведы, это будет неправильно: на самом деле стиль гораздо древнее своих классических проявлений. Здесь давно сказывалось влияние месопотамского, сассанидского и греко‑римского искусств. Свезенные в столицу Константином древние шедевры дали новый толчок развитию этого местного, в некоторой степени комбинированного, стиля. Тем более жалко, что античные шедевры, вдохновлявшие византийских мастеров, были безжалостно уничтожены крестоносцами.

В VI веке, при Юстиниане, мастера Анфимий Тралльский и затем Исидор Милетский возвели образец христианского византийского искусства – храм св. Софии. Эта форма, ставшая классической, включает в себя план в виде креста, крестовый парусный свод, кубические капители с пилястрами и мозаики. Купол Софии стоит на четырехугольном основании.

 

А церкви св. Апостолов и св. Виталия в Равенне отличаются тем, что их купола опираются на восьмиугольные основания. Подобные образцы встречаются и в Константинополе, и в Салониках.

 

Впрочем, некоторыми искусствоведами все эти образцы воспринимаются не как пример искусства расцвета, а как искусство времен упадка. Вполне возможно, такое мнение основывается на том, что история Византии уже закончена. Чрезмерная роскошь тоже может навести на эту невеселую мысль. В период падения преемницы Византии Российской империи эта черта тоже проявилась в сильной степени.

 

Однако у византийского стиля был и подъем. Он относится к X веку, к приходу Македонской династии. Тогда опять произошел возврат к античным образцам, и это внесло свою свежую струю в произведения зодчества. Но по множеству причин, в том числе связанных с иконоборчеством, искусство опять пришло в упадок. Последнее возрождение его связывается с именами Комнинов и Палеологов. Но здесь уже сильно влияние итальянской школы того времени, ибо в Европе наступило Возрождение.

 

Уникальна архитектура императорского дворца, заложенного на громадной площади в 400 тысяч квадратных метров. Построенный Константином, он увеличивался и обновлялся Юстинианом, Феофилом, Василием Македонянином. Внутреннее устройство дворца было таким, что император, не выходя из него, мог присутствовать на богослужении, приемах, даже на ипподроме, ибо ход в его кафисму был прямо из дворца.

 

Дворец состоял из семи перистилей, восьми внутренних дворов, четырех церквей, девяти часовен, девяти молелен и баптистериев, четырех гауптвахт, трех больших галерей, пяти зал для приемов, десяти частных покоев для императорской семьи, семи второстепенных галерей, трех аллей, библиотеки, арсенала, трех террас, манежа, двух бань и восьми отдельных дворцов, окруженных садами. А также немаловажно, что дворец имел свои гавани.

 

Кроме этого, был Вуколеонский дворец на берегах Пропонтиды, Магнаврский дворец (на север от императорского дворца, между Халкой и Софией), Влахернский дворец (северо‑запад Константинополя), дворец Константина Багрянородного.

 

Общественные бани, которыми также славилась Византия, строились с не меньшей пышностью, чем дворцы и частные дома вельмож. Упомянутые бани Зевксиппа, бани Аркадия были самыми знаменитыми. Кроме того, остался фундамент общественных бань по имени Диагосфеи. Остались бани Константина и бани Евдокии.

 

После падения Константинополя в городе ярко проявляется османская архитектура. Но это уже не предмет настоящего очерка.

 

Считается, что Византию, как и Древний Рим, погубили разврат, раздор и злоупотребления чиновничества. Мы опустим оценки подобного рода и немного поговорим о некоторых специфических моментах повседневной жизни в Константинополе.

 

Примерно мы представляем, как жили сенаторы и высшие чины. А ведь были еще другие категории чиновников, военных, ученых, клириков, торговцев, врачей, адвокатов, архитекторов, ремесленников, лиц без определенных занятий и т. д.

 

Подробно мы можем почерпнуть эти сведения из первоисточника – трактата о военном деле, автор которого, к сожалению, неизвестен. Но он выделяет в обществе такие группы населения, как духовенство, архонтов, чиновников (судебных и финансовых), техническую интеллигенцию, ремесленников и торговцев, неквалифицированных рабочих, лиц, не занятых постоянным трудом, и даже театральное сословие. А в целом он делит общество на два лагеря – архонты и подданные. Архонты, говорит автор, достигают своего положения в постоянной борьбе за влияние и власть. То есть нестабильность тогдашнего слоя архонтов автор вполне выразил.

 

Ремесленники и торговцы представляли собой значительную часть населения столь развитого общества, как византийское, особенно же столичное. В памятниках самых различных упоминаются хлебопеки, каменщики, плотники, башмачники, кузнецы, мясники, ювелиры.

 

Большим влиянием после крупных торговцев обладали некие аргиропраты, которым посвятил свои юридические новеллы Юстиниан. Это ювелиры, менялы и ростовщики. Император и ограничивал их деятельность, и в то же время старался, чтоб эта категория населения не заглохла, развивалась. Хотя, конечно, предпочтение он отдавал архонтам.

 

Аргиропраты принимали участие во всех сделках на территории империи. С их помощью заключались самые важные контракты. Посредничество и поручительство – две области, в которых они были сильны. Сделки касались всего, что можно было пощупать и взвесить, движимого и недвижимого имущества, включая дома, землю, людей. Им же поручали продажи имущества с торгов. Еще они выступали как оценщики имущества. А константинопольские аргиропраты имели право на государственную службу, кроме военной.

 

Эргастирии – торговые склады и лавки крупных продавцов – часто бывали освобождены от налогов. Потому что, смыкаясь, к примеру, с духовенством, многие из них числились за собором св. Софии (таких было приписано 1100!). А владели ими крупные промышленники, хозяева мастерских и землевладельцы, а также богатые купцы. В связи с этим множеству мелких ремесленников приходилось выплачивать налог в три‑четыре раза больший, чем полагалось. Сильнее всего страдали ремесленники, профессия которых подпадала под запрет, поскольку мастерские такого характера были только государственными. Например, производство оружия, шитье императорских одежд и прочие «стратегические» занятия.

 

Правда, надо отдать должное общественному устройству Византии: если мастер изготавливал хороший и качественный товар, его тут же приписывали к государственной мастерской. Происходило это лишь "по собственному желанию". Однако отсутствие такого желания вызывало автоматический запрет на профессию.

 

В результате подобных нюансов Константинополь наполнился людьми без определенных занятий. Особенно перед восстанием Ника таких людей много явилось из провинций. Им предлагали заняться общественными работами, приписывали к государственным или частным производствам или конкретным сановникам. Опять же "по собственному желанию". Отсутствие желания означало выдворение из Города. Именно это большинство – разоренное и бесправное – и явилось зачинщиком восстания Ника, по мнению многих комментаторов.

 

Широко использовался наемный труд, но, по сообщению Прокопия, "люди рабочие и ремесленники имеют запасов всего лишь на один день". В "Тайной истории" он вовсе ставит ремесленников наравне с бедняками.

 

Учителя, врачи, юристы, архитекторы и инженеры относились к людям свободной профессии. Но уже одно то, что они получали высшее образование, говорило о необходимости им быть прежде всего зажиточными. Только дети богачей могли себе позволить получить такие профессии. Агафий сообщает, что Ураний, когда отправился к: Хосрову, "надел достойнейшую одежду, какую носят ученые и учителя наук". А знаменитый архитектор Анфимий, поссорившись с соседом, сумел оплатить такую дорогостоящую шутку, как устройство в доме соседа "искусственного землетрясения". Этим соседом был ритор Зинон, поэтому тягаться с ним в красноречии было бессмысленно.

 

Адвокаты до того, как Юстиниан отнял у них гонорар, жили вполне зажиточно.

 

Но и профессии оплачивались не одинаково. Учитель начальной школы для того, чтобы жить хоть чуть сносно, должен был иметь громадный класс. А для обучения второй и третьей ступеней на Капитолии была открыта специальная императорская школа. После двадцати лет преподавания в этой школе учитель получал титул, открывавший доступ в аристократическое сословие. Кажется, нет нужды говорить о разнице в материальном уровне такого преподавателя и учителя начальной ступени.

 

Надо думать, что в волнениях и бунтах критически настроенная интеллигенция была не на последнем месте по степени активности.

 

В VI веке в Константинополе было великое множество церквей, монастырей, странноприимных домов. Императрица Феодора основала для "вышедших в тираж" проституток что‑то вроде дома покаяния. Условия жизни в нем были столь суровы, что многие послушницы предпочитали бросаться с башни головой вниз. При гг одного только храма св. Софии составлял 525 человек. Были еще экдики – отдельные структуры, призванные соблюдать порядок и юридические права собора и отдельных его служителей.

То обстоятельство, что духовенство срослось с крупной торговлей, позволяло отдельным его представителям жить не только безбедно и роскошно, но и других представителей своего «цеха» содержать достойно.

 

Случайные заработки, воровство и подачки – это, оказывается, тоже профессия. Константинополь был наводнен люмпенами, от которых старались избавляться, но ни у правительства, ни у среднего сословия это не получалось.

 

Особенной профессией было, наряду с проституцией, нищенство. Кажется, профессиональное нищенство, процветающее теперь в Москве, было заимствовано у Византии вместе с высоким званием Третьего Рима.

 

Последняя категория населения – рабы. Их использовали и в ремесле, и в сельском хозяйстве, и в церкви, и на общественных работах. Рабы‑ремесленники ценились дороже. Хозяин мог не только продать раба, но и отдать внаем. Среди рабов было много славян. Однако ни один источник не упоминает, чтобы в восстаниях или волнениях участвовали рабы. Вероятно, быть бесправным хозяином было гораздо обиднее.

 

Таков был погибший от мусульманской сабли и преданный католиками главный форпост христиан на Востоке Константинополь. Турки хлынули в Европу. Последствия этого предательства уже 550 лет не дают покоя Балканам.

 

Удивительно стойкая роскошь

 

Если иностранца спросить, где находилась Киевская Русь, он вполне резонно ответит, что в России, и промахнется. На подобный же вопрос о местонахождении Великой Греции обычный человек даст логичный ответ: в Греции. И тоже будет не прав.

 

Великой Грецией в древности называлось южное побережье Италии и часть Сицилии. Греки, среди которых преобладали ахейцы и дорийцы, начали активно осваивать этот район в VIII веке до н. э. Так появились Кимы, Тарант, Сибарис, Кротон, Регий, Посидония, Неаполь.

 

Сибарис в 709 году до н. э. основали ахейцы на берегу Тарентийского залива и в устье одноименной городу реки. Место для колонии было выбрано более чем удачно. Равнина, на которой построили Сибарис, показывала чудеса плодородия. Римский агроном Варрон ставил ее наравне с Бизацием и Гадарой в Африке, отмечая как нормальную урожайность зерна 1 к 100.[59] Винограда на полях сибаритов вырастало так много, что, не желая утруждать себя его перевозкой, хозяева провели прямо к морю винопроводы, где часть вина экспортировалась, а часть перевозилась в город. Вино из Сибариса считалось одним из самых лучших. Не случайно и на монетах города появляется его символ – амфора.[60]

 

Еще активнее цепкие сибариты зарекомендовали себя в торговле. Свой город они сумели сделать главным торжишем между Малой Азией, Карфагеном и Финикией, с одной стороны, и Этрурией и Галлией, с другой. Главными их торговыми партнерами были Милет и этрусские города Адриатического побережья.

 

Не удовольствовавшись сельским хозяйством и торговлей, сибариты вывели ряд собственных колоний и подчинили себе 25 соседних городов и четыре племени.

 

От момента основания Сибариса до его расцвета прошло всего пятьдесят лет. Случай необыкновенный. Скажем, в Северном Причерноморье колонистам к этому времени удавалось только сложить первый каменный дом на место глинобитных хибар или землянок. К середине VI века до н. э. Сибарис стал самым богатым и процветающим городом Великой Греции.

 

Но такая работоспособность и настойчивость, особенно проявившаяся в попытках спасти родину, о чем речь пойдет ниже, совершенно не вяжется с городом, ставшим в глазах потомков символом изнеженного образа жизни и баснословной роскоши. Уже после гибели Сибариса о нем ходили сотни анекдотов, в которых сибарит выглядел эпикурействующим чревоугодником.

 

В Сибарисе запрещалось держать петухов, дабы не будить граждан. Все «шумные» ремесла также были вынесены в предместья, чтобы не раздражать слух и не нарушать покой граждан. Сибаритов считали изобретателями навесов, защищавших улицы от полуденного солнца, и искусственных гротов на берегу моря, где можно было спокойно провести фиесту. Все жители Сибариса заботились исключительно о роскошествах и наслаждениях, не жалея на это никаких средств. Привычным зрелищем во многих домах были карлы‑рабы и миниатюрные собачки, стоившие огромных денег.

 

Первым среди сибаритов слыл некий Сминдирид. Его утонченность и изнеженность не знала границы. Еще задолго до принцессы на горошине Сминдирид, проспав на ложе из розовых лепестков, встал поутру с жалобой на вскочившие от этого волдыри. Он никогда не лежал на земле, на траве, на соломе и даже воловьей шкуре. Он до того привык к самым немыслимым роскошествам, что когда поехал в Сикион сватать за себя Агаристу – дочь тирана Клисфена (действо это, хоть и зафиксировано исторически, является дубликатом сватовства к Елене Спартанской), то взял с собой тысячу поваров, тысячу птицеловов и тысячу рыбаков. Поступок его будет легче понять, если учесть, что на завтрак Сминдирид предпочитал паштет из птичьих мозгов. Повара же Сибариса считались самыми уважаемыми людьми. Если повар придумывал новое блюдо, он получал право единолично пользоваться им в течение года, зарабатывая на этом огромные деньги, и освобождался от уплаты налогов до конца жизни. Не платили их и те, кто разводил угрей. На пирах, где столы были сплошь покрыты самыми изысканными блюдами, которых теперь не встретишь, возле каждого пируюшего стоял раб с тазом и перышком. Когда сибарит объедался до того, что уже не лезло, раб щекотал у него в горле и подставлял таз. Через некоторое время трапеза продолжалась.

 

Жители Сибариса славились даже тем, что тончайшие косские ткани, похожие на современный шелк, у них носили бедняки и нищие. Даже рабы в Сибарисе жили во много раз лучше афинян и уж тем более спартанцев. Рассказывают такой случай: домашний раб‑педагог вел мальчика в школу, мальчик поднял с земли сушеную фигу (пять‑шесть штук таких зачастую составляли завтрак свободного грека), педагог больно наказал его, однако, будучи по природе не урожденным сибаритом и, видимо, вспомнив юность, в которой ему иной раз приходилось собирать желуди себе на пропитание, фигу он съел. Рабу сделали внушение, чтобы не подбирал на дороге и не тащил в рот всякую дрянь, подавая дурной пример ребенку.

 

Очень популярным в Греции был анекдот о сибарите, который от одного вида работающего в поле крестьянина нажил себе грыжу.

 

Настоящий сибарит выходил на люди в гиматии из мягкой и ничего не весящей милетской шерсти. Существовал даже закон, по которому сибарит, собиравшийся отпраздновать свадьбу дочери или другое приятное событие, обязан был известить приглашенных не менее, чем за год, чтобы те успели заказать себе праздничный наряд. Обычно он заказывался в Милете, так как покупать готовый считалось ниже своего достоинства. Для этой цели в Малую Азию, отправлялся раб, который передавал все пожелания хозяина: какую выбрать ткань и как ее разукрасить. У Аристотеля сохранился рассказ об одном гиматии сибарита Алкистена, заказанном для праздника в честь Геры Лакинской (ее храм находился рядом с Метапонтом).

 

"Размером этот гиматии был в пятнадцать локтей, тканые узоры которого изображали сверху Сузы, а внизу Персеполь, середина же заполнена фигурами главных греческих богов, среди которых находился и сам хозяин роскошного одеяния. О ценности гиматия говорит то, что впоследствии он достался Дионисию Старшему, а тот, говорят, продал его карфагенянам за сто двадцать талантов[61]".

 

Есть и отличное описание того же гиматия у других авторов: на фоне реки Сибарис в окружении греческих богов был изображен заказчик. Над ними сверху были изображены священные индийские животные, а внизу – диковинные персидские звери. В этот плащ была завернута статуя Геры. Но сумма, выплаченная карфагенянами, указана та же.[62]

 

Даже вступать в бой пешими сибариты считали слишком для себя утомительным, поэтому главной ударной силой их войска была конница. По Страбо‑ну, она насчитывала 50 000 всадников, но это, конечно, преувеличение, даже учитывая все подвластные Сибарису города. Но и эту конницу они предпочитали водить не в бой, а устраивать ей парады. Особым шиком считалось, когда на параде кони начинали танцевать при звуках определенной мелодии. Как ни прозвучит парадоксально, но именно этот факт погубил Сибарис. Когда у города случилась серьезная распря с соседним городом Кротоном и оба войска построились для битвы, кротонские флейтисты заиграли знакомую животным мелодию, и кони, вместо того чтобы перейти в галоп, пустились в пляс. Но потомки сибаритов, уже рассеянные по белу свету, никогда не считали, что причиной гибели их города стала непомерная тяга к изнеженности. Они рассказывают, что однажды во время состязания в честь богини Геры горожане переругались в оценке творческих возможностей какого‑то кифаред (тоже показательный факт!) и схватились за оружие. Артист, как был в праздничных одеждах, бросился к алтарю богини и стал молить о пощаде. Но те, кто считал его искусство ниже всяких похвал, уже взяли верх и убили музыканта. Немного спустя в храме Геры стала бить неиссякаемым источником струя крови. Делать нечего, совершил святотатство – надо платить. Сибариты послали за оракулом в Дельфы. Ответ пифии их обескуражил (как и многих, иначе за что бы она получала деньги):

 

Храм мой покинь: до сих пор на тебе тяготеет убийство.

Должно тебе в отдаленьи стоять от священных порогов.

Нет, прорицанья не дам я тому, кто в святилище Геры

Дерзко служителя Муз убил, не страшась воздаянья.

Пусть для таких нечестивцев не медлит свершиться возмездье.

Нет им прощенья во век, будь они хоть потомками Зевса.

Кару примет и сам святотатец и род его подлый.

В дом пусть его вереницею черной стекаются беды.

 

И точно, пифия как в воду смотрела: вскоре сибариты затеяли войну с жителями соседнего Кротона, войну проиграли, и город их был разрушен до основания.

 

Но все античные авторы (а их около 70) единодушны во мнении, что Сибарис погубила изнеженность. Эти утверждения совершенно не вяжутся со всем тем, что античные же авторы сообщают о сибаритах. Как могли люди, считающие за труд оторвать спину от кровати, построить и благоустроить город (вкдючая канализацию и свинцовые винопроводы), распахать равнину, наладить обширную торговлю, покорить 25 окрестных городов, наконец? Как, без устали предаваясь изнеженности, они могли поддерживать все свое хозяйство в надлежащем порядке и даже еще больше богатеть?

 

О государственном устройстве Сибариса нам приходится догадываться по единственному упоминанию Тимея о 500 всадниках. По аналогии с другими греческими колониями, можно заключить, что в Сибарисе была олигархическая форма правления, которую и осуществляли эти 500 всадников‑аристократов. По всей видимости, они были потомками первых поселенцев, основателей города. В соседнем Кротоне, разрушившим Сибарис в 510 году до н. э., у власти стояла аналогичная "тысяча".

 

Интересно, что не последнюю роль в гибели Сибариса сыграл знаменитый философ Пифагор. В 530 году до н. э. он прибыл в город и буквально первой же речью очаровал всех. Кротон в то время переживал не лучшие времена: совсем недавно кротонцы напали на соседний город Локры Эпизефирс‑кие и, хотя имели численный перевес, потерпели сокрушительное поражение, потеряв большую часть армии. Единственным утешением для них служило лишь то, что два года назад их атлет Милон одержал победу в борьбе на Олимпийских играх.[63] Такие победы ценились греками очень высоко и делали победителя национальным героем.

 

Прибыв в Кротон, он, как пишет Диоген, "написал законы для италийцев и достиг у них великого почета вместе со своими учениками, числом до трехсот, которые вели государственные дела так отменно, что поистине это была аристократия, что значит "владычество лучших". Этот философ собирался совместить несовместимое: объединить математику и мистику. Постепенно Пифагор навязал кротонцам свое этико‑политическое учение и стал пользоваться таким почетом и уважением, что кротонцы не решались построить новый сортир, не испросив совета у великого мудреца. Когда же он предложил им построить храм музам, они молча отправились тесать камни. Кротонцы неукоснительно соблюдали все его священные предписания: огонь ножом не разгребать, через весы не переступать, против солнца не мочиться, по торным тропам не ходить, факелом сиденья не осушать и ношу помогать не взваливать, а сваливать. Все эти меры способствовали подъему духа кротонцев после поражения и появлению ненависти к Сибарису. Приверженцы Пифагора видели в самом его существовании угрозу широкого распространения пифагорейских идей, а более приземленным людям не давали покоя плодородные поля Сибариса и обширная торговля, мешавшая развернуться кротонским купцам.

 

В это время власть в Сибарисе захватил некий Телис. Такие локальные революции и тогда уже совершались исключительно для того, чтобы "переделить все по‑честному". Бедный кифаред, если он и существовал, просто попал под горячую руку. Телис изгнал из города 500 самых знаменитых и богатых граждан, присвоив себе их имущество. Последние укрылись в Кротоне. Дальнейшие события разнятся взглядами сторон. Сибариты утверждали, что они отправили в Кротон посольство, требуя выдать перебежчиков, но кротонский совет под влиянием Пифагора им отказал. Кротонцы же говорят, что это они отправили в Сибарис посольство из 30 самых знатных мужей (видимо, желая прямо повлиять на внутренние дела города), но посольство было убито, а тела знатных мужей бросили за городские стены.

 

Война стала неизбежна, и в 510 году до н. э. войска двух городов встретились в поле. Кротонцев вел в сражение олимпионик Милон. Головы его не было видно, так как всю ее вместе со шлемом закрывали венки, полученные за победы на олимпиадах. По замыслу кротонцев, один вид человека, к которому так благосклонны Олимпийские боги, должен был обратить сибаритов в бегство. Милон славился необычайной силой. Он сам принес свою мраморную статую в Олимпии и установил на пьедестале. Он смазывал маслом диск и вставал на него, и никто не мог столкнуть его, как ни старался, хотя другие поскальзывались на масле без посторонней помощи.[64]

 

Но сибариты не смутились видом «безголового» Милона: в их рядах тоже были олимпионики, правда, победители не в борьбе, а в беге. (Еще один сибаритский парадокс: откуда в городе, где спят на перинах из лепестков роз, берутся чемпионы?)

 

Кони сибаритов уже встали на дыбы, кротонцы порядком струхнули, и если бы не чей‑то совет заиграть на флейтах парадный марш сибаритов, то песня кро‑тонцов была бы спета. А так они победили. Сибарис был сожжен дотла, а на его место кротонцы пустили, изменив русла, две реки – Сибарис и Крафис.

 

Уничтожение Сибариса повергло в шок античный мир. Все взрослое население Милета даже погрузилось в траур, что, впрочем, легко объяснимо: ведь милетцы потеряли свой главный перевалочный пункт для торговли с Западом, потеряли надежных банкиров и ростовщиков, наконец, потеряли собственные товары, хранившиеся на складах Сибариса.

 

Кротонцы, по всей видимости, предложили сибаритам добровольно покинуть город, и они выселились в Лаос и Скидрос – когда‑то основанные ими колонии на западном побережье современной Калабрии.

 

И с этого момента начинается борьба сибаритов за свой город, которая опровергает их нарицательное имя напрочь.

 

Через некоторое время сибариты предприняли попытку возродить свой город на другом месте, но неподалеку от прежнего. В 494 году до н. э. персы сожгли Милет. Геродот пишет, что когда в Афинах показывали пьесу "Взятие Милета", то рыдал весь театр от переживаний, а автора позднее оштрафовали, но сибариты не объявили у себя траур, как сделали это ранее милетцы, – пеняет Геродот. Следовательно, в 494 году Сибарис № 2 уже существовал и был городом. Вполне возможно, что возникновение Сибариса № 2 произошло с молчаливого или прямого согласия Кротона, который к тому времени, забыв пифагорейские добродетели, доминировал над всеми городами региона. Но в 476 году Кротон осадил Сибарис. Логичнее всего это объяснить так: согласившись на возвращение сибаритов, Кротон лишил их определенных прав (например, права вести торговые или посреднические операции); и сибариты восстали. Они обратились за помощью к тирану Сиракуз Гиерону. Тот послал им своего брата Полизела. Дальнейшие события грешат разночтением: по одному автору, Полизел был послан в Сибарис исключительно для того, чтобы его там убили; по другому, Полизел был послан против Сибариса. В любом варианте толку от Полизела оказалось мало – Сибарис № 2 тоже пал, а его жители вернулись в Лаос. Но, вероятно, не все. Часть из них оказалась в Посейдонии. Это удалось проследить С. Крейю по нумизматическим материалам: во‑первых, с этого времени резко меняются изображения на монетах Посейдонии; во‑вторых, когда сибариты опять собрались с силами и основали Сибарис № 3, их монеты оказались буквально скопированы с монет Посейдонии.

 

Но и этот город не смог противостоять мощному Кротону и в неравной борьбе погиб в 448 году до н. э. Прошло уже более шестидесяти лет после гибели первого Сибариса, сменилось два поколения, но сибариты и не думали сдаваться – такая удивительная жизнестойкость оказалась у этих изнеженных людей, персонажей многих анекдотов. Сибариты по‑прежнему ощущали себя единой общиной, только временно лишенной родной земли.[65]

 

Они обратились с призывом к Спарте, предлагая вместе с их поселенцами основать новый Сибарис. Те отказались. Но этот призыв услышал Перикл. Ему очень приглянулась мысль распространить афинское влияние на Южную Италию. С помощью афинян и при их участии сибариты основали на месте первого Сибариса Сибарис № 4 в 446 году до н. э. И опять дальнейший ход событий удалось проследить лишь по нумизматическим материалам. Существует целая серия монет, на аверсе которой изображена голова Афины, а на реверсе легенда "Сибарис и бык". На ранних типах монет изображен спокойный бык, покусывающий свою спину. Потом он исчезает, и на смену ему приходит изображение быка с угрожающе опущенной головой. На этом основании и при помощи нарративных данных ученые сделали вывод, что афиняне не ужились с сибаритами и в 444 году до н. э. изгнали последних, а на их место пригласили других афинян. С этих пор над руинами Сибариса появился новый город – Фурии.

 

Но сибариты и на этот раз не сдались. В 440 году до н. э. на реке Трейс они основали Сибарис № 5. Город был построен на холме, который теперь носит

название Кастильоне‑ди‑Палуди. Раскопками здесь выявлены остатки внушительной крепостной стены. Некоторые камни из нее имели в длину до двух метров. Был обнаружен и фрагмент надписи, на которой четко читалось название города и которая решила последние сомнения. В начале IV века до н. э. Сибарис опять стал крупным и богатым городом, он чеканил собственную монету (то есть был свободным) и даже построил театр. Но к середине IV века до н. э. Сибарис был втянут в кровопролитную войну с италийскими племенами, которые не желали мириться с присутствием греков на своей земле. Сибариты, видимо, защищались до последнего, ибо с этого времени само их имя больше не упоминается историками Эллады среди живых.

 

Судьба Фурий сложилась более удачно, хотя и пришлось пережить много неприятных минут. Фурийцам не удалось мирно ужиться с племенами брутти‑ев и луканов, постоянно ссорились они и с городом Тарантом, который основали извечные враги Афин – спартанцы. Потом римляне поставили здесь свой гарнизон, а в 193 году до н. э. и самому городу дали латинское название Копия.

 

История Сибариса идет совершенно вразрез со ставшим стереотипным образом этого города. Только спартанцы проявляли подобную настойчивость, поставив перед собой цель. Но спартанцы‑то – антипод сибаритов буквально во всем, даже в мелочах, У спартанцев в коннице служили только колченогие; в походах они спали на земле; ежедневно питались чечевичной похлебкой на бычьей крови; пурпурный хитон спартанец надевал только перед боем, чтобы враги не увидели его крови; свое жилище спартанец строил лишь при помощи пилы и топора; он никогда не видел денег и т. д.

 

Но, может быть, в античности Сибарис стал объектом бесконечной шутки? Какой, например, можно было бы составить портрет Чапаева, пользуясь лишь анекдотами про него?

 

Существовал только один способ выяснить, насколько обвинения сибаритов в сибаритстве соответствуют действительности – раскопать руины города.

 

У Страбона есть указание, что Сибарис находился между реками Сибарис и Крафис. Но Страбон жил спустя шестьсот лет после того, как город погиб. А современная долина реки Крафис представляет собой раскинувшееся на много километров болото с малярийными комарами. Здесь, правда, удалось на холмах обнаружить остатки водопровода из глиняных труб и несколько погребений. Но к Сибарису они никакого отношения не имели, так как датировались более поздним временем. Полное отсутствие следов вызывало недоумение археологов, некоторые скептики даже стали говорить о том, что Сибарис – такая же сказка, как и Антлантида. При этом в руках они держали монеты с легендой города. Различные ученые называли самые разные места Южной Италии, где следовало бы искать Сибарис. Но он оставался неуловимым.

 

После войны П. Дзанотти‑Бьянко предложил отождествить его с Парко дель Кавалло, расположенном на берегу Крафиса в 4 километрах от современного устья, а в реке Сибарис видеть современную Кошилу. Пробные бурения в предполагаемом центре бывшего города подтвердили возможность обнаружения Сибариса соответствующими времени его существования находками. Однако находки могли принадлежать и другому городу. Скептиков они не убедили.

 

Тогда в середине 1960‑х годов в поиски Сибариса включился археолог‑экспериментатор К. Леричи. Он уже прославился обнаружением большого числа этрусских гробниц, от которых на земной поверхности не осталось ни малейшего следа. Для поисков Сибариса он использовал протонный магнитометр. Он представляет собой баллон со взвешенными в спирте протонами. Снаружи на баллон намотана проволока. Когда по ней пропускают ток, протоны вращаются в спирте, скорость их вращения зависит от магнитной силы. Аномальные показатели на приборе являются сигналом, что в данном месте находится, например, скопление керамики или какая‑то стена. Прибор фиксирует предметы на глубине до восьми метров.

 

Поиски Леричи увенчались успехом. Ему даже удалось проследить крепостные стены на расстоянии 1320 метров. Затем он с помощью мощной помпы поднял с глубины 6–8 метров фрагменты греческой посуды, черепицу, кирпич и куски карниза. Все это датировалось VII–VJ веками до н. э. Но скептики опять отказались признать находки принадлежащими именно Сибарису. О раскопках не могло быть и речи: грунтовая вода так близко подступала к поверхности, что вырытая яма тут же заполнялась водой, а стены ямы сползали вниз, обессмысливая труд.

 

И все же после нескольких лет, проведенных в разведках, археологи решили попытаться. Раскопы были заложены сразу в четырех местах, три из них по времени безусловно относились к Сибарису, в четвертом раскопе оказалось большое здание, вероятно, общественное, но относящееся к Фуриям.

 

Сейчас уже нет сомневающихся, что обнаружен именно Сибарис. Археологические слои идут в полном соответствии с письменными данными о времени основания и гибели города: VIII–VI века обильно представлены остатками построек, керамикой и монетами; затем – в слое конца VI века попадается только ил, песок, обугленные куски и следы растворившегося в воде кирпича – доказательство, что город был сожжен, а потом затоплен; и следом за ним идут остатки афинских Фурий.

 

Сейчас еще невозможно говорить об архитектурном облике Сибариса. Но фрагменты архитектурных украшений храмов и частных жилищ позволяют говорить, что Сибарис был типичной ахейской колонией, разве чуть больших размеров: население ее могло достигать ста тысяч человек, но наверняка было меньше. Об образе жизни сибаритов пока можно судить лишь по импортной ионийской керамике, среди которой преобладают тончайшей работы и удивительной росписи чаши. Этот факт как будто подтверждает сведения о не прекращавшихся пирах и застольях. Но керамика, произведенная в местных мастерских, совсем не уступает по качеству привозной. Другие находки тоже не дают ответа на вопрос: действительно ли сибариты отличались от остальных греков какой‑то особенной и безграничной изнеженностью? Археологи пока лишь разводят руками: на их взгляд, ничто не отличало Сибарис от других греческих городов. Но ведь еще не обнаружен некрополь! Вот там‑то действительно могут оказаться существенные различия. Правда, это уже будут не отличия между городами живых, а между городами мертвецов.

 

На сегодняшний день установлено, что археологическая площадь города охватывает 9 квадратных километров, но работы ведутся лишь на площадях, напоминающих уколы в простыне. И даже тут они движутся очень медленно, потому что в раскопы моментально набирается вода. Людям приходится работать в водонепроницаемых костюмах, стоя по колено, а то и по пояс в воде. В ближайшей перспективе итальянцы намереваются подвести с боков систему труб с механическими насосами, которые войдут в землю на глубину 8–9 метров. Возможно, они уже это сделали. Но и тогда на раскопки только той части города, которая сейчас находится на суше, уйдет не менее 20 лет.

 

Двадцать лет назад подводные археологи обнаружили на дне Тарентийского залива на семиметровой глубине несколько рядов беломраморных колонн. Возможно, это ушедший на дно припортовый рынок, но может быть и храм. Нам этого уже не узнать: очередь до него дойдет не раньше, чем будет раскопан центр города.

 

Спина

 

Множество загадок задали историкам этруски, споры о которых не затихают и сегодня. Мало того, что спорят о самом народе, так еще и знаменитую Спину потеряли – тот самый город, о котором в один голос говорят древние авторы. Правда, античные