Зубровый парк — Гузерипль, 25 июня

Обратную дорогу на Гузерипль мы снова делаем вдвоем с Иваном Яковлевичем Виляховским. Я еду верхом, на Каштанчике. Иван Яковлевич решил идти пешком.

Сегодня тропа не такая «страшная», как в день нашего выхода на Кишу. Земля немного подсохла, и нет той предательской скользкости, которая при малейшей неосторожности грозила катастрофой.

Впереди нас по тропе тянется волчий след. Он смело проложен по свежим следам недавно проходивших здесь людей и лошадей.

Стремительно мчится с гор Киша. На этот раз ей по пути с нами. Она то в узких теснинах с отвесными стенами бьет кипящими, пенными водопадами, льет жидкое зелено-черное стекло через гигантские отполированные камни, завивает белогривые буруны, то успокаивается в широких низинах, и тогда кажется, что она совсем остановилась, и сквозь ставшую вдруг прозрачной воду на сером мелкозернистом песке плоских отмелей видны отпечатки кабаньих и козьих копыт.

В чаще леса на склоне нависшего над рекой хребта послышался шорох и треск сучьев. На тропу посыпался щебень. С другого берега донесся троекратный сердитый рев дикого козла. И снова слышен только однообразный гул и гром мчащейся далеко под нами воды, и говор, и рокот ее, похожий на спор приглушенных голосов, там, где течение делается более спокойным.

На Терновой поляне высокие густые травы и огромные лопухи примяты и повалены на кабаньих и медвежьих ходах. Такой путаницы звериных троп, лежек и пороев в зарослях Терновой прошлый раз не было.

У последнего спуска, где Киша врывается в Белую, раскинулась обширная и светлая речная терраса, вся в веселой зелени луговой травы. Вокруг толпятся, набегают друг на друга и переплетают ветви, как руки, молодые деревца на месте прежних порубок: тут еще не заповедник.

На тропе, пересекающей изумрудно-зеленый ровный ковер, видны следы лани: первые оленьи следы, которые я встретил за поездку. Правда, летом большинство копытных животных поднимается высоко в горы, к альпийским лугам. Но раньше в эту пору можно было видеть в тех местах, где я побывал теперь, немало следов ланей с телятами. Сейчас этого нет. Война, несомненно, на время серьезно изменила жизнь животных заповедника.

Мой спутник идет пешком легко и быстро. Его синий комбинезон мелькает впереди среди деревьев и скал, каштанчик, время от времени припускает за ним рысью, но не обгоняет: он привык ходить в паре с Буланчиком последним и теперь вместо отсутствующего друга, невидимому, признал «лидером» Ивана Яковлевича. Под конец пути Каштанчик сыграл со мной шутку. Он на ходу повернул ко мне голову и искоса посмотрел одним глазом. Я не причал этому значения, как вдруг Каштанчик опустился на колени и лег среди дороги, заставив меня слезть с седла. Безусловно, он видел, как это проделал Буланчик с Иваном Яковлевичем, и решил повторить урок.

Уже вечером мы приближаемся к Гузериплю. Впереди высятся уходящие в небо горбы и конусы поросших лесами могучих гор. Синие и коричнево-черные тени наполняют полукружия цирков Джемарука. Вершины гор — в серебре снегов.

В наплывающей темноте ночи в лесах перекликаются совы. Завыванье и хохот неясытей слышится со всех сторон.

Высоко над хребтами высыпали частые лучистые звезды.

Сотрясаются шаткие доски моста через Белую, и мы уже на поляне Гузерипль. Путешествие на Кишу окончилось.

Гузерипль, 26 июня

Еще в первый день приезда на Гузерипль я встретил человека в синей гимнастерке и бриджах. Две голубые звездочки В петлицах гимнастерки свидетельствовали, что это работник заповедника. Худощавый, с бритым подвижным лицом, прорезанным двумя складками вдоль щек, он был невысок, даже мал ростом. Как многие невысокие люди держался он чрезвычайно подтянуто, грудь вперед, и казался выше своего настоящего роста. На боку у него висел кривой кинжал (здесь почти все работники охраны носят такие кинжалы), и эта деталь как-то еще более подчеркивала его военную подобранность и стройность перехваченной офицерским поясом талии.

— Архангельский, начальник охраны Кавказского заповедника, — назвал он себя, четким движением взбросив ладонь к козырьку фуражки.

Константин Григорьевич Архангельский — один из энтузиастов восстановления зубра в Кавказском заповеднике. Хотя Архангельский и не научный работник, он оказал большую помощь в этом деле. В годы Отечественной войны он руководил охраной заповедника и был командиром группы содействия истребительного отряда.

Сидя в рабочей комнате Константина Григорьевича за картой заповедника, мы беседуем с ним о событиях Отечественной войны, связанных с заповедной территорией, и об истории появления здесь зубро-бизонов.

Речь Архангельского по-военному отчетлива:

— Заповедник задолго до войны вел большую подготовительную научную работу по восстановлению зубра. Его сотрудниками были написаны целые исследования по биологии кавказского зубра, прекрасно изучены условия его существования. Было твердо решено, что исчезнувший уже вид можно восстановить путем выведения чистой зубровой породы из гибридов зубра и бизона. Мы наметили подходящие поляны, подобрали людей. Дело было за самими зубро-бизонами. Их нам давала Аскания-Нова.

В 1940 году с помощью теперь покойного президента Академии наук СССР Владимира Леонтьевича Комарова нам удалось добиться разрешения на переброску вагона с зубро-бизонами пассажирской скоростью. Суть в том, что каждому зубро-бизону в день нужно не менее пяти ведер чистой воды. А ведь нам предстояло доставить пять взрослых животных на расстоянии 1360 километров. Отсюда необходимость: для наибольшего сокращения времени на перевозку прицепить вагон к пассажирскому составу. Вагон, кроме того, должен быть головным, чтобы можно было быстрее брать воду на стоянках, там, где она подается в паровоз, и в случае необходимости получать ее в пути прямо из паровоза (как мы выяснили, некоторые химические примеси в паровозной воде не имели значения).

Наконец вагон был получен. Клетки удалось достать в Крыму, куда раньше отправили другую партию зубро-бизонов. Мы, три работника заповедника: старший научный сотрудник Михаил Александрович Заблоцкий, коллектор Василий Алексеевич Дементеев и я, уже были в это время в центре Аскания-Нова, в девяноста километрах от станицы Ново-Алексеевка и в ста километрах от местности Баркуты, где на свободе находились зубро-бизоны. Там их осмотрели ветеринарные врачи и отобрали для нас.

Двадцать пятого июня 1940 года клетки с зубро-бизонами доставили на автомашинах из Баркутов на Ново-Алексеевку и погрузили. Двадцать седьмого июня зубро-бизоны прибыли в Днепропетровск за сорок минут до прихода скорого поезда Киев — Баку, к которому должен был быть прицеплен вагон с ними. Казалось, все шло, как по-писаному. Вдруг старичок-осмотрщик, остукав молотком колеса нашего вагона, подошел к нам — мы все трое сопровождали животных.

— Кто из вас главный? Вагон-то негоден.

— Почему?

— На одном скате колес стальной обод надет на чугунные центра. Не могу допустить следования на большую скорость.

Вагон немедленно доставили отдельным паровозом в мастерские. Подняли на домкрат. Негодный скат заменили. Но опоздали на десять минут, и поезд отправился. Пришлось ждать сутки.

Кроме клеток с зубро-бизонами, в вагоне находилось прессованное сено и запас отрубей для подкормки. Большой вагон в пути болтало. Иногда животные вели себя беспокойно: храпели, бились. Но клетки были солидные, неширокие, и мы их прочно укрепили.

На станциях мы прежде всего вооружались ведрами и бежали за водой. Мы трое и поили и кормили зубро-бизонов в дороге. Никого больше в вагон не допускали, чтобы не занести заразу. Начиная от Днепропетровска, на каждой станции возникало целое паломничество к нашему вагону:

— Покажите зебр.

— Каких зебр? У нас зубры.

— А что такое зубры?

— Видели буйволов?

— Случалось.

— Ну вот, только зубры значительно больше да еще с бородой и с горбом.

— Теперь понятно: покажите!

Показывать, конечно, мы не показывали. Но приходилось давать объяснения и на больших остановках даже читать лекции. Дальше так и ехали, уже без задержек, через Армавир на Белореченскую. От Белореченской с отдельным паровозом вагон был доставлен на станцию Хаджох. В Хаджохе зубро-бизонов ждали представители заповедника, а народ по пути следования животных в Хаджохе и Даховской стоял просто шпалерами.

Из Хаджоха клетки на автомашинах доставили на Попову поляну, за Даховской, и выгрузили. Здесь были собраны наблюдатели заповедника и специальные люди, чтобы отогнать зубро-бизонов в заповедник через Сахрай и Кишу прямо на Темную поляну, где заранее был построен загон. На Поповой поляне зубро-бизонов выпустили из клеток. Они сразу набросились на сочную траву.

Хотя зубро-бизонов тщательно охраняли, однако, в первую же ночевку на поляне Поповой произошла неприятность. Зубрица Волна перепрыгнула через костер, у которого сидели сторожа, и побежала обратно к Хаджоху. Она переплыла Белую за Даховской и ушла в лес на левом берегу реки. По ее следам немедленно бросился тогдашний начальник охраны Саулиетс с наблюдателями.

Волну обнаружили в стаде колхозных коров возле Хаджоха. Она успела там где-то проломить забор и наделать паники. Волна долго упорствовала. Понадобилось больше недели, чтобы отогнать ее в заповедник. Но наблюдатели, все здешние люди, хорошо знавшие местность, не пугали беглянку, а терпеливо, то давая ей пастись и отдыхать, то заходя вперед и незаметно направляя ее в нужную сторону, шаг за шагом подогнали Волну к зубровому парку. Все остальные зубро-бизоны пришли на место благополучно.

Так рассказывал он о зубрах, а затем начал говорить о том, что произошло в заповеднике полтора года спустя, когда к заповедным горам и рощам вплотную подступила война.

— …Когда немцы в 1942 году заняли Даховекую, Сахрай и Хамышки, они троекратно бомбили зубровый парк. Они сбросили на этот «военный объект» девять крупных бомб, по три бомбы в налет. Но бомбежки оказались впустую: только изуродовали землю в нескольких местах.

Самые тяжелые дни заповедник пережил в 1942 и 1943 годах. Он находился тогда почти в полном окружении. В заповеднике была создана группа содействия истребительного батальона. Командовал группой я, политруком был директор Гузерипльского лесного участка Майкопского леспромхоза Анатолий Яковлевич Шишов.

В истребительную группу входили все наблюдатели и научные сотрудники заповедника. Многие работники заповедника потом были награждены медалью «За оборону Кавказа»: Никифоров, два брата Комнатных, два брата Гукаловых, Пономаренко, Кейв, Савельев, Лаврентьев, Заславский.

Заведующий научной частью заповедника кандидат биологических наук Леонид Иванович Соснин спас и бережно сохранил все научные ценности заповедника: архив, библиотеку, фототеку и анатомические материалы.

Вместе со своей женой, Верой Александровной, он организовал для детей сотрудников и эвакуированных экстернат за школу-десятилетку. Несмотря на то, что заповедник находился в окружении, краевой отдел народного образования, эвакуированный в Сочи, доставлял на «кукурузнике» учебники, бумагу и карандаши для нашего экстерната. Сейчас на основе экстерната в Гузерипле работает школа-семилетка.

Леонид Иванович — инвалид: у него на правой руке только два пальца, но он, ведя научную работу и обучая детей, одновременно состоял в истребительной группе заповедника и нес вооруженную охрану.

Заповедник в это время, в сущности, занимал круговую оборону. Группа содействия истребительного батальона не знала отдыха. На Гузерипле стояли постоянные вооруженные посты, каждую ночь производились обходы. Как в каком-нибудь средневековом замке, кладка через Белую между Гузериплем и леспромхозом на ночь поднималась воротом, а днем снова опускалась. Все были вооружены: даже бухгалтер выходил на работу с винтовкой. В лесах бродило фашистское охвостье, и охрана заповедника вела с ним постоянную борьбу. В километре от Гузерипля, по тропе на Горелое, однажды пришлось выдержать ожесточенный огневой бой.

Наблюдатели заповедника оказали большую помощь частям Красной Армии. Они работали проводниками-разведчиками. Особенно много сделали в боевой обстановке Пономаренко, Куницын и Кейв. Многие отдали жизнь за родину в рядах Красной Армии: Иван Леонтьевич Деревянно, Пастухов, Колесников и другие.

Война оставила заповеднику тяжелое наследство. Копытные животные напуганы, стали бояться человека и держаться там, где глуше и выше. Их стало меньше. Но зато расплодилось множество волков. Только в одном Восточном отделе за последнее полугодие А. В. Никифоров истребил тридцать два волка. Необходимо уничтожать ежегодно сто-двести волков.

Увеличилось число и других хищников. Недавно заведующий Восточным отделом Никифоров сообщил, что два тура на горе Ятыргварте, в районе Черноречья, разорваны барсом. Работники заповедника предполагают, что сейчас барсы появились и на горе Абаго. Это один из наиболее труднодоступных для человека высокогорных участков. Медведи стали часто нападать на копытных животных. Раньше этого почти не было. За войну многие медведи стали хищниками.

На уменьшение стада полезных диких животных повлияло и то, что за время войны представление о границах заповедника стерлось. Мы тоже производили плановый отстрел туров, серн и кабанов для питания раненых. Вот в этом самом помещении, где мы с вами находимся, был госпиталь. И все-таки, несмотря на все трудности военного времени, работники заповедника сумели сохранить и зубро-бизонов и других ценных животных заповедника, а теперь делают все для полного восстановления и дальнейшего роста поголовья диких животных. В десятки мест закладывают солонцы. Усилена охрана заповедника, ведется беспощадная борьба с браконьерством, расчищены тропы, организовано уничтожение волков капканами и другими способами.

Восстановление заповедности и усиление охраны сказываются. Звери снова начинают чувствовать себя в безопасности на территории заповедника. Например, обнаружено до тридцати переходов гуртов диких свиней через реку Кишу. Кабаны уходят на ночь пастись в незаповедный район, а с рассветом возвращаются в заповедник.

Гузерипль, 27 июня

Научная часть заповедника помещается в нижнем этаже высокого деревянного дома. Двор за время войны зарос травой, через которую протоптана дорожка к крыльцу. В первой от входа просторной и светлой комнате расставлены чучела серн, туров, кабанов, рысей, диких котов, куниц. На стенах висят картины, изображающие наиболее интересные места заповедника и сцены из жизни животных. В других комнатах зоологи и ботаники заняты обработкой материалов.

Заведующий научной частью Леонид Иванович Соснин мало изменился за семь лет, прошедших после нашей первой встречи. Он невысок ростом. У него серьезные темнокарие глаза. Резкая складка над переносьем придает его лицу несколько строгий вид. Внешне Леонид Иванович кажется замкнутым и медлительным, но на самом деле он полон внутренней живости и горячего интереса к своей работе.

Леонид Иванович правильно и глубоко представляет себе смысл задач, поставленных государством перед заповедником, и ведущую линию научной деятельности заповедника.

Мне в главных чертах уже раньше была известна его точка зрения. В сегодняшней беседе чувствуется, что она окончательно определилась. Видно, что опыт протекших лет превратил ее из предположения, еще проверяемого в дискуссиях с противниками и во внутреннем споре с самим собой, в твердую обоснованную уверенность.

— Кавказский заповедник, — говорит Соснин, — это огромный участок нигде в вашей стране не повторяющегося своеобразия богатейшей кавказской и колхидской природы. Все стороны ее неразрывно связаны друг с другом. Нарушение одной из них неизбежно отразится на всем биоценозе массива.

Кроме того, наш заповедник является гигантской лабораторией живой природы в ее естественном состоянии. Изучение поведения растений и животных, их восстановление и развитие в естественных условиях, — дело большой государственной важности. Такую же государственную важность имеет заповедник для пополнения местными ценными промысловыми животными сопредельных охотничьих районов.

Мы ввели у себя зубро-бизонов. И это совершенно правильно. На нынешней территории заповедника жил кавказский зубр. Он погиб. Теперь мы прежние зубровые места пока населяем зубро-бизонами. Но будет время, и у нас появятся зубры, выведенные из гибридов зубра и бизона. Вернется к новой жизни уже вымерший вид. Природа Кавказа в этом случае будет обогащена путем восстановления свойственного ей в прошлом местного вида, без которого она была бы все же не в полной мере типичной, обедненной. И если приспособление зубро-бизонов к новой для них высокогорной обстановке требует «жертв», нарушает естественный режим ряда лесных полян, то это оправдано конечной целью.

Но вместе с тем, Кавказский заповедник и с научной и с хозяйственной точек зрения заслуживает того, чтобы его биоценоз в целом был полностью сохранен.

Кавказский заповедник сравнивают с Иеллоустонским национальным парком в Соединенных Штатах Америки. Это неверно. Прежде всего, наш заповедник ставит перед собой большие научные и народнохозяйственные задачи в области изучения, сохранения и преобразования природы в интересах человека. Наоборот, уже в самом государственном акте об учреждении Иеллоустонского национального парка записано, что он создается только «как общественный парк и место для удовольствия и полезного развлечения». Никакой научной работой Иеллоустонский парк не занимается. Он является местом туристских прогулок состоятельных людей. Не удивительно, что когда-то наводивший страх на первых поселенцев огромный серый медведь-гризли выродился в Иеллоустонском парке в постоянного посетителя мусорных ям и жалкого попрошайку.

Кавказский заповедник — не американский зоопарк, превращенный почти в цирковой аттракцион. Наш заповедник — это огромный массив настоящей могучей природы, более богатой и интересной, чем иеллоустонская.

— Мы не прерывали научно-исследовательской работы во время войны, — с гордостью говорит Леонид Иванович. — В свете Закона о пятилетнем плане восстановления и развития народного хозяйства СССР мы наметили ряд тем, определяющих направление научно-исследовательской работы в заповеднике. Среди них особенное значение имеет изучение влияния изменения биотопов на распространение и численность диких животных. Это очень важный вопрос. Он тесно связан с восстановлением и увеличением поголовья. Во время войны боевые действия велись на значительной части территории заповедника. Это вызвало серьезное изменение экологической обстановки, В Восточном отделе заповедника по Большой Лабе, в верховьях Малой Лабы и Уруштена, в районе Белореченского перевала и лагеря Холодного гитлеровцы вырубали леса, делая завалы, вытаптывали и скармливали вьючным животным и скоту травянистую растительность. В этих районах продолжительное время не стихали стрельба и шум, связанный с присутствием большого числа людей. Звери переместились. Численность многих видов уменьшилась. Очень сильно повлияли на снижение поголовья размножившиеся за время войны волки и другие хищники.

Мы провели после войны приблизительный учет наиболее ценных диких животных. Оказалось, что только от руки человека погибло не меньше тысячи серн, кабанов, оленей и туров. А сколько заедено хищниками, пало от заболеваний!..

— Большой ущерб нашему хозяйству причинили фашисты и в другом отношении. Они сожгли метеорологические станции и дома, где жили наблюдатели. У нас почти не осталось транспорта. Сожжены или подорваны мосты и самые важные участки троп. Все это требует исключительно большой восстановительной работы. Наши ближайшие задачи — расширение посевов для искусственной подкормки, закладка новых солонцов, охрана диких животных и истребление волков, сохранение лесов и восстановление их в местах вырубок. И, конечно, одна из важнейших научно-теоретических и научно-практических первоочередных задач, — заканчивает Леонид Иванович свой рассказ, — это восстановление, полная ингабитация зубра в Кавказском заповеднике.