Онтология Духовной науки и логика

 

Солнечное развитие, пройдя через пралайю, возродилось на древней Луне, где человек приобрел самостоятельную жизнь чувств — зачаток индивидуальной души и даже некоторое побуждение к мышлению.

 

Главной в развитии древней Луны является третья фаза, где Духи Движения принесли в жертву свое претворенное в Самодух астральное тело. Человеческие монады стали трехчленными. Им удалось вобрать в себя астральное тело. Это произошло благодаря тому, что в состоянии пралайи их физическое и эфирное тела были впитаны высшей духовностью и там им были напечатлены новые закономерности, в силу которых они получили возможность продвинуться еще на один шаг к индивидуализации, а следовательно — к обособлению себя от высшего духа, к овладению природой вожделений и желаний, что сопряжено с обретением индивидуального астрального тела.

 

Говоря о пралайе, в которую переходит феноменальный мир, следует иметь в виду, что главным в ней являются законы. Они при определенной проработке, закреплении в низшей, чувственной реальности способны возвышаться, принимать универсальный характер, могут пребывать в высшем мире, оставаясь законами мира низшего. В качестве примера можно указать на закон тяжести, которого до древнего Сатурна в мироздании не было.

 

Имманентное в трансцендентальном — вот что такое состояние пралайи. И такое определение есть не размывание границ понятий, а правомерное их расширение с помощью духовного познания. В феноменальном мире действие законов не меняет их самих. В трансцендентальном они претерпевают трансформации, поскольку качество там восходит к сущему, феномен отождествляется с прафеноменом.

 

На языке христианского гнозиса мы можем сказать: в пралайе творение возвращается к своему Творцу. Это значит, что эфирное тело монад отождествляется с Ипостасью Сына, а физическое — с Ипостасью Отца. А поскольку Бог Триедин, то физическому и эфирному напечатлеваются свойства, необходимые для соединения с новой субстанциональностью древней Луны, регентство над которой принадлежит Святому Духу.

 

Вобрав в себя астральное тело, монады на древней Луне начинают проявлять собственные (а не наведенные) чувства удовольствия и неудовольствия. Их зачатки проступили уже на древнем Солнце; на Луне деятельностью Духов Формы эти чувства приводятся к тому, что может быть названо зачатком "желания и вожделения". Монады стремятся к повторению того, что им доставило удовольствие, и избегают неприятного, хотя такое переживание чувств можно назвать лишь инстинктивным, поскольку Духи Формы не отдают монадам своей сущности.

 

Однако уже инстинктивные переживания приводят к сгущению вещественности Луны до водного состояния, которое местами даже твердеет, образуя вещество, подобное современному рогу. Наравне с человеческим появляются еще два царства. Одно из них пребывает в среднем между минеральным и растительным царствами Земли состоянии, другое — между растительным и животным. При этом о человеческом царстве следует говорить как о человеко-животном.

 

Все это возникает как следствие событий, разыгрывавшихся в мире Иерархий. Высшие Иерархии, начиная с Духов Движения, не могут далее оставаться вместе со сгущающейся материей и выделяют — как возрожденное древнее Солнце — особое космическое тело, где они могут развиваться далее с присущей им скоростью и, благодаря этому, более эффективно влиять на развитие человеческих существ [* Выделяется также еще ряд планет, в соответствии со скоростью развития других существ. Обо всем этом можно прочесть в "Очерке тайноведения".].

 

Часть солнечных Духов Личности, которым на Луне надлежало взойти на ступень Духов Формы, отстала. Они начали в лунном наследии Духов Воли развивать свою, независимую от отделившегося Солнца, деятельность. Это был своего рода мятеж против солнечных духов. В результате него человек оказался под двойным влиянием. Одно из них оказывали отставшие духи, пытаясь все человеческое существо связать с его водным телом. Солнечные существа, противодействуя подобным намерениям, сделали оплотневающее физическое тело преходящим. Луна начала вращаться вокруг Солнца. В отдельные периоды ее вращения эфирное и астральное тела человеческих существ высвобождались из физического и тогда представляли собой образования, подобные "тонкому музыкальному инструменту, на струнах которого звучали Мистерии Вселенной" (13; с.205), благодаря чему в телах слагались зачатки различных органов. Человек тогда переживал блаженство и покой, но становился менее самостоятельным, чем в другие периоды, когда в нем преобладало действие лунных существ. Такая смена состояний сознания напоминала, с одной стороны, современное бодрствование и сон, а с другой — жизнь и смерть, поскольку параллельно со сменой сознания менялось периодически и физическое тело.Так углубился в лунном эоне раскол, возникший еще на древнем Солнце.

 

Духи Личности правильного развития овладевают на Луне инспиративным сознанием и, воздействуя на астральное тело человеческого существа, развивают в нем характер личности: человек начинает относить к себе радость и страдание. Он как бы говорит себе: "...мое окружение удерживает меня в бытии" (13; с.197). Подобное состояние сознания переживали, благодаря тепловым телам монад, Архангелы на древнем Сатурне.

 

Стало быть, на древней Луне человек начинает сам отражаться в своем окружении. В нем развиваются зачатки представлений, и они, пишет Рудольф Штайнер, были тогда родственными процессу размножения. Когда человек бывал отвращен от сильного солнечного действия, процессы, происходящие в водовоздушной среде, рождали в его сознании образы, подобные сновидческим, но с той разницей, что они точно соответствовали внешним процессам. Благодаря им человек сообразовывал свое поведение с происходившим в окружающей среде, он совершал поступки по смутному побуждению. Таковым становится прежнее машинообразное волеизъявление. Кроме того, символические образы внешнего мира строили внутренние процессы в человеке, ибо они были имагинативными, т.е. обладали созидательной силой. Человеческое существо "стало как бы отображением процессов своего сознания" (13; с.200). Так пришел к первому завершению процесс, начавшийся на древнем Сатурне. Созидающее сознание абсолютного Я переходит пусть еще в зачаточное, еще хранимое Иерархиями, но уже само себя созидающее сознание человеческих существ. Оно еще не является самосознанием, но обладает большей силой созидания, чем современное предметное сознание, С другой стороны, на древней Луне еще только складывается то развитие, которое мы на Земле называем эволюцией видов. Законы физического развития тогда еще не были так незыблемо связаны с вещественностью, как в эоне Земли.

 

Развитие чувств в астральном теле сопровождалось усложнением процессов питания и дыхания, на которые оказывали влияние силы индивидуального имагинативного сознания Архангелов, входившие в эфирное тело человека.

 

В эоне древнего Солнца Архангелы работали над созданием органов чувств в человеческих монадах. В лунном эоне этими органами пользуются Ангелы, восходя на свою человеческую ступень. Благодаря человеческим органам чувств они приходят к переживанию индивидуального "я", и оно для человеческих существ выступает как их групповое "Я". Отдельному человеку Ангел открывается в ясновидческом образе и, когда на жизнь Луны усиливается воздействие Солнца, уносит его сознание в сферу солнечных существ. Иными словами, в лунном эоне Ангел руководит сменой состояний сознания в человеке, при этом он образует некое продление органов чувств из эфирного и астрального тел в физическое, чем закладывает основу будущей нервной системы.

 

Итак, Духи Формы превращают чувства удовольствия и неудовольствия в желания, хотя и не самостоятельного характера. Духи Личности напечатлевают человеческому астральному телу самостоятельность благодаря возникшей смене состояний сознания и разделения вещественности, в чем участвуют и отставшие существа; человек начинает чувства радости и страдания относить к себе. Архангелы сообщают эфирному телу человека род воспоминания, благодаря чему человек чувствует себя одним и тем же существом в обновляющейся телесности. Ангелы делают физическое тело физиогномическим отображением астрального тела, насаждая в него признаки типов личности.

 

Далее на древней Луне, как и в предыдущие эоны, развитие восходит к своей октаве. Тогда Духи Мудрости напечатлевают всему бытию Луны мудрость, которая ныне так поражает нас в целесообразности всего природного. Это деяние Духов Мудрости явилось выражением регентства Святого Духа над эоном Луны. Так бывшее основанием отношения на древнем Сатурне переходит к своему самостоятельному выражению. Духи Движения напечатлевают зачаток Самодуха человеческому астральному телу. Под влиянием Духов Мудрости они воздействуют на человеческое астральное тело таким образом, что оно вырабатывает "душевную подвижность и исполненное мудрости жизненное (эфирное) тело" (13; с.212). Далее Духи Движения пробуждают в астральном теле зачаток души ощущающей, а как мудрое устроение эфирного тела выступает зачаток души рассудочной. Самодух образует их высшее единство и гармонию,.т. е. выражается не столь бессознательно, как Жизнедух и Духочеловек в предшествующие эоны.

 

В целом лунный человек уже являет собой триединство. У него есть физическое тело лунной природы, в его эфирном и астральном телах обитают существа Третьей Иерархии — они образуют зачатки индивидуальных переживаний, — и все это, как групповым "Я" всех человеческих существ, пронизывается Самодухом (рис.13).

 

В образовавшейся троичности есть своя законченность, значительно большая, чем в эоне Земли. Она выражается в том, что Божественное Триединство в эоне Луны всеми Ипостасями переходит в явление, породив в ином для-себя-бытии новую триединую субстациональность: физическую, эфирную и астральную, которая является совершенным выражением Бога, поскольку несет запечатленным в себе тройственный дух. Наделив Третью Иерархию я-сознанием, Божественная Троица получила в ней опосредующее звено между телом творения и духом, а в трижды трех Иерархиях — полноту своего выражения в творении. Сказанное можно еще пояснить рисунком (рис.14).

 

 

Пусть на этом рисунке читателя не удивляет иной порядок Иерархий по сравнению с тем, который был дан на рис.6. Там была изображена картина эволюционного процесса; здесь — образ общей констелляции человека, возникшей в результате его развития в течение трех первых эонов. Мы получили своего рода итог и одновременно иллюстрацию того, что и откуда в нем взялось. В триединстве тела, души и духа человек поистине есть образ и подобие Божие. Однако в нем имеется и некое противоречие с высшим, обусловленное отставанием иерархических существ, особенно в Третьей Иерархии, что повлекло за собой огрубение вещества и возникновение трех царств природы, ставших "подножием" идущего к свободе человека.

 

Так возникает ряд опосредований. Их тоже три. Сначала им была Вторая Иерархия, которая опосредовала связь Третьей Иерархии с Первой и с Божественным Триединством. Третья Иерархия опосредовала отношение нового творения с Богом, которое потом стало противоречием. Оно еще более углубилось с возникновением трех низших природных царств. А опосредующим звеном между ними и Иерархиями стал сам человек.

 

Переходом отношения в противоречие, параллельно нисхождению высшего Импульса по ступеням бытия, обусловлен переход троичности в четверичность, произошедший в эоне Земли. Противоречие это — двоичность внутри гармоничной, завершенной троичности. Это скрытый антитезис к целостному синтезу триады. Причем, если в триаде в полагании уже заключено и его отрицание и последующий синтез, то противоречие второго рода — экзистенциальное. Его разрешение неизбежно проходит через многообразие форм бытия, через множественность "я", через пространственно-временные отношения.

 

В известной мере все это было и в трех первых эонах. Мы уже говорили о том, что семеричность как принцип вошла в наш цикл эволюции с самого начала и в нем она получила тенденцию претворяться в двенадцатеричность, поскольку развитие стало совершаться в пространстве. Но сначала действие законов развития провлялось более трансцендентально. Окончательная отработка ступеней, как феноменология всеобъемлющей мысли Бога, происходит лишь от эона к эону. А затем, как мы уже говорили, каждая из них может имманентно пребывать в трансцендентном. Таковыми в земном эоне являются три ступени, отработанные в предыдущих эонах. Они-то и могут существовать в законах человеческого мышления, в самодвижении диалектических триад, в чистой актуальности мысли. Ничего кроме феноменологии породившего его Творца это мышление переживать не может, но переживать Его оно может лишь логически. Таков панлогизм.

 

В чистом мышлении понятие и бытие Бога, как считал Гегель, действительно неотделимы. Однако бытие Бога заключено и в природе. Там понятие слито с бытием нетеневым образом. "... В предметах природы, — говорит Шеллинг. —...всегда обнаруживается полнейшее слияние идеального и реального"[ 80 ]. Отношение к природе может быть двояким: созерцательным и мыслительным. Во втором случае человеческому духу предстоит более глубокое противоречие, чем в диалектике чистого мышления. В то же время, в философии, как утверждает Шеллинг, созерцательная и сознательная деятельность тождественны, и потому философия возвращает данное созерцанию, реальное, т.е. природу (а мы скажем — восприятие). — идеальному (понятию)[ 81 ]. Включая мышление в понятие реального, мы приходим к мышлению о мышлении, от него — к созерцанию как к качественно новой способности мыслящего духа: воспринимать идею из вещей, идеальное из материального. Так решает человек свою задачу опосредования между материей и духом. И не существуй возможности сознательно переживать материальное, человек и мир навеки остались бы разделенными. А она существует по той причине, что пары: созерцание-мышление и идеальное-материальное — имеют внутреннее тождество, и тождественны мышление и идеальное. Поэтому противоположность духа и материи, бытия и сознания приходит к единству в созерцающей силе суждения. Однако полученное с ее помощью нуждается в последующем усвоении индивидуальным духом, должно быть приведено в индивидуальную сознательную связь с ним, где не было бы утрачено отношение к миру опыта, иначе все вновь вернется в абстрактный круг первых трех ступеней мыслительного хода.

 

На шестой ступени логического цикла идея, почерпнутая в созерцании (а она есть не что иное, как дважды метаморфизированный тезис: абстрактно — в синтезе, и в высшей эмпирии — в созерцании), приобретает индивидуальный характер, свое, скажем, "я". И только как таковая, как я-идея, она приходит к своей завершающей стадии — к последнему выводу (седьмая ступень). А он есть не что иное, как синтетическое суждение, поставленное на свое истинное место, т.е. не до, а после опыта, опыта созерцания в том числе.

 

Итак, мы имем ряд: абстрактное суждение (3-я ступень) — созерцающее суждение (5-я ступень) — синтетическое суждение а posteriori (7-я ступень). И все они связаны цепью метаморфоз, а не произвольно, как полученные в не связанных между собой различных актах мышления, где отсутствуют все промежуточные ступени, отчего цепь мышления разбивается, абстрактное противостает конкретному, философия — эмпирическим наукам и т. д.; а главное — теряется роль человека сначала в познании, а потом и в бытии, в развитии.

 

О возможности перехода от сознания к бытию и обратно знали средневековые алхимики. В своих опытах, там, где они ставились в чистоте (не ради добычи золота), они этот путь проходили. Описание его ступеней дал Якоб Беме в книге "Аврора". Замечательным
образом выкладки Беме резюмирует Рудольф Штайнер в книге "Мистика", откуда мы их и приведем. Их, как и следовало ожидать, семь.

 

"В темной терпкости, — так говорит Якоб Беме, — получает Первосущество свой облик, безмолвно замкнутый в себе и неподвижный (соль)...

 

Через поглощение своей противоположности первый природный образ выступает в форме второго: терпкость, неподвижность обретает движение; в них вступает сила и жизнь (ртуть)...

 

В борьбе покоя с движением, жизни со смертью открывается третий природный образ (сера). Эта борющаяся в себе жизнь получает проявление (огонь)...

 

Этот четвертый природный образ восходит к пятому, к покоящейся в самой себе живой борьбе частей (вода). На этой ступени, как и на первой, есть внутренняя терпкость и безмолвие; но это не абсолютный покой, не молчание внутренних противоположностей, а их внутреннее движение. Покоится в себе не спокойное, а возжженное огненной молнией четвертой ступени.

 

На шестой ступени само Первосущество познает себя как такую внутреннюю жизнь; оно воспринимает себя через органы чувств (звук)...

 

Седьмой природный образ есть Дух, возвышающийся на основе своих восприятий чувств (мудрость). Он вновь обретает себя как самого себя, как первооснову, внутри из первоосновы выросшего и в гармонии и дисгармонии сформировавшегося мира" (7; с. 127—128). И Беме заключает описание седьмой ступени словами: "Святой Дух вводит в существо сияние величия, в котором Божество пребывает явно".

 

Такое вот великолепное алхимически-онтологическое описание обосновываемой нами имагинативной логики находим мы у Якоба Беме. Немецкой классической философии не дано было развить эту сторону философии Беме. Но русская религиозная философия, благодаря своему онтологизму, нащупала здесь верный путь, хотя и не смогла дать себе достаточно ясный отчет в том, с чем она соприкоснулась, на какую дорогу вышла. Священник и философ Павел Флоренский, остро ощущавший "прокрустово ложе" диалектических триад в их применении к религиозному сознанию, которое может быть также и мыслящим, нашел своеобразный выход из положения. В статье "Дедукция семи таинств" Флоренский, беря самого человека как онтологическую категорию, говорит об основном противоречии между стихийной, родовой подосновой человека, "усией", и разумной, личной идеей человека, "ипостасью". Усия и ипостась образуют тезис и антитезис индивида. Их противоположностью, говорит он, "осуществляется сильный пульс внутренней жизни: а связанностью их обоих синтезом — цельность и единство этой жизни". Но далее Флоренский обнаруживает и в тезисе, и в антитезисе иные движущие силы, которые также троичны по своей природе; в них, как и в усии и в ипостаси, есть своя "центростремительность и центробежность", и потому троичность разрешается в семеричность. Лишь в ней дан конечный синтез, которым устанавливается "семь основных функций человеческого существа, и только непреложность всех их, утверждаемая культом, есть залог человеческого равновесия"[ 82 ]. К такому выводу приходит Флоренский и далее приводит весьма примечательную схему:

 

 

Такой примечательный пример, говорящий в пользу наших изысканий, встречаем мы в русской религиозной философии. Он значителен по двум причинам. Во-первых, попытка разрешить троичность в семеричность обнаруживает глубинное стремление русского религиозного сознания соединить вероучение с наукой, с учением об эволюции (о чем свидетельствуют и другие работы П. Флоренского). Во-вторых, русская онтология искала синтеза с теорией познания, что с особой силой выразилось в философии Вл. Соловьева; и в этом смысле Павел Флоренский несомненно является его последователем. Обе задачи были самостоятельно поставлены русской религиозной философией, но их решение мы находим в гетеанистической науке Рудольфа Штайнера.

 

Резюмируем в виде таблицы картину становления имагинативной логики.

 

Табл. 2

 

	Яков Беме	Гегель	Гете	Р. Штайнер
1	Безмолвно замкнутый в себе образ первосущества	тезис	—	—
2	Поглощая свою противоположность, первый природный образ переходит в форму второго	антитезис	—	—
3	В борьбе покоя с движением, смерти с жизнью открывается третий природный образ	синтез	—	—
4	Борющаяся в себе жизнь получает проявление	—	созерцание	—
5	Четвертый образ восходит к покоящейся в себе живой борьбе частей. Новая жизнь	—	идея, идеальное восприятие из созерцания	—
6	Само первосущество познает себя как внутреннюю жизнь — через органы чувств	—	—	Идея находит для себя индивидуального носителя, обретает самобытие
7	Дух, первосущество обретает себя как самого себя, взойдя на основе чувственных восприятий	—	—	Восхождение тезиса на высшую, ступень достоверности; последний синтез