Петр Алексеевич Романов, он же император всероссийский

Петр II 14-ти лет от роду

 

Сознание мальчика-императора выплывало из серой мути беспамятства на поверхность медленно, короткими рывками. Сначала виделись картинки, на которых его лепший друг Иван Долгоруков – фаворит и куртизан – голый висел на дыбе, а две полуголые девицы с острыми ушами охаживали его по спине и ребрам длинными кнутами. Горел жаркий огонь в очаге, калились докрасна в углях различные инструменты палаческого ремесла, бритые и коротко стриженые писцы старательно записывали сказки с речей пытаемого. Насколько можно было понять вопросы, которые Ваньке по-немецки задавал плотный и тоже бритый и коротко стриженый мужчина без парика, речь шла о государственной измене и попытке узурпации власти. Его власти.

А ведь он, паскудник, и в самом деле оставил своего умирающего друга-императора на единственную грязную девку-прислужницу, а сам покинул его, скрывшись в неизвестном направлении, а следом за фаворитом и куртизаном разбежались и прочие мамки, няньки, лекаря, слуги и служанки. Одна лишь та девка до самого последнего момента осталась при нем, ухаживая за умирающим. Петру казалось, будто не страшила ее страшная болезнь, почти всегда несущая людям уродство, и очень часто саму смерть. Захотелось открыть глаза и посмотреть, здесь ли еще храбрая девка, но глаза не открывались. Тогда Петр беззвучно заплакал от неожиданной обиды на изменившие ему глаза. А может он уже умер и потому из горних высей может наблюдать за тем, как в адских застенках умучивают Ваньку-изменщика?

Петр не успел додумать эту мысль, потому что ему привиделась сестра Ивана и его царева невеста Катька Долгорукова, которая, совершенно голая, раздвинув толстые ляжки, лежала на смятом ложе перед таким же огромным и таким же жарко пылающим очагом. А между ее ног подпрыгивали тощие и поросшие жестким курчавым волосом ягодицы то ли очередного варшавского кавалера, то ли просто мелкого беса – ибо огонь в камине и в том, и в ином случае напоминал именно об адском пламени. Ну и что, что у сего беса нет хвоста. Бывают же и бесхвостые бесы, родившиеся от таких вот противоестественных амуров глупых баб и настоящих матерых чертей. Зря он, наверное, отправил в опалу старого дедова сподвижника Александра Меншикова и отказался жениться на его дочери Марии, которая на самом деле любила его истово и не стала бы путаться ни с варшавскими кавалерами, ни с хвостатыми чертями, сколь бы всего разного они ей не сулили. Беззвучно всплакнув еще раз о своей несчастной судьбе, бедный Петр потихоньку соскользнул в самый настоящий сон без сновидений.

Следующее пробуждение было уже настоящим и состоялось при более прозаических обстоятельствах. Первое, что Петр почувствовал, выплывая из сладкого и воистину целительного сна, было ощущение того, что его обнаженное тело погружено в теплую воду, так что на поверхности остались только рот, нос и глаза. Потом он почувствовал запах мирры и ладана, а так же то, что оно, это тело, и в самом деле куда-то плывет, не ощущая при этом ни тепла, ни холода. Еще он ощущал по всей коже то ли щекотание мелких воздушных пузырьков, то ли покалывание тоненьких иголочек, которое бывает, когда отлежишь руку или ногу; но того зуда, какой обычно вызывают созревшие оспенные пустулы, не было.

Юный император попробовал открыть глаза – и веки, будто налитые свинцом, шевельнулись, приоткрываясь. Первое, что он увидел, был полумрак какого-то подвального помещения, в котором плясали синие, красные, зеленые, желтые и фиолетовые отсветы. Сделав над собой невероятное усилие, юный император полностью открыл глаза и попробовал оглядеться, пока не поднимая головы, ибо шею будто свело судорогой. Первое впечатление было правильным. Он действительно лежал в наполненной водой каменной ванне, которая вместе со многими такими же находилась в полутемном подвальном помещении с высокими сводчатыми потолками.

Чем-то это место напоминало древнеримские купальни на минеральных источниках, предназначенные для императоров и иных знатных лиц, о которых ему рассказывали учителя. Напоминало, но не совсем. В древнем Риме банщиками работали исключительно мужчины, а тут все было наоборот. Прикрытые легчайшими хитонами, в полутьме скользили исключительно фигуры молоденьких девушек. Опустив глаза, Петр увидел, что разноцветные всполохи в воздухе происходят от ярких цветных искр, то тут, то там вспыхивающих в воде. При этом его собственные руки, грудь и живот, насколько он их мог обозреть, едва приподняв голову, были лишены всяких признаков оспенной болезни, и кожа на них была гладкая и здоровая.

«Я все-таки умер, – подумал Петр, – но по какой-то ошибке попал не в христианский, а в магометанский рай. Я слышал, что они (то есть мусульмане) всякое свое дело начинают с омовения, и наверняка сразу, как только закончится это подобие чистилища, мне тысячами придется топтать маленьких, смуглых и узкоглазых гурий. А я не нанимался, мне нравятся девушки высокие, статные и белокожие, с пышной грудью и широкой плотной попой…»

И ведь маленькому коронованному засранцу даже не пришло в голову, что он пока еще не сделал ничего такого, чтобы попасть хоть в какой-то рай; а скорее наоборот, сделал много всякого разного, за что душа его после кончины должна бы немедленно отправиться по каторжному адскому этапу, ибо хоть рай у каждого свой, но ад един для всех.

В этот момент он услышал знакомый голос, который произнес:

– Очнулся батюшка, слава тебе Господи!

И тут же послышался то ли далекий раскат грома, то ли едва слышный перезвон колоколов.

Скосив глаза на голос, юный император увидел давешнюю девку-замарашку. Только сейчас она отнюдь не была похожа на замарашку. Вся просто сияющая чистотой, с переброшенной через плечо толстенной пшеничной косой, в белом и явно недешевом сарафане с короткими рукавчиками и пояском вокруг талии, она была ничуть не похожа на себя бывшую.

Петр, скрипя непривычным к упражнениям мозгом, пытался вспомнить, как же звали эту новоявленную гурию со сложенными бантиком розовыми губками и ясным взглядом васильковых глаз. То ли Дашка, то ли Машка, то ли Дунька, то ли Марфушка, то ли Сашка. Точно – Сашка, угораздило же ейного папеньку-мужика дать своей дочери имя, как какой-нибудь боярыне. Но гурия из нее хороша выходит – можно сказать, самый смак.

– Слышь, Сашка, – едва слышно прошептал юный император, – ты что, тоже померла от этой оспы, или тебя Ванька Долгоруков придушил, чтобы не болтала кому ни попадя про царскую смерть, и тебя со мной заодно забрали в магометанский рай?

– И вовсе я и не померла, батюшка! – надув губы, и стрельнув в Петра глазами, произнесла девица, – да и вы тоже, батюшка, пусть даже и не здоровехоньки, но вполне себе живехоньки. И вовсе мы не в раю, а даже совсем наоборот…

– Как это наоборот, Сашка?! – удивился и испугался император, вспомнив свое первое видение. – Ужели этот подвал есть преддверие ада и в скором времени нас потащат сечь плетьми, растягивать на дыбе, пытать каленым железом, варить в смоле, масле, кипятке и будут совершать многие другие злодейства над священной особой государя-императора?!

– Вот я дура, батюшка, – хлопнула себя ладонью по лбу Сашка, – не ад это, и не рай, и я вам уже говорила, что вы не умерли, а вполне себе живы.

– Но где же мы тогда, находимся? – вопросил Петр, – ежели не в аду и не в раю… И кто такие эти женщины, со странными острыми ушами на голове?

Сашка напустила на себя важный вид, будто немедленно собралась раскрыть важную тайну.

– Сейчас вы, батюшка, находитесь, – не без доли самодовольства произнесла она, – в тридевятом царстве, тридесятом государстве в гостях у Великого князя всея Артании Серегина Сергея Сергеевича… Князь сей вельми богат, имеет могучее войско и страшен в гневе на неслухов, которые не исполняют его волю. На дружка вашего Ивана Долгорукова и сестру его Катерину сей князь огневался весьма сильно и повелел бросить их обоих в темницу, чтобы пережили они там страшные муки совести. Тутошним допросчикам каты и вовсе без надобности. Придет к пытаемому вьюнош с глазами ясными, годами не старше ваших, ткнет пальцем в лоб и скажет: «Вспомни все злое, что содеял, и покайся за то пред людьми да перед Господом. Аминь!» – и начинает того злодея мять да корежить сила неведомая, и вспоминает он все и плачет горючими слезами, поедом поедая себя самого. Вот уже второй день рыдают в темнице Иван да Катерина, а муки все на убыль не идут, напротив, становятся все сильнее и сильнее.

– Постой, Сашка… – сказал юный император, предпринимая усилия для того, чтобы сесть в ванной, – почто князь Артанский огневался на моего подданного, право судить, казнить и миловать которого принадлежит мне, внуку Петра Великого, государю московскому и всея Руси Петру Алексеевичу Романову?

– Князю Артанскому, – понизив голос, произнесла Сашка, – самим Господом нашим, Отцом Небесным, дарована привилея судить, казнить и миловать любого, кто принесет ущерб государству Российскому, будь это хоть сам государь. От Рюрика и до наших дней протянулась железная рука, которая руководит, направляет и защищает Россию от всех ее врагов. Но тебе, батюшка, гнев артанского князя уже не страшен, ибо тебя уже простила его сестра, княгиня Анна Сергеевна. Да кстати, вон они оба идут, легки на помине, спаси и сохрани нас, царица небесная…

 

* * *

 

Тогда же и там же

Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский

 

К отмокающему в ванне Петру II мы заявились всей своей благородной компанией расширенного состава, состоящей из магической пятерки, отца Александра, Лилии, мадам Зул и двух моих юных оруженосцев – Митьки-Профессора и Аси-Матильды. При виде столь представительной комиссии, на две трети состоящей из взрослых ослепительно прекрасных дам, малолетний недоимператор, голый, как новорожденный младенец, только прикрытый сверху простынкой, от смущения чуть было непроизвольно не утопился в ванне с магической водой. Спасла Петра деваха-замарашка, которая ухаживала за ним умирающим и заодно была перенесена к нам в тридесятое царство. Она, не колеблясь ни секунды, решительно ухватила его за длинные неостриженные власы своей цепкой пятерней и выдернула голову утопающего на поверхность.

– Что же вы удумали, батюшка-император, – тихо прошипела служанка на ухо Петру, – топиться в присутствии столь важных господ?! Если вы уже и Господа нашего Иисуса Христа не боитесь, который запретил христианам самим лишать себя жизни, так побойтесь хоть Великого Артанского князя Сергея Сергеевича из рода Сергиев, который смотрит сейчас на вас, как на несмышленое малое дитя…

– Отпусти, Сашка, – так же тихо прошипел в ответ Петр II, – даю тебе честное императорское слово, что больше не буду топиться. Это у меня так, случайно получилось. Больше не повторится.

Что касается самой служанки, тут же отпустившее волосы царственного подростка, то она, пока ее подопечный отмокал в ванной под заклинанием целительного сна, тоже попала в руки хлопочущих лилиток, в результате чего была искупана в магической воде, старательно причесана и одета во все чистое, новое и красивое. В итоге после всех этих процедур бывшая замарашка превратилась в самую настоящую красавицу. Хоть сейчас под венец. Но об этом позже…

Кстати, мне хорошо видно и то, с чего Петр так засмущался при нашем появлении, что чуть было не утоп. Ванна с магической водой не только практически полностью излечила его от оспы и ее последствий, но и стимулировала другие функции организма (к сожалению, кроме умственных) – и вот теперь простынка, которой был прикрыт недоимператор, в нужном месте поднялась «палаткой», вздернутая непроизвольно вставшим мужским достоинством Петра, имеющим довольно внушительные габариты. Мадам Зул, известная нимфоманка, аж облизнула губы при виде этого сокровища. Да, если мозгов не было и нет, то вся сила у этого субтильного мальчишки должна была пойти именно в корень.

– Мадам Зул, – негромко сказал я старшей деммке, – только, пожалуйста, обойдитесь без так любимых вами половых эксцессов. Во-первых – этот юноша предназначен отнюдь не для того, чтобы вы с ними кувыркались в постели, а во-вторых – имейте же совесть, на вас же смотрят дети.

– Сергей Сергеевич, – кокетливо ответила Зул, – кроме всего прочего, вы уже могли бы знать, что деммы и совесть – понятия несовместимые. Но исключительно ради вас я и в самом деле оставлю этого юношу в покое, хотя мне крайне жаль, что вместе с ним втуне пропадает столь выдающийся экземпляр мужского агрегата.

Потом она склонила ко мне голову и совсем уже тихо прошептала:

– К тому же у обоих ваших мальчиков уже начали пробиваться усы и ломаться голоса, и они сами поглядывают на девочек совсем не для того, чтобы дернуть их за косички. Да и ваша Ася, которую вы зовете Матильдой, тоже не отстает от мальчишек в половом созревании. Пройдет еще совсем немного времени – и это будет такая истекающая соком штучка, перед которой поклонники будут складываться в штабеля. Так что, Сергей Сергеевич, смотрите, пожалуйста, за своими «детишками» внимательно, а то как бы чего не вышло. К сожалению, Анна Сергеевна до сих пор видит в них тех детишек, с которыми она вышла на некоторое время погулять в горы и не видит, как сильно они изменились за прошедшие полтора года.

Ну, я и посмотрел – внимательно, то есть магическим зрением. Просто так, на всякий случай. Мадам Зул сама по себе, конечно, хорошая женщина (то есть деммка), но всякое половое безобразие она чует так же хорошо, как навозная муха свежие какашки. Картина действительно получилась крайне интересная. Матильда и Профессор замкнули свое пробуждающееся либидо друг на друга и гоняли его по кольцу, пока обходясь без прямых контактов третьего рода. В настоящий момент им было достаточно близкого присутствия второй половинки, звуков дыхания и сердцебиения, робких пока еще прикосновений рук. Но гормональный фон у обоих приблизился к такой черте, после которой весь этот платонический флирт может быть к чертовой матери смыт волной необузданных страстей. И неважно, с чьей стороны будет исходить инициатива; любая искра может обратиться в пламя, когда повсюду рассыпан сухой порох.

Весь этот процесс подстегивался окружением из наших распущенных в половом смысле лилиток и амазонок, которым переспать с понравившимся парнем – это как два пальца об асфальт. Единственный плюс сложившейся ситуации заключался только в том, что накинутся эти двое друг на друга, а не на первых встречных, как это могло бы быть в ином случае. Хотя меры для того, чтобы смягчить и отсрочить этот процесс, принять все же необходимо, и сделать это должна Птица. Рано этим двоим еще делать ляльку, они еще сами наполовину дети, несмотря на весь свой жизненный опыт, и половины которого хватит любому взрослому. Еще хорошо, что собственные магические способности у этих двоих находились на уровне около нуля и никак не могли осложнить процесс полового созревания различными колдовскими манифестациями. А то мне тут уже рассказывали, как могут чудить даже самые добрые юные маги и магини, когда их организм корежат поднимающиеся гормоны.

Подумав об этом, я перевел взгляд на Диму Колдуна. Вот уж у кого магические способности развиты дальше некуда – а значит, и проблем от него, когда заиграет гормон, может быть гораздо больше. И ничего, что он с виду ботаник ботаником; внутренней силы и упорства у него побольше, чем у иных взрослых. Тянет он в нашей компании как минимум за троих – и, возможно, потому, что он все время чем-то занят, симптомов полового созревания в его ауре почти незаметно. Или нет, дело совсем не в этом, а в том, что у Колдуна тоже есть пассия, но никто и никогда не догадается о том, кто она такая. И я бы не догадался, если бы не глянул на него под таким углом зрения и не увидел толстый жгут ярко-розового цвета, связывающий Колдуна и… Лилию. И интерес у них, между прочим, взаимный. Лилия тоже тянется к Колдуну, и это притом, что ей не меньше тысячи лет (а может, и больше), и прежде она ни разу еще никем не интересовалась настолько, чтобы в развитии своего физического тела непроизвольно перешагнуть барьер, который отделяет девочку от девушки. Помнится, как-то давно, еще в самом начале нашего знакомства, она говорила, что однажды встретит такого человека, ради которого ей непременно захочется повзрослеть. Неужели этот человек – наш Колдун?!

– Да, он, – мысленно шепнула мне Лилия, – ваш Димитрий – просто очаровательная прелесть как молодой человек, а также достаточно сильный и талантливый волшебник для того, чтобы обрести бессмертие и стать, например, Богом Разума…

– Лилия, – возразил я, – ну ведь ты же знаешь, что Колдун никогда не согласится жить у вас там, внизу, в Подвалах Мироздания. Там прошлое, в котором деградировали даже первоначально развитые тевтоны, а в верхних мирах – будущее.

– А ему и не потребуется жить в нижних мирах, – ответила Лилия. – Бог Разума востребован как раз у вас наверху, где в большом количестве расплодились разные злобные идиоты. Конечно, нам придется начинать все с нуля, ибо поляна уже основательно подвытоптана разными дядюшкиными доброхотами, проповедовавшими доброту и милосердие к убогим, но мы с Димитрием справимся…

– Но-но, Лилия, полегче на поворотах, – резко отреагировал я, – без настоящей доброты и милосердия чистый разум выльется в такую мерзость, что и представить себе сложно. Что же касается злобных идиотов, то они, как правило, только прикрываются этими святыми понятиями, поклоняясь противоположным идеям. Ведь результатом их действий всегда являются только смерть и горе и ничего большего.

– Да, Сергей Сергеевич, – мысленно вздохнула Лилия, – скорее всего, вы правы. Но я потому и выбрала вашего Димитрия, что он не чуточки не злой. Вот поэтому я и решила попридержать немного созревание его либидо, чтобы оно, как это бывает обычно, не опережало физического, эмоционального и интеллектуального, и все бы в нем было в равновесии.

– Слушай, егоза, – подумал я, – делать из Колдуна бога – это, наверное, процесс не быстрый. Как ты правильно заметила, прежде чем превращаться в бога, мальчик должен сперва сбалансированно созреть. Не можешь ли ты также сбалансировать и два других наших юных дарования – я имею в виду Профессора и Матильду, а то на них в любой момент может наступить подростковый сексуальный всплеск, а им пока это преждевременно…

Некоторое время Лилия молчала, а потом выдала:

– Ладно. Поскольку у этих двоих любовь взаимная, я не собиралась вмешиваться в их взаимоотношения, и кроме того, я давно хотела посмотреть на сексуальный всплеск такой мощи. Но, наверное, ты прав и им действительно лучше немного подождать, поэтому я сделаю то, что ты просишь, и законсервирую их чувства и отношения в таком состоянии до момента наступления их совершеннолетия.

– Заметано, – мысленно пожал я ей руку, – теперь я твой должник. Если надо будет убить какого-нибудь негодяя – всегда обращайся.

– Э нет, – возразила Лилия, – это я твоя неоплатная должница. Прибитый намертво папочка, который тиранил нас с мамой целую вечность, стоит всех тех мелких услуг, которые я успела тебе оказать. Я бы еще предложила тебе свое юное тело, но знаю, что ты таким товаром оплату никогда не берешь.

– Не беру, – подтвердил я, – и имею на это моральное основание, потому что тогда я был бы ничуть не лучше твоего папочки. Какая оскомина бывает от незрелых фруктов, ты знаешь ничуть не хуже меня. Твой папочка был порядочный негодяй и, прибив его, я всего лишь уменьшил меру зла в нашем и так несовершенном Мироздании. Так что забудь и лучше обрати внимание на недоросля, бултыхающегося в ванне с магической водой. Но только учти, что сейчас мне нужно твое мнение не как Лилии-лекарки, а как Лилии-богини, специалистки по психике малолетних оболтусов. Я хочу, чтобы вы с Птицей вдвоем взялись за его позитивную реморализацию, и если от него никогда не получится добиться пользы, надо сделать так, чтобы не было бы и вреда.

– Ну что я могу сказать… – произнесла Лилия уже вслух, – приглядевшись повнимательнее, вижу, что сей типус является отвратительнейшим, премерзким эгоистом, уверенным, что весь мир создан только для удовлетворения его потребностей. Причиной этого является избалованность, ставшая следствием отсутствия какого-либо воспитания, которое было заменено потаканием самым низменным инстинктам. Позитивную реморализацию в таких условиях считаю невозможной и предлагаю, прибив этого негодяя чем-нибудь острым и тяжелым, подыскать на его место какую-нибудь адекватную замену.

Я положил руку на рукоять меча, со скрежетом потянув сияющую бело-голубым светом сталь из ножен – и голый подросток в ванне вдруг разрыдался.

– Помилуй, батюшка! – возопил Петр. – Христом-Богом прошу тебя – помилуй! Ибо не ведал я того, что творил, и обещаю больше никогда и ни за что так не делать!

– Я-то тебя помилую, – ответил я, остановив движение меча, – но вот помилует ли тебя тот, к кому ты только что воззвал, это еще вопрос. И Страшный Суд может наступить для тебя досрочно, еще при твоей жизни. Так что покайся, раб божий Петр, и приготовь душу свою к адским мукам. Отче Александр, он ваш, делайте с ним все что положено, в аду его заждались.

Отец Александр шагнул вперед, держа наготове большой серебряный крест, а на полшага позади и слева от него уже маячила мадам Зул, во всем ее рогато-краснокожем великолепии. Недоимператор наконец-то увидел деммку и тут же на месте сомлел от страха. Пришлось служанке опять вытаскивать его башку из воды.

– Значит, так, – сказал я уже готовой возмутиться Птице, клокочущей негодованием, – делай что хочешь, но в ближайшие несколько лет этот вьюнош нужен мне в относительно вменяемом состоянии. По крайней мере, он должен иметь возможность встречаться с женой на постельном ложе и не пытаться при этом никому отрубить голову. Действуйте, госпожа Птица, и результат ваших действий должен быть неизменно положительным.

 

* * *

 

Тогда же и там же

Анна Сергеевна Струмилина

Маг разума и главная вытирательница сопливых носов

 

Сначала я испугалась, что разозлившийся Сергей Сергеевич прирежет несчастного Петра Второго прямо в ванне, как цыпленка. Да он и был как цыпленок – маленький, тощий до синевы и от страха весь покрытый гусиной кожей. Правда, причиной той ярости нашего Артанского князя стала беспощадно жестокая характеристика, с брезгливым выражением лица данная этому Петру нашей маленькой Лилией. И когда Сергей Сергеевич приказал мне (впервые за те полтора года, что мы путешествуем вместе): «Птица, что хочешь делай, но этот вьюнош должен стать дееспособным на супружеском ложе и безопасным для окружающих.» В принципе Лилия права – этот Петр самый настоящий маленький говнюк, и если я хочу сохранить ему жизнь, у меня нет никакого права на ошибку или неудачу. Мы все понимаем, что при малейшем рецидиве асоциального поведения Сергей Сергеевич исполнит свою угрозу и пустит этого злосчастного мальчишку на мясо.

Что стоит жизнь одного невоспитанного оболтуса, когда Великий Серегин спасает Россию от хаоса? Правильно, ничего! Думаю, что дальше будет только хуже. С каждым новым выполненным заданием сердце Сергей Сергеевича ожесточается, он все больше чувствует себя вершителем судеб миллионов людей, и все меньше обращает внимания на судьбы отдельных людей. Великий Артанский князь в нем все больше и больше побеждает капитана Серегина, каким я встретила его на берегу горячей реки в мире Подвалов Мироздания. Наверное, так человек и становится богом, напролом идущим к поставленной цели. Но Серегина мне не изменить, его энергооболочка ни за что не пропустит меня внутрь. А даже если и пропустит, что я там буду делать? Ведь Эго Серегина очень плотное, сильное, целеустремленное и самоуверенное. Единственное, что я смогу от него получить в таком случае – это откровенный разговор о смысле жизни, как ее видит этот человек.

– Что ж, Птица, – «услышала» я телепатический «голос» Серегина, – заходи, поговорим. Но сейчас дело, а все остальное потом.

– Ладно, Сергей Сергеевич, – подумала я в ответ, – я сделаю все, что в моих силах, чтобы поправить то, что другие люди испортили, пустив дела с воспитанием этого ребенка на самотек. А сейчас дайте мне, пожалуйста, полной тишины. Мне требуется сосредоточиться.

В средоточие Петра, от страха находившегося в полубессознательном состоянии, я вошла легко и просто. Сказать честно – то, что я там увидела, оказалось для меня полной неожиданностью. Эго Петра имело вид грязного косматого животного и обитало в некоем подобии звериной берлоги или норы. Увидев меня, это существо выгнуло спину, щелкнуло зубами и злобно зарычало и завыло.

– У-у-у-ходии, пока цела! – зашипело одичавшее Эго, – а то налечу, растопчу, на клочки разорву!

От такого неласкового приема я даже опешила, а потом вдруг подумала, что, если бы эта тварь имела силы налететь, растоптать и на клочки разорвать, она ни за что не стала бы меня пугать. К тому же ведь я не одна, рядом со мной вся наша магическая пятерка. Если они смогли выдернуть меня из того ужасного мира, из которого к нам пришла Руби, то с этой тварью они справятся наверняка. Мы же все-таки все вместе, как мушкетеры – один за всех и все за одного.

Едва я подумала эту мысль, как увидела, что на полшага позади меня оказались: по правую руку – капитан Серегин со своим обнаженным мечом, сияющее острие которого направлено в морду зверю, по левую руку – отец Александр с крестом в руках, нараспев читающий молитвы. А позади этих двоих единой группой в плотном строю стояли и все остальные: Ника-Кобра, Анастасия, Елизавета Дмитриевна, Зул, Лилия, Димка-Колдун, Ув, Яна и прочие мои гаврики, включая неугомонную и шкодную Асаль.

– Сергей Сергеевич, – медовым голоском произнесла Асаль, – а давайте снимем с этого зверька шкурку. Лучше всего заживо. Из нее получится такой замечательный коврик…

– Иш-шь чего удумала, злючка малолетняя! – ощерившись, прошипела в ответ тварь, – шкуру с меня снимать! А если я не дамся?!

– Дашься, куда ты денешься! – усмехнулась Асаль. – Меня папаня всему научил – и как шкуру с таких, как ты, снимать, и как ее сухой травой набивать, чтобы получилось хорошенькое чучело.

– У-у-у-у! – завыла тварь, – опять маленьких обижают!

– Асаль, – строго сказала я, – если снять с этого зверька шкурку, то тот, кого называют императором Петром, превратится даже не в животное, а в обыкновенное растение, и, следовательно, не сможет оставить после себя потомка мужеска пола, который возродит прямую линию Романовых. И вообще, ты слышала, что сказал Сергей Сергеевич? Петр Второй нужен нам вменяемым и адекватным, а для этого необходимо, чтобы зверушка, которая сидит перед нами, превратилась в человека.

– Ишь чего захотели – в человека! – возопило Эго Петра. – Пусть всякие дурни будут человеками, а я буду ужасным зверем с клыками и когтями, который загрызет, растопчет и разорвет любого!

– Да не ужасный ты, – ответила я, – а жалкий. Продолжишь в таком же духе, погубишь только себя. Ты что думаешь – что незаменимый на императорском троне? так это неправда. Не ты будешь на троне, так Анна Иоанновна или кто-нибудь еще. Претенденты найдутся, а менять императоров мы умеем.

– Меня не замените, – надулось Эго, – я внук самого Петра Великого, и вся земля вертится вокруг меня. Я самый знатный, я самый сильный, я самый красивый, я самый умный, что мне и учиться-то совсем не надо, я и так все знаю!

Я уже было хотела ответить дерзкому Эго, но тут меня остановил Сергей Сергеевич.

– Погоди, Птица, – сказал он мне, – кажется, я знаю, что нам делать и кого боится это существо. И хоть его дед, Петр Алексеевич, был далеко не святой, думаю, я смогу договориться с хранителем Врат, чтобы его на некоторое время отпустили к нам – последить за непутевым внучком. Потом отработает свое на адских галерах, а если все у него получится и внук станет приличным человеком, то я обязуюсь ходатайствовать перед Отцом об амнистии.

– Дед!!! – возопило Эго Петра, на глазах которого выступили большие крокодиловые слезы. – Нет, нет и еще раз нет, только не это! У него есть большая палка, и он ею очень больно дерется. Прошу вас, господа, пожалейте меня, несчастного, ведь когда дед увидит меня такого, он меня просто убьет…

– Не убьет, – уверенно ответил Серегин, – так, пару-тройку палок о твой хребет обломает, и станешь ты как шелковый. Шаг вправо, шаг влево приравнивается к побегу, прыжок на месте – попытка улететь. Охрана стреляет без предупреждения. С тобой, приятель, по-другому никак.

Я не успела ничего сказать или как-то иначе вмешаться в происходящее, когда с легким хлопком прямо перед нами возникла опирающаяся на трость призрачная фигура первого русского императора в зеленом преображенском кафтане и треуголке.

– Заключенный Петр Михайлов по вашему приказанию прибыл, гражданин начальник, – отрапортовал он, обернувшись к Серегину, – жду ваших указаний.

– Вы это, Петр Алексеевич, – ответил Серегин, – будьте добры, смените лексику. Тут вам не зона, и я вам не кум.

– Вижу, человече, – ответил покойный император, – окидывая взглядом Серегина с ног до головы. – Меч-то у тебя в руках вроде как архангела Михаила?

– Да нет, – отрицательно покачал головой Серегин, – не архангела Михаила этот меч, просто похож. Но свойства у него почти те же. И всякую нечисть выжигает под самый корень, и за правое дело рубит без всякой пощады, невзирая на брони и кольчуги. Уполномоченный я от Отца нашего небесного по делам России, бог справедливой оборонительной войны, князь Великой Артании капитан сил специального назначения Сергей Сергеевич Серегин.

– Понятно, Сергей Сергеевич, – кивнул покойный император, – вижу, что человек ты важный и облеченный властью. Меч к тому же у тебя такой особенный, Господом нашим благословленный. Но скажи мне, князинька Сергей, для чего звал ты меня с той каторги, на которую по заслугам моим определил меня Господь?

– Есть непыльная работа по специальности и одновременно семейное дело, – сказал Серегин. – В случае успеха тебе выйдет амнистия и вечный покой, в случае неудачи вернешься и дальше грести на своих адских галерах до скончания Вечности, ибо правильно сказал, что заслужил своей ненужной жестокостью. Ну как, бывший государь император Петр Алексеевич, согласен?

– Вижу, что не лукавишь, Артанский князь, – кивнул Петр Великий, – да и меч твой не даст соврать – не терпит божественное оружие лжецов, а потому я согласен. Сказывай, Сергей Сергеевич, что мне должно сделать?

– Вот видишь, – сказал Серегин, – сидит на корточках лохматая чамора болотная, на человека совсем не похожая? Это внутренняя сущность твоего внука, тоже Петра Алексеевича, царствующего под именем Петр Второй. Пока еще царствующего, потому что с такой внутренней сущностью сей вьюнош начал уже пускать государство Российское в распыл. Все созданное тобой приходит в запустение и подергивается тленом разрушения.

– Алешкина кровь, тот тоже был неуч и бездельник, сынок мой богоданный… – сквозь зубы прошипел Петр Великий, поудобнее перехватывая дубинку. – Только и ждал того момента, когда сядет после меня на трон и пустит все прахом. Ну, погоди, внучок… ужо я тебя отлуплю сейчас по первое число! До конца жизни помнить будешь…

– Погодите, Петр Алексеевич! – воскликнула я в отчаянии, – не бейте его. Он же не виноват в том, что, родившись, он не был никому нужен, что его не учили и не воспитывали. Если ребенка поселить на псарню среди собак, то он залает, если в овчарню, среди овец, то он заблеет, если в птичник, среди кур и петухов, то закукарекает. Твоего же внука просто забыли и не занимались с ним, причем каждый надеялся извлечь из его невежества свою личную пользу.

– Скажи, князь Артанский, кто эта женщина, и почему она речет столь возмутительные слова? – произнес, не глядя в мою сторону, Петр Великий.

– Это моя ближняя помощница и боевой товарищ Анна Сергеевна Струмилина, – ответил Серегин, – во-первых – она сильный маг разума, а во-вторых – за ее душевную чистоту и доброту Отцом Небесным ей было даровано право прощать всех слабых, малых, сирых и убогих, а внук твой такой и есть, поэтому ее речи ничуть не возмутительны. Какой же император мог выйти из твоего внука, если он был марионеткой – сперва в руках Меншикова, потом Долгоруких, которые планировали выдать замуж за твоего внука своих дочек и править от его имени.

– Пойми, Сергей Сергеевич, – игнорируя меня, сказал дух покойного императора, – каждому из нас при рождении Господь дает вольную волю и чистую, как рождественский снег, душу, и каждый сам решает, во что ему себя определить – в добро или во зло. По лености душевной своей внучок мой, как и его отец, остался неучем. Меня вообще ничему не учили, и постигал я все, что мне требовалось, совершенно самостоятельно. И ремесло плотника, и кузнеца, и полководца, и правителя я изучал сам, без всяких посторонних подсказок. И вообще, прощение отнюдь не отменяет наказания. Я же не казнить его собираюсь, а всего лишь поучить палкой уму-разуму. Обычное, в принципе, дело; пожалеешь розгу – испортишь чадо. А тут у нас уже не чадо, а исчадие ада, так что без палки никак. Ну, внучок, спускай портки и нагнись, отхватишь ты у меня сейчас батогов по голой заднице!

– Ой! – взвизгнула вдруг наша Ася-Матильда, указывая пальцем на Эго Петра Второго. – Смотрите, что творится, товарищи! Животное-то подыхает!

И в самом деле, пока мы рядились с духом Петра Великого на тему о том, насколько строго он будет перевоспитывать своего непутевого внука, Эго Петра Второго начали корежить корчи, связанные с неотвратимостью воспитательного процесса. Это был как раз тот случай, когда ожидание неотвратимого наказания бывает страшнее самого наказания. И вот в том момент, когда Петр Великий приказал Эго спустить штаны и нагнуться, эти корчи перешли в предсмертные судороги. Сейчас еще слабо подергивающаяся тушка стремительно истаивала зловонным дымком. Было видно, что пройдет еще несколько мгновений и от нее не останется вообще ничего.

– П…п…ц!!! – выразил всеобщее обалдение Серегин. – Прости меня, Господи, но мы опять обосрались! Ну не мое вся это политика с интригами, не мое! Дайте мне открытого врага, вторгшегося в Россию во главе огромной армии в двунадесять языков, и я сделаю с ним то же, что сделал с аварами и татарами. А тут и не развернешься, и не приловчишься. И вообще, каждый должен заниматься своим делом – Серегин воевать, а интриганы интриговать.

– Считай, что ты прощен, – громыхающим голосом заговорил отец Александр, – ты сделал все, что было в твоих силах, и твоя неудача случилась не по твоей вине, а по вине тех, кто сделал все, чтобы дух человеческий в Петре Алексеевиче-младшем превратился в дикое животное. И одним из этих виновных является его собственный дед, не взявший на себя воспитание осиротевшего внука. Да, собственно, он и сына своего упустил точно так же, спохватившись только тогда, когда Алексей Петрович стал взрослым человеком. Одним словом, слушайте все мой приговор. Дух Петра Алексеевича Романова-старшего приговаривается к пожизненному заключению в теле его внука Петра Алексеевича Романова-младшего с исполнением всех его императорских и семейных обязанностей. Все! Отныне и присно и во веки веков! Аминь! А вот когда это наказание закончится и означенный дух снова предстанет перед нашим взором – вот тогда мы поговорим об амнистии и решим, что ему даровать – вечный покой или вечную каторжную скамью на галерах. Второго шанса не будет. Аминь!

Громыхающий голос утих, а мы все, включая дух покойного императора, находились в состоянии всеобщего обалдения. Первым пришел в себя как раз дух Петра Великого.

– Ну что же, – сказал он нам, – наверное, я должен вас поблагодарить. Ведь это вы сделали так, что Господь представил мне возможность прожить вторую жизнь и постараться исправить сделанные ошибки. А теперь я попрошу оставить меня в покое, мне надо многое передумать и многое решить. Мы с вами еще встретимся, но уже не здесь. До свиданья…

Хлоп! – и мы все вместе снова стоит перед ванной с магической водой, и подросток в этой ванне,