Ты красивая, а твоя мама тебя странно одевает

 

Юбка, рубашка, лифчик, белье, обувь, часы, жемчужное ожерелье, жемчужные серьги — Серена уставилась на одежду, аккуратно разложенную ее мамой на кровати под балдахином. Все выбранные мамой вещи были либо серыми, либо темно-синими; по совершенной случайности, это были цвета Йельского университета.

Случай клинический. Неужели она сама не могла бы подобрать себе одежду? Сколько ей лет, вообще, — пять, что ли?

Ее родители были заняты сборами к банкету “Йель любит Нью-Йорк”, организованному Йелем для абитуриентов из Нью-Йорка в апартаментах Стэнфорда Пэрриса Третьего на пересечении Парк-авеню и Восемьдесят четвертой улицы. Для них это была лишь очередная светская вечеринка — возможность пообщаться с родителями детей, с которыми их собственные дети всю жизнь ходили в школу, на теннис и подготовительные курсы. Никто ни с кем не знаком близко, зато все всех знают. Люди типа ван дер Вудсенов считали всех представителей своего крута близкими друзьями, но насколько близким можно быть с человеком типа Стэнфорда Пэрриса Третьего?

— Ты уже готова, дорогуша? — донесся до Серены голос матери.

— Ага, — отозвалась она, чувствуя себя упрямой, ворчливой и раздраженной. Б конце концов, она могла бы сейчас отправиться на концерт “Рэйвс” вместо очередной занудной и бессмысленной вечеринки с родителями. Игнорируя выбранный матерью наряд, она села перед своим ноутбуком и вошла в сеть. Большинство полученных ею писем пришли от модных домов типа “Берберри” и “Миссони”, оповещавших о пробных распродажах или банкетах в честь запуска нового аромата или фасона, но вверху списка висело новое сообщение из Брауна, за которым шло еще одно из Гарварда, а потом еще одно из Принстона.

 

Кому: SvW@vanderWoodsen.com

От: apainter@brown.edu

Карина Серена!

Раньше я писал безликих ангелов и руки без тел. Я был мертв. Теперь мое искусство обрело лицо, а твое поступление в Браун в следующем году — о, моя муза во плти! — Станет моим воскресением.

Я склоняюсь у твоих ног.

Кристиан

P.S. Ходит слух, что ты помолвлена с тем безумным гитаристом из “Рэйвс”. Любовь, моя, надеюсь, это лишь слух.

 

Кому: SvW@vanderWoodsen.com

От: bboy@harvarduniversity.edu

Дорогая Серена!

Я знаю, что мы с тобой разного поля ягоды, так сказать, — я спортсмен из провинциальной дыры, а ты богиня из Нью-Йорка, — но, как поется в старой песне, я никак не могу выкинуть тебя из головы. Когда я думаю о тебе, стекла в моем джипе запотевают, и я не могу дышать. Из-за тебя я провалюсь на выпускных экзаменах. Вряд ли в колледже за провал оставляют на второй год, как в школе, но я был бы не против, потому что так мы пробыли бы с тобой еще дольше. Я знаю, это звучит странно, но ты моя, так что приезжай в будущем году в Гарвард. Желаю нам быть вместе, следующие четыре года и навсегда.

С любовью,

Уэйд (сосед твоего экскурсовода по Гарварду — помнишь меня?)

 

Кому: SvW@vanderWoodsen.com

От: Sheri@PrincetonTriDs.org

Дорогая Серена!

Просто хотела сообщить тебе, что мы ВСЕ ВРЕМЯ только и говорим о том, что вы с Дамианом из “Рэйвс” — просто ИДЕАЛЬНАЯ пара!! Мы с НЕТЕРПЕНИЕМ ждем знакомства с ним, но сначала надо будет поснимать со стен общаги его фотки, они у нас тут ВЕЗДЕ, прикинь! Поцелуй Дамиана от нас и скажи, что мы тоже его любим (хотя мы НИКОГДА не стали бы уводить у тебя парня).

С любовью,

твои сестры, Принстонские Три-Дельты

 

Серена поморщилась и удалила все три маньяческие сообщения с компа, надеясь выкинуть последнее и у себя из головы. Нет ничего хуже, чем куча девчонок, притворяющихся твоими лучшими подругами, хотя ты их даже не знаешь, и сплетничающих про тебя и твоего нового знаменитого бойфренда, с которым ты даже не знакома. Отличный способ вообще отвадить ее от колледжа!

Она вышла из сети, не читая остальные сообщения, и собрала свои шикарные светлые волосы в. небрежный хвостик, стянув их простой белой резинкой. Затем она намазала губы вазелином и выглянула из спальни в поисках родителей.

У старших ван дер Вудсенов имелись собственные апартаменты, состоявшие из просторной спальни с массивной кроватью под балдахином, двух гардеробных с огромными шкафами в человеческий рост, двух ванных, комнат и комнаты отдыха с алкогольным баром, которым они никогда не пользовались, плазменным телевизором, который они никогда не смотрели, и библиотекой антикварных книг, которые они никогда не читали, поскольку все время проводили на благотворительных обедах, или в опере, или на чемпионатах по поло в Коннектикуте. Эти апартаменты могли бы вполне быть отдельной квартирой, но занимали только четвертую часть квартала ван дер Вудсенов на Пятой авеню.

— Ты что, не видела одежду, которую я тебе выложила? — строго спросила ее мать, в отчаянии оглядывая дочь своими синими глазами. Миссис ван дер Вудсен была высокой и светловолосой, как Серена, с теми же симметричными чертами лица, приобретшими с возрастом надменную красоту. — Джинсы с дырками на заднице не очень-то подходят для подобного мероприятия, ты согласна, дорогуша?

— Это не просто джинсы, — сказала Серена, глядя на свои потертые штаны. — Это мои любимые.

Вообще-то у нее было около двадцати пар джинсов, но данная конкретная пара “Блу Калт” была у нее фаворитом недели.

— Юбка и блузка, которые я тебе подобрала, подойдут идеально, — не отступала мать. Она застегнула жакет своего золотистого костюма от “Шанель” и взглянула на антикварные платиновые наручные часы “Картье”, облегающие ее тонкое запястье, покрытое загаром из Санто-Доминго. — У нас пять минут до выхода. Мы с отцом пока почитаем газеты в кабинете. Не упрямься, дорогуша. Это всего лишь вечеринка. Ты же любишь вечеринки.

— Не такие, — проворчала Серена. Ее мать столь яростно выгнула свои тонкие седовато-светлые брови, что она решила не говорить о том, как ей хотелось бы пойти на концерт “Рэйвс”, а вовсе не на тусовку деток и предков, писающих кипятком от того, что им удалось попасть в вуз, славящийся на весь мир именно тем, что в него трудно попасть.

Серена вернулась к себе в комнату и неохотно сменила джинсы на серую клетчатую юбку от “Мэри Джейкобз”, выложенную на кровати, подобрав к ней аквамариновую майку, расшитую бусинами, и оранжевые сабо “Миу-Миу” вместо занудной темно-синей блузки и голубых замшевых мокасин от “Тодз”, подобранных матерью.

А жемчуг? Прости, мама, но нет. Напоследок она распустила свой небрежный хвост и взъерошила светлые волосы пальцами. Затем, даже не взглянув на себя в зеркало, она прошагала из комнаты в парадный холл.

Ах, если б мы все могли быть столь же уверены в своей неотразимости!

— Мама! Папа! Я готова! — завизжала она, стараясь изобразить восторженное предвкушение. Она решила, что проведет на вечеринке минут пять-десять — чтобы ее родители успели завести какую-нибудь невыносимо скучную и основательную беседу со Стэнфордом Пэррисом Третьим или каким-нибудь другим доисторическим выпускником Йеля, посещающим эти вечеринки уже не первое столетие, — после чего выскользнет на улицу и направится в центр на концерт “Рэйвс”. В конце концов, если уж ей суждено провести ближайшие четыре года в роли, интеллектуалки, надо проводить время в свое удовольствие, пока есть такая возможность.

Можно подумать, она когда-нибудь проводила его не в свое удовольствие.

 

СИНЬ ДА СИНЬ КРУГОМ!

 

Джереми, Чарли и Энтони продолжали тараторить о Бермудах, так что когда они поднялись на борт “Шарлотты”, названной в честь покойной бабушки Нейта по отцовской линии, Нейт запустил на бортовом компьютере поиск портов на Бермудских островах, а затем ввел в навигационную систему Подковный залив как точку назначения. Он выставил скорость 0,5 мили в час. Это означает, что они направлялись к Бермудам очччень-оччень медленннно. Вообще-то, хотя они отплыли от пристани в южном Манхэттене почти двадцать часов назад, в данный момент они проплывали мимо Кони-Айленда в Бруклине.

Ночь пятницы лениво перетекла в ночь субботы, солнце низко нависало над Стейтен-Айлендом, а парусник медленно шел на юг. Воздух был прохладнее, чем на суше, и пах мокрой псиной. Нейт и все прочие пассажиры судна оставались под кайфом, они валялись на палубе с полуоткрытыми глазами и лениво отвисшими челюстями или вяло тащились в трюм босиком, чтобы пополнить запасы пива и закусок.

Недавно до Нейта дошло, что Блер на борту нет. Он вспомнил, что вчера вечером она звонила ему из “Плазы”, а он типа профонарил ей стрелку. Конечно, он бы ей позвонил, но его мобильник куда-то подевался, а когда он попытался позвонить с телефона Джереми,

то обнаружил, что не знает номера Блер, поскольку раньше всегда вызывал ее из адресной книги. А после почти суточного пребывания в укуренном состоянии такая сложная операция, как звонок в справочную, чтобы узнать номер своей девушки, кажется просто невыполнимой.

Сильная отмазка, а?

Нейт с отцом построили “Шарлотту” своими руками в гавани Арчибальдов на скале Дезерт-Айленд, штат Мэн. Это был стодесятифутовый кеч, достаточно вместительный, чтобы доставить сто с лишним пассажиров из Бэттери-парка на Хэмптоны либо семнадцать старшеклассников на Бермуды. В преддверии предстоящего круиза к Хэмптонам кухня была хорошо укомплектована фермерскими сырами, минералкой “Каррз”, копчеными устрицами, бельгийским пивом, шампанским “Вдова Клико” и выдержанным скотчем. Четыре ванные комнаты были оборудованы горячим душем, снабжены темно-синими полотенцами от “Фретт” и сделанными вручную кусочками мыла в форме ракушек, на каждом из которых золотыми буквами было выбито слово “Шарлотта”. В капитанской рубке были установлены новейшие коммуникационные и картографические компьютерные системы, а на палубе и в трюме смонтированы сверхсовременные стереосистемы.

После обеда, состоявшего из пива, сыра бри и чипсов, Нейт решил пропустить очередной сеанс курения с друзьями через бульбулятор и взобрался на наблюдательную площадку на вершине более высокой из двух мачт. Он сел и обнял себя за колени, созерцая окружающий мир с высоты. Поскольку они просто дрейфовали по ветру, он был уверен, что до понедельника они не доберутся дальше побережья Нью-Джерси, что его вполне устраивало. Также он был уверен, что теперь точно пропустит эту йельскую вечеринку, куда он должен был пойти с родителями. А еще он, вероятно, пропустил целую канонаду разъяренных, расстроенных и, может, даже встревоженных звонков от Блер.

Вероятно.

Нейта не покидало неприятное чувство, что вся эта выходка с похищением “Шарлотты” была все же ошибкой. Команда обеспокоится, когда обнаружит пропажу судна, а его папа разозлится. Но ничего страшного ведь не произошло — главное, чтоб они вернулись до запланированного плавания к Хэмптонам, так же? Он задрал свою потрепанную черную футболку, чтобы посмотреть, виден ли у него на животе засос, поставленный Блер сутки назад. Побледнел, но еще заметен, без вопросов. При мысли о Блер Нейту сразу полегчало. Пусть даже она на него и злится большую часть времени, все равно они останутся вместе навеки, а если повезет, то и в Йель вместе поступят. Как это прекрасно, бессвязно думал он, — знать, что у тебя есть кого взять за руку, прежде чем ступить в большой и страшный мир.

— Миру мир, чувак! — донесся до него голос с палубы. — Alors, я нашла печенье “Орео” на десерт!

Нейт посмотрел вниз на Лекси. С того места, где он сидел, она казалась ясноглазой и крохотной, как маленькая девочка. По всей палубе группки парней и несколько девушек курили траву и пили светлое бельгийское пиво из хрустальных пивных бокалов. В кормовой части судна из водонепроницаемых колонок “Боуз” лился неспешный французский джаз из коллекции матери Нейта.

— Хочешь печенья? — крикнула Лекси. — Я могу залезть.

Сначала Нейт не ответил. Он перевел взгляд на ярко освещенное колесо обозрения Кони-Айленда, которое неспешно вращалось над поблескивающей зеленовато-коричневой водной гладью. Он вовсе не хотел, чтобы Лекси присоединилась к нему на смотровой площадке. Во-первых, тут и одному человеку места едва хватало; во-вторых, если бы она залезла, то с его стороны было бы логично поцеловать ее, потому что она была красива и щеголяла сексуальной татушкой, а еще потому, что она была явно влюблена в него. Но последнее время ему не хотелось целоваться ни с кем, кроме Блер. В конце концов, они с Блер собираются вместе поступать в колледж и пожениться. Они проведут вместе всю жизнь.

Стоп. У него что, типа, прозрение настало или как?

Нейт подскочил и полез вниз. Он не мог сидеть всю ночь на смотровой площадке, дожидаясь, пока парусник сам собой развернется назад. Ведь его ждет Блер! Ведь у него впереди вся его жизнь!

Он спрыгнул с лесенки, и Лекси протянула ему “Орео”.

— На воде я чувствую себя такой свободной! — объявила она, слегка покачиваясь в такт волнам за бортом “Шарлотты”. Ее “вареное” платье каким-то образом развязалось или порвалось, и укороченные рукава теперь свисали до пола, демонстрируя ее загорелые плечи и выгодно подчеркивая солнце, луну и звезды на ее лопатке.

Нейт взял “Орео”, разломил его на две половинки и слизал белую глазурь из серединки. Да, перед ним вся его жизнь, но иногда важно уметь насладиться моментом.

 

ОСТРОВ Б

 

— Вы сегодня ужинаете здесь или сразу отправить вашу порцию вам в “Плазу”, мисс? — спросил Аарон голосом вышколенного английского дворецкого.

Блер с яростью посмотрела на незваную дредастую голову в проёме двери ее так называемой спальни.

— Вообще-то я ухожу, — ответила она, выдергивая из шкафа ни разу не одетое темно-синее шелковое платье без рукавов от “Кельвин Кляйн”. Нейт до сих пор числился пропавшим без вести, и ей пришлось пережить унизительную поездку в такси из “Плазы” домой в школьной форме — при том, что сегодня была суббота, то есть выходной.

Девушки, которые обязаны носить в школе форму, изо всех сил стараются не попадаться никому на глаза в форме во внеурочные часы, и особенно в выходные.

Несколько часов назад ей доставили пару джинсов “Эрл” прямо из “Барниз ко-оп” в “Плазу”, но они оказались непривычного для нее фасона — идеально прямые и рассчитанные на то, чтобы их носили приспущенными, демонстрируя не менее шести дюймов открытой задницы. Блер с трудом натянула их выше колен. А поскольку ей было нечего больше надеть, кроме школьной формы, белья от “Ла Перла” и белого махрового банного халата из “Плазы”, и нечего делать, кроме как шестнадцать часов подряд пялиться в телик, она постепенно сходила с ума. Упомянутая Сереной йельская вечеринка — отличный способ сменить обстановку, а также возможность отомстить Нейту.

Камера, мотор!

Она прибудет на вечеринку в облаке духов и сигаретного дыма, как какой-то джин из бутылки, одетая во что-нибудь настолько великолепно-неотразимое, что все юные абитуриенты и даже нудные выпускники Йеля на банкете залпом допьют скотч и упадут на колени у ее безупречно напедикюренных ножек. Она завяжет страстный, бурный роман с самым симпатичным и влиятельным из них, удостоверившись, что Нейт обязательно узнает об этом, а затем потребует у вышеупомянутого выпускника обеспечить ей поступление в Йель. А потом она пошлет Нейта к черту и поступит в Браун или куда-нибудь еще дальше, потому что ей была глубоко отвратительна сама мысль об общении с ним.

— Звонила мама Нейта. Она была явно не в духе. Сказала, что было бы неплохо, если б вы с Нейтом появились сегодня вечером на банкете “Йель любит Нью-Йорк”, — сообщил ей Аарон.

Что-что?

Блер нахмурилась, разглядывая платье в своих руках. Оно было приятного йельского синего оттенка, но недостаточно соблазнительным. Разве что обуть под него безумно сексуальные открытые босоножки на высоком каблуке — которых у нее было навалом.

— А я думал, это банкет только для тех, кто точно идет в Йель осенью, — настырно продолжал Аарон. — Тебя же еще не приняли, или как?

Не обращая на него внимания, Блер вытащила из гардероба нечто вроде мини-пончо; она абсолютно не помнила, когда купила его. Пончо было полосатым, сине-серого цвета, с одним из новейших узоров от “Миссони”. Она приложила его к платью, чтобы посмотреть, как они сочетаются, это было удачно, но все равно получалось не то; ей нужен был образ, устоять перед которым не сможет ни одно йельское сердце.

Она метнула в Аарона ледяной взгляд — мол, пошел прочь, я тут переодеваюсь.

— Чтоб ты знал — нет, еще неизвестно… пока еще. Но я уверена, что в итоге все же поступлю, так что не вижу причины, почему бы мне не сходить на этот банкет. — Он подошла к двери и взялась за ручку, намереваясь захлопнуть дверь перед носом Аарона.

Его досрочно приняли в Гарвард. Какая ему, блин, разница?

Аарон попятился, выставив перед собой руки — мол, я ж по-доброму

— Не обязательно так злиться.

Ничто так не злит девушку, как упоминание о том, что она злится.

Блер захлопнула дверь. Пару минут спустя она снова открыла ее, одетая в темно-синее платье без рукавов и серебристые трех-с-половиной-дюймовые босоножки “Маноло”. Она осторожно прошла по коридору в свою бывшую комнату. У малышки Йель был идеальный аксессуар, дополнивший бы ее наряд. Если только Блер удастся прокрасться в детскую так, чтобы никто не заметил…

Спальня Йель была оформлена в бледно-желтых и персиковых тонах; всюду были мягкие игрушки и миниатюрная деревянная мебель. Колыбель была задрапирована плотной белой противомоскитной сеткой производства Индии, так что было невозможно увидеть, слит там Йель или нет, но общее ощущение покоя в комнате указывало на первый вариант. Также оно говорило о том, что малышка все еще на карантине.

Упс.

Блер на цыпочках прокралась к масляно-желтому антикварному шкафу, выдвинула верхний ящик и вытащила маленькую ювелирную коробочку, обшитую белым бархатом. Затем она на цыпочках приблизилась к колыбельке.

— Я верну, обещаю, — прошептала она плотному свертку, мирно лежащему под одеялами. Она приподняла противомоскитную сетку и поцеловала Йель в мягкую розовую щечку, слишком занятая мыслями о своей добыче, чтобы заметить рукавички на младенческих ручках; без них Йель продолжала бы расчесывать и царапать свое пухленькое покрытое сыпью тело.

Вообще-то обычно младшая сестра тянет вещи из комнаты старшей, но, как рана или поздно узнает малышка Йель, Блер — совсем не обычная старшая сестра.

 

КСТАТИ О МЛАДШИХ СЕСТРАХ…

 

Нижний Ист-Сайд был одним из тех везучих районов Нью-Йорка, который всегда Считался стильным, но был достаточно далеким и недостаточно чистым, чтобы оставаться свободным от туристов и кофеен “Старбакс”. При этом он избежал соблазна стать модным районом дня, как это случилось с Кварталом мясников. Очередь из девушек в топиках и плиссированных мини-юбках и парней в джинсах и рубашках-поло с поднятыми воротниками образовалась перед “Фанкцией” — клубом на Орчард-стрит, где должен был состояться концерт “Рэйвс”.

Дженни вцепилась Элизе в локоть, мысленно ликуя, что им не придется стоять в очереди, как всем остальным, и беспокоясь, что вышибала может их не впустить. Она сообщила ему свое имя, бархатный шнур поднялся и они вошли.

Оп-ля! Кто самый крутой?

Внутри “Фанкция” оказалась меньше, чем представляла себе Дженни, и хотя клуб был новым, он производил впечатление старого. Пол был выкрашен в черный цвет, а стены состояли из бетонных блоков, окрашенных в красный. Помещение было забито битком; не желая сидеть за черно-белыми шахматными столиками, публика собралась под сценой, прихлебывая пиво. Самым клевым и попсовым в клубе был пожарный шест на сцене, оставшийся с того времени, когда клуб был пожарным участком. Шест спускался с потолка в центре, предоставляя любому исполнителю возможность красиво выйти на сцену.

Дженни гадала, стоит ли рискнуть и попробовать заказать выпивку в баре или разумнее будет просто посидеть со скучающим и многоопытным видом, пока официантка не примет у них заказ. А может, им вообще не придется пить. Все девушки старше девяти и младше двадцати девяти были влюблены в “Рэйвс”. Одного пребывания в одном помещении с ними, живьем, может быть вполне достаточно, чтобы захмелеть.

Она потянула Элизу за ремешок, сумочки с черными блестками от “Банана Рипаблик” и повела ее в дальний конец клуба, чтобы они могли сесть и прикинуться пьяно-скучающими, как всегда выглядят модные модели на откровенных снимках, которые вечно украшают собой первые страницы журнала “Нью-Йорк”.

Ударник и басист “Рэйвс” уже вышли на сцену и принялись возиться с инструментами и проверять микрофоны.

— А, Б, В, Г, Д, Е, — пропел ударник в микрофон с закрытыми глазами и серьезным лицом, как будто исполнял самую слезливую песню в истории музыки. — Что ты скажешь обо мнееее?

— А он симпатяга! — прошептала Дженни на ухо Элизе.

— Кто? — поинтересовалась Элиза, вглядываясь в музыкантов. — Барабанщик? Да ему ж лет двадцать пять!

Ну и?

— Ну и? — парировала Дженни. — Им разве не всем по двадцать пять?

— Но на нем комбинезон. — Элиза наморщила свой веснушчатый носик от омерзения. — Этот гитарист, как-там-его… Дэймон… нет, Дамиан… ну, с которым Серена встречается, поняла? Вот он симпатяга, — заявила она. — У него веснушки, как у меня, а этот его акцент — тараторила она. — И не будем забывать о твоем брате. Ему точно не двадцать пять.

Дженни закатила глаза. Нехорошо; ударник и правда был одет в белый рабочий комбинезон, розово-зеленую полосатую рубашку-поло и белые теннисные туфли от “Треторн”. Наряд казался поразительно невинным и мажорским для человека, прославившегося привычкой ломать барабанные палочки о свой лоб на выступлениях. Но именно благодаря этому группа обладала таким шармом. “Рэйвс” представляли собой гремучую смесь черт сумасшедшего серийного убийцы и очаровательного маменькиного сыночка, типа помеси Мэрилина Мэнсона с пугалом из “Волшебника Изумрудного города”.

— А мне он нравится, — не сдавалась Дженни. Она подвинула стул, чтобы сидеть прямо напротив ударника. Он подмигнул в ее направлении, и она захихикала, залившись густой краской.

— Много сегодня красивых девчонок в зале, — протянул ударник в микрофон и одарил Дженни улыбкой. У него были ровные белые зубы и широкий рот, как у Чеширского кота, а его темные волосы были короткими и аккуратно уложенными, будто он только что вышел из старой парикмахерской на углу Восемьдесят третьей и Лексингтон, куда все мальчики из Верхнего Ист-Сайда ходят с папашами стричься в первый раз.

— Он напоминает мне толстяка из того фильма, — сказала Элиза, как будто всем было ясно, что она имеет в виду.

— Он не толстый, — огрызнулась Дженни.

Элиза достала запечатанную пачку “Мальборо лайтс” из своей блестящей сумочки и бросила на стол.

— Невозможно определить, толстый человек или нет, пока не увидишь его голым.

Дженни обдумала это утверждение, разглядывая ударника. Она даже не знала, как его зовут, но он ей нравился. Нравился, и все тут. Она была совсем не прочь увидеть его голым. В конце концов, общее количество парней, которых она за всю свою жизнь видела голыми, равнялось… нулю, так?

Клуб заполнялся людьми. Дженни даже узнала нескольких человек из очереди снаружи, которым удалось-таки прорваться. Внезапно погас свет, осталась гореть только одна голая лампочка, освещающая пожарный шест. Дженни вцепилась под столом в руку Элизы и сильно сдавила ее, не в состоянии сдержать возбуждение. Затем Дамиан, лид-гитарист “Рэйвс”, соскользнул вниз по шесту; его рыжевато-светлые волосы торчали дыбом, как будто он не причесался после сна. На нем была чисто-белая футболка с большой черной буквой R спереди — новая промо-футболка “Рэйвс”, дизайн которой он придумал сам.

Если это можно назвать дизайном.

Просто “Рэйвс” могли безнаказанно носить что угодно и безнаказанно творить что угодно, потому что они были истинными Чистокровками — хорошими ребятами из Верхнего Ист-Сайда, которые вместе учились в пансионе, а потом собрали группу вместо того, чтобы поступать в колледж. Несколько месяцев назад журнал “Роллинг стоун” даже напечатал статью, где рассказывалось, как все участники “Рэйвс” были приняты в Принстон, а потом в один судьбоносный майский вечер перед выпуском из пансиона, когда они выступали в кофейне в Дирфилде, какой-то парень из аудитории случайно позвонил своему папаше, менеджеру звукозаписывающей компании, и тот немедленно подписал с ними контракт. Четверо ребят решили вообще не поступать в колледж, ведь разве можно придумать лучший способ отблагодарить родителей за все, что они для тебя сделали, чем купить собственную машину и собственный дом до двадцати лет? По большому счету, быть рок-звездой гораздо прибыльнее, чем получать степень в какой-нибудь совершенно бесполезной области типа философии. К тому же, этот менеджер оказался женат на владелице французского. модельного агентства, так что музыканты могли все время тусоваться с роскошными французскими моделями — неплохой бонус, что ни говори.

Дженни с тревогой наблюдала, как Дэн. съезжает по шесту вслед за Дамианом и неуклюже приземляется на колени. Лицо у него было зеленым, волосы взмокли от пота, а глаза как бы закатились куда-то вверх. Кроме того, он был одет а-ля Первый-Рэппер-На-Районе, резко выделяясь на фоне остальных музыкантов, одетых в стиле подросших мажоров.

— Что это за штаны на нем? — спросила Элиза с обеспокоенным видом, как будто не могла поверить, что когда-то позволила Дэну поцеловать себя. — А прическа?

Дженни пожала плечами. Она вынуждена была признать, что Дэн и впрямь выглядит странновато, но ей гораздо больше нравилось строить глазки барабанщику “Рэйвс”, чем пытаться проанализировать, почему ее брат вдруг решил закосить под Эминема. Барабанщик улыбнулся ей, и она захлопала глазами; в этот момент ей больше всего хотелось, чтобы у нее были длинные ресницы. “Зря я пожалела тушь”, — подумала она. Еще ей очень хотелось быть смелее — тогда б она могла подойти к барной стойке и заказать ударнику рюмку чего-нибудь. Такой поступок представлялся ей очень в духе Серены. Ах, если бы Серена была с ней! А может, и к лучшему, что она не пришла. В конце концов, ударник-то улыбался ей. Была бы здесь Серена, Дженни, вполне вероятно, осталась бы незамеченной.

Публика все прибывала и становилась все более шумной. Элиза закурила сигарету и передала ее Дженни. Никто пока не предложил им выпить, но курить в помещении, полном совершеннолетних взрослых людей, было круто само по себе.

Дамиан провел рукой по струнам, а ударник выдал барабанную дробь. Изможденный темноволосый басист хрустнул костяшками пальцев. Дэн прочистил горло прямо в микрофон, издав отвратительный мокротный звук.

Какая гадость.

— Наверно, мне надо запеть, — едва разборчиво пробубнил он. Толпа хохотнула. Дженни вспомнила, что точно так же звучал голос Дэна, когда он спросонок обнаружил, что в доме закончился растворимый кофе, после чего его аж стошнило от слабости. Тогда Дженни пришлось бежать в гастроном, и только после четвертой чашки он наконец немного ожил. Она склонила голову набок, затянулась и выпустила в воздух длинную струю дыма. Может, он просто притворяется, будто он в отрубе, чтобы все удивились, когда он начнет бесноваться; как у Ванессы на дне рождения.

А может, нет.