На свободу с чистой совестью

 

 

1

 

Вот и кончил я «сидя лакать» (отбывать срок лишения свободы) и вышел за лагерные ворота в очередной раз. За спиной остался Изяславский монастырь — зона особо строгого режима, одна из самых страшных зон, в которых мне доводилось бывать. Не зря эту зону называют «Долиной смерти». В ней и дня не проходило, чтобы кого-то не тащили на «участок номер три», а то и троих-четверых. В «Долине смерти» я оставил пять лет своей жизни.

Казалось, радости моей предела не должно было быть. А на деле что-то не так, какая-то щемящая тоска давила на грудь. Человек, оно понятно, ко всему привыкает. Но к тюрьме привыкнуть невозможно. Просто там, за решетками и колючей проволокой остались годы жизни, остались товарищи, с которыми ты делил крохи радости и горы печали. Кто-то из них выйдет на волю, а кому-то не суждено, навечно останутся на лагерном кладбище.

Так что же я имею в конечном счете, чего достиг в свои сорок три года? Двадцать шесть лет тюрем и лагерей — вот и весь мой багаж. Одним словом, «мои года — мое богатство», как поет Вахтанг Кикабидзе. Люблю я этого певца за душевное исполнение песен.

Последние дни в заключении я много думал, как дальше жить. Пришел к простой истине: все, пора «уходить в шурш» (прекращать преступную деятельность) и начинать новую жизнь. Хоть немного пожить человеком на воле. Думаю, мои товарищи поймут меня и не осудят. Я всегда «жил положняком» (пользовался авторитетом среди осужденных). И никому я ничего не должен. Я отсидел за всех, за все и про все. Ну да посмотрим, куда кривая вывезет, куда меня новая жизнь приведет. Пути-то Господни неисповедимы.

 

2

 

В Херсонской области на берегу Днепра есть город Берислав, очень красивый небольшой городок. В него я приехал после освобождения из «Долины смерти». Стоял на берегу Днепра, смотрел на пробегающие по нему «Ракеты» и не мог налюбоваться. «На берегу пустынных волн стоял я, дум великих полн, и вдаль глядел…»

Перво-наперво я решил устроиться на работу. Когда освобождался, получил расчет. Братву нашу в зоне «подогрел», на общак отстегнул, но кой-какие бабки еще оставались у меня. Надолго ли их хватит?

Первую ночь на воле я провел на вокзале, а утром посунулся к автобусным остановкам. На остановке обратил внимание на одного мужчину лет тридцати пяти — сорока, ростом выше среднего. Подошел к нему и поинтересовался:

— Слушай, братан, ты, случайно, не знаешь, где тут на работу можно устроиться?

— А ты что, только приехал?

— Да. Вот, освободился только.

— О, так я сам червонец «хозяину» оставил. Тоже думаю на работу устроиться.

— Так мы с тобой родственные души, чуть не братья, — пошутил я. — Свояк свояка видит издалека.

Тут же познакомились, мужика звали Володей. У него уже была наводка (информация).

— Ты знаешь, Демьян, я вчера ездил тут в винсовхоз «Красный маяк». У них прямо в совхозе большой винзавод и общежитие есть. Давай туда поедем, может, возьмут на работу кем-нибудь?

— Давай. Только в дегустаторы проситься будем, — пошутил я. — Ты знаешь, сколько я в жизни не допил, пока по зонам «чалился»?

— А я? Если мы серьезно возьмемся за эту работу, то плакал их винзавод, — в тон мне ответил Володя.

Сели в автобус, поехали. Язык у Володи оказался как помело. Пока ехали, он все время болтал, но болтал красноречиво, виртуозно и с юмором. Без смеха его невозможно было слушать. Из болтовни я узнал, что сам он из Челябинска. Там у него мать живет и жена. Жена на мясокомбинате работает, а пока он сидел, она замуж вышла. Я спросил у Володи:

— А ты кем хочешь на завод устроиться?

— Да хоть кузнецом пойду. Им кузнец на четвертое отделение нужен.

Посмотрел я на Володю, на его руки и понял, что из него такой же кузнец, как из меня хирург. Но я ему ничего не сказал. Пусть лапшу на уши директору вешает. Нам сейчас главная задача устроиться и «кошару» (общежитие) получить.

Из автобуса пошли прямо в контору. Около кабинета отдела кадров я сказал Володе:

— Заходи первым.

Минут через десять он вышел, сказал;

— Берут кузнецом в четвертое отделение. Просись и ты туда, вдвоем веселей будет.

Зашел я. За перегородкой сидели три женщины. Я спросил:

— А кто здесь начальник?

— Я, — ответила крупная женщина с красивым полным лицом.

— Хочу к вам на работу устроиться.

— А кем вы хотите? — последовал вопрос.

Из сумки я вытащил все свои «оправилы» (документы) — двадцать четыре удостоверения: тракториста, сварщика, плотника, столяра-краснодеревщика, слесаря, токаря… и протянул «быдле» (девушка крупного телосложения) со словами:

— Выбирайте, какая специальность вам нужней.

Женщина стала перебирать мои удостоверения, воскликнула:

— Ой, девочки! Вы только посмотрите, сколько у человека специальностей! А вы хоть работали по этим специальностям?

— Как же, как же. Двадцать шесть лет только на номерных и секретных заводах работал. Неужели это ни о чем не говорит? — «гнал я подливу» (сочинял) на ходу.

— А трудовая книжка где ваша?

— Трудовая моя сейчас в спецотделе Госбезопасности находится. Сказали, как устроюсь, они подошлют, — затулил я.

— Да, такого специалиста широкого профиля я впервые вижу. Согласно этим документам, вам давно пора директором или главным инженером работать, — сказала начальник отдела кадров.

Но я парировал ее предложение, войдя во второй кинжальный вираж:

— Но эти же должности у вас заняты. Люди работают и пусть работают. А вы директором, главным инженером мне предлагаете? Не надо, не надо мне таких подарков.

Женщина рассмеялась приятным грудным смехом.

— Я вам еще ничего не предлагала, — сказала она и сняла трубку телефона. — Сергей Николаевич, зайдите ко мне. Тут человек пришел, хочет на работу к нам. Зайдите, посоветуемся, куда его направить.

В кабинет вошел директор, маленького роста мужичок. Я глянул на него и сразу погоняло ему придумал: «Мистер Питкин в тылу врага», так он был похож. Посмотрел на меня, на удостоверения, которые дала ему начальник отдела кадров. Из всех моих «оправил» Питкин отстегнул «корочки» тракториста, сказал:

— На четвертое отделение тракторист нужен. Оформляйте его туда, Мария Ивановна.

Мне даже смешно немного стало: на воровском жаргоне «мария ивановна» означает пистолет. А здесь не пистолет, а целая гаубица. Я уже успел обратить внимание на ее «корму», которая не умещалась на стуле.

Тут же я написал заявление. Директор подписал мое и Володино заявления и сказал:

— Пока будете комиссию проходить, поживете здесь в общежитии. Я скажу коменданту, чтобы она вас устроила.

Пока с Володей мы дошли до «кошары», комендант уже все знала, ей позвонили из конторы. Она поселила нас в большую общую комнату.

— Да, это не Европа, — сказал Володя. — И ванны нет, и удобства на улице.

Когда мы вошли в комнату, там за столом уже сидел один пассажир. Был он изрядно пьяный, а на столе стоял еще бидон с вином. Комендант показала, какие кровати нам занять, и молча ушла. Я сразу плюхнулся на свою шконку, а Володя подошел к аборигену «кошары» и сказал:

— Что, пьешь? Заливаешь истерзанную душу свою? Ну-ну. Настрадался, видать, бедолага?

— Да, — ответил мужик. — Нагоревался я много. Все у меня было, и ничего не осталось.

— Пропил, что ли, все? — пошутил, улыбаясь, Володя. — Не горюй, браток.

Мужчина протянул Володе руку, сказал:

— Давай познакомимся. Жора.

— Володя.

— А того? — показал на меня Жора.

— Его Демьяном зовут, — ответил Володя.

— А, Демьян Бедный, — сказал Жора. — Слыхал о таком. Вы чего сюда приехали? Сказки писать? А то знаем мы этих стихоплетов.

— Да нет, отписались уже, на работу приехали устраиваться.

— Тогда другой разговор, — сказал Жора. — А чего он лежит? Пусть поднимается, за знакомство выпить надо. Вот еще бидон вина стоит.

Я лежал и улыбался, слушая их диалог. Но после Жоркиного предложения Володя подмигнул мне и сказал:

— Поднимайся, Демьян. Человек просит, один не справляется, помочь надо. Да и мы с дороги, пожевать немного не помешает, чтобы зубам не скучно было.

Я поднялся с кровати, сели с Володей за стол, он разлил по стаканам. Выпили, по горячему следу еще повторили. У Володи еще больше развязался язык.

— Ну, старый, — обратился он к Жоре, — расскажи, что с тобой случилось, как ты докатился до жизни такой?

— Жил я, ребята, в этом же совхозе. Жена была, хозяйство крепкое имел. На винзаводе работал, да спился окончательно.

— По воде ходить да не замочиться только Христос мог, — вставил в разговор Володя. — Ну и потом что?

— Да жена взяла и выгнала, сказала: «Алкоголик мне в хате не нужен». И вот я здесь.

— Постой, Жора, постой. Она что у тебя, дура ненормальная? Кормил ее, поил, одевал и на, теперь не нужен. Да, несправедливо, несправедливо жена к тебе отнеслась, — сказал в сердцах Володя и ударил кулаком по столу. — Разве можно на старости лет кидать человека на произвол судьбы? А в милицию ты не жаловался на нее?

— На жену, что ли? Как же, обращался. Это она обращалась. Милиция и пообещала в ЛТП меня отправить.

— Да, дела, — с сожалением говорил Володя, а сам не забывал из бидончика наливать в стакан.

Пока Жора рассказывал про свою жизнь-невезуху, мы с Володей бидончик вина приговорили. Тут дверь в комнату открылась, ввалил пьяный парень лет двадцати пяти. Я поднялся из-за стола, пошел и лег на кровать. А парень подошел к столу, долго пьяно смотрел на Володю, потом сказал:

— Здорово, земляк!

— Привет, ежели не шутишь, — ответил Володя.

— Валек меня зовут, — представился парень.

— А меня Володя, Ульянов который, но ты можешь называть меня Владимир Ильич. Это — Жора, Георгий Рогоносец, а то — Демьян Бедный, — шутил Володя, а я с интересом наблюдал за спектаклем.

— Жорку я знаю. Выпить у вас есть чего?

— Было, да кончилось. Опоздал немного, тут Сталин до тебя заходил, допил, что оставалось, — катил Володя дурочку.

— Ну ты че! — наехал парень на Володю. — Найти, что ли, не можешь? Да тут в каждом дворе вина навалом. Иди возьми.

Такой наглый тон пришельца мне не понравился и насторожил. Я подобрался на кровати, как волк, готовый к прыжку. А Володя спокойно продолжал объяснять парню:

— С бабками, Валек, у нас туговато. Это у тебя тут папа и мама. Вот ты и ходишь стаканы сшибаешь. Сейчас ты напьешься, утром встанешь, тебе мама молока даст с белой булочкой. А нам хер кто чего даст. Разве по мозгам в ментовке дадут. Кончатся у нас деньги, и пойдем мы воровать и грабить. А ты, вижу, любишь жизнь блатную только за чужой счет, а воровать — кишка тонка.

Шатаясь, Валек вскочил со стула, закричал:

— Да ты знаешь, кто я? Я — сын директора этого совхоза.

— А мне по фую, кто ты. Хоть сын Леонида Ильича. Думаю, и для него была бы великая радость иметь такого сыночка. А по мне, ты просто забулдыга. Пользуешься тем, что папа — коммунист, директор; мама — врач, тоже коммунистка, а сынок ходит бакланит (хулиганит) по совхозу и пьет на дурняк. Но тут, парень, тебе ничего не обломится. У нас, Валек, ты можешь поймать только за балду, — сделал Володя резюме своему выступлению.

После этого Володиного душевного всплеска я лишний раз убедился в его красноречии. Ему бы с трибуны выступать. Красиво говорит. Прямо-таки Цицерон двадцатого века.

В это время Валек кинулся на Володю. А я, как кирпич из катапульты, вылетел из кровати, схватил Валька за шиворот, развернул мордой к себе и сказал:

— Ты что, козел, сюда пришел? В гости или бакланить? Тебя-то папаша твой спасет, а нам что? Опять «дыба» и «постой, паровоз, не стучите, колеса, кондуктор, нажми на тормоза»? Ты дергай отсюда по-хорошему, а не то я тебя на запчасти разберу. Понял? Или же веди себя по-людски.

После этого я отпустил Валька, пошел и лег на койку. Тот стоял, что-то шевелил мозгами, потом сказал Володе:

— Ладно, давай померяемся силой на руках, кто кого положит. Если ты, то пойдем ко мне, я налью этот бидончик. А если моя возьмет, ты идешь за вином.

Володя засмеялся, сказал:

— Давно бы так, а то пришел тут нас пугать. Запомни, Валек: нас пугать не надо, мы сами кого хочешь напугаем. Мы — мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути. А насчет рук я согласен. Только смотри, парень, не окажись фуфлометом. Ты хоть и сынок директора, но попасть в такое положение я тебе не советую.

— За кого ты меня принимаешь? Я слов на ветер не кидаю, — ответил Валек.

— Ну, тогда погнали.

Они сели за стол друг напротив друга и стали жать руки. Потом базар у них пошел: неправильно локти стоят. Я выступил в роли арбитра, подошел к столу, руками зафиксировал им положение локтей, сказал:

— Давите!

Было видно, что Володя положит руку баклана. Так и получилось. Примерно через минуту рука Валька лежала на столе.

— Ну, вот и все, — сказал Володя. — Вот тебе, Валек, бидончик, тащи «дурман».

Немного подумав, Валек сказал:

— Пойдем, Володя, со мной вместе. Я, возможно, тормознусь дома, уже готовый.

— Пошли, мне разницы нет, что эбать подтаскивать, что обаных оттаскивать, — сказал Володя, взял бидончик, и вдвоем с Вальком они свалили.

Только часа через два Володя вернулся, принес вино и полные карманы грецких орехов. Сел за стол и рассказал, как живет сынок руководителя совхоза:

— Живет Валек в отдельной от отца хате. Там кухня есть и отдельная комната. Машина у Валька есть, на ней он блядей возит. В холодильнике чего только нет, молока птичьего только нет. А вина вообще море. Спустились мы с ним в подвал, а там две бочки по восемьсот литров, из кранов вино в тазики капает, те полные уже. Я взял большую кружку, зачерпнул из тазика и выпил, а Валек базарит: «Еще пей. Сколько хочешь пей». А я понял: если еще выпью, то из подвала уже фуй вылезу. И будете вы меня до утра ждать. Набрал я бидончик, хотел свалить, так еле от Валька отвязался с его разговорами.

Втроем мы прикончили бидончик и попадали на койки.

 

3

 

Утром еле поднялись и с больными чанами поехали в Берислав в поликлинику на комиссию.

Комиссию я проходил как в тумане, как телок, ходил за Володей из кабинета в кабинет. Все, что мы успели пройти за первый день, так это флюорографию и анализы сдать. Только на последнем автобусе домой уехали. Когда выходили в совхозе из автобуса, снег с дождем повалил. А перед утром морозец ударил, асфальт сделался как стекло.

Автобус на Берислав не пришел, и мы сели на попутный «Москвич». В нем ехали два мужика, по «прикиду» и разговору похожие на «литеров». По дороге нам попадались перевернутые автомашины, возле которых копошились менты-гаишники.

Когда проскочили очередную аварию, наш «Москвич» развернуло поперек дороги и юзом понесло по асфальту. А навстречу нам метрах в сорока шел молоковоз. Тормозить бесполезно. Я весь подобрался и даже глаза зажмурил, чтобы не видеть, как молоковоз возьмет нас на таран. Но в самый последний момент наш рулила успел вывести машину из виража и съюзить в кювет, а «Гастелло» на молоковозе проскочил от нас в нескольких сантиметрах. Какое-то время мы сидели в машине, тихо молчали, никто не двигался, все были в шоковом состоянии. Первым из оцепенения вышел «литер», что сидел рядом с водителем. Он достал из портфеля бутылку водки, сорвал с нее «бескозырку» и приложился к горлышку, потом протянул бутылку нам с Володей.

— Глотните, мужики, успокоительного.

Прежде чем взять бутылку, я кивнул в сторону водителя.

— А ему? Ему сейчас больше нужно, чем нам.

— Вот ему-то сейчас как раз и нельзя. Еще ехать сколько, а гаишники на каждом шагу.

Против такого аргумента мы возражать не стали, я взял бутылку, и мы с Володей ее прикончили.

Потом мы вытолкали машину на дорогу и поехали. До Берислава добрались нормально. С Володей пошли в поликлинику, собрали результаты анализов. Надо было пройти еще остальных врачей, на что Володя сказал:

— Это долгая песня, да и вмазанные мы уже. Сейчас какая-нибудь коза в белом халате начнет возбухать. Вот мы сейчас что сделаем.

В коридоре Володя поймал какого-то парня, взял у него обходной лист и скопировал подписи врачей в наши обходные листы.

— Теперь порядок, — сказал Володя. — Осталось подписать у главврача и печать поставить.

Зашли в кабинет главврача. Им оказалась красивая, солидная женщина. Она взяла наши обходные, хотела было подмахнуть, но что-то заподозрила. Начала кричать:

— Как вам не стыдно? Зачем вы сами подписали? Нет, такие фальшивки я не подпишу.

Вот где пригодилось Володино красноречие. Чуть не плача, он стал рассказывать женщине, откуда мы. И что у нас нет ни копейки денег, третий день ничего не едим, и если она сейчас не подпишет, нам и рубля аванса никто не выдаст и мы помрем с голоду. И в качестве последнего и козырного аргумента Володя втянул живот, задрал под горло рубаху, обнажив выпирающие ребра, сказал:

— Вот, смотрите. Неужели вам не жалко?

Я и врач уставились на Володин скелет. Видок был действительно жутковат. Его смело можно было приглашать на главную роль в кино «Жертвы Бухенвальда». А, собственно, намного ли наши концлагеря лучше? Женщина даже поморщилась от увиденного натюрморта из ребер, посмотрела на меня, я тоже постарался сделать скорбное лицо, и сказала:

— Ладно, я подпишу вам, но с одним условием, чтобы вы не умирали с голода.

Главврач подписала наши обходные, шлепнула печать, и мы с Володей пулей вылетели из кабинета.

Вернулись в «Красный маяк», успели в конторе сдать свои медицинские справки, после чего в отделе кадров нам сказали:

— Завтра утром на четвертое отделение будет машина идти и вы езжайте. Там вас встретят, мы позвоним туда.

На другой день на бортовой машине вместе с другими рабочими мы приехали на четвертое отделение. Зашли в контору, за столом сидела маленькая худенькая женщина с большими черными глазами. Она мне с ходу понравилась, я даже не утерпел, спросил:

— А как вас зовут?

— Антонина Петровна, — немного смутившись, ответила женщина.

— Антонина Петровна, мы к вам на работу приехали. Возьмете? — спросил я.

— Конечно возьмем. Я уже в курсе дела, мне звонили. Вот ты, усатый, — обратилась женщина ко мне, — ты кем хочешь?

— Я — тракторист, а друг мой — кузнецом.

— Так, ты, кузнец, можешь идти в кузницу знакомиться, — сказала «Дюймовочка», и Володя ушел.

— А с тобой, усатый, мы еще побеседуем. Покажите ваше удостоверение тракториста.

Я протянул ей «корочки», она посмотрела их и сказала:

— Хорошо, идите на тракторный стан, механик уже там. С ним и решите, на каком тракторе будете работать.

Я шел по улице и думал: «Пока все складываемся ништяк. И люди приветливые. Одна вон Антонина Петровна чего стоит. Маленькая уж больно, жопка с кулачок, чем-то японку напоминает».

Пришел я на тракторный стан. Тракторы стояли уже заведенные, а сами трактористы были в мастерской. За столиком сидел мужчина лет пятидесяти с обветренным лицом, был он в телогрейке и кепке. Я подошел к столу, протянул мужику удостоверение и сказал:

— К вам на работу направили.

Мужик спросил:

— Ты на колесных тракторах работал?

Откровенно говоря, я на них никогда не работал. Думаю: скажу «нет», может не взять на работу. А это мне никак не катит. Поэтому я ответил:

— Работал, но очень мало. Больше на гусеничных приходилось.

— Вот и хорошо, — сказал мужик. — Тут один у нас в отпуск собирался, подменишь его. — И крикнул: — Петро Кавалышин, ты в отпуск хотел, сдай человеку трактор и иди.

Я познакомился с Петром. Подошли к трактору, к нему был прицеплен кормораздатчик. Петро показал, как он заводится. Залезли в кабину, Петро показал, где первая и вторая скорости, как включается кормораздатчик. После этого ознакомительного инструктажа я потихоньку поехал в коровник. Кормораздатчик сильно швыряло из стороны в сторону. Когда въезжал в ворота коровника, то не успел переключить скорость. Кормораздатчиком зацепил ворота и сорвал их с места. Услышал треск, обернулся назад и увидел, что ворота висят на кормораздатчике верхом и едут вместе с ним. Я остановил трактор, сдал назад, отцепился от бесплатного пассажира и поехал по коровнику, подавая силос в кормушки. Не заметил, как проскочил коровник. Заехал с другой стороны и снес вторые ворота. В общем, пока я закончил возить силос в четыре коровника, кормораздатчиком я посносил все ворота. А зима-то на носу. Доярки пожаловались управляющему. Пришла Антонина Петровна, посмотрела на меня, а у меня от напряжения пот градом по лицу. Да что там по лицу, у меня трусы к жопе прилипли от пота. Но это демонстрировать Антонине Петровне я не стал. А она сказала:

— Пономарев, вы не торопитесь, потихоньку заезжайте в коровник. А насчет ворот не беспокойтесь. Я вызову плотников, они поставят на место.

— Это с непривычки у меня, Антонина Петровна. Долго на тракторе не ездил. Сидел, только не на тракторе. Но я буду стараться, — пытался я оправдываться.

Когда после работы я уходил со скотного двора, увидел небольшую бойню. Зашел в нее, спросил:

— Кто здесь хозяин?

— Я, — ответил пожилой, но сильно пьяный человек.

— Давай познакомимся, — предложил я старику и пожал его руку. — Меня звать Дим Димыч.

— А меня все зовут дядя Дема.

— Так вот, дядя Дема, двадцать шесть лет я жевал у Советской власти сечку, овес и кукурузу и забыл, что такое мясо. Теперь я на свободе. Должен же я когда-нибудь мяса вдоволь покушать? Как ты считаешь?

Старик посмотрел на меня и ответил:

— Я все понял.

Отрезал по большому куску мяса и сала.

— Сало тебе на зажарку, — пояснил дядя Дема.

Потом он сало и мясо завернул в бумагу, положил в сумку и протянул мне со словами:

— Держи, мичуринец. Как кончится, приходи, еще обеспечу.

Я поблагодарил старика и пошел в контору. Антонина Петровна была еще там. Она сказала мне:

— Идите, Пономарев, к коменданту, получите матрац, одеяло и подушку. Кстати, у вас семья есть?

— Да, жена и двое детей, — соврал я.

Еще когда с Володей мы были в «Красном маяке» в отделе кадров совхоза, я наплел там, что у меня жена в Винницкой области с детьми живет. А почему? Мы узнали, что холостяков на работу не берут и жилья не дают. Вот и стали мы «мести пургу».

— Жена — доярка у меня. Как устроюсь, так заберу ее сюда, продолжал я «катить дурочку» Антонине Петровне.

— Вот и хорошо, Пономарев. Там, на краю, дом есть, из него семья электрика выехала, вот вы его и занимайте, устраивайтесь.

— Спасибо вам, Антонина Петровна. А друг мой где?

Антонина засмеялась и сказала:

— А ваш друг — никакой он не кузнец. Он даже не знает, с какой стороны к наковальне подходить. Так я к женщинам его послала на разные работы. И поселила его в маленьком доме, там раньше кухня была. Он сам захотел в этой хате жить. Он уже там обосновался.

Я вышел из конторы, комендант уже ждал меня. Он выдал мне барахло, которое я сложил на повозку, и вместе с комендантом мы подъехали к дому, где он, открыв замок, вручил мне ключи. Я сгрузил вещи и стал затаскивать в дом, а комендант уехал.

В доме было четыре комнаты и веранда под стеклом. Я шастал по комнатам, и сердце мое ликовало. Еще несколько дней назад скажи мне кто-нибудь, что у меня будет такая хата, я посчитал бы того дураком. А тут на ж тебе, фортуна подвалила. Только зачем мне столько комнат? Я занял самую маленькую, в ней стояли две железные кровати, я застелил их. Потом затопил печку, в хате тепло стало. Нашел кастрюлю, из крана во дворе набрал воды и поставил на печку варить мясо вместе с салом. Соли вот только не нашел. Думаю, схожу к Володе, может, он где раздобыл.

Пришел к Володе, он сидел растапливал печку. Поздравил его с новосельем. Посмотрел его апартаменты: маленькая аккуратная комнатка. Спросил Володю насчет кузницы. Он рассмеялся, ответил:

— У них, оказывается, есть кузнец. Стал он меня проверять, а я глухо не тащу в кузнечном деле. Тогда он мне сказал: «Не компостируй мне мозги. Ищи себе другую работу. Я-то в отпуск хотел пойти и надеялся на тебя, что заменишь». Теперь я с бабами работаю на общих работах. Да пойдет! Демьян, я тут собачку поймал, жалко стало, нога у нее перебита. В сарае она. Ты помоги ее разделать.

Я взял топор, и мы пошли в сарай. Я ударил собаку топором по голове, ножом перерезал горло. Потом мы ее подвесили, быстро сняли шкуру, порубили на мелкие куски мясо, и Володя поставил варить.

— А я на бойне был, дядя Дема мне мяса отвалил. Обещал и дальше «подогревать», — сказал я.

— А я с бабой тут познакомился, сторожем в конторе работает, правда, маленькая, щуплая и прихрамывает немного. Так хочу сойтись с ней, она тоже будто не против. Без бабы оно плохо: сам готовь, сам стирай. Правда, у нее ребенок от одного местного парня. Да отец, мать и брат тут живут. В общем, не знаю, что получится.

Я взял у Володи соль и пошел к себе домой. Мясо уже сварилось, я посолил его и поел без хлеба. Вскипятил чайку, попил и лег спать. Лежал и думал: вот и кончился мой первый трудовой день на свободе. И хату получил первый раз в жизни, настоящую хату, а не казенный дом у «хозяина». Володя, так вон ко всему еще чуть и жениться не успел, и тоже все за один день. В общем, пока все идет ништяк.

 

4

 

На другой день утром, еще затемно, я поехал в Берислав. Мне надо было стать в милиции на учет, под надзор. Об этом я еще вчера предупредил Антонину Петровну. Когда приехал в Берислав, уже совсем рассвело. Я нашел «белый дом» (милицию), спросил у дежурного, где ставят под надзор, он назвал четвертый кабинет. Зашел в него, за столом сидел инспектор. Я представился, кто я, откуда, где сидел. Сказал, что устроился на работу в «Красном маяке», получил квартиру. Инспектор почитал мою справку об освобождении, записал все мои данные, спросил:

— Что, Пономарев, бегать больше не будешь?

— Нет, начальник. Я сейчас, кажется, плотно сел на мель. Куда бежать-то? А здесь работа у меня, хата, хочу вот жениться. Да учебу продолжить надо, в университет поступать думаю, может, диссертацию напишу, — «чесал я по бездорожью» уже для юмора и понта.

«Вертухай» (инспектор) только головой многозначительно покачал и сказал:

— Вот это правильно ты решил. В общем, так, чтобы в восемь вечера ты всегда был дома, а сюда будешь приезжать на отметку каждый месяц двадцатого числа. Ясно?

— Ясно, начальник, — ответил я и расписался в ксиве.

Вышел из ментовки, пошастал по «тупикам» (магазинам), потом зашел в пивную, взял бутылку пива, сел за столик. Думаю, выпью бутылочку и поеду домой, бабок с собой я взял только на дорогу, остальные дома заныкал, думал, хату свою прибарахлить немного.

Но не тут-то было. Познакомился с местной братвой-алкоголиками, а это, известное дело, самые подельчивые люди в мире. Стали угощать меня. А когда узнали, что я только «откинулся» с «особняка» (особого режима) из «Долины смерти», тут и вовсе. Накачали меня так, что я на ногах еле стоял. Один из ребят спросил:

— А где ты живешь?

— В винсовхозе «Красный маяк» на четвертом отделении. На автобус надо идти, — ответил я.

— Санек, — обратился парень к товарищу, — пойдем посадим Дим Димыча на автобус, чтобы менты его не цепанули.

Как мы шли, как ребята меня заталкивали в автобус, как ехал, почти не помню. Очнулся, когда шофер крикнул:

— Дим Димыч, твоя деревня! Вылазь!

С трудом я протиснулся к выходу, вышел из автобуса, и он укатил. А я стоял на холодном ветру и пытался соображать. Понемногу отрезвел и пошел не к себе домой, а к Володе. Думаю, узнаю, как у него дела. Только переступил порог, увидел на полу маленького ребенка, он, как и я, еле передвигал ноги, держась рукой за табуретку, в другой руке он держал кусок мяса.

— О, Володя! — воскликнул я. — Так ты уже приучаешь своего приемыша собачатину жрать? Ходить еще не научился, а собачатину хавает.

Володя рассмеялся, ответил:

— Пусть привыкает к спартанской жизни.

— А хозяйка где?

— В магазин ушла.

— Все нормально у тебя? — спросил я.

— Нормально пока. Сегодня перешла ко мне. Мать ее уехала в Херсон к старшему сыну в гости. Пахан один дома остался, а ему до лампочки все. Вот она и перешла ко мне. А приедет мать ее, не знаю, что скажет. Но подождем — увидим. А ты это где так набрался?

— В Берислав ездил в «третью хату» (милицию), на учет становился. Потом в пивной с местными ребятами познакомился, вот они меня и угостили.

— Сядь, Демьян, покушай.

Я сел, поел жареной собачатины, попил чаю и поканал к себе домой. Пришел и сразу завалился спать.

Утром встал, оделся и пошел в коровник. Одна женщина там специально дояркам завтраки готовила. На столе всегда повидло, сыр, хлеб белый. Когда я вошел в комнату, где стол, женщина налила мне кружку кофе с молоком, сказала:

— Пей, Демьян, горячий кофе с молоком. Вижу, ты вчера добре перебрал.

— Ой, не говори, — замотал я головой. — Внутрях все трясется.

Стали заходить доярки после дойки. Садились за стол, завтракали. Я выпил только кофе, попросил еще. После второй кружки стало легче, чувствую, рубашка к спине прилипла, вспотел. Во, ништяк, думаю, отходняк пошел.

Завел я трактор, прицепил бочку с комбикормовой кашей и повез в свинарник. Потом отцепил бочку, прицепил кормораздатчик и стал развозить силос по коровникам. Это дело стало у меня получаться уже хорошо, больше ворот я в коровнике не сносил.

В обед на тракторе поехал в магазин, взял соли, хлеба. Потом купил кастрюлю, пару мисок, ложки. Сковородок не оказалось. Но тетя Вера, пожилая седая продавщица, сказала мне:

— Приедешь вечером ко мне домой, я дам тебе сковородку. А живу я у самого Днепра, да ты увидишь мою хату.

— Спасибо, тетя Вера. Обязательно заеду, — ответил я.

Погрузил все, что купил, на трактор и отвез домой. В общем, моя жизнь входила постепенно в нормальную колею.

Дня через два после работы я решил сходить к Володе. Взял две бутылки водки, рассовал их по карманам и пошел. Когда зашел в хату, стал немым свидетелем такой сцены: посередине комнаты стояла пожилая женщина и, как мельница крыльями, размахивала руками и давала команды:

— Ребенка заверни и неси домой, а я здесь побуду. Потом придешь за остальными вещами.

«Чувиха с синкача» (хромая женщина) молча заворачивала ребенка. Я посмотрел на Володю, он сидел хмурый и смотрел, как его несостоявшаяся жена собирается уходить, молчал и иногда вставал и помогал ей, если она забывала что-то взять. Она ушла с ребенком. Мы остались втроем. Володя сделал робкую попытку, обратился к теще:

— Мать, может, у нас в дальнейшей жизни все хорошо бы и сложилось. У нас так хорошо все началось.

Женщина посмотрела на меня, потом на Володю и закричала:

— Я не хочу, чтобы моя дочка жила с бандитом-тюремщиком. Этого не будет никогда, пока я живая. Даже и не думай. Знаю я вас. Вы побудете тут немного, она опять нагуляет, а ты уедешь, и останется она одна. Хватит, один обманул, второй попался.

Пришла Тайка, забрала последние вещи, вдвоем женщины пошли на выход, и уже в дверях мать сказала дочери:

— А ты, стерва, не вздумай сюда приходить. Узнаю, ноги поломаю и вообще из хаты выгоню, тогда иди куда хочешь.

Они ушли. Володя сидел подавленный и молчал. Я вытащил бутылку и поставил на стол.

— Думал, Володя, выпить с тобой за здравие, а придется пить за упокой. Да брось ты, не переживай. Эта пигалица, да хромая притом, твоего мизинца не стоит.

— Ты понимаешь, Демьян, я какой-то неприспособленный быть «сам на сам» (один). Все мне нянька требуется. А Тайка, как человек, неплохая, хозяйственная, и сготовить, и постирать может. Че я один, как хорек в норе? Раньше мать меня всю жизнь нянчила. Бывало, сяду, так она только успевала передачи мне таскать. Ты в этом отношении самостоятельней меня. Смотрю, ты все прибарахляешься, в хату все тащишь. Ну да ладно, наливай, Демьян. Выпьем. Может, что ни делается, все к лучшему.

Мы с Володей выпили по стакану водки, он и говорит:

— Вчера Валек-баклан заходил, гитару принес, оставил. Спой, Демьян, что-нибудь для души, а то эта теща-сука мне весь кайф сломала.

Из-под кровати Володя вытащил семиструнную, я ее немного поднастроил. Но, видя Володино состояние, не стал петь слишком веселую, а спел нашу уголовную:

 

Я помню тот Ванинский порт

И вид пароходов угрюмый,

Как шли мы по трапу на борт

В холодные мрачные трюмы…

 

— Все, Демьян, хватит «двигать от всех страстей», вот что я тебе скажу. Как-то с бабами я работал в саду, мы яблоки собирали и на машину грузили. Так ты не представляешь, сколько их там. А сад как раз за твоим домом. Если хочешь, давай сходим.

— Давай. А напиться мы и завтра успеем, — ответил я.

Мы пришли в сад, разгребли снег под яблонями, а яблок там море. Начали собирать, они хоть и примороженные чуть-чуть, но красивые и крупные. Набрали по мешку и понесли. Свой мешок я занес в хату, рассыпал под кроватью. За ночь яблоки оттаяли. Утром, когда я проснулся, в хате стоял аромат, как в оранжерее. Каждый вечер я стал ходить в сад, благо рядом, но уже без Володи. Натаскал яблок полкомнаты. Потом пошел на виноградник, а ему конца и края нет. Набрал винограду полное ведро. Принес домой, сел на кровать, сижу, а душа ликует. Яблоки есть, виноград есть, мясо есть, ну что не жить. Приду на зону, так никто из братвы не поверит, что я зимой собирал яблоки и виноград и жил не хуже персидского шаха.

Кстати, если мне чего и не хватало, так это баб. У шаха бабы еще были. Но и это дело поправимо.

Я положил в миску винограда и пошел к Володе. Он был дома, лежал на шконке и читал журнал.

— Вот, Володя, угощайся. Сегодня на винограднике был, а там его полно. Немного прихвачен морозцем, а так ништяк. Садись хавай.

Володя сел на койке, сказал:

— Да, много добра осталось под снегом. А местным жителям все до лампочки. Им только напиться да нажраться от пуза, и больше им ничего не надо. Кстати, Демьян, ты как-то говорил, что телевизор хочешь купить, да бабок маловато. Тут одна семья уезжает, их из совхоза выгоняют, мужика Пашей зовут, а жена его дояркой работает. Она каждый день на дойку пьяная приходит, а иногда вообще по два-три дня на работе не появляется, в запой впадает. Паша такой же забулдыга. В общем, алкаши, пара пятак, сдачи не надо. Так они, кажется, телевизор продают. Ты, Демьян, возьми водки пузырь да сходи поговори с ними. Может, по дешевке продадут?

На другой день после работы я зашел в магазин, взял бутылку водки и пошел к чете алкоголиков. Дверь хаты была закрыта. Я постучал. Дверь открыла женщина с опухшей мордой. Обдав меня волной застарелого водочного перегара, она спросила:

— Тебе чаво нада?

— Вам телеграмма от гиппопотама, — попытался я пошутить, но, испугавшись зловещего оскала вместо улыбки на лице женщины, поспешил добавить: — Я к вам пришел поговорить насчет кой-каких вещей, чтобы купить. — И вытащил из-за пазухи бутылку водки.

Увидев у меня в руках бутылку, женщина оживилась, сказала:

— Ну, заходи.

Я зашел в хату и первое, на что обратил внимание, был маленький телевизор на столике, «Весна», но показывал хорошо. Я сел на табуретку.

— Прежде чем говорить, давайте познакомимся, выпьем за знакомство, — предложил я. — А может, закуска у вас какая найдется?

Женщина полезла в стол, достала кусок желтого застарелого сала, порезала луковицу, хлеб. Крикнула во вторую комнату:

— Ты, чмо, вставай! К нам человек пришел, поговорить хочет.

Чмо оттуда не крикнул, а простонал:

— Надя, голову не могу поднять.

— Подыми! Он принес поправиться.

Этот Надин аргумент подействовал. Паша поднялся, выполз из комнаты, держась за косяк двери, и не сел, а упал за стол.

— Ой, браток, не могу, — промычал он. — Надька пустила меня в распутную жизнь. Уже пятый день не могу очухаться. Вместе с ней как ушли в запой, так не можем остановиться.

Я налил в стограммовые стопки, представился, они тоже. После принятия «бальзама» Паша и Надя немного повеселели, Надя смотрела на меня уже другими, более ласковыми, глазами, а я сказал короткую речь:

— Пришел к вам купить телевизор. Даю за него сто сорок рублей. Ваше слово. Пойдет, значит, пойдет, а нет, так я пошел, — и, увидев их немного растерянные морды, добавил: — Вы допивайте, я больше не буду, у меня дела еще есть.

После второй стопки они, как сговорившись, сказали дуэтом:

— Пойдет, пойдет.

А Паша