Почему сокращение дефицита удалось на этот раз

Итак, стратегия сокращения дефицита сработала. Однако этот процесс протекал очень сложными и неожиданными путями — и самым неподходящим образом в противоречии с убеждениями и экономическими интересами могущественных людей и институтов, истинной программой которых было ниспровержение кейнсианской экономики и/или снижение роли государства. Они говорили, что, сократив дефицит, администрация восстановила уверенность банкиров и инвесторов — уверенность, подорванную безответностью государства в расходовании средств. Ободренный таким образом бизнес вновь вернулся к инвестированию в инновации, потребители вновь стали тратить деньги, и оживление стало набирать скорость. Программа «ястребов» относительно сокращения дефицита была ясна: держать дефицит на низком уровне даже в фазе рецессии и прислушиваться к желаниям финансовых рынков — если вы настроите их против себя, вы пропали.

В этой часто повторяемой интерпретации, концентрирующей внимание на уверенности в перспективах, есть зерно истины, но к уроку, который следует из всего этого извлечь, надо, разумеется, подходить более осторожно. Мы затратили много времени на то, чтобы обеспечить уверенность, или, говоря менее вежливо, «жонглируя» статистикой, подчеркнуть наши политические успехи. Но это не были шаманские методы прежних администраций, объявлявших, что сокращения налогов будут самоокупаемыми, и, как говорили некоторые, это произойдет в результате взрывного роста выпуска, которых эти сокращения инициируют. Наши обещания были реалистичны, хотя мы упорно работали над тем, чтобы экономика превзошла обещанные нами показатели. Возьмем, например, обещанное Клинтоном создание 8 млн рабочих мест, которое было более чем перевыполнено — за восемь лет было создано 16 млн мест. Не мы создавали эти рабочие места, их создала американская экономика, и почти любое оживление, заслуживающее этого названия, обеспечило бы достижение этих целей. Если бы экономика не смогла создать по крайней мере 8 млн рабочих мест, безработица оказалась бы столь велика, что о переизбрании Билла Клинтона не могло быть и речи. Мы назначили планку, будучи уверенными, что ее достигнем, если будем хорошо управлять экономикой. Но это была очень важная планка, особенно для тех, кто получил рабочие места — 5,5 млн новых рабочих мест только за первые два года нахождения у власти администрации Клинтона. Это намного превзошло наши наметки и было, разумеется, гораздо лучшим результатом, чем потеря 2 млн рабочих мест в начале пребывания в должности администрации Буша младшего.

Мы действовали и иными методами, упорно формируя общественное мнение и настроения рынка. Когда публиковались определенные данные ежемесячной экономической статистики, впечатляюще демонстрировавшие новые рекорды снижения безработицы и стабильной инфляции, мы пользовались этими случаями, чтобы помочь журналистам разобраться в том, почему экономика выдерживала теперь низкие уровни безработицы, не подливая масла в огонь инфляции. Мы прилагали все усилия для того, чтобы помочь прессе интерпретировать данные в соответствии с нашим хладнокровием в отношении инфляционной угрозы. Хотя установка процентных ставок являлась прерогативой независимой Федеральной резервной системы, в ФРС на самом деле инфляция была идефикс, и мы работали за сценой, убеждая рынки и общественное мнение, а также Алана Гринспена в том, что держим инфляцию под надежным контролем. Истина была на нашей стороне, и это облегчало нашу задачу.

Отметим этот важнейший пункт. Мы не были бы в состоянии убеждать народ и рынки в течение длительного времени, если бы истина была против нас. Уверенность играет роль, но ее нельзя создать при помощи волшебной палочки. Именно экономическое оживление обеспечивало уверенность, а не наоборот. Уверенность может быть очень полезным источником положительной «обратной связи», но без стоящих за ним фундаментальных основ для оживления — допустим, рекапитализация банков не состоялась, что они не получили возможности стимулов для продолжения кредитования и «прямое» отрицательное воздействие сокращения дефицита не было бы компенсировано косвенным положительным воздействием роста инвестиций — никакая ободряющая пропаганда, каким бы ни был ее масштаб, не могла бы изменить реальности.

С течением времени я пришел к убеждению, что аргумент уверенности есть последний оплот тех, кто не может найти лучших аргументов: не имея ни прямых, ни косвенных свидетельств того, что дефицит либо способствует росту, либо его подавляет, они объясняют это наличием или отсутствием доверия. Не имея прямых свидетельств того, что более низкие налоговые ставки стимулируют рост, они снова объясняют это доверием. Причина привлекательности аргумента доверия для очень многих состоит в трудности его опровержения. Мы можем измерить дефицит и налоговые ставки и оценить их воздействие на рост. Но доверие слишком неуловимо и не поддается точному измерению^{24}. И поэтому вчерашние бизнесмены, став политическими деятелями, могут смело утверждать, что из первых рук знают, как мыслит бизнес, и их утверждения не оспариваются.