Ветхозаветная избранность Англии

 

Итак, именно англичанин — причем высокопоставленный представитель церкви — возвестил: «Окраска кожи негра составляет непреодолимое препятствие к тому, чтобы его можно было допустить в наш род [species]»[224], предвосхитив гитлеровские «железные законы бытия» и идею избранности «провидением».

В свою очередь, колоссальное влияние социального дарвинизма на расовый империализм Англии было связано и с давними стремлениями подобной «науки» «биологически» обосновать принадлежность англичан к высшей расе, обосновать присущее им сознание своей избранности, которое вытекало из их буржуазного пуританства и стало составной частью «необиблейского» представления о высокой миссии Англии. Мало того, что социальный дарвинизм хорошо сочетался с кальвинистским пуританским учением о предопределении («Некоторых Я избрал по особой Своей милости, поставил их выше всех прочих; такова Моя воля», — вот какие слова приписывал самому Богу Джон Мильтон): Ричард Хофстедтер даже назвал социал-дарвинизм натуралистическим кальвинизмом[225].

Сила — это право («Might is Right») — знаменитый догмат Карлейля, постулированный во имя ветхозаветного Бога. Этот догмат призывает: поражай «невежество, глупость и грубость ума[226]... — хотя бы только с тюрьмами, виселицами... поражай их... неустанно... во имя Бога... Всевышний Господь... повелевает тебе это»[227].

«Если ты хочешь вытащить человечество, пусть не в небеса, а хотя бы из ада, — вышиби его оттуда», — призывал набожный каноник (canon) Чарлз Кингсли[228][229]. В доказательство этой мысли сей британский слуга божий приводит в пример самого Бога: «Когда Карл Великий повесил четыре тысячи саксов на мосту через Везер, не благословил ли Бог этот ужасающе справедливый приговор? Вы верите в Ветхий Завет? Конечно; тогда скажите, как понимать уничтожение ханаанеян?» Это уничтожение автор рассматривает как прецедент, оправдывающий переход от необходимой самообороны к самой настоящей бойне, как, например, на Северном Борнео[230]: «Истребить одно племя, чтобы спасти целый континент, — значит ли это «пожертвовать жизнями людей»? Пусть докажут, что это жизни людей. Это жизни хищных зверей. Эти даяки приняли облик зверей». «Вы, малайцы и даяки Саравака, вы... враги Христовы..., вы звери [beasts], тем более опасные, что обладаете получеловеческой хитростью». (Даже организатор движения бойскаутов, Баден-Пауэлл уже в 1899 г. утверждал, что лучшим спортом, который поможет справиться с «дикими зверьми человечества» является «охота на людей».)

Точка зрения, что русские (на «восточных» пространствах) — это «зверолюди» (Tiermenschen), а евреи — как «недочеловеки» — вообще не люди, как известно, была неотъемлемой частью психологии массовых убийств, совершавшихся национал-социалистами.

«Я гоняюсь за врагами моими и истребляю их, и не возвращаюсь, пока не уничтожу их; И истребляю их, и поражаю их, и не встают, и падают под ноги мои» (Вторая книга Самуила, 22: 38—39 (хвалебная песнь Давида)), — продолжает Кингсли, английский священнослужитель, в 1849 году[231].

И таким образом «расизм, санкционированный ветхозаветным пуританством и социальным дарвинизмом, создал атмосферу, в которой обычный контроль над животным началом в человеке мог значительно ослабеть»[232].

Англичане — согласно классическому английскому историку, занимавшемуся войной за независимость Индии 1857 года — были готовы, как в Ветхом Завете, «убивать каждого, разить в плечо и бедро»[233].

Именно после этого «мятежа» индийцев стали называть «черномазыми», о них заговорили с «полным презрением и настоящей ненавистью». Мятежных индийцев «теперь стали относить к низшим формам жизни — наравне с крысами, змеями, насекомыми»[234]. «Ни один цветной не мог чувствовать себя в безопасности... потому что британцы стремились убивать всех «туземцев» без разбора...» Подозреваемых в участии в мятеже или сокрытии бунтовщиков вешали, насаживали на штыки, расстреливали. В 1857—1858 гг. в Дели британские солдаты, по всей видимости, подкупали палачей, чтобы те продлили мучения приговоренных к повешению; им очень нравилось наблюдать, как осужденные танцуют «хорнпайп»[235], извиваясь в смертных судорогах[236].

«...Британские солдаты даже слишком старались, исполняя приказ не щадить никого старше 16 лет (естественно, за исключением женщин)». После подавления мятежа в одном только Джханси было убито около пяти тысяч индийцев — в несколько раз больше, чем всех британцев, погибших во время восстания. В то же время большая часть информации об ужасных преступлениях индийцев, распространявшаяся в Англии, была очень далека от правды. На самом деле сипаи почти или даже вовсе не совершали никаких зверств. И все же британское общественное мнение единодушно отказывалось «понять англичан, симпатизировавших черномазым». А некоторых из подсудимых мятежников вынудили предстать перед судом с завязанными ртами, и, таким образом, они были лишены возможности отвечать на обвинения[237].

«Что касается черномазых, так большинство действительно желает уничтожить всех обладателей черной кожи, независимо от того, друзья они или враги», — в 1896 г. писал из будущей Южной Родезии своим родителям британский очевидец событий[238].

При этом протестанты полагали, что «общепризнанная чистота помыслов могла освободить англичан от моральной ответственности за кровь, пролитую во имя соблюдения империалистических интересов»[239].

С другой стороны, британский историк Мэнген характеризует проповедь, произнесенную в день памяти Ватерлоо (издана в 1899 г. под заголовком «Божественное руководство нациями»), следующим образом: она «пропитана кровью ветхозаветных битв, наполнена расистской бранью, отличается чувством самодовольства благодаря островному высокомерию... шовинизму, ханжеству и расизму»[240].

А вдова каноника Чарлза Кингсли вспоминает с гордостью: «Его глаза обычно светились и наполнялись слезами, когда он вспоминал, как впервые услышал — чтобы никогда не забыть — бряцанье офицерских сабель и шпор, мерный топот ног солдат, входивших строем в церковь; эти звуки потрясли его подобно звукам труб» [Страшного суда?][241]. «Военная история нашей расы всегда волнует кровь», — напоминал британский историк Уильям Фитчетт (еще в 1910 г.)[242].

«Британский шовинизм (усиленный элементами, в скрытом виде присутствовавшими в пуританстве)... за несколько мгновений превратил таких людей, как Кингсли и... Карлейль, в [почти что гитлеровских] штурмовиков (sic)». Такую формулировку дает Хотон[243].

Статус человека предполагает равенство, а поскольку было объявлено, что некоторые представители человечества в глазах Бога не должны обладать равными правами с остальными, то их вообще перестали считать людьми. Им как бы и не было предопределено быть человеческими существами.

Во всяком случае в 1936 г., т. е. в начальный период существования Третьего рейха, национал-социалисты — именно в контексте «владычества белой расы» — признавали избранность англичан: «Коль скоро англичанину несомненно удалось занять ведущее положение внутри белой расы и повсюду предстать перед цветными представителем Европы как таковой, нельзя не... признать, что он... предназначен расой (sic) для выполнения этой задачи»[244]. «При этом важнее всего, что религиозное учение о предопределении (почерпнутое ими из Ветхого Завета) трансформировалось у них в выраженное расовое сознание. Уже не как протестант, но как англосакс он [англичанин] считает себя избранным для власти над миром... Власть над миром стала для него важнейшей частью его земного призвания»[245].

«...Свои притязания на роль единственного избранного народа они воплощают в жизнь с ветхозаветной силой и даже жестокостью»[246]. В оде к Океану, написанной Э. Юнгом в 1728 г., говорится: «Небеса повелели... дать вам владычество над человечеством»[247].

О том, что избранные орудия должны сохранять свою избранность «в духе Ветхого Завета», вновь напомнил премьер-министр империалистической Великобритании — Бенджамин Дизраэли в 1870 г.[248] Наконец, Редьярд Киплинг — бард английского расового империализма — торжественно объявил англичанам: «Воистину, вы происходите из Его (sic) Крови»[249]. Основой «уникальности» имперской идеологии Англии была именно британская кровь. Ведь еще задолго до Гитлера британское общество обосновывало претензию на свою гегемонию в империи[250] именно своей расовой чистокровностью.

Нацисты (даже в 1940 г.) с восхищением признавали британскую мотивировку избранности английского народа, основанную на «духе расы» и «узах крови, которые связывают предков и потомков», мотивировку, основанную на избранности самой Судьбой[251].

Чисто теоретически Генрих Гиммлер мало что добавил к этому (зато намного больше — на практике), когда произнес: «Пока жива наша кровь, наша нордическо-германская кровь, на сем земном шаре Господа Бога будет порядок»[252]. А Ветхий Завет, похоже, ничуть не помешал Адольфу Гитлеру «вспомнить» следующее: «Не может быть двух избранных народов. Мы — народ Бога. Разве этим не все сказано?»[253]

Кое-что, конечно, этим сказано. Сказано, каким образцам следовал он — он и его «провидение».

Еще в XVII веке отождествление Англии с библейским Израилем, представление, что Англия связана с Богом особыми узами, являлись общепризнанными, особенно в среде пуритан. Считалось, что «англичане, как некогда иудеи, — избранный народ Бога»[254]. «Англия как Новый Израиль... избранна и уникальна», — в 1580 г. провозгласил Джон Лили[255]. Уильям Саймондз в своей проповеди в 1607 г. связывал завет Бога с Авраамом «с английской нацией, избранным народом нового времени <...> с замыслом Бога об избранном народе». Подобно тому, как «сыны Израиля изгнали ханаанеян... англичане должны были вытеснить язычников с их земель в Новом Свете». В 1613 г. Самуэль Пёрчаз также провозгласил, что британская нация является избранной[256]. Известно, что и Оливер Кромвель считал не весь христианский мир, а именно английский народ, «народом Бога», Новым Израилем, сражающимся в битвах Господних. В 1653 г., произнося свою первую речь в парламенте, Кромвель заявил, что Англия была призвана Богом, как когда-то иудеи — чтобы править вместе с Богом и исполнять его волю[257]. В «Потерянном рае» Мильтона силен империалистический стиль мышления: в нем говорится об особом божественном провидении, ниспосланном Англии и ее избранному народу, которому предстоит установить свое царство по всему миру: «Твое семя сразит Врага нашего»[258]. О Новой Англии говорилось: «Бог предназначил эту страну для нашей нации, уничтожая туземцев чумой, не тронувшей ни одного англичанина[259]. Итак, исчезновение туземцев приписывалось Провидению, которое было сродни геноциду. В результате эпидемия чумы 1616—1618 гг., завезенная в Новую Англию британскими рыбаками и поразившая большую часть местного населения (но не затронувшая англичан), также расценивалась как воля Божья. Утверждалось, что Божественное Провидение предназначило Новую Англию именно для англичан, свидетельством чего и была эпидемия, которая оказалась как нельзя кстати, поскольку освободила место для английских переселенцев-пуритан. А в 1653 г. из Новой Англии «с чувством глубокого удовлетворения» сообщали, что благодаря «чудесным трудам великого Иеговы» численность массачусетского племени индейцев сократилась с тридцати тысяч до трех[260].

У Джона Мильтона не было ни малейшего сомнения в том, что тот, кто попытается противостоять избранному Богом народу, будет на веки вечные ввергнут в самые недра Преисподней и обречен на вечные муки. Подобные высказывания Мильтона явно повлияли на Сесила Родса, который утверждал, что вера Мильтона в избранный Богом английский народ должна стать основополагающим принципом, вдохновляющим британцев на расширение Империи[261].

Аналогичный принцип прослеживается и в немецкой «Идеологии английской культуры»[262] 1941 года — года, в который Гитлер был наиболее близок к осуществлению своей мечты о мировом господстве. Когда же стало ясно, что его мечтам не суждено сбыться, министр пропаганды Йозеф Геббельс совершенно серьезно заявил, что «богиня Истории, должно быть, шлюха», раз она не отдала победу Фюреру, ведомому Провидением. Ибо, как утверждал один из более ранних «специалистов» по превосходству белой расы: «Бог, так сказать, обязан... помогать [избранному народу]»[263].

В начале XVIII столетия «благословение небес» распространилась и на заморскую часть Британской империи. Ведь, — как уверял Киплинг, — Англия смогла захватить власть над заморскими территориями благодаря «особому благоволению Господа», а платой за его милость стала пролитая английская кровь. Современник Гитлера — британский поэт Альфред Нойс, родившийся в 1880 г., также отзывался об английской нации как об избранной Богом. Он, как, впрочем, и Суинберн (1837—1909), представлял английского Бога как «Бога воинственного» — так утверждалось (за пять лет до прихода Гитлера к власти) в немецкой монографии об империалистических течениях в английской литературе[264]. Воинствующее христианство с его идеей расового превосходства, описанное в книге Макдональда «Язык Империи», несет в себе скорее языческое представление о боге[265]. А в «Прелюдии к Империализму» рассказывается, что миссионеры в Центральной Африке были склонны проповедовать строгие ветхозаветные принципы, а отнюдь не идею о любящем Боге Нового Завета^120с.

Благодаря контакту с южноафриканскими бурами уверенность в избранности белой расы среди всего черного мира — избранности белых (то есть светочей) для владычества над черными (в конечном счете «мракобесами»), которым «предопределен» подневольный труд[266] — смогла получить дополнительное подтверждение. У расистов, империалистов и торгашей типа Сесила Родса и Ханса Гримма эта вера стала столь крепкой, что она канонизировала ловких дельцов: «Когда на земных делах человека лежит благословение божье — иными словами, когда его дело продвигается...»[267].

Не только в 1853 г. в покорении Великобританией Индийской империи многие видели «еще и перст божий в истории»[268]. Но и в 1897 г. один исторический компендиум вещал: «За ошибками и неудачами индивидуумов мы ощущаем незримое, надзирающее [за всем] провидение как источник судеб англосаксонской расы»[269]. А уже в первом году двадцатого столетия лорд Розбери, на сей раз как глава университета Глазго, в речи по случаю присуждения ученой степени изрек: «Разве за это нам не следует столь же восхвалять энергию и искусность расы, как и длань Всевышнего?»[270]

 

БРИТАНСКИЙ «CANT» [271]: ДВОЙНОЙ СТАНДАРТ АНГЛИИ

 

В том, что делают святые господни, греха быть не может... — это... догмат непогрешимости для английского мещанина.

Вильгельм Дибелиус

 

Киплинг придерживался того простого правила, что любая раса, препятствующая соблюдению собственных интересов, является низшей.

Уорсли Т. «Barbarians and Philistines. Democracy and the Public Schools», 1940 r.

 

Господь, наш Бог, Высочайший... Он проложил нам путь до краев земли.

Р. Киплинг. «Песнь Англичан»

 

В конечном счете тем, кого Бог избрал Своей милостью, так же невозможно ее утратить, как и тем, кому Он отказал в ней, — приобрести ее... С этим сознанием божественной милости к избранным — а значит, и святым — здесь соединялось представление о греховности ближнего, которое вызвало не осознание собственной слабости, а ненависть и презрение к тем, кто отмечен знаками вечного проклятия. Уже с 1619 г. кальвинизм утверждал: «Бог так хранит избранных... что, несмотря на их грехи, они все равно не лишаются милости Божьей»[272]. Таким образом принадлежность к группе избранных давала нечто вроде карт-бланш на любые поступки: люди, входившие в число избранных, считали, что они по определению «неспособны» на грех — ведь избранные «не могут» совершить несправедливость. «Пусть английский народ... избранный Богом, предназначенный Им для господства, народ, которому суждено блаженство, впадет в самый тяжкий грех — на его избранности это не отразится ни в малейшей степени... В том, что делают святые господни, греха быть не может, как бы скверно их дела ни выглядели. [Не в том дело, что совершается, а в том, кто свершает эти дела: «Британцы — раса, избранная Богом... потому действия британцев не могут быть неправедными...»] Для английских мещан это... догмат непогрешимости... в который они верят более ревностно, чем католики — в непогрешимость папы»[273].

Подобные установки входили в состав знаменитого британского «cant»[274].

Правда, уже немецкий англист Вильгельм Дибелиус в 1929 г. заметил, что «слово «лицемерие» — не всегда является точным переводом слова «cant»... Ведь лишь на высокой стадии развития человек может научиться... более или менее различать эгоистические и альтруистические мотивы [в том числе и] в собственной деятельности. В Англии число людей, способных на это, бесконечно мало». Здесь же Вильгельм Дибелиус перечисляет архаичные черты характера нижнесаксонских крестьян (родственных англосаксам): чванство вследствие «незнания окружающего мира... неспособность понимать или признавать вещи, уязвляющие самолюбие»[275]. С другой стороны, Вильгельм Дибелиус, брат епископа Отто Дибелиуса (имя которого ассоциируется с противниками Гитлера), подчеркивает, что подобный «cant» ведет к притуплению чувства истины», создавая опасность для нравственности всей [британской] нации[276].

Правда, рассуждая о нравственности в духе немецких кантианских представлений (которые еще были актуальны в Германии 1920-х гг.), Дибелиус, возможно, недооценил значение для британской власти критерия прагматической пользы, который вскоре и в немецкой политологии (следовавшей англосаксонскому образцу) стал почти что естественным.

(Так, даже историки, занимавшиеся второй мировой войной, почти не обращали внимания на различие, существовавшее между тем, что проповедовала Британия, и тем, какую политику она проводила на практике. С одной стороны, когда Англия стремилась сокрушить гитлеровский «новый порядок», лондонская радиостанция «Передатчик европейской революции»[277] (вещавшая в 1940—1942 гг. на короткой волне длиной 31,2 м по ночам через каждые два часа) пыталась поднять немецкий народ «на последнее восстание» против Гитлера и призывала к «политической и социальной революции». С другой стороны, когда сохранение дисциплины и порядка в лишенной правительства Германии стало отвечать английским интересам, немецких военных моряков, отказавшихся подчиняться Гитлеру (и адмиралу Деницу) и уже находившихся под охраной британцев в качестве военнопленных, могли судить и судили «военным трибуналом» «верные фюреру» офицеры, которые и вынесли им приговор: по британским представлениям, военно-уголовный кодекс Третьего рейха вместе с его процедурой судопроизводства продолжал действовать в отношении немцев и в британском плену[278].)

Таким образом, лондонский корреспондент «Volkischer Beobachter», возможно, не слишком преувеличивал, утверждая, что степень демократии и гуманности в Англии определяется «крупнейшей аристократической и военной организацией, какую только знает мир, а именно... Британской империей». По его словам, «эта демократия и гуманность применяются только там, где это необходимо, и только в той мере, насколько это необходимо... для сохранения власти за германско-британским господствующим слоем»[279].

Один из лозунгов Британии во время англо-бурской войны (1899—1902) (которая не в последнюю очередь была развязана из-за африканских запасов золота) звучал так: «Справедливость и свобода для мира» (а не только «для Бога»). С другой стороны — утверждается, что в «Bank of England» оказалось кое-что от того золота, которое попало в гитлеровский Рейхсбанк из челюстей европейских евреев, убитых теми, кто практиковал расизм... (В 1996 г. стало известно, что в «Bank of England» хранятся два золотых слитка с маркировкой гитлеровской Германии.)[280] «Англичане должны... при их значении и миссии в мире, получить ответственность за место [т. е. власть над местом], где в земле лежит золото», — настаивал (имея в виду золотоносные районы Южной Африки) гитлеровский пророк «народа без пространства» Ханс Гримм[281].

Именно кредо Великобритании: «Му Country, right or wrong» («Это моя страна, права она или не права») — избрал для себя первый завоеватель жизненного пространства для Германии в Африке, Карл Петерc. Тот факт, что в Англии над иностранными «обвинениями против соотечественников [только] презрительно смеются», не принимая их всерьез[282] и даже не интересуясь, правдивы ли эти обвинения (как это делалось в кайзеровской Германии его времени), Карл Петерc считал достойным подражания. «Людей, которым доставляет удовольствие осыпать себя прахом самообвинения [т. е. предшественников тех, кто «выносит сор из избы»], в Англии нет», — напоминал и бывший южноафриканский торговец Ханс Гримм[283]. «Великобритания — образец для всего мира», — уверял Карл Петерс в своей книге об Англии еще во время первой мировой войны[284].

И соответственно Гитлер утверждал (1942), что следует обучить «немецкий народ... подобно англичанам, лгать с самым искренним видом...»[285]. До некоторой степени ему удалось сделать немецкую военную пропаганду периода второй мировой войны более похожей на английскую 1914—1918 гг., чем на пропаганду Германии того же времени[286]. Ведь именно этому имперскому дискурсу «была свойственна тенденция нравственной переоценки, при которой грех или вырождение приписываются жертве, а не виновнику империалистической агрессии»[287].

И коль скоро собственная, избранная группа, «имперская раса» никогда в жизни — уже по определению — не смогла бы поступить безнравственно, не оставалось ни малейшего места для оценки своих поступков по этическим меркам. Этические мерки прикладываются лишь к другим, неизбранным — для осуждения их. Отсюда вытекает традиция оценивать действия собственного правительства с прагматической точки зрения, а действия соперников — исходя из моральных категорий. И пока считается аксиомой, что группа, в которую входят оценивающие, то есть группа избранных, уже по определению не может поступать несправедливо — применение двойного стандарта, естественным образом положенного в основу всех рассуждений, представляется абсолютно логичным; даже если эта группа «всего-навсего» практикует принцип, гласящий, что «сила — это право».

Утверждается, что даже Джеймс Фрод, оксфордский профессор истории, высказывал следующую точку зрения: когда британцы совершают подобные поступки, то это происходит на благо человечества, но когда эти же поступки совершает кто-либо другой — это грех, который нельзя допустить[288]. Подобный «прагматизм» приводил к систематической замене понятия «правда» понятием «польза». «Составной частью правды, благодаря лицемерию (cant), становится польза» — так звучит немецкое определение этого английского феномена, данное Максом Шелером в середине первой мировой войны[289].

На рубеже веков британский электорат, не задумываясь, предпочел консерваторов, стремившихся свести понятие морали к уровню благосостояния в собственной стране и развитию национальных интересов за рубежом, и отверг тех политиков, кто, по крайней мере, на словах взывал к соблюдению общечеловеческих этических норм[290].

«История британского патриотизма», изданная за год до объявления Англией войны Германской империи[291], включает утверждения, что «любовь к человечеству — абстрактное интеллектуальное представление», «буддийский яд для патриотов», а также уверения, что «Бог не может находиться в противоречии с Отечеством», в этой книге прослеживаются и ветхозаветные притязания англичан на роль избранного народа. Таким образом, Господь Бог опять стал Богом войны.

И христианство тоже не должно было более оставаться универсальной религией — речь шла о том, чтобы больше не европеизировать индусов, в том числе и путем принятия христианства: пусть оно остается, так сказать, знаком отличия (в ветхозаветном понимании) англичан с их уникальностью, с их избранностью[292].

Столь же мало универсализм Нового Завета (отсутствующий в Ветхом) помешал тому, чтобы в Англии — в свете британской колониальной идеологии — была принята на «ура» расистская проповедь об избранности англосаксов, с которой выступил американский проповедник-конгрегационалист Джозия Стронг (принадлежавший к «социальным евангелистам»)[293]. Он как раз настаивал, что «низшие» расы должны уступить место «высшим». Джозия Стронг заявлял: «И вот туземцы Северной Америки, Австралии и Новой Зеландии исчезают перед лицом завоевателей всего — англосаксов... Ведь эти низшие племена были лишь предшественниками высшей расы... Так прочь с дороги, которую проложил Господь!»[294]

В конечном счете, для Стронга — за четверть века до Гитлера, ведомого «провидением» (согласно «Mein Kampf») — неравенство рас было делом рук не кого иного, как самого Всевышнего. И в вымирании североамериканских индейцев Стронг видел проявление божьей воли: они должны были освободить землю для лучшей расы — англосаксов. Ведь «высшие расы», по его мнению, должны были прийти на смену «низшим» во всем мире. А поскольку проповедник в этом контексте поминал волю Всевышнего и, сверх того, ссылался на утверждение (считавшееся тогда выводом «общественной науки»), что выживает сильнейший (и более приспособленный), — ему был открыт доступ в круги как английских реформаторов, так и английских консерваторов. Все они приветствовали (столь приятную для них) весть о превосходстве англосаксов и их неминуемом торжестве над расово неполноценными[295].

Таким образом, Стронг делал все, что мог, для доказательства расового превосходства англосаксов, задействовав, помимо божественного провидения, еще и социальный дарвинизм[296], — на который как на «железные законы бытия» обычно ссылался Гитлер.

В то, что «высшее величие назначено британцам природой, верило большинство англичан в Индии»[297]. И не только в апогее империалистической эпохи. Ведь уже в 1850 г. популярный в то время автор, Мартин Ф. Таппер[298], заявлял в журнале «Англо-саксон»: «Мир — это шатер для истинных властителей мира... Мир — это мир для [англо]саксонской расы». В том же году даже анатом Роберт Нокс, человек с медицинским образованием, провозгласил: «Раса, то есть наследственность, происхождение, — значит всё: она определяет человека»[299].

Избранность англосаксонской расы как властительницы мира должны были доказывать и восхваления британского империализма, расточаемые английской историографией. Среди подобных книг можно назвать труд сэра Чарлза Дилка «Более Великая Британия» (Лондон, 1860, 1867, 1894). Этот автор пророчил крупный расовый конфликт, из которого англосаксы — как «более ценная» раса — должны были выйти победителями рас «более дешевых» [cheaper]: ирландцев, китайцев и всевозможных «туземцев». А «Китай, Япония, Африка и Южная Америка вскоре должны достаться всепобеждающим англосаксам... Италия, Испания, Франция, Россия станут карликами рядом с таким народом» — и все это ради высшей цели[300]. «Расширение Англии» сэра Джона Сили (Лондон, 1883) также выводило право на мировое господство из (мнимого) превосходства англосаксонской расы. Равно как и «Истоки и предназначение имперской Британии» Крэмба[301].

Безусловно, Сесил Родс и подобные ему испытали влияние этой литературы и насаждаемой ею идеи британского мирового господства, и прежде всего господства над Африкой. Эта идея не могла не повлиять и на британцев в Индии. В Калькутте английская газета «The Englishman» в 1875 г. опубликовала читательское письмо (подписанное «Британник») со следующим заявлением: «Единственный народ, имеющий какое-то право на Индию, — это британцы; так называемые индийцы [sic] вообще не имеют никаких прав»[302].

 

«НАУКА» О ПРАВЕ СИЛЬНОГО

 

На социальный дарвинизм ссылались духовные лица, не признававшие, что предком человека была обезьяна, но предпочитавшие видеть в этой роли тигра — как доказательство того, что право берется силой.

Ф. Р. Хёрст [303], 1902

 

Британским... идеям, особенно имеющим отношение к... научным представлениям о расе и влиянию социального дарвинизма на общество, предстояло сыграть важную роль в формировании фашистских идей в целом — и национал-социалистских в частности.

Пол Хейз [304]

 

«Жизненную мудрость», согласно которой «Бог создал мир [таким], каков он есть, для сильных и тех, у кого сострадания не в избытке...», Победоносцев, государственный деятель самодержавной России (цитируя книгу Стефена «Liberty, equality, fraternity») в 1901 г. назвал «глубоко укоренившимся убеждением английской нации, в лучших, солиднейших ее представителях». Не только Данилевский, русский противник «западных» ценностей, считал, что дарвинизм является чисто английской доктриной, которой присущи все особенности английского мышления и все качества английского духа. Его американский комментатор подтверждал эту точку зрения: «вполне возможно, что современники Дарвина, особенно те, кто находились вне контекста британской культуры, связывали борьбу за существование именно с британскими буржуазными ценностями» (1989)[305].

В год рождения Гитлера (1889) на пике эпохи империализма, критик культуры Макс Нордау констатировал: «Отныне они могут прикрывать свое природное варварство... ссылкой на последнее слово науки в духе теории эволюции»[306].

Однако еще до выхода в свет главного труда дарвиновской теории эволюции («Происхождение видов»), т. е. до 1859 г., позитивист Герберт Спенсер — не слишком обремененный знаниями (и оттого еще более самоуверенный) — заверял расу завоевателей в следующем: «Победоносные группы, группы завоевателей в общем более ценны, чем большинство тех, кто оказался несостоятелен и потерпел поражение»[307]. «Естественный отбор» Дарвина он превратил в «борьбу за существование», в которой выживает сильнейший, действующий наиболее эффективно («Survival of the Fittest»). Такой подход предполагает, что неприспособленные, малообеспеченные люди тормозят прогрессивное развитие расы. Так, в индийских «евразийцах», появившихся на свет в результате смешения рас, Спенсер видел пример расового «вырождения» и высказывал пожелание, чтобы межрасовые браки были «самым решительным образом запрещены»[308].

Евгеника, так называемая «наука» чисто английского происхождения, подтверждала право англосаксонской расы на мировое господство[309] и предоставление гражданства лишь на основе принадлежности к арийской расе в Третьем рейхе. «...Это течение зародилось в Англии, его лидером был Френсис Гальтон — двоюродный брат Чарлза Дарвина. Именно Гальтон придумал термин «евгеника». <...> Гальтон был уверен, что существует не только градация людей в пределах одной расы, но и сами расы отличаются друг от друга по сорту... Большинство негров, — как утверждал Гальтон, — «слабоумные». Прочие примитивные расы также являются врожденно дефективными. «Можно приводить сколько угодно примеров, — заявлял Гальтон, — доказывающих, насколько глубоко те или иные богемные [sic: т. е. некапиталистические, небуржуазные] привычки вошли в кровь и плоть людей, населяющих большую часть территорий, которые теперь заняты англосаксами и другими цивилизованными расами»». В качестве примера Гальтон приводил подчиненных «низших» кельтов Ирландии[310]. Он также ратовал за «священную войну» во имя укрепления расы[311]. Френсис Гальтон намеревался сделать евгенику «частью национального сознания, наподобие новой религии»[312]. В гитлеровской Германии Гальтона называли (как, например в 1937 г.) «отцом сознательной культивации рас», стоящим на «пути, ведущем к сверхчеловеку». Вот каким образом нацисты стремились популяризировать свою основополагающую доктрину (евгенику), подчеркивая английские корни этой науки[313].

Такое «дарвинистское» происхождение имеет немалая часть ключевых понятий национал-социализма, в частности, заявления самого Адольфа Гитлера[314]. Он и в последний год войны все еще был убежден: «Природа учит... что сильный выходит победителем, а слабый гибнет... [природа] прежде всего не знает... гуманности... желания... сохранять слабого... Природа не видит в слабости никакого повода для сострадания... напротив, слабость — основание для осуждения... Следовательно, война — предпосылка естественного отбора и одновременно... устранение слабых... Народ, неспособный одержать верх, должен уйти, и его место займет другой»[315].

Правда, здесь сказалось и влияние на Гитлера теории «расовой борьбы» австрийского социолога Людвига Гумпловича, который пытался оспаривать общность происхождения людей и объявлял порабощение, удовлетворение потребностей за счет эксплуатации порабощенного «важнейшим содержанием человеческой истории». (Представления Гумпловича «в некоторых случаях почти дословно воспроизведены... в «Mein Kampf» Гитлера. «Во всяком случае, эта натуралистическая социология вызвала к жизни и... газовые камеры Третьего рейха».) Однако этот вдохновитель Гитлера тоже в свою очередь следовал «воззрениям» британца Бенджамина Кидда, согласно которым прогресс происходит и должен происходить «только путем отбора сильнейших»[316].

Кидду принадлежит и вывод: коль скоро «нигде и никогда... государства не образовывались иначе, чем путем покорения чужих племен» [317], то в расовой борьбе «англосаксонская раса... совершенней всех». Это «объясняет и оправдывает господство этой расы над миром»[318]. Книга Кидда «Социальная эволюция» быстро нашла переводчиков на немецкий: ведь в ней подтверждается, что «рабство — самое естественное и... одно из самых разумных установлений»[319]. Понятие о подчиненности индивидуума и «органическое» представление о государстве, идею естественного отбора «высших от природы» в ходе эволюционного процесса — все это, с незначительными изменениями, перенял у Кидда гитлеровский идеолог Альфред Розенберг[320]. Из киддовской «науки о власти» представления о «закономерностях», в соответствии с которыми сама природа при помощи механизма «социальной наследственности» низводит определенные народы до уровня «низшей расы»[321] — причем эту «социальную наследственность» может регулировать и государство[322] — были усвоены Гитлером[323]. Несомненно, на основе этих теорий он в конечном счете собирался вывести новый немецкий народ.

Среди британских источников «самое сильное и прочное влияние на [немецкий] фашизм» (как полагал Хейз) оказало расистское направление социал-дарвинизма, которое создал Карл Пирсон (до 1933 года — года прихода Гитлера к власти — бывший профессором евгеники). Пирсон уверял, что двигателем человеческого прогресса является расовый конфликт: «История показывает, что существует один путь, один и только один, при котором возможно возникновение высокоразвитой цивилизации — это борьба расы против расы — и выживание расы, более одаренной в физическом и духовном отношениях». Именно от Пирсона заинтересованные этой теорией немцы переняли следующую идею: нация, провозглашающая равные права для всех людей, не может удержать свои позиции в борьбе наций. А вымирание «низших рас» требует заселения все больших пространств «высшей расой». Чтобы обеспечить условия для существования своей нации, Пирсон предлагал проводить политику грубой силы. Ведь колонии, отвоеванные у низших рас, можно содержать в порядке только с помощью подавляющей силы и путем подчинения низшей расы высшей. Все эти идеи основывались на «законах природы», которые считались истиной в последней инстанции.

Уже в 1886 г. Пирсон «настаивал на захвате территорий, где могут жить белые люди», территорий, которые должны были обеспечить пространство, необходимое при «высоком уровне рождаемости среди прогрессивных классов» с целью влить новые силы в империю. А в 1900 г., во время империалистической англо-бурской войны, Пирсон вновь и вновь повторял, что «прогресс зависит от выживания сильной расы». Борьбу расы против расы он сравнивал с «раскаленным тигелем, откуда выходит закаленный металл»; это качество и достигается войной с «низшими расами». Для того чтобы победить в этой борьбе, «нация должна быть «гомогенной»... а не представлять собой "смесь низшей и высшей рас"», — заявлял Пирсон, намекая на необходимость уничтожения низших рас. «Сознательная расовая культура» должна перестать быть препятствием дл