Фактор «белого» террора в усилении карательно-репрессивное политики советского государства летом 1918 г

Белый террор — термин условный, противоречивый, включающий в себя явления, происходящие под различными «вывесками» как собственно белого движения, так и мелкобуржуазной демократии. Он включает террор белофинов, белочехов, белополяков, немцев, так как их действия распространяются на значительные территории России. Под белым террором понимаются такие явления, как индивидуальный террор и контрреволюционные выступления, т. е. любые действия, направленные против советской власти на территории Советской республики, обладающие признаками террора. Такая постановка вопроса не совсем оправданно расширяет понятие белого террора. Однако в упрощенном варианте и при сопоставлении с красным террором, в их противоборстве, взаимопричинности, взаимовлиянии рассматривать белый террор как цельное явление представляется допустимым. Тем более допустимым, что и собственно «красного террора» также не существовало в том смысле, как он подается в публикациях времен гражданской войны. Как белый террор (террор «белых правительств»), так и красный террор (террор центрального правительства) имеют четкие границы, пространственные и временные. Террор же белый и красный вообще — это более расплывчатые термины, выражающие скорее упрощенное сведение противоборствующих сторон к красным и белым, контрреволюции и революции.

Первые сведения о массовом белом терроре логично отнести к апрелю-июню 1918 г. Этот период можно охарактеризовать как начало «фронтального» этапа гражданской войны и, следовательно, как новый виток взаимной ожесточенности. Прежде всего, следует отметить кровавое подавление коммунистической революции в Финляндии и освещение его в советской прессе. «Опыт» Финляндии интересен тем, что предшествовал российскому опыту террора и был одной из причин ожесточения гражданской войны в России с обеих сторон.

Если в Финляндии во время гражданской войны военные и гражданские потери с обеих сторон составили 25 тыс. человек, то после подавления революции бело-финами было расстреляно около 8 тыс. человек и до 90 тыс. участников революции оказалось в тюрьмах[383].

Цифры большевистской печати, основанные на свидетельствах финских эмигрантов, были гораздо выше. Приводились данные о 20 тыс. расстрелянных красных финнах[384]. Сообщения советских газет об этих событиях сопровождались многочисленными примерами белого террора на территории Финляндии. В Выборге после занятия города белыми расстреляно 600 человек (трупы были сложены в двух сараях в три яруса). После занятия Котки такая же участь постигла 500 человек, Гельсингфорса — 270 человек, Раумо — 500 человек и т. д [385].

Расстрелы пленных нередко предварялись изощренными пытками. Описание подобных случаев занимало значительное место в публикациях о событиях в Финляндии, порою с нарочитой натуралистичностью. «Троим рабочим они разрубили головы топорами, у двоих вытащили мозги наружу, иных били поленьями по лицу, расплющивая носы и скулы, иным отрубали руки топором. Озверевшие белогвардейцы отрезали у своих жертв языки, потом отрезали уши и выкалывали глаза. Натешившись вдоволь над беззащитными рабочими, они отрубали под конец головы», — писала в апреле 1918 г. «Известия ВЦИК»[386].

Помимо многочисленных расстрелов сотни людей погибли от пыток и голода в концлагерях, образованных в Финляндии летом 1918 года. В концлагерях, по данным большевиков, расстреливали через одного, заключенным выкалывали глаза, подымали на штыки, шашками и топорами рассекали тела, применяли другие виды пыток[387]. Более многочисленными в концлагерях были жертвы голода. В Экенассе из 800 заключенных от голода умерло 400, в Куокино из 3 тыс. — 800, в Свеаборге умерших только в первые дни — 40, а впоследствии — каждый третий из 6 тыс. заключенных[388]. В Таммерфорском лагере за период с 6 по 31 июня 1918 г. умерло от истощения, по официальным сведениям, 1347 человек [389]. Общее количество заключенных в концлагеря достигало, по данным заграничных общественных организаций, 70 тыс. человек (при населении Финляндии в 3 млн. человек), — в данном случае реальные масштабы карательной политики были выше приводимых газетами.

Сообщения о новых жертвах белофинского террора публиковались советской периодической печатью почти каждый день, начиная с апреля 1918 г. То обстоятельство, что эти события происходили в соседней стране, не снижало воздействия информации на читателей газет. По мере того как развивались события в Финляндии, читатели могли сравнивать их с положением в России и сделать определенные прогнозы на развитие ситуации уже в российских условиях; в частности о будущем поведении победившей российской контрреволюции. Впоследствии эта жестокость контрреволюции при подавлении Финской революции указывалась как одна из причин введения красного террора в Советской России.

Ситуация в Финляндии стала с пугающим сходством для большевиков повторяться летом 1918 г. в России, по мере развития успехов контрреволюции в Поволжье и Сибири.

Толчком к консолидации антибольшевистских сил летом 1918 г. стало вооруженное выступление 40-тысячного чехословацкого корпуса, состоящего из пленных солдат-славян австро-венгерской армии. После прихода к власти большевиков Верховный Совет Антанты предусматривал использовать части корпуса во Франции, и с этой целью весной 1918 г. последовало согласованное с советским правительством, перемещение войск по железной дороге во Владивосток. Однако во время продвижения участились конфликты легионеров с местными властями. Вооруженные стычки после попыток конфискации оружия у проезжающих частей переросли в вооруженное выступление (инициированное и поддержанное представителями Антанты) корпуса по всей железной дороге от Урала до Владивостока. Относительно немногочисленные на первоначальном этапе военные силы чехословацкого корпуса (пензенская группировка 8 тыс. человек и челябинская — 8750), большая рассредоточенность, удаленность от родины, длительный плен и предварявшая его война — все это толкало на установление режима жесткой диктатуры по финскому образцу[390]. Этому способствовала и слабость советской власти в данном регионе, в том числе малочисленность состава и боевая неподготовленность Красной Армии. Так, в семи губерниях Поволжья числилось всего 23484 красноармейца, из них было вооружено 12443, обучено военному делу 2405, а готовых к выступлению 2243, т. е. приблизительно каждый десятый [391].

Способствовала сложному положению на юго-востоке страны и плохая обученность командного состава Красной армии, разбросанность ее воинских частей, отсутствие боевого опыта и прямое предательство в рядах военспецов.

Бессилие частей Красной армии дополнялось бездействием местных советских органов власти, которые ничего не могли противопоставить натиску чехословацкого корпуса, поддерживаемого местным населением и контрреволюционными организациями.

Днем 26 мая 1918 г. части восставшего корпуса захватили Челябинск. Все члены местного Совета были арестованы и расстреляны. 28 мая был взят Нижнеудинск, 29 мая Канск и Пенза. В последнем городе чехословаки впервые столкнулись с серьезным сопротивлением, в т. ч. со стороны тысячного советского чехословацкого отряда. После захвата Пензы около 250 чехословацких красноармейцев попало в плен к своим соотечественникам и большая часть из них была ночью уничтожена (вскоре город был отбит советскими войсками)[392].

30 мая чехословацкие легионеры захватили Сызрань, на следующий день — Петропавловск, все члены местного Совета — 20 человек были расстреляны, как и четверо чехов-интернационалистов [393]. В этот же день были ими заняты станция Тайга и Томск. 2 июня пал Курган, 7 июня — Омск.

8 июня 1918 г. была захвачена Самара, которая стала политическим центром антисоветского движения на Востоке России летом-осенью 1918 г. Образованное здесь правительство (Комитет членов Учредительного собрания — КОМУЧ — во главе с эсером В. К. Вольским) декларировало восстановление основных демократических свобод, разрешило деятельность рабочих и крестьянских съездов, фабзавкомов, установило 8-часовой рабочий день и приняло красный государственный флаг. В июне-августе власть КОМУЧа распространялась на Самарскую, часть Саратовской, Симбирскую, Казанскую и Уфимскую губернии.

Линия Восточного фронта стремительно откатывалась на запад, а вместе с передвижением войск чехословацкого корпуса сюда приходит белый террор.

После взятия 8 июня Самары белочехами было расстреляно 100 красноармейцев и 50 рабочих. В городе зверски были убиты председатель ревтрибунала Ф. И. Венцек, заведующий жилищным отделом горисполкома большевик И. И. Штыркин и другие руководители[394]. Расстрелы продолжились и в последующие дни после занятия Самары. Всего в городе в первые дни было убито не менее 300 человек [395]. Значительным было и количество арестованных. К 15 июня, т. е. за неделю, число заключенных в Самаре достигло 1680 человек, а к началу августа уже более 2 тысяч. И это притом что из Самары была вывезена значительная часть арестованных, и в августе их было в Бузулуке свыше 500, в Хвалынске — 700, в Сызрани — 600 человек[396]. Часть свидетельств происходившего в городе белого террора была собрана в специальном осеннем выпуске газеты «Приволжская правда». Цифры, приведенные там, были гораздо выше летних сведении. По данным газеты, в Самаре и Сызрани было расстреляно более тысячи человек в каждом из городов за лето-осень 1918 г[397]. В местечке Липяги (Новокуйбышевск), вблизи Самары было расстреляно 70 раненых красноармейцев, а общее количество погибших под Самарой, существенная часть — после боя, составляла около 1300 красноармейцев[398].

Многочисленные расстрелы, признанные белочехами, произошли в Мелекессе и других городах. Так под Курганом чехословаками было повешено 13 рабочих и 500 арестовано, что подтверждали перехваченные телеграммы [399]. Позднее, уже при А. В. Колчаке, в Кургане будет находиться крупная пересыльная тюрьма. При эвакуации колчаковских войск в 1919 г. из нее будет вывезено 430 из 1060 заключенных, — остальные стали жертвами условий заключения и эвакуации[400].

Подобные сообщения поступали и из других городов и сел по мере наступления белочехов. В захваченном 22 июля 1918 г. Симбирске было расстреляно около 400 человек, в селе Сорочинском 40 человек, в селе Пьяновке 8 человек, в селах близ Красного Яра 27 человек[401].

В занятой в августе чехословаками Казани, по большевистским данным, было расстреляно не менее 300 человек. Позднее, после подавления белочехами восстания рабочих, 3 сентября 1918 г., в городе будет расстреляно еще более 600 человек[402]. Расстрелами сопровождался и уход белочешких частей из города. 22 сентября состоятся похороны около 50 жертв белого террора в городе[403]. Таким образом, в Казани и ее пригородах менее чем за месяц было расстреляно и казнено около тысячи жителей. Данные цифры могут показаться завышенными, но современный исследователь Е. Г. Гимпельсон со ссылкой на архивные материалы, приводит еще большие данные о расстрелах: более тысячи человек только за первый   день после взятия Казани[404]. Можно указать и другие новейшие научные исследования, в которых говорится о более чем тысячи расстрелянных в первые дни после взятия данного города [405].

Общее же количество жертв белочехов и в целом режима КОМУЧа летом-осенью 1918 г. в Поволжье насчитывает, на наш взгляд, более 5 тыс. чел. Их жестокость порою не знала предела. Известен расстрел 16 женщин из 37 арестованных, виновных лишь в том, что они захоронили выброшенные Волгой трупы расстрелянных. Остальные женщины избежали этой участи только благодаря побегу, при котором погибло еще 7 женщин[406].

Регулярные расстрелы продолжаются летом и в Самаре. Репрессии распространяются на слои населения, ранее оппозиционные советскому режиму. Рабочие, поддержавшие в Златоусте, Уфе и Самаре войска белочехов, вскоре стали жертвой их террора[407]. 6 июля 1918 г. в Самаре разогнано собрание железнодорожников, при этом 20 человек было расстреляно[408]. Существовавший в Самаре союз грузчиков до переворота насчитывал 75 человек, из них осталось в живых 21, остальные были расстреляны летом 1918 г[409]. Репрессии происходили и поблизости с Самарой, в окрестных селах и поселках. В июле 1918 г. при подавлении крестьянского восстания в трех волостях Бугурусланского уезда Самарской губернии было расстреляно более 500 человек [410]. Даже иркутский комитет партии социал-революционеров указывал в своих прокламациях не непростительную жестокость, проявляемую чехословацкими войсками к местному русскому населению, на их участие в грабежах и насилия разного рода[411].

Факт жесткой карательной политики Самарского КОМУЧа летом 1918 г. признавал и его председатель В. К. Вольский писавший впоследствии: «Комитет действовал диктаторски, власть его была твердой, жесткой и страшной. Это диктовалось обстоятельствами гражданской войны. Взявши власть в таких условиях, мы должны были действовать, а не отступать перед кровью. И на нас много крови. Мы это глубоко сознаем. Мы не могли ее избежать в жестокой борьбе за демократию. Мы вынуждены были создать и ведомство охраны, на котором лежала охранная служба, та же чрезвычайка и едва ли не хуже»[412].

Наряду с белочехами переходят к террору и их союзники, при этом белочехи смотрели на многочисленные случаи расстрелов сквозь пальцы, либо сами принимали участие в подобных акциях. После захвата 27 мая 1918 г. Челябинска, Троицка, 3 июля казаками атамана Дутова Оренбурга, там устанавливается режим белого террора. «Только в Оренбургской тюрьме в августе 1918 г. томилось свыше 6 тыс. коммунистов и беспартийных, из которых 500 человек было замучено при допросах. В Челябинске дутовцы расстреляли, увезли в тюрьмы Сибири 9 тыс. человек»[413]. В Троицке, по данным советской периодики, в первые недели было расстреляно 700 человек [414]. В городе Илеке дутовцы вырезали 400 душ «инородного» населения[415]. Подобные массовые расстрелы были характерны для казачьих войск Дутова как в предшествующий период, так и в последующие месяцы. Упрощенным и ошибочным будет вывод, характеризующий белый террор как явление характерное для белого движения только при движении фронтов: при занятии и оставлении городов. В январе 1919 г. дутовцами только в Уральской области будет убито 1050 человек[416]. В том же 1919 г. в селе Сахарное будет сожжена больница, вместе с находившимися там семи сотнями больными тифом красноармейцами. Дополняют картину зверского уничтожения, тот факт, что после пожара их трупы будут зарыты в навозные кучи. Известна и деревня Меглиус, уничтоженная вместе с ее 65 жителями. Хотя это расправы будущего года, их очевидная вероятность была видна большевикам из событий 1918 г.

Наиболее известна была тогда, да и теперь в исторической науке, трагедия Александров-Гая (Новоуузеньский уезд Самарской губернии). 5 мая 1918 г. уральские казаки взяли село. 9 мая были убиты 96 взятых в плен красноармейца, раненных засыпали землей, закопав их заживо. Всего в селе было расстреляно и уничтожено иными способами (закопано заживо) 675 человек. В большевистской печати того периода появились подробные шокирующие сведения о конкретном содержании пыток захваченных в плен в Александров-Гае. Отрезанные уши, носы, губы, пальцы, вырубленные куски мяса из спины, разрубленные и оскальпированные тела погибших, были свидетельствами казачьей расправы[417]. Подобные расправы не были единичными весной-летом 1918 г. Так в середине августа у слободы Галиевка под Воронежем белогвардейцы закопали живыми десять человек пленных красноармейцев. Когда один из них выбрался с трудом на поверхность, его закопали вторично [418].

В Поволжье противниками большевиков также применялись такие характерные для террора действия, как использование института заложничества, концлагеря и контрибуции. В уже упомянутой Самаре на рабочих была наложена контрибуция в размере 200 тыс. рублей[419]. На села Самарской губернии: Колывань, Вязовка, Каненское — контрибуция до 100 тыс. рублей на село за пользование помещичьей землей[420]. Даже на Украине, занятой немецкими, а не белыми войсками, размеры контрибуции были меньшими до 20 тыс. рублей[421].

Еще более характерным для Комитета учредительного собрания и белочехов было использование заложников и концлагерей. Жены, матери, сестры, дети советских руководителей часто становились заложниками. В захваченной детской колонии-коммуне в селе Миловка Уфимской губернии находилась семья Н. И. Подвойского[422]. В Самаре по распоряжению Комуча содержались в качестве заложников 16 женщин — жен ответственных работников (Цюрупа, Брюханова, Кадомцева, Орьева, Кабанова, Мухина с сыном и другие). Ряд дипломатов из нейтральных стран, узнав об условиях их содержания, 5 сентября 1918 г. заявили протест против подобных мер (Дания, Швеция, Норвегия, Швейцария, Нидерланды)1. Однако протест остался без ответа. Между тем, пребывание в заложниках грозило расстрелом. Так в числе заложников была расстреляна мать летчика Арошева, захваченная вместе с семьей в Спасске. Арошев был главным комиссаром воздушного военного флота Советской республики[423] [424]. Белочехи объявили заложниками и членов захваченных Пензенского, Кузнецкого, Сызранского и Саранского Советов[425]. В сентябре 1918 г. в Уфе содержалось более 20 заложников[426].

Особенно крупные масштабы система заложничества белочехов примет осенью 1918 г., когда из числа заключенных в октябре 1918 г. будут сформированы знаменитые «поезда смерти». В поездах находилось более 4300 заложников, из которых более трети по пути следования на Дальний Восток погибла от голода, холода и в результате расстрелов[427]. Европа и США узнают об этих поездах смерти от своих корреспондентов на Дальнем Востоке.

Заложники содержались как в концлагерях, так и в обычных тюрьмах. Однако условия тюрем были не лучшими. В Казани в одиночных камерах сидело по 15–18 человек, арестованные отдыхали на полу по очереди в ожидании расстрела[428]. При этом в тюрьмах применялись зачастую пытки, изготавливались даже специальные пыточные орудия, впоследствии захваченные красными частями. В Казанском и Пермском районах уже летом 1918 г. использовались особые кувалды с деревянными ручками и со свинцовыми наконечниками различном формы. Наконечник из свинцового шара служил для битья по ногам и голове, с острой железной иглой для прокалывания пяток, из дутого свинца для битья по рукам [429]. Сведения о подобных случаях незамедлительно становились предметом публикации советских периодических изданий, ожесточая читателей и подготавливая его к принятию жестких превентивных мер к внутренней контрреволюции.

Иная карательная политика на Востоке России летом 1918 г. была характерна только для Ижевско-Воткинского района, где в этот период была отменена даже смертная казнь, хотя и существовала проблема самосудов. Местные власти заявили, что «В Ижевске не должно и быть речи о смертной казни и расстрелах, которые применялись только царскими сатрапами и большевистскими насильниками народной воли»[430]. Впрочем и здесь к осени 1918 г. ситуация кардинально изменилась. За недостатком тюремных помещений и проблем, связанных с побегами заключенных, в Сарапуле, Воткинске и позднее в Ижевске, появятся специальные баржи-тюрьмы с многочисленными заключенными. 17 октября 1918 г. большевистские миноносцы «Прыткий», «Прочный» и «Ретивый» во главе с Ф. Ф. Раскольниковым, под поднятыми андреевскими флагами, совершили рейд в тыл противника и увели одну из таких «барж смерти» от деревни Гольяны, вместе с 432 раздетыми догола заключенными. Свидетельства заключенных говорили о расстрелах их 300 товарищей перед приходом красных моряков (по данным В. Владимировой закопанных частью заживо), около 30 из них имели штыковые ранения, среди живых также были обнаружены два обнаженных трупа скончавшихся женщин[431].

Имеются и иные свидетельства усиления террора в регионе. Осенью 1918 г. под Ижевском были подвергнуты битью кнутом-девятихвосткой 22 крестьянина Банниковых (однофамильцы советского деятеля). Из них 7 человек погибло при экзекуции, остальные расстреляны [432]. Общие цифры жертв карательной политики в этом регионе осенью 1918 г. находятся в пределе 500—1000 человек. Еще более жестокие казни и пытки характерны для выступлений, не сдерживаемых даже на словах военной дисциплиной[433].

Аналогичная ситуация наблюдалась на юге России. В эскалации населения большую роль здесь сыграли оккупационные войска Германии. Австрийские и румынские войска в целом занимали нейтральную позицию, но часто их нейтралитет был одной лишь видимостью[434]. Примером может послужить августовское подавление рабочего восстания в Мариуполе, когда было расстреляно свыше 200 человек, а на город наложена контрибуция в размере 607 тыс. 543 руб[435]. Значительно чаще прессой фиксировались акты террора со стороны германских войск. По сообщениям газет, в Рыльске было расстреляно 60 советских деятелей, в Обояни и Путиле — до 130 человек, после взятия Николаева в течение 3 дней — более 5 тыс. человек, Севастополя — 530 матросов и солдат, Юрьева — 119 солдат, Ревеля — 50 солдат и т. д[436].

Массовые расстрелы вызывали мощное антигерманское движение на Украине. Сообщения об истреблении немецких гарнизонов поступали из Чернигова, Нежина, Новгород-Северска, Глухова и других мест [437]. Все эти выступления были подавлены безжалостными карательными мерами. По данным В. Владимировой, на наш взгляд преувеличенных, только по Полтавской губернии гайдамаками было расстреляно до 8 тысяч военнопленных-интернационалистов[438]. Но и здесь счет шел на тысячи.

Массовые расстрелы весной-летом 1918 г. происходят и на территориях, занимаемых собственно белым движением. Отрядом М. Г. Дроздовского в Ростове было расстреляно 16 человек, в Бердянске — 19, в Таганроге — несколько десятков человек[439]. Право вынесения смертных приговоров использовалось различными судами и комиссиями, военными частями. В том же Ростове за одну неделю, 11–18 июня, одновременно с расстрелами Дроздовского безымянными штабами был отдан приказ о расстреле 56 человек[440]. Массовые казни имели место и в других городах[441].

Общий счет жертв на территориях, контролируемых генералом П. Н. Красновым, по сообщениям советской прессы, достиг в 1918 г. более 30 тыс. человек. В одном г. Калаче Воронежской губернии казацкими частями Краснова было расстреляно 1300 человек[442]. В той же Воронежской губернии после захвата г. Богучара 8 августа 1918 г. в центре города было расстреляно 28 красноармейцев, более 300 большевиков были заключены в тюрьмы, и каждую ночь происходили расстрелы по 10–20 человек заключенных. Кроме того, по уезду было расстреляно 115 человек, а 213 подвергнуто различным телесным наказаниям [443].

Сообщения о белом терроре, публикуемые советской прессой (примеры даны выше), преследовали сразу несколько целей. Помимо информационной нагрузки, разоблачения эсеровских правительств, они ставили своей целью формирование образа врага, что успешно достигалось с помощью описания имевшихся и гиперболизированных случаев зверств.

Советские газеты летом 1918 г. вели успешную пропагандистскую борьбу с оппозиционной прессой, прибегавшей к подобным методам с еще большей откровенностью. Большинство сообщений этого периода несли идеологическую и пропагандистскую нагрузку. Тем не менее, много есть и проверенных, подтвержденных позднее архивными материалами фактов, упомянутых в периодике.

К середине лета 1918 г. советское руководство приходят к выводу о необходимости укрепления диктатуры пролетариата в условиях начавшейся гражданской войны. Начиная с июля 1918 г., тема белого террора, а вслед за ним и красного, становится одной из доминирующих на страницах советской печати. «Нужность террора для удержания власти большевизма была очевидна, важно было убедить в этом население. Пропагандистский аппарат играл на чувствах люмпенов, уверяя их, что террор их не коснется, а направлен лишь против богатых контрреволюционеров»[444]. Одновременно красный террор подавался лишь как ответная мера на белый террор. Успешное продвижение войск бело-чехов, с определенной обоснованностью, подавалось как результат преступной мягкости мер наказания, применяемых к контрреволюции. Рост активности антибольшевистского подполья летом 1918 г. подтвердил выводы о неэффективности прежней карательной политики.

Наиболее эффективно действовало в этот период эсеровское подполье, в том числе организация, созданная Б. В. Савинковым весной 1918 г., получившая название «Союз защиты родины и свободы». Общее число членов организации в мае 1918 г. насчитывало около 5,5 тыс. человек. У нее имелись отделения в Казани, Москве, Муроме, Рыбинске, Рязани, Челябинске, Ярославле и других городах России [445]. Основой военной организации являлось офицерство и техническая интеллигенция, с зачислением остальных категорий населения в резерв[446]. Финансирование «Союза защиты родины и свободы» осуществлялось на средства французов, англичан и американцев, в меньшей степени российской буржуазии[447]. Партийный состав включал представителей большинства оппозиционных советскому режиму партий: народных социалистов, эсеров, левых кадетов и даже анархистов.

Перед «Союзом защиты родины и свободы», в его программе, были поставлены следующие задачи: свержение советской власти и установление твердой власти в России с дальнейшим воссозданием национальной армии и продолжением войны с Германией. Главным направлением деятельности, исходя из поставленных задач, являлась подготовка вооруженного переворота и проведение индивидуальных террористических актов.

В январе 1918 г. Б. В. Савинков организует четыре боевые террористические дружины, целью которых становится организация террористических актов против В. И. Ленина, Н. В. Крыленко, В. А. Антонова-Овсеенко и других советских деятелей[448]. Несмотря на первые неудачные попытки, Б. В. Савинковым в марте 1918 г. разрабатывается план нового террористического акта, направленного против Совнаркома. Согласно ему планировался взрыв спецпоезда № 4001, который должен был перевозить правительство из Петрограда в Москву [449]. Срыв этого террористического акта из-за непредусмотренного террористами переноса времени и места отправления спецпоезда привел лишь к новым планам организации покушений. «Союз защиты родины и свободы» начинает подготовку нового террористического акта на девятнадцатой версте железной дороги из Москвы в Нижний Новгород. Согласно полученным заговорщиками данным, по этой дороге в скором времени должен был проследовать спецпоезд, обеспечивающий предполагавшийся переезд советского правительства из Москвы в Нижний Новгород. Была подготовлена взрывчатка, снята дача вблизи места предполагаемых событий. Этим все и ограничилось, т. к. данные основывались на слухах[450]. Одновременно «Союз защиты родины и свободы» начинает подготовку и индивидуальных террористических актов против В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого и ряда советских деятелей в провинции.

Московские планы терактов так и не были приведены в действие, а в провинции осуществлено лишь ограниченное количество террористических актов. В июне 1918 г. в Сенгелее было организовано покушение на председателя революционного штаба, члена ЦИК Ховаева [451]. В июле 1918 г. во время Ярославского мятежа в тылу Красной Армии на Волге взорван пароход с военным подкреплением для советских частей, испорчен в нескольких местах железнодорожный путь между Ярославлем и Бологое и уничтожен один поезд со снарядами, направляющийся в Ярославль[452]. К лету 1918 г. организация Б. В. Савинкова переходит от тактики индивидуального террора к подготовке вооруженного выступления. Основные военные силы заговорщиков, сконцентрированные до этого периода в Москве, были передислоцированы в Поволжье, где предусматривалось одновременное выступление в ряде городов.

ВЧК с самого начала оценила масштабы организации, на след которой удалось выйти чекистам в конце мая 1918 г. «Первая серьезная организация, раскрытая Всероссийской чрезвычайной комиссией, — это «Союз защиты родины и свободы», — писал впоследствии М. Я. Лацис[453]. Однако многочисленность состава организации привела к преждевременному раскрытию ее центров в Москве и в Казани. Произведенные ВЧК аресты в Москве (более 100 чел.) и в Казани (более 500 чел.) нанесли серьезный удар, но полностью раскрыть всю сеть организации, уцелевшей на 80 %, не удалось. Члены центрального штаба избежали арестов, возглавив в июле 1918 г. антибольшевистские выступления в Ярославле, Рыбинске и Муроме. ВЧК не смогла развить свой успех и предотвратить эти восстания, несмотря на поступившие данные о планах заговорщиков в Ярославле и в Муроме. Впоследствии эта не оперативность действий чрезвычайных комиссии была оценена как результат не произведенных массовых превентивных арестов в Поволжье. Напрашивался вывод, что, как и в случае с белочехами, белый террор мог бы быть предотвращен своевременным введением красного террора[454].

Эта идея получала тем больше поддержки, чем чаще происходили антисоветские выступления летом 1918 г. Террор как ответная мера на разгорающуюся гражданскую войну становится панацеей от всех бед на местах. Начинается этот процесс снизу: террор вводится решениями сходов, деревень, вырастает из крестьянской среды, из самосудов и бессилия власти. Самосудный красный террор объявляется и проводится крестьянами в Воронежской, Рязанской, Петроградской, Томской губерниях[455].

Одновременно с этим экономическая политика советского государства, проводимая через комитеты бедноты, вызывает многочисленные ответные акции населения. За восемь месяцев 1918 г. в селах было убито 7309 членов продотрядов (большая часть летом ) [456]. Наблюдается новая волна погромов с ярко выраженной антибольшевистской направленностью. В «Известиях ВЦИК» констатировалось: «… характерной чертой современных погромов является то, что громилы обрушиваются на местные Советы. Здания Советов сжигают (Павловский посад), членов Совета расстреливают и зверски истязают (Звенигород), топят в реке (Рыбинск)» [457]. Погромы проходят также в Пензе, Казани, Сызрани, Елабуге, Кузнецке, Старице[458].