На посту ответственного редактора

 

 

Шел 1897 год. Утром, как обычно, Клара работала в редакционной комнате газеты «Равенство». Ни на минуту не останавливаясь, ее перо скользило по белой шершавой бумаге. Наконец со вздохом облегчения она отложила ручку в сторону: в рукописи доклада о праве собраний и союзов поставлена последняя точка! Она провела рукою по глазам, которые временами так странно болят. «Это от перенапряжения», – утешает себя Клара, ведь она почти каждый день сидит за письменным столом с четырех часов утра.

Громкий, энергичный стук в дверь вывел ее из раздумий. Пожилой наборщик в рабочей одежде вошел в комнату и передал Кларе свежий номер «Равенства». И сегодня, как всегда, газета, печатающаяся на станке, принадлежащем профсоюзу деревообделочников, еще не просохла от типографской краски. Наборщики охотно взяли на себя нетяжелый труд приносить «своей Кларе», так много уже сделавшей для их профсоюза, первый вышедший из‑под станка экземпляр газеты.

С радостью и нетерпением взяла она в руки газету. Как и прежде, когда она только начинала свою деятельность главного редактора двухнедельной газеты «Равенство», Кларе и сегодня еще доставляет величайшее удовольствие внимательно разглядывать свое творение. На ее лице появилась радостная улыбка, когда она читала‑ коротенькую заметку: «Забастовка прачек в Нёй‑Изенбурге под Франкфуртом‑на‑Майне продолжалась семь недель и закончилась победой работниц». Клара очень гордится этим успехом прачек. Исключительно тяжелые условия труда принудили их к забастовке: низкие заработки, нездоровые помещения, в которых приходилось работать, и прежде всего невыносимо длинный рабочий день. На шестнадцати из семидесяти шести предприятий рабочий день продолжался одиннадцать часов, а во всех остальных прачечных, как правило, четырнадцать‑шестнадцать часов ежедневно. И нередко много дней подряд даже семейных прачек заставляли заниматься каторжным трудом по двадцать часов в сутки!

Теперь прачки добились победы над своими эксплуататорами. И в этом большую роль сыграла помощь «Равенства» и пожертвования подписчиц газеты. С полным удовлетворением прочла Клара заметку: «Из 2 600 марок, поступивших в редакцию «Равенства» для оказания помощи бастующим, 1 300 марок были собраны женщинами из пролетариата». Эти деньги работницы‑социалистки из солидарности с бастующими сэкономили на питании. Они придали прачкам мужества, чтобы продержаться до конца.

Клара Цеткин (третья слева] и Фридрих Энгельс (четвертый слева). 1893.

 

Клара Цеткин.

 

Взгляд Клары привлекла к себе другая заметка: «В работе съезда социал‑демократической партии Венгрии как делегатки принимали участие три крестьянки. Они представляли партийные организации батрачек, созданные в больших сельских общинах. Одна из крестьянок рассказала, как за празднование Первого мая ее посадили в тюрьму. Шестьдесят батрачек, объединившись, просили передать, что, наперекор всем ухищрениям помещиков и жандармов, они стоят под знаменами социал‑демократии».

Клара одобрительно кивнула головой. Надо очень высоко ценить это доказательство доверия, которое испытывают к партии батрачки и крестьянки, союзницы пролетарских женщин! Впервые в истории рабочего движения на съезде партии выступала батрачка.

Следующая заметка вызвала у редактора улыбку удовлетворения. Даже работницы из Серебряной палаты[21] рассказывают о своих страданиях и тяготах на страницах газеты, принадлежащей социал‑демократической партии. Эксплуатация во дворце, становящаяся с каждым днем все более невыносимой, даже в них пробуждает классовое сознание: «Рабочий день начинается с полвосьмого утра и продолжается до 12 ночи. Заработная плата составляет две с половиной марки в день. Раньше во время празднеств работницы получали что‑нибудь поесть. В последнее время это прекратилось – была специально учреждена кухонная полиция. Только подумайте о продолжительности и тяжести работы, о том, как неприятно и опасно дышать испаряющимся нашатырем!»

Бросив последний испытующий взгляд на столбцы «Равенства», Клара отложила газету. Время, как всегда, рассчитано до минуты. Ее ждет целая гора писем, вышедших из‑под пера работниц. Их письма она читает всегда с особой тщательностью. Содержание этой почты лежит в основе газеты «Равенство». Более того: многие работницы, неуклюжим почерком поведавшие Кларе о своих заботах, постепенно превращаются в постоянных корреспонденток газеты. Клара умеет распознавать таланты и развивать их.

Клара Цеткин читала одно письмо за другим. Что пишет маленькая швея из Парижа? Когда есть работа, она зарабатывает три франка в день. Только пять месяцев в году можно найти работу по специальности, да и то из них выпадают воскресные и праздничные дни. Клара очень сочувствовала девушке, написавшей это письмецо. Она знала Париж с дней эмиграции, знала горькую нужду швей и модисток, которые умеют так искусно скрывать ее под пестрой мишурой и косметикой.

Сердце Клары никогда не станет глухим к чужим страданиям. Ее каждый раз глубоко волнуют горькие жалобы женщин. Какая страшная, мрачная жизнь проступает в письме горнорабочей из Верхней Силезии: «Мы работаем непрерывно 11 часов, а получаем в день от 78 до 86 пфеннигов. Мы почти умираем с голоду, на нашем теле одни лишь лохмотья. Мы стали черными от угольной пыли. Умывальных нет, но зато есть большие и светлые залы для молитв. Наши мужья редко ходят молиться. Они идут в трактир и с отчаяния пьют водку».

Клара положила листочек на стол. Гневные морщины появились между ее густыми бровями. Верхнесилезские копи принадлежат государству и таким беззастенчивым эксплуататорам, как князья фон Плез и фон Гогенлоэ, фон Уест и Баллестрем. Она уже неоднократно бичевала их методы жесточайшей эксплуатации, и в следующем номере «Равенства» она опять это сделает. В Восточной Германии государство и владельцы копей платят своим горнякам почти в половину меньше, чем в Рурской области. Верхнесилезские рабочие более отсталы, чем рабочие на западе Германии. Поэтому хозяева эксплуатируют их так же беззастенчиво, как некогда белые плантаторы южных штатов Америки эксплуатировали своих черных рабов.

И снова Клара Цеткин склоняет свою голову над письменным столом, и снова скользит по бумаге перо. Ее крупный энергичный почерк заполняет страницу за страницей. Она всегда немедленно отвечает на все письма работниц. В простых и сердечных словах указывает она им путь к лучшей жизни, внушает мужество и надежду, дает советы. И нередко, отвечая какой‑нибудь работнице, она исписывает многие страницы.

Каждое письмо работницы Клара Цеткин ценила как первый росток пробуждающегося сознания. Ни одному из этих нежных побегов она не дала захиреть, даже если уход за ним отнимал у нее драгоценное время. До последней минуты своей деятельности на посту редактора «Равенства», вплоть до 1917 года, Клара Цеткин видела в письмах читателей тот источник, который, беря начало в жизни масс, делал плодотворной всю ее работу.

 

ПУТИ И ЦЕЛИ

 

 

Было еще по‑летнему тепло в тот вечер первого воскресенья октября 1896 года, когда погруженная в раздумье Клара Цеткин вошла в свой маленький домик, находившийся неподалеку от городских ворот Штутгарта. Она возвратилась из цирка на Мариенплатц, где происходила торжественная встреча делегатов открывающегося завтра партийного съезда. Клара, по своему обыкновению, прежде всего заглянула в комнату ребят: Максим и Костя, краснощекие и здоровые, спали в своих постельках глубоким детским сном. Затем она направилась в свою рабочую комнату.

У Клары Цеткин вошло в привычку перед каждым партийным съездом в тиши кабинета задавать самой себе вопрос: «Какое расстояние за истекшие годы прошла партия по своему тяжелому, тернистому пути?» Партийные съезды имеют в жизни Клары Цеткин, как и в жизни каждого сознательного рабочего, совершенно особенное значение: они указывают направление, по которому следует идти, чтобы достичь далекой конечной цели – насильственного разрушения капиталистического государства и построения нового, справедливого мира.

За эту великую и прекрасную цель, достойную того, чтобы ей отдавали свои силы самые благородные люд», Клара Цеткин борется уже в течение двух десятилетий на стороне Бебеля, Либкнехта, Меринга и многих других товарищей. Однако некоторые пробравшиеся к руководству члены партии с давних пор пытаются хитроумно извращать и истолковывать вкривь и вкось эту ясную конечную цель. Уничтожить капитализм путем насилия? Они с пренебрежением отвергают эту мысль и собственную глупость даже ставят себе в заслугу. Они мечтают о том, чтобы достичь конечной цели посредством избирательных бюллетеней, путем реформ и реформочек. Они все время стараются превратить партию в «послушную капиталу реформистскую лошадь, которая терпеливо дает себя запрягать в разбитую телегу буржуазных эксплуататоров…». Клара очень озабочена тем, что многие члены партии охотно внимают голосу этих «социалистов», извращающих учение Маркса и Энгельса с усердием, достойным лучшего применения. А в чем причина? Клара уверена, что знает ее: после отмены позорного «исключительного закона» в ряды партии из года в год просачивались люди, настроенные «социально», а не социалистически. Им больше подходят реформы, чем революция. Клара решает, что настала пора подвергнуть такого рода членов партии критике, более суровой и прямой, чем когда‑либо прежде!

Клара хорошо помнит, как Август Бебель еще на[22] первом после отмены «исключительного закона» партийном съезде в Эрфурте, в 1891 году, вынужден был поставить на место тех социалистов, которые ради крохотных реформ готовы были забыть великую цель. Он очень ясно показал им весьма ограниченный смысл их борьбы за мелкие улучшения в жизни рабочих. «…Каждую пядь земли и каждое преимущество, которое я могу получить в результате такой борьбы, я должен завоевать, чтобы стать более сильным для нанесения последнего удара (то есть для революции. – Г. И.)…»

Август Бебель полностью высказал то, о чем думала Клара Цеткин. Разве могла она, женщина и мать, не видеть практической ценности каждой, даже самой маленькой реформы? В том же году ее до глубины души обрадовало известие, что, наконец, был принят закон, который запрещал ночную работу женщин и не разрешал заставлять их работать больше одиннадцати часов в сутки. Это хоть немного сократило изнурительный, каторжный труд работниц.

Да, ради таких успехов она всегда обеими руками подпишется под всеми требованиями реформ со стороны партии. Но они никогда не должны превратиться в самоцель. Клара Цеткин, так же как и все «революционные левые», ценит реформы только как удобное и важное средство сделать рабочих физически и духовно более сильными для последнего решительного боя, для революции и создания нового общественного строя.

На следующих партийных съездах в Бреслау, Кёльне и Франкфурте‑на‑Майне постоянно возникала необходимость напоминать об учении Карла Маркса и Фридриха Энгельса оппортунистическим и реформистским элементам, проповедующим пассивность и покорность. Не было такого противника из числа реформистов, которого бы Клара Цеткин не в силах была одолеть. Не у одного из них ее речь, острая и разящая, как сабельные удары, разбивала в пух и прах легковесные аргументы, приводимые в защиту расплывчатых мелкобуржуазных убеждений. А главное – Фридрих Энгельс был еще жив! В высшей степени бдительный, он всегда вмешивался в разногласия, помогая и указывая правильный путь. Мнение одного из основоположников научного социализма имело вес даже у реформистов: он был авторитетом.

Смерть Энгельса в августе 1895 года была страшной потерей не только для его личных друзей, не только для II Интернационала, но и вообще для всего угнетенного человечества. В Лондоне навсегда закрылись глаза неутомимого борца за дело рабочего класса, испытанного советчика и друга, всегда готового прийти на помощь, подлинного отца партии.

Здесь, в своей рабочей комнате, где сегодня, накануне партийного съезда, Клара Цеткин вспоминает былое и думает о будущем, здесь в прошлом году получила она известие о смерти этого великого человека… Свет лампы, стоящей на письменном столе, падает на густые рыжеватые волосы женщины, на ее преждевременно постаревшее лицо. Два десятилетия «неутомимой и самоотверженной деятельности на благо угнетенных всего мира оставили на этом лице неизгладимые следы. На нем можно прочесть не только материнскую доброту и человечность, но и мужественность и энергию в сочетании с решительностью и суровостью. На таком лице не увидишь слез…

Когда Клара Цеткин получила печальную весть, ее охватила бесконечная скорбь. Умер Фридрих Энгельс, великий учитель и отзывчивый друг!

Он отнюдь не был человеком, мрачно презирающим радости жизни. А как заразительно он мог смеяться! Он никогда не скупился на поощрение и похвалу – она обязана ему множеством добрых советов. Да, она хорошо знала, что ей, революционерке, не к лицу предаваться отчаянию. Но в тот день она не смогла заниматься работой. Когда утихла первая скорбь, она поклялась всегда поступать по заветам покойного учителя и никогда не мириться с какими‑либо извращениями учения Маркса и Энгельса.

Еще на многих знаменах партии траурный креп напоминал о недавно понесенной утрате, когда Клара Цеткин делом подтвердила свою клятву. Это произошло в 1895 году на партийном съезде в Бреслау. На этом съезде комиссия по аграрному вопросу, в состав которой входили Бебель и Либкнехт, представила делегатам совершенно немарксистскую аграрную программу. Удивление и возмущение охватили Клару. Неужели товарищи уже забыли прошлогодний энергичный протест Энгельса против проекта этой программы? В острой и страстной речи она напоминает партийному съезду об этом протесте. Ни одно возражение не может ее сбить. Упрямо защищает она свою точку зрения – в духе Энгельса.

Она должна признаться, что в Бреслау ей пришлось нелегко – так ожесточенно скрестить шпаги с Бебелем, другом, которого она уважает! Об этом она сказала ему и всему партийному съезду цитатой из гётевского «Фауста»: «Горько у меня на душе, что я вижу тебя в такой компании…» Как только заходит речь о существе дела, о революционном характере партии, она не знает никакого снисхождения и не щадит даже добрых и давних друзей. Она рано научилась ставить справедливую борьбу рабочего класса выше личных привязанностей, еще тогда, когда в возрасте двадцати одного года порвала со своим буржуазным прошлым.

На открывающемся завтра в Штутгарте партийном съезде она будет беспощадно бороться с «теорией» Эдуарда Бернштейна, бывшего редактора нелегального «Социал‑демократа». Сразу же после смерти Энгельса он принялся сочинять целый ряд статей о «мирном пути к социализму». С тех пор он, как шарлатан последнего разбора, нападает со своими никчемными аргументами на выводы Маркса и Энгельса, полученные в результате многолетней научной работы. Он мечтает о том, чтобы достичь социализма, идя по пути различных реформ, без всякого применения насилия. Кларе внушает опасения только то, что это «учение» приходится по вкусу многим партийным товарищам, особенно тем, кто променял свою работу у станка на кресло в правлении профсоюза. Она неоднократно убеждалась в том, как некоторых людей портят крахмальные воротнички и не испачканные работой руки. Они так дрожат за свое тепленькое местечко, что избегают даже малейшего конфликта с властями. Поэтому такие члены партии с благосклонностью воспринимают теоретическое фиглярство Бернштейна и не менее глупые и опасные мечтания о «классовом мире». На предстоящем партийном съезде должно быть ясно и недвусмысленно сказано, что подобная болтовня отвлекает массы от революционной борьбы и одновременно наносит тяжелый вред единству партии.

«Классовый мир»? Но совсем не о мире мечтают хитрые, коварные и жадные до власти враги – князья и бароны заэльбских земель, пушечные фабриканты Рейна и Рура, лицемерные герцоги и графы Верхней Силезии, те, что даже последнюю каплю пота своих горняков превращают в звонкую монету. Во главе этой клики стоит кайзер, «владыка войны и мира», тупой, тщеславный и властолюбивый болван, связанный родством с помещиками и пушечными королями. Он, так же как те из его «верноподданных», что несут на своем щите позорный герб эксплуататоров, мечтает расширить свою империю и грозит бронированным кулаком внутренним и внешним врагам. Противостоять такой всеобъемлющей грубой силе рабочий класс может только силой – в этом заключается, как говорит Клара, «железная необходимость».

Она неутомимо разъясняет рабочим, что для помещиков, промышленных магнатов, финансовых и биржевых воротил только одна вещь в Германии священна – прибыль. Как они завидуют своим более удачливым в делах собратьям по ту сторону Рейна и Ла‑Манша! На десятки лет раньше, чем в Германии, рассеченной множеством границ, появились на английских и французских фабриках новейшие машины, у которых целая армия рабочих производит красивые и полезные вещи в количествах, намного превышающих внутреннее потребление. Склады на Темзе и Сене переполнены товарами. Английские и французские капиталисты расчетливо всматриваются в карту мира и вскоре находят выход. Они направляют сильный военный флот в Индию, Китай и Африку. Жесточайшими методами покоряют они миролюбивые народы и превращают захваченные страны в свои колонии. Там сбываются все товары, которые на родине не находят покупателей.

В Германии тоже уже давно рабочие производят многие товары с избытком. Но Германия смогла только несколько маленьких заморских земель сделать своими колониями. Немецкие предприниматели, так же как и их зарубежные собратья, в поисках прибылей жадно разглядывают карту мира; но все большие рынки сбыта на земном шаре уже находятся в крепких руках.

Что делать? Хозяева немецкой крупной промышленности ломают голову над тем, чтобы найти выход из своей «беды». Они не могут примириться с тем, что самые лучшие и большие рынки уже поделены.

Германия спешно вооружается на море и на суше. Клара Цеткин давно уже с вниманием и беспокойством следит за гонкой вооружений. Отливаются пушки, изготовляется амуниция; флотилии миноносцев, крейсера и линкоры сходят с верфей. Кончики усов кайзера воинственно ощетинились, – в речах своих он задиристо бряцает оружием. Клара без устали разоблачает на многолюдных собраниях гонку вооружений. Она говорит народу, что ему придется оплачивать все эти пушки и военные корабли и что враг, господствующий класс Германии, жестоко и беззастенчиво поддерживает свою власть дулами орудий.

И этого врага реформисты и оппортунисты, люди, подобные Эдуарду Бернштейну, хотят победить с помощью избирательных бюллетеней! Не похожи ли те, что хотели бы путем реформ и парламентских мандатов побороть этого вооруженного с ног до головы противника, на Дон‑Кихота, рыцаря печального образа? Похожи как две капли воды!

Задача Клары Цеткин на завтрашний день точно определена: болтунов, разглагольствующих о «мирном пути к социализму», разоблачать как опасных мечтателей и как предателей дела рабочего класса. Когда Клара отправляется спать, ее утешает мысль, что на партийном съезде она найдет многих единомышленников.

 

БОЕВАЯ СОРАТНИЦА

 

 

На следующее утро штутгартцы, живущие на Гогенштауфер‑ и Тюбингерштрассе, наблюдают, как толпа празднично одетых, в большинстве своем здоровых и сильных мужчин устремляется к дому, где состоится очередной партийный съезд социал‑демократов.

Вместе с другими делегатами Клара входит в зал заседаний, наполненный негромким гулом голосов, и тотчас же ее охватывает гордость.

С каким чувством собственного достоинства держат себя рабочие делегаты! На фоне темных праздничных костюмов еще ярче горят алые полотнища, которыми убрана трибуна, и развешанные по стенам зала революционные лозунги. Напряженное ожидание и деловитая хлопотливость, как всегда, определяют атмосферу этих последних минут перед началом заседаний. Но сегодня, как кажется Кларе, больше, чем обычно, чувствуется волнение в гуле голосов, наполняющих зал. Каждый делегат сознает ту ответственность, которую возлагает на него мандат, – этот зал будет ареной ожесточенных споров о том, какой должна стать партия: останется ли она революционной боевой организацией рабочих или скатится до положения «партии реформ, которая, как дрессированный пудель, послушно дает господам лапку».

Пробираясь к своему месту, Клара Цеткин отвечает на приветственные возгласы, обменивается крепкими рукопожатиями и ищет глазами старых соратников. Недалеко от трибуны она видит Августа Бебеля. И сегодня, как всегда, его костюм отличается безукоризненной чистотой и аккуратностью. Полный юношеского задора, Бебель беседует с худенькой темноволосой женщиной. Какой‑то поразительно знакомой кажется Кларе эта женщина, еще более маленькая, чем Бебель, который сам был ниже среднего роста. Где они встречались? Неожиданно она вспоминает: «Так ведь это же с Розой Люксембург разговаривает Бебель!» В 1893 году на Международном социалистическом конгрессе в Цюрихе Клара Цеткин мельком познакомилась с Розой. А в этом году, всего несколько недель тому назад, «Равенство» могло с гордостью сообщить: «Д‑р Роза Люксембург стала главным редактором «Саксонской народной газеты». Она первая в Германии женщина, которая руководит ежедневной политической газетой…»

Раздается звонок. Торжественная минута! В зале становится тихо. Хотя на повестке дня и нет особого пункта по вопросу о тактике, начавшиеся дебаты сразу показывают, что самые дальновидные товарищи, так же как и Клара, очень много об этом думали. Они энергично выступают против лжеучения о «мирном врастании в социализм», называют его воздушным замком, миражем, «рожденным в мозгу глупца». Клара считает, что теперь каждый член партии, обладающий здравым смыслом, должен смотреть на оппортунистов и реформистов всех оттенков как на глупых и вместе с тем опасных фантастов.

Многим сильным и умным речам аплодировала Клара, но особенно по сердцу пришлось ей выступление Розы Люксембург. Экономист по специальности, совсем недавно в Цюрихе сдавшая с отличием государственные экзамены по юридическим наукам, Роза Люксембург превосходно опровергает все умозрительные построения о мирном пути к социализму. В блестящей речи она оружием марксистской науки разбивает вдребезги обманчивый призрак «бернштейниады». Она доказывает делегатам, что такие члены партии, как Бернштейн и его сторонники, отказывающиеся от социалистической революции как от предпосылки возникновения бесклассового общества, своей пустой болтовней только обманывают честных, сознательных рабочих.

Клара Цеткин с безграничным восхищением смотрит на молодую социалистку. Как прекрасно владеет она учением Маркса и Энгельса! Какой революционный темперамент, подобный неудержимому потоку расплавленной лавы, присущ этой маленькой, хрупкой женщине! Ее речь, полная метких, смелых сравнений, говорит о ее поэтической фантазии, которая подчинена отточенному ясному уму.

Клара Цеткин всегда очень скромна. В ее восхищении Розой Люксембург, которая намного моложе ее, нет и тени зависти. Клара безгранично уважает Розу за присущие ей способности и качества революционерки, хотя и сама отличается многими положительными чертами, которые так высоко ценит в Розе. Клара тоже вступает в борьбу и, приводя разящие аргументы, порывисто и страстно сражается с Бернштейном;

– По мнению Бернштейна, профсоюзный и государственный контроль постепенно настолько ограничит капиталистическую собственность, что в одно прекрасное утро даже у самого капиталиста пропадет охота быть собственником… Если мы разделим точку зрения Бернштейна, то мы должны делать основной упор не на завоевание пролетариатом политической власти в условиях капиталистического общества, а на достижение отдельных мелких социальных реформ, посредством которых, по мнению Бернштейна, будет подготовлен переход к социалистическому обществу. Мы то здесь получим кусочек будущего социалистического государственного устройства, то там кусочек, и нам, так сказать, останется только слагать их воедино…

Основная мысль, которой пронизана вся речь Клары, заключена в словах «Коммунистического манифеста», что чаяния, надежды и цели рабочего класса «могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя».

Этот партийный съезд представляется Кларе подходящей ареной, чтобы расправиться с одним из самых закоренелых и изощренных оппортунистов, сторонником Бернштейна – с доктором Гейне, или, как она его в насмешку называет, с «господином депутатом рейхстага». Речь идет, как говорит Клара, о «политике, которую товарищ Гейне сформулировал в лозунге политики компенсаций: «Пушки за предоставление прав народу»[23]. Попросту говоря, вести такую политику – значит заниматься мелким торгашеством с капиталистическим государством… Вершиной теорий Гейне является мысль о том, что существуют военные нужды, к которым рабочие должны относиться безучастно. К таким, по его мнению, относится, например, производство новых пушек…»

– Но против кого капиталистическое государство обычно направляет дула своих пушек? – настойчиво спрашивает Цеткин и отвечает делегатам, что во время войны град пуль будет косить английских, французских или русских рабочих и что жерла этих «безучастных» пушек будут в нужный момент направлены и против «внутреннего врага», против самих немецких рабочих.

Клара, как и все левые, требует: «Милитаризму – ни единого человека и ни единого гроша!» Звенит колокольчик председательствующего – время Клары истекло. Но она не уходит с трибуны: она еще должна предостеречь Гейне и его единомышленников, что они рискуют с головой увязнуть в болоте реформизма. Она безжалостно уничтожает возможные иллюзии, которые еще гнездятся в их головах. Гейне и подобные ему члены партии через некоторое время опустятся до состояния жалких лакеев господ, носящих на своих гербах изображение хищника, и будут вынуждены оказывать им самые постыдные услуги как в угнетении чужих народов, так и немецких рабочих.

На этом партийном съезде Клара Цеткин жестоко, без какого‑либо снисхождения нападает на всех мягкотелых, всегда готовых к компромиссу людей. Она руководствуется своим давним принципом:

Где враг?

Враг – здесь!

Укажи на него – и бей!

Борясь с противниками, даже если они были из рядов социал‑демократов, Клара Цеткин никогда не старалась смягчить свои выражения. Но здесь, в Штутгарте, не дала ли она все‑таки увлечь себя своему справедливому гневу и не слишком ли сильно обрушилась на многих реформистов со своими едки‑,ми, полными сарказма насмешками? По крайней мере Игнатий Ауэр, с которым Кларе уже неоднократно приходилось спорить, придерживается такого мнения. Он со своего председательского места критикует Клару Цеткин за ее острые нападки на реформистов, но критикует не по существу, а пытается плоско и неудачно острить:

– К чему это поведет, если мы будем выслушивать подобные речи от представительниц пола, который будто бы является угнетенным?.. Когда я вчера слушал, как товарищ Цеткин извергала свои нападки, я сказал самому себе: «И это называется угнетенный пол! Что же тогда получится, когда он станет свободным и равноправным?..»

Для Клары нет ничего нового в том, что ее отчитали в такой неподходящей форме. Ведь Игнатий Ауэр принадлежит к числу тех членов партии, которым очень не нравится, когда женщины начинают интересоваться общепартийными вопросами. Он бы охотно ей крикнул: «Всяк сверчок знай свой шесток!» – иными словами: «Занимайся‑ка ты только работой среди женщин!»

Поучительный урок, который Клара дала этому товарищу в начале своего следующего выступления на съезде, был одновременно направлен и по адресу всех тех членов партии, которые только на словах признавали равноправие женщины:

– Я прежде всего заявляю, что я выступаю не как представительница «угнетенного пола», а как член партии.

Достоинство и гордость заключены в этих словах. Клара знает права женщины и никому не позволит на них посягать. Ее «шестком» остается широкое поле классовой борьбы, в которой она всегда самоотверженно бросается туда, где жарче всего разгорается сражение. Ее речи, полемические выступления и статьи помогают товарищам понять многие проблемы и в то же время доказывают способность женщины вести самую разнообразную политическую работу.

Встретить по‑настоящему мужественную, образованную и талантливую соратницу – это большое счастье, и оно выпадает на долю Клары здесь, в Штутгарте, в 1898 году.

Обе женщины, Клара Цеткин и Роза Люксембург, вступают на этом съезде в боевое содружество, которое очень скоро перерастает в сердечную дружбу. Клара, сама очень одаренная и готовая отдать последнюю каплю крови за дело рабочего класса, относится с глубоким уважением к Розе, хотя та и намного моложе ее. Она готова поклясться, что этой хрупкой молодой женщине присуща огромная творческая сила. Помимо всего прочего, обеих революционерок роднит их страсть к стихам. С давних пор Роза Люксембург занимается поэзией и с детских лет пишет стихи. Когда в Цюрихе партия поручила молодой студентке написать брошюру, Роза Люксембург принесла «непригодную» работу – она написала ее в стихах!

Клара Цеткин и Роза Люксембург, которая давно уже не имеет времени сочинять стихи, заключают боевой союз, направленный против реформистов и оппортунистов. Чтобы не распылять сил, они с самого начала по порядку делят между собой работу. На долю Клары, как популярного оратора, выпадает задача на массовых собраниях разъяснять рабочим и работницам истинный смысл лживой болтовни реформистов и на страницах «Равенства» разоблачать этих рыцарей печального образа, как вредителей и глупцов. Роза Люксембург со своей стороны будет теоретическими статьями бороться против этого опасного течения.

Систематическая борьба с реформистами и оппортунистами тем более необходима, что штутгартский съезд так и не вынес окончательного решения о том, какой должна быть партия. Бебель, Меринг, Вильгельм Либкнехт, Клара Цеткин и Роза Люксембург добиваются продолжения на партийном съезде в Ганновере в 1899 году дискуссии о реформизме. Клара Цеткин и Роза Люксембург в первом ряду борющихся. И очередной номер газеты «Равенство» с полным удовлетворением объявляет, что ганноверский партийный съезд большинством в сто голосов осудил реформизм и оппортунизм. Большинством в сто голосов! Это зовется победой. Клара Цеткин уверена, что теперь дело только в том, чтобы сохранить единство партии.

Однако со времен штутгартского и ганноверского съездов в величественном здании немецкой социал‑демократии зияет трещина. Видят ли товарищи эту трещину? Замечает ли ее Клара Цеткин? Да, замечает, но, как и все левые, не понимает, насколько она опасна. Клара никогда не выступает за четкое отмежевание от мелкобуржуазных элементов, хотя не только ни на секунду не разделяет, но и постоянно в своих язвительных и острых речах борется с их чрезмерной верой в могущество избирательных бюллетеней, в многочисленность партии, с их гордостью, за богатые профсоюзные и партийные кассы. Клара Цеткин тоже впадает в трагическое заблуждение, когда ставит над всем формальное единство партии. Только когда здание начинает рушиться, она осознает свою роковую ошибку, но поздно, слишком поздно…

 

АГИТАТОР

 

 

Ожидается удорожание хлеба! В начале 1901 года эта весть наполняет страхом сердца миллионов пролетарских женщин. Повышение цен на хлеб повлечет за собой множество новых забот. Оно, словно алчный призрак, угрожает и без того нищенскому бюджету работниц. Это их самое больное место, и именно с этого Клара Цеткин начинает свою агитацию: «На кого тяжелей, чем на жену рабочего, давит бремя заботы о хлебе насущном? – пишет газета «Равенство». – В жизни рабочих хлеб играет важнейшую роль. Хлеб для жены пролетария и для ее семьи, хлеб для работницы является основным продуктом питания, с которым по значению ничто не может сравниться. Швея или фабричная работница, утром, р обед и вечером макающая свой чуть смазанный смальцем хлеб в бурду из цикория, жена рабочего, готовящая по рецептам буржуазных «друзей народа» «питательное кушанье» из костей, картошки и овощных отбросов, – они могут позволить себе израсходовать только ничтожную сумму на мясо, масло, яйца, молоко и т. д…»

«Чем вызвано повышение цен на хлеб? – спрашивает газета. – Тем, что «нуждающиеся» крупные помещики из Заэльбья и других районов Германии требуют высоких ограничительных пошлин. Они настойчиво добиваются от правительства повышения пошлин на вывозимый в Германию хлеб, чтобы иметь возможность продавать с большей прибылью на внутреннем рынке зерно, посеянное и собранное руками их батраков. И как уступчиво ведет себя государство по отношению к желаниям этой жадной до прибыли клики крупных аграриев! Чтобы набить потуже денежные мешки помещиков, буржуазное государство готово вытянуть из кармана рабочих с таким трудом заработанные гроши. Добра народу такое государство не желает!» Это становится очевидным для каждой, обладающей здравым смыслом читательницы «Равенства». Газета открывает работницам глаза на грозящую их интересам опасность – государство всегда стремится переложить все тяготы на беднейшие слои населения!

Но эти статьи являются только началом еще более широкой агитационной работы. Клара Цеткин теперь по неделям не берет в руки пера – она выступает с трибуны, стремясь своими зажигательными, революционизирующими массы речами усилить воздействие агитации, проводимой в печати.

Она быстро приспосабливает свой домашний быт к многонедельному отсутствию; дела газеты Клара передает своей верной и испытанной сотруднице – Кете Дюикер[24]. И вот она отправляется в агитационную поездку.

Всю Германию вдоль и поперек изъездила редактор «Равенства» во время своих прежних поездок. Она посещала Дрезден, Мейсен, Радеберг, Лейпциг и многие другие города. Ее задача заключалась в том, чтобы с трибун народных домов помочь работницам разобраться в беззастенчивой политике «господ баронов и их сподручных».

В изнеможении Клара откидывается назад на своем месте в купе. Последние дни в редакции были полны работы и напряжения, да и предстоящая агитационная поездка совсем не похожа на увеселительную прогулку, а требует большого духовного и физического напряжения. За короткие три недели она будет четырнадцать раз выступать на массовых собраниях.

Сегодня Клара Цеткин чувствует себя особенно усталой и обессиленной. Может быть, она нуждается в отпуске? Но уже много раз случалось, что в начале агитационной поездки ей казалось, что энергия ее исчерпана до конца. Но стоило ей только подняться на трибуну, как она ощущала, что «силы ее ширятся и растут, когда она имеет настоящий, внутренний контакт с массами». С ней происходило то же самое, что и с богатырем Антеем из греческой мифологии. Антей всегда чувствовал прилив сил, как только прикасался к матери‑земле. Такой матерью‑землей, дающей силы, для социал‑демократической партии являются народные массы, а Клара Цеткин – это живая частица партии.

Клара изъездила Германию вдоль и поперек, разъясняя тысячам и тысячам рабочих цели научного социализма. Она одной из первых в партии подняла голос против милитаризма и колониальной политики.

Многие товарищи придерживаются мнения, что ее особая заслуга состоит в том, что она в рабочих поселках Рауенских Альп[25] и в маленьких деревнях, заброшенных среди Эйфельских гор, вдали от обычного маршрута агитационных поездок, выступала с такими же пламенными речами, как и на огромных собраниях в царстве пушечного короля Круппа. Эти поездки и высту