Одна из главных черт вашего творчества – отсутствие агрессии. Откуда у вас это?

Тут не то чтобы агрессивность. В любой стране есть определенная музыкальная поляна, и на ней растут различные цветочки, грибочки… Я просто одна из составляющих этой мозаики. Потому что есть люди, которые тянутся к мягкости, романтике, отсутствию агрессии, отсутствию пошлости. Я не ставлю выше никого – просто у меня свои краски. Они не то чтобы глобально востребованы, но они дают возможность существовать, творить и иметь собственную аудиторию.

Конечно, когда я начинал, этой аудиторией были сотни тысяч людей, молодое поколение. Сейчас в каждом слое находятся отдельные люди. Несколько дней назад я приехал из Архангельска: на концерт пришли семьями, парами, кто‑то – за ностальгией, кто‑то – за моей инструментальной музыкой, кто‑то – за новыми песнями. И спасибо им большое, что приходят.

Еще дело в воспитании: у меня отец очень добрый, никого никогда не обидит. Конечно, я не безгрешен, и были моменты, когда я обижал людей, – заслуженно или нет. Но с годами становишься сентиментальным человеком, более милосердным. Ты видишь, как людям тяжело, – не только тем, у кого не хватает чего‑то материального, вообще людям. Жизнь – штука непростая. Помогая кому‑то, ты понимаешь, что и тебе помогут. Бог даст.

Буквально накануне нашего разговора мы встречались с [лидером группы «Ночные снайперы»] Дианой Арбениной – у нас будет совместное выступление на моем концерте, – и мы как раз говорили о том, что вокруг все очень пластмассовое, ненастоящее. Она в своем жанре пытается через это переступить. Я через инструментальную музыку пытаюсь говорить о серьезных вещах. В поп‑музыке говорить о них не получается. Жанр такой.

 

Почему не получается?

О совсем серьезных вещах там говорить трудно, – о вере, например. Поп‑музыка все‑таки более развлекательная, там все сводится к лирическим отношениям. При этом воздействие, которое она производит на людей, огромно. У меня были моменты, когда я разочаровывался в поп‑музыке, занимался классикой. Но теперь я понимаю, что этого нельзя делать. Раз Господь дал возможность говорить с большими массами людей, надо этим пользоваться. Если от тебя эти люди чего‑то ждут, ты не должен их разочаровывать. Ты должен работать на них.

 

Вы же начинали гастролировать еще школьником – когда ездили с родителями в тур с «Самоцветами». Вы посмеивались тогда про себя – типа «Дальше действовать будем мы»?

Я тогда вообще не думал, что буду сочинять и петь песни: я хотел стать пианистом. Просто вынесло меня на волне того, что всем очень хотелось молодежной музыки. Вот и сложилось так, что, с одной стороны, были протестные «ДДТ» и «Кино», а с другой – тин‑идолы «Ласковый май», Дима Маликов и Женя Белоусов. А эра «Самоцветов» и вообще всей официальной эстрады закончилась. И когда я начал активно работать, я уже сам помогал родителям, в том числе финансово.

Я в 1988 году поехал на первые самостоятельные гастроли в Евпаторию, имея три песни в запасе. Когда я вернулся, у меня было 1600 рублей. Я не знал, куда их девать! Купил инструмент. Я вдруг в 19 лет стал очень популярным. Это судьба, удача и какие‑то способности мои: анализировать это все было некогда. Надо было учиться на дневном отделении в консерватории, надо было работать. Я в четверг занимался с профессором, а в пятницу у меня было два концерта в Челябинске, потом в субботу – три и в воскресенье – еще три. И в таком графике я жил несколько лет.

 

Вы уже тогда были миллионером?

Да, но рублевым. От того благосостояния ничего не осталось. Если бы разумно тогда поступить – например, купить квартир двадцать, – можно было бы эти деньги все потом капитализировать.

 

Бари Алибасов сказал, что он придумал «На‑На» с оглядкой на то, сколько вы в то время получали.

Да, и Сташевский у Юры Айзеншписа появился тоже в некотором роде как альтернатива мне. Я удержался только благодаря песням вроде «Нет, ты не для меня», которые позволили мне встроиться в прослойку гламурной, что ли, попсы. Я не знаю, как это назвать.

 

Русская музыка того периода так или иначе ориентировалась на зарубежные образцы. Какой был у вас?

Я много об этом говорю. У меня был кумир Ник Кершоу. Его гармоническая фактура, структура его мелодий мне нравилась. Были еще, чуть подальше от него, Говард Джонс, Томас Долби, Kajagoogoo, Пол Янг – эта плеяда музыкантов середины и конца 1980‑х. Вот они оказали на меня большое влияние.