А у парней голову не сносило?

Сносило, конечно. Ну это нормально. Вот Игорь, да, не выдержал психологически. Ушел. Но лучше бы не уходил. Лучше бы пережил этот кризис с нами. Потому что уйти вот так, такой большой звездой, от которой все ждут, что он сейчас даст… И что с этим делать? Я понимаю, как на него это все давило, он как будто обязан был. А творческий процесс – это же вещь такая… Может не пойти. И это очень тяжело. Он не выдержал.

 

Интервью: Александр Горбачев (2011)

 

Андрей Григорьев‑Аполлонов

певец

Для меня все началось с сочинского Театра мод. Это сейчас может звучать как ирония, но на самом деле именно наш театр был единственной театральной труппой в городе, состоящей из молодых людей. Наши показы были не дефиле, а реальными театрализованными номерами, танцами, актерскими мизансценами, мы работали над актерским мастерством. Я пришел туда в 17 лет как артист‑демонстратор – и сразу стал помощником режиссера. Потому что очень любил фантазировать, придумывать номера. Проработав в этом театре год, я поступил в ГИТИС на заочное отделение к Андрею Николаеву (всемирно известный клоун Андрюша). Он как раз только что выпустил курс, где училась Алла Пугачева; соответственно, все пять лет я слушал, какая Алла Борисовна хорошая была студентка: не пропускала занятий, приезжала на все экзамены… Грузил студентов, короче. Я его встретил лет через пять после окончания института и спросил: «Про меня тоже рассказываете теперь?» А он такой: «Конечно, теперь рассказываю про Пугачеву и тебя – как я тебя отчислял за твои опоздания и раздолбайство». А я частенько опаздывал на сессии, потому что был зависим от работы в Театре мод, у нас все время были спектакли. В Москву я тогда приезжал на месяц – на сессию, останавливался где ни попадя.

Когда в 1989 году случился первый «Кинотавр» в Сочи, открытие проходило в нашем театре. Первым на сцену выходил я – в форме капитана, отдавал честь. После этого выходил Марк Рудинштейн, я надевал на него фуражку президента «Кинотавра», и фестиваль объявлялся открытым. А потом вся эта шатия‑братия актерская пришла к нам на спектакль – делать‑то больше в городе нечего. Марк Рудинштейн, Леонид Ярмольник, Оксана Фандера, Константин Эрнст, который тогда еще [телепередачу] «Матадор» вел, Алика Смехова – ну все! И тут я сразу дал шуба‑дубу: познакомился сразу со всеми, задружился и до сих пор в очень хороших отношениях со всеми, кто тогда приехал. Вот так, живя в Сочи, я оказался в московской кинобогеме.

Параллельно я познакомился с Игорем Матвиенко – когда в 1988 году в Сочи приехала группа «Любэ» снимать клип на песню «Не валяй дурака, Америка». Я там снялся почти в главной роли. После съемок ко мне подошел Игорь и предложил попробовать петь – ну я попел ему что‑то, потом мы пошли тусоваться и крепко задружились. Потом я приезжаю на сессию в Москву и только в последний день перед отъездом решаюсь Матвиенко позвонить. Он говорит: «Ты что, с ума сошел, в последний день звонишь! Поехали тусоваться!» И вот я в 18 лет впервые оказываюсь сразу в «Метрополе», в ресторане с омарами и так далее – ну круто, конечно, было. То есть я такое и в Сочи видел, но все равно – уровень другой.

Я по‑прежнему учился, выступал в Театре мод, приезжал на сессии. И вот как‑то включаю я в Сочи телевизор, а там передают: «Завтра в Театре Станиславского в Москве набор в бродвейскую труппу, в мюзикл “Метро”, ждем всех желающих там оказаться». Я, значит, валю в Москву и прохожу этот конкурс. Без хореографического образования, совершенно неожиданно для себя! Там же 2000 человек было! Как кордебалет отбирают: заходят 20 человек танцоров, встали, оттанцевали – спасибо, до свидания. Я зашел – там все стоят на пуантах, в лосинах, а я в джинсах, в говнодавах пришел, блин. Подумал – ну все, надо валить отсюда. А меня приняли. Непосредственно в бродвейскую труппу из всех 2000 человек со всей России прошли только я и Игорь Сорин. Мы несколько месяцев выступали на Бродвее с мюзиклом «Метро», а потом два года в Варшаве отработали. И я был единственным человеком из всей труппы, которого наш режиссер Януш Юзефович отпускал на сессии в Москву – уважал ГИТИС.

После двух лет в мюзикле я понял, что могу играть тут еще десять лет, двадцать – и ничего не изменится, притом что у меня была огромная зарплата и жили мы с Игорем Сориным в огромной квартире в центре Варшавы. Пришел к Янушу и говорю: «Все, спасибо, я уезжаю в Москву, увольняюсь». А он такой: «Ты что, с ума сошел, у вас там война, блин!» А это был 1993 год. И я вернулся в Сочи, в Театр мод, переделал его на бродвейский лад – и через год работы поставил спектакль, и, разумеется, пригласил Матвиенко на премьеру. Вот тогда мы и придумали создать музыкальный коллектив. Я собрал манатки и уехал в Москву.

Игорь мне снял квартиру на «Академической», и мы стали заниматься поисками двух мальчиков и двух девочек – таким мы хотели сделать состав. Я сразу же привел Сорина на прослушивание, потом подтянулся Кирюха Андреев – Ветлицкая познакомила его с Матвиенко. А вот с девочками было забавно. Мы обошли все клубы Москвы, все агентства мод – и везде или красивые, но не поющие, или наоборот. Не было подходящих телочек, короче! В итоге я нашел одну девочку в Сочи, привез ее в Москву: хулиганка, с дредами, со шрамом, татарочка, пела один в один как Элла Фицджеральд. Так через три дня после того, как эта Соня приехала в Москву, она мне позвонила и заявила: «Андрюша, я познакомилась с парнем, он подарил мне белый “мерседес”, я выхожу замуж и не буду выступать у вас в группе». Тогда я и сказал Матвиенко: «Может, мы и останемся втроем?» И когда мы первый раз вышли на сцену, сразу стало понятно, что нам никакие девушки не нужны.

Первый клуб, в котором мы выступали, был «Макс» на Вернадского, самый модный. В Москве тогда еще не было столько тусовочных мест, как сейчас, – и этот «Макс» был таким гламурным, богемным клубом; его совладельцем был [Виталий] Богданов, который «Русским радио» занимался. По знакомству он нам там предложил устроить репетиционную базу – днем мы репетировали, а вечером там же начиналась клубная жизнь.

Первые годы в Москве я много шабашил как ведущий – тогда еще было мало концертов. Помню, я проводил конкурс в дорогущем клубе Up & Down – «Мисс Up & Down» или что‑то такое. Заработал за вечер 100 долларов. А потом туда приехал Матвиенко, заказал, значит, бутылочку винца, тарелку фруктов – и с него содрали типа 800 долларов! Я говорю: «Нормально я заработал, Игорек! Ужас!» Тогда еще была некая когорта людей, у которых было действительно до хрена шальных денег. У меня, конечно, их не было. Поэтому я просто приходил и брал себе один бокальчик виски на весь вечер. Я не мог себе позволить купить бутылку коньяка и всех угостить, но вокруг было полно людей, которые с удовольствием это делали.

В наши первые выступления, конечно, вкладывался продюсер. Первые‑то полтора года мы по школам ездили, чтобы нас хотя бы узнавать начали, в клубах где‑то по 300 долларов всей командой получали, каждому где‑то тридцатка выходила на человека. А цены уже тогда были адекватные – как сейчас примерно. Матвиенко еще мне оплачивал квартиру, ну и давал 150 долларов на сосиски и на картошку, на морковку и макароны – грубо говоря, зарплату. Но Матвей нам сразу сказал, когда мы начинали, мол, вы не думайте, что будете много зарабатывать – лет через десять купите себе однокомнатную квартирку в Москве, если повезет. За первый свой альбом я получил тысячу долларов. Тысячу! Вместо того чтобы купить себе дом на Рублевке, гараж, спортивный автомобиль – ну как это бывает во всем мире. У нас, кстати, до сих пор многие ребята еле‑еле сводят концы с концами, снимают квартиры. Вот напротив меня в жутком кирпичном доме живет парень из «Премьер‑министра».

Так мы провыступали полтора года, а потом сняли клип на «Тучи». И вот один раз показали песню по телевизору, и все – влюбилась вся страна. Помню, мы выходим выступать после этого на День города, у нас пять или шесть песен, а уже после двух толпа сметает ограждения – и прямо погоня начинается. Мы в машину – машину поднимают, девки визжат, мужики ревут. Такой долгой и головокружительной славы не было ни у одного другого коллектива потом, хотя столько лет прошло. Три года у меня жили 50 девчонок в подъезде. Была прямо иерархия: на моей лестничной клетке самые боевые, и там дальше по ступенькам вниз. Я им одеяла покупал, пледы, чтобы они не мерзли по ночам. Да пипец! То есть я выхожу машину ловить, за мной стоят 50 девчонок. И водители такие: «Ты чего?!» А я им: «Да я один еду, один, отвезите куда‑нибудь».

У меня утро начиналось с криков: «Андрей, выходи!» Я им говорил: «Девочки, давайте так – до двенадцати меня не беспокойте, тусуйтесь сами». То есть мне будильник не нужен был. Хотя тяжеловато было, да. У меня на телефоне было по 2000 звонков в день – он у меня взорвался однажды. У нас был склад с письмами – в них можно было просто плавать.

Конечно, когда к нам слава пришла после «Туч», все поменялось мгновенно. Стали давать по 40 концертов в месяц – купил квартиру в центре Москвы в 1998 году. То есть буквально за полтора года накопил на 80 метров. Ну и ребята примерно тогда же жилье себе купили. У нас в коллективе не было такого никогда, чтобы я зарабатывал больше Кирилла и Игоря. Хотя это же я придумал коллектив. И мог бы Матвею сказать: «Это я тебе привел всех, научил всех танцевать – я же, получается, режиссер‑постановщик, гони бабло!»

На самом деле это только так кажется, что «Облака» менее известна, чем основные хиты. Все поклонницы, которым сейчас по 30 лет, в то время, конечно, знали ее наизусть. Другое дело, что она не была во всех хит‑парадах. Но она же очень личная. Это потом так вышло, что она стала как бы реквиемом памяти Игоря Сорина. А тогда это была просто офигенная песня, которая нам всем дико нравилась. Я даже хотел ее сам петь, об этом всерьез просил, но в итоге понял и признал, что петь ее должен Игорь. Сейчас у нас каждый год проводятся концерты памяти Игоря Сорина: туда приходит его мама, друзья ближайшие, и каждый год именно «Облака» лейтмотивом звучат. Ее будто бы написал сам Игорь (хотя это и не так) – настолько она попала в его тогдашнее настроение. Он тогда был погружен в раздумья об уходе из коллектива, а я его отговаривал. Тогда, в 1997‑м, только начался гипербум, который, несмотря на замену Игорька, продолжался еще 10, а то и 15 лет. И я его убеждал в том, что он еще не набрал того статуса авторского и музыкального опыта, чтобы уйти в сольное плавание. Он тогда даже в компьютере толком не разбирался. Я говорил: «Игорек, накопи сначала копеечку, чтобы купить студию». Это ведь был первый год, когда мы почувствовали себя более или менее при деньгах. Но он стоял на своем.

Песня писалась долго – месяца два. Нужно было ее пропеть, прожить, прочувствовать. И то, как она звучит в записи, это абсолютная заслуга Игоря – он все сделал для того, чтобы она стала его песней. Я уверен: она бы стала хитом. Просто у нас не было, как у Мадонны, материальной возможности снимать клип на каждую песню альбома. А тогда ящик был очень важен. Это сейчас все можно в интернете посмотреть, а тогда все телевизор решал. Если б мы сняли тогда клип на «Облака», она бы стала диким шлягером.

 

Интервью: Ольга Уткина (2011), Марина Перфилова (2012)

 

 

Балаган лимитед

Че те надо?

 

Попытки свести старый русский фольклор с новой российской эстрадой были многочисленными и почти неизменно заканчивались сомнительными художественными результатами – например, творчество Надежды Бабкиной или ансамбля «Золотое кольцо». «Балаган Лимитед» – история из той же серии, только тут все как будто специально доведено до абсурда: и название, и распевный анекдотец про межполовое недопонимание, и блюмкающий протокольный звук, и клип, в котором певцы и певицы из «Балагана» выступают с каменными выражениями лиц в провинциальном ДК, покуда зрители в зале демонстрируют все модели гендерных отношений, кроме здоровых. В 1999 году первый состав группы поругался с продюсером, и с тех пор в России песню «Че те надо?» исполняют два коллектива – «Балаган Лимитед» и собственно «Че те надо?».

 

Сергей Харин

продюсер, создатель проекта

Я группу не собрал, а просто нашел. Они были издалека, из города Рыбинска, ими никто не хотел заниматься. Я был тогда начинающим работником студии «Союз» и услышал их кассету, где они пели в демоверсии «Че те надо?». Стал ее всем показывать – но все не понимали, что с этим можно сделать. Но мне все‑таки удалось добиться от руководства студии, чтобы они песню записали. А потом и альбом.

С песней «Че те надо?» связано очень много загадок. Даже сейчас, когда я путешествую по разным городам, меня все время хотят познакомить с автором или композитором этой песни. На самом деле эта песня русская народная, она даже в 1950‑е годы в некоторых воинских частях была строевой песней. Нашел ее какой‑то профессор Института культуры в экспедиции. Так она пошла дальше в народ. До того как ее записал «Балаган Лимитед», ее хотела сделать то ли Кадышева, то ли Бабкина. Пока они думали, мы спели. Нам недавно прислали продолжение этой песни, которого нет в официальной версии. Заканчивается так: «Тут я сразу поняла, че те надо, че те надо, / И дала, и дала, че ты хошь». Но мы так поем только на вечерних концертах, для взрослых.

В «Че те надо?» было что‑то магическое. Каждый понимал в меру своей испорченности. Есть категория «глупые песни» – как «Мальчик хочет в Тамбов». Почему в Тамбов? Это притягивает людей. Или «Убили негра». 1999 год – кого убили, почему, за что? Так и здесь. Я тебе дам, че ты хочешь. Чего же он хотел? Нас обвиняли в том, что это пошлость. А когда мы задавали в ответ вопрос, в чем, собственно, пошлость, люди не могли объяснить. Потому что там ничего не было конкретного! Может, он денег хотел. Хотя, конечно, практически все русские народные песни о сексе. «Распрямись ты, рожь высокая, / Тайну свято сохрани». Какую тайну во ржи прятать? Или «…я пойду‑пойду погуляю, / Белую березу заломаю». Конкретные намеки.

Поначалу «Балаган Лимитед», конечно, были ближе к фолку, народным ансамблям. Уже потом, когда мы расстались с первым составом в 1999 году, история поменялась. Народники считают, что это поп‑музыка, а поп‑музыканты не воспринимают, потому что считают, что это что‑то народное. Мы занимаем отдельную нишу. И это нам не всегда на руку, потому что, когда другие группы пытаются делать то же самое, что и мы, все принимают их музыку за нашу. Все считают, что это делает «Балаган Лимитед». Мы от этого страдаем. Совсем недавно мне позвонила подружка и говорит: «Серега, я сейчас слышала песню, какие вы молодцы!» А там такая песня – что ни слово, то намек на мат. И все решили, что это мы поем, потому что это такая народная музыка в современном звучании.

 

Интервью: Григорий Пророков (2011)

 

 

Алена Апина

Электричка

 

Алене Апиной всегда везло на песни, в которых точно пойманы приметы времени: через несколько лет после бухгалтера, двух кусочков колбаски и юбочки из плюша случилась «Электричка», которая у людей определенных поколений неизбежно вызывает в памяти облезлые зеленые вагоны и характерный запах тамбура (колорита добавляет клип про серую зимнюю Москву, грустную девушку и веселого клоуна, которому в какой‑то момент помогают танцующие рабочие в оранжевых жилетах). Обнадеживающее синтезаторное диско, сочиненное одним из самых востребованных композиторов тех лет Олегом Молчановым, звучит как своего рода сиквел советской эстрадной классики про последнюю электричку – только без хэппи‑энда: на сей раз мужчина успел сесть на поезд, и любовь закончилась. Скорее всего, это осознанная рифма: слова для песни сочинил постоянный соавтор Молчанова Аркадий Славоросов – ветеран советского хиппи‑движения, серьезный поэт и писатель, автор манифеста «Канон» и человек, который придумал псевдоним «Умка» для Анны Герасимовой.

 

Олег Молчанов

композитор

«Электричка» как будто превратилась в один из символов эстрады 1990‑х – многие ее в этом контексте упоминают.

Алена к этой песне несерьезно относилась. Она сама рассказывала: «Еду в машине и слышу: “Первое место – песня ‘Электричка’ Алены Апиной”. Что за песня?» Забыла ее! И еще в интервью называла ее самой нелюбимой песней. Потому что она уже достала и меня, и ее: все ее просят по 20 раз везде исполнять. Она стала уже как народная, кавер‑группы матерные слова туда вставляют: «Он уехал прочь на ночной электричке, / Ехать не хотел, да зажало яички», – много вариантов таких, есть еще пошлее, но прикольные.

Вообще, столько историй связано с этой песней! Игорь Крутой мне рассказывал: «Мы сидим с миллиардерами высоко в горах в Швейцарии – там русских вообще нет, там мировой уровень. И вдруг сверху слышится “Электричка”!» Представьте, какая песня популярная? Там ведь фирмачи только какие‑то.

«Электричку» на финском поют, на сербском ее поет певец‑суперзвезда (забыл, как его зовут[55]). Я был членом жюри в Ханты‑Мансийске на международном конкурсе: сижу в номере отеля, моюсь перед выступлением – и слышу, наверху кто‑то поет. Я прислушался, а там – «Он уехал прочь…». А недавно у себя в Раменском захожу в магазин промтоварный, что‑то выбираю – и такая женщина‑одуванчик, в костюмчике, интеллигентная, идет и что‑то напевает. Я услышал краем уха что‑то знакомое и говорю: «А что это за песня?» Говорит: «Ну, это такая старинная песня, вы, наверное, не знаете: “В городе осень, и дождь, и слякоть, / Ну как тут не плакать”». И я говорю: «Это я ее написал». Она так удивилась!