Язык — это КОНВЕНЦИЯ, или Ана Конда и ее беспамятный парень

 

Как могло случиться, что какой‑то КИЛОГРАММ КРЕВЕТОК взволновал меня так, словно я — Мерил Стрип [29] и мне дали роль турчанки? Я САМА иногда поражаюсь, насколько ЧУВСТВИТЕЛЬНОЙ могу стать. Мы живем в очень ЖЕСТКОЕ ВРЕМЯ, чувствительности здесь не место. И ничего ХОРОШЕГО в этом нет, поскольку от проявления чувств до того, как начинаешь ощущать себя выброшенным в снег старым башмаком, — расстояние в один только ШАГ. И Я была уже готова сделать этот шаг, когда зазвонил телефон. — Да? — Привет.

Это был голос Парня; я кое‑что запоминаю о своих поклонниках (например, если мне дарят Колье из фальшивых Бриллиантов или если приглашают в Таллин, столицу Эстонии, что на берегу Балтийского моря), но голос я забываю в первую очередь.

— Ты кто? — спросила я.

— Ну…

В голосе слышалось сомнение.

— Послушай, ты не знаешь, который час? — Я понимаю, глупо спрашивать время, когда не знаешь, кто тебе звонит, но мне нужно было что‑то сказать.

— Знаю. Шесть утра. Это все, что я знаю. Несмотря на все усилия, мне никак не удавалось опознать этот голос. По правде говоря, до работы делать мне было нечего, так что я прижималась ухом к трубке — это было похоже на «Человеческий голос» Кокто [30].

— Меня зовут Патти, та самая… ну ты в курсе. А тебя как зовут?

— Кажется, я потерял память. Ничего не помню.

— Слушай, Я — САМАЯ ДОСТУПНАЯ ЖЕНЩИНА В ГОРОДЕ. Несмотря на свою СЛАВУ, я все еще люблю НЕОЖИДАННОСТИ. Для того чтобы познакомиться со мной, необязательно ГНАТЬ всякую ПУРГУ.

— Поверь мне. Мне так тоскливо. Я не знаю, кто я. Не знаю, что делаю в этой кабинке.

Кажется, он говорил серьезно, и это меня ЗАВЕЛО.

— Расскажи о своем теле. Какой ты?

— Да я не знаю.

— Посмотри в стекло кабинки и опиши себя.

— Я вроде молодой. Двадцать или двадцать два года.

Он принялся описывать себя медленно, словно ЧИТАЯ. Либо вся эта чушь была правдой, либо он лучший в мире рассказчик.

— Симпатичный?

— Да.

— Рост?

— Метр восемьдесят, может, больше. Я худощавый, но гармоничный — по греческому образцу. На мне джинсы.

— Засунь руку в ширинку и опиши, что там обнаружишь.

— Ты уже можешь себе представить.

— В Такое Время мое ВООБРАЖЕНИЕ путается с моими ЖЕЛАНИЯМИ, а мои желания не имеют ГРАНИЦ. Будь КОНКРЕТНЕЕ.

— Природа была очень щедра ко мне.

— Ненавижу эвфемизмы, но тебе я поверю. Глаза?

— Светлые. Зеленые или голубые.

— Они освещают твой взгляд странным светом? Они гипнотизируют тебя, когда ты смотришь на стекло, так что не можешь отвести взгляда?

— Ну да, точно как ты сказала.

— С такими главами тебе бы хорошо быть брюнетом.

— Я брюнет.

— Великолепно. МОЙ адрес — Канильяс, девятнадцать. Я жду тебя. Если ты должен что‑то вспомнить, Я тебе ПОМОГУ.

Когда он появился на пороге, я ВСЕ ПОНЯЛА. Это был жених Аны Конды, кошмарной девчонки, которая сдала мне свой дом и которая с детства пыталась СОСТЯЗАТЬСЯ СО МНОЙ в Красоте и Мудрости. (Не хочу о ней говорить; хоть она и обладает некоторым гипнотическим даром, который использует, только чтобы цеплять парней, у Аны никогда не было КОММЕРЧЕСКОГО успеха, ну а Я — что мне вам рассказывать.) Выходит, у этого Парня оказался мой телефон, потому что раньше это был телефон Аны. Я видела его только однажды, на улице вместе с Аной; в тот раз я принялась ПРЫГАТЬ и ВОПИТЬ, как делают собравшиеся вокруг ТОТЕМА индейцы, — чтобы выразить то ВПЕЧАТЛЕНИЕ, которое он на меня произвел. Ана посчитала это дурным тоном и быстренько со мной распрощалась. С тех пор я их больше не видела. Плату за дом я вношу через банк. Парень напоминает Мела Гибсона, только немного ВЫШЕ, более стильный и еще более СИМПАТИЧНЫЙ. Было несправедливо, что подобный трофей достался такой ГАРПИИ, как Конда. Иногда в ЖИЗНИ ПОРНОЗВЕЗДЫ происходят вещи, которые заставляют ее ДУМАТЬ, что в мире есть СПРАВЕДЛИВОСТЬ. — Входи, дорогой. Я страшно за тебя волновалась. Я решила, что все это шутка, но теперь вижу, что ты НЕ МОЖЕШЬ ЖИТЬ БЕЗ МЕНЯ. Забудь о нашей размолвке. Мы больше не будем ссориться. Я знала, что Я в твоей жизни — САМОЕ ВАЖНОЕ, но не знала, что ты СОЙДЕШЬ С УМА, если я тебя оставлю. Такого больше не случится. Давай отпразднуем твое возвращение ЛУЧШИМ ТРАХОМ ЗА ЭТУ НОЧЬ. Сегодня я трахалась раз десять, чтобы забыть о тебе, но СЕКС ПРИМИРЕНИЯ — всегда самый ЛУЧШИЙ. Он вошел в дом. Я сорвала с него пиджак, однако ему хотелось РАЗГОВАРИВАТЬ.

— Я был на улице, я словно бы только что проснулся. Я ничего не помнил. Я стал искать документы, нашел только телефонную книжку, твой номер был первым. Вот я и позвонил.

— Прости меня, любимый. Я не должна была говорить «ЧТОБ У ТЕБЯ МОЗГИ ПООТШИБАЛО!».

Прежде чем он продолжил рассказ о своих проблемах, я приникла к его губам. Будь у него вставная челюсть, я бы тут же выдернула ее напрочь. Однако его оздоровление оказалось процессом трудоемким.

— Ана, сначала объясни мне, пожалуйста.

— Я все тебе объясню. Я даже готова дать тебе урок анатомии, если это необходимо.

Я села в кресло и РАСКИНУЛА ноги, так чтобы моя УСТРИЦА была на виду.

— Это тебе ни о чем не напоминает?

— Сначала лучше расскажи мне, что происходило в последнее время, — сказал он, ни на что не обращая внимания.

— Ты ведешь себя как гигиенический тампон.

— Пожалуйста, расскажи.

— Ну слушай: демократические силы в Испании консолидировались. Это значит, что ТЫ и Я можем любить друг друга СВОБОДНО, нам совершенно нечего стыдиться.

Несмотря на свою Молодость, этот парень, казалось, предпочитает ходить вокруг да около. Я была вынуждена броситься на него как бесноватая и стянуть с него штаны. Эта амнезия или еще что‑нибудь, мешала ему БЛИЗКО СХОДИТЬСЯ С ЛЮДЬМИ.

— Что ты делаешь? — вопросил он в кромешной темноте своей.

— Помогаю тебе вспомнить, что ЖИЗНЬ стоит того, чтобы ее ПРОЖИТЬ.

— Да, но кто я такой?

— ИГРУШКА В РУКАХ СУДЬБЫ. А твоя судьба — это НАСЛАЖДЕНИЕ. В эти странные часы, когда ТЕНИ исчезают под натиском СВЕТА нового дня, нет ничего лучше, чем выплеснуть последнюю энергию, которая у тебя остается, в ТЕЛО БОГИНИ СЕКСА. Как бы то ни было, Я НЕ УСТАЛА.

Он взглянул на меня, пораженный НАСТОЙЧИВОСТЬЮ МОЕГО МОНОЛОГА и моего ЯЗЫКА, который путешествовал, как по четкам, по всем и каждой косточке ЕГО ПОЗВОНОЧНОГО СТОЛБА, от АНУСА и до шеи. — Я тоже не устал, но меня многое тревожит.

— СЛОВА, — возразила Я в припадке ПЛЯСКИ СВЯТОГО ВИТТА. — Не растрачивай свои губы на Бесполезные слова и давай УЖЕ Ешь мою Киску, — подала я МУДРЫЙ совет. Ты разве не знаешь, что ЯЗЫК — ЭТО КОНВЕНЦИЯ? Если ты такой же, как раньше, то стань счастливым, каким ты становился, просто глядя на меня, а потом я расскажу тебе, кто ты такой И ТАК ДАЛЕЕ.

Парень, вероятно, каким‑то образом догадался, что если не начнет следовать моим советам, то не получит никакой ИНФОРМАЦИИ. Я уверила его, что лучший способ ПОЗНАТЬ САМОЕ СЕБЯ — это воздать МОЕМУ ТЕЛУ ПОЧЕСТИ, которых оно заслуживает. Я подвела его рот к трем ключевым точкам моей анатомии — к каким, я разглашать не намерена, пусть читатель тоже немного поупражняет свое ВООБРАЖЕНИЕ, и парень в конце концов замолк.

Я занялась его КОНЦОМ. Воистину у этого Парня были кое‑какие Проблемы, потому что член его оставался НЕЧУВСТВИТЕЛЬНЫМ к ТАКОЙ КРАСОТЕ. Я разместила его рот так, чтобы он не оставлял без внимания мой клитор, а СВОЙ рот превратила в мордочку муравьеда, заглотившую его конец, пока тот не воскрес в эрекции потрясающей мощи. Потраченные мною усилия и слова того стоили. Иногда ПОДЛИННОЕ МАСТЕРСТВО ВОЗНАГРАЖДАЕТСЯ СПОЛНА.

 

В этой главе не трахаюсь

 

Мне позвонила моя СТАРАЯ подруга Адди Посса, которая собирается попробовать себя в качестве кинорежиссера, и предложила мне роль в ее новом фильме. Если можно, я поговорю о ней.

Адди весит намного больше, чем ранняя Бетт Мидлер [31] и Мей Уэст, вместе взятые, и считает, что обладает грубоватым очарованием обеих. Всемирная История не поскупилась, описывая трагедию избыточного веса. Здесь представлена Ро‑занна Бурр, с которой последний муж разводится из‑за того, что в считаные дни она прибавила двадцать килограммов. И Кристина Онассис [32], обладающая всем, кроме стильной фигуры, что превратило ее в несчастнейшее на свете существо. Сдается мне, А дли видела в журналах фотографии их обеих, но из‑за своей непроходимой тупости она не способна разобраться в увиденном. Впрочем, Адди обладает одним неоспоримым достоинством: этой женщине нет равных в умении обманывать саму себя. Адди — кокаинистка, а еще она влюблена в черное платье от Тьери Маглера [33]. Она мечтает надеть его в вечер премьеры своего будущего фильма. Больше всего в кинематографе ее привлекает блеск модельного платья на премьере. Посему она решила отказаться от кокаина и накопить денег на платье. Проблема в том, что если она завяжет с кокаином, то растолстеет еще больше и никакое платье на нее не налезет. Бедняжка страшно переживает.

Она разработала целую теорию по поводу проблем женщин‑режиссеров:

— Знаешь, Пат, почему в Испании всего две женщины снимают кино?

— Не знаю. Поведай мне, Адди Поссита.

— Потому что дело здесь поставлено так, что у женщины‑кинорежиссера нет и пяти минут, чтобы позаботиться о своей внешности.

— Никогда не думала, что твоя внешность хоть как‑то тебя заботит. Будь это правдой, ты бы покончила с собой, едва родившись на свет.

— Не будь гиеной, Патти. Получается, что в горячке съемок у режиссера нет времени даже подмышки себе побрить. О том, чтобы приодеться, даже речи быть не может. Все на бегу. А ты же понимаешь, я к этому не готова. Так я и укажу в контракте. Прежде чем накладывать макияж на героиню, пусть займутся мной — на то я и режиссер. Я внесла в бюджет два миллиона на собственный гардероб. Я не намерена ходить на съемки в штанах и спецовке. Каждый день я собираюсь представлять новый наряд, в зависимости от сцены, которую мы будем снимать. Ненавижу фотографии всех этих режиссеров с растрепанной бородой. Меня не удивляет, что испанское кино так плохо продается за рубежом.

Адди сама собирается и продюсировать свой фильм, на собственные сбережения она будет оплачивать продюсера, тоже женщину. Весь 1984 год она посвятила по преимуществу контрабанде кокаина. Сама она вынюхала килограммов пять, но все‑таки ей удалось поднакопить около двадцати миллионов. Она представила свой проект в министерство культуры и, отсосав у половины сотрудников, добилась субсидии в пятнадцать миллионов, а ее первую работу утвердили в статусе экспериментальной, потому что, как Адди ни крутилась, фильм все равно будет экспериментальным. Она хочет слезть с кокаина, и не только чтобы купить себе черное платье от Тьери Маглера, но и чтобы заколотить еще десять миллионов и начать съемки через несколько месяцев, войдя с кем‑нибудь в долю.

 

Бедняжке пришлось вести такую странную жизнь и она так мечтает стать режиссером, вот почему я ее поддерживаю, а также потому (зачем это скрывать?), что имя фильму сделаю именно ° и вообще все ее усилия будут употреблены на Раскрутку МЕНЯ, да так, что она и не заметит. Однако некоторые вещи придется изменить. Сценарий, например. Вот его беглый набросок:

Весь мир поделен между двумя сверхдержавами, которые называются ФРАНКЕСТИНА и САККЕРЫ. Все остальное — их скромные сателлиты. Поскольку обе державы — само совершенство, вся деятельность каждой из них сводится к попыткам контролировать другую и таким образом получить власть над миром. Франкестина — это нация женщин, они ведут свой род от случки Франкенштейна с сестрой доктора Джекила. К тому же они карлицы, амазонки и лесбиянки, и их штаб‑квартира находится в колумбийской сельве. Враги их, «саккеры» (по‑простому, сосуны) — все мужики, очень высокие и бледные, гомосексуалисты и супермодели. Они произошли от постыдного союза графа Дракулы с женщиной‑полтергейстом. И вот как‑то раз одной важной шишке из саккеров приходит в голову мысль: великие любовные истории всегда служили делу объединения народов, но, поскольку его народу не нужно ни с кем объединяться, он воспользуется любовной связью, чтобы погубить противника. Один из сосунов, красавец, но без денег, должен соблазнить франкестинку и внедриться в штаб‑квартиру амазонок, расположенную в колумбийской сельве. На празднике президентских именин Сосун‑Без‑Денег передает одной из карлиц эликсир, созданный ученым‑саккером, чтобы та подсыпала его в бокалы своим соотечественницам (эликсир выдается за наркотик под названием мескалин). Отведав эликсира, карлицы обалдевают и начинают друг друга трахать. Когда групповуха в разгаре, на сцене появляется армия сосунов, а вместе с ними такая же бледная, как и они, тень — это смерть. После бойни вопрос о власти над миром решается сам собой.

Помимо модных платьев Адди хочет получить от фильма кучу денег, поэтому она сочинила счастливый конец. ВЫЯСНЯЕТСЯ, ЧТО СУПЕРСЕКРЕТНЫЙ АГЕНТ — то ли Флинт [34], то ли Джеймс Бонд, то ли мисс Марпл — случайно проводит отпуск в Колумбии и узнает о коварном плане сосунов. Этот агент всеми правдами и неправдами ухитряется вступить в контакт с Сосуном‑Без‑Денег и героиней‑карлицей. Оба без памяти влюбляются в агента, но агент не влюбляется ни в кого, вследствие чего Сосун и Карлица кончают с собой, совершенно позабыв о своей миссии. Равновесие двух сверхдержав и остального мира остается ненарушенным.

Вот в общих чертах вся история, в которой Адди отвела мне роль главной карлицы. Я понимаю, что Адди хочет использовать мое имя, все знают, что такое В ГЛАВНОЙ РОЛИ ПАТТИ, но всем известно также, что я хожу только на ПЛАТФОРМЕ и ненавижу сандалии (а все франкестинки носят сандалии) и что я хоть и пониже Биби Андерсен, но все‑таки не Линда Хант [35]. И самое главное: У ПАТТИ ЕСТЬ МОЗГИ, а любая девушка с мозгами не дает своего согласия, прежде не поставив своих условий. А мои условия таковы:

ПЕРВОЕ. МЕНЯ никто не заставит покончить с собой из‑за любви, будь то Роджер Мур [36], Джеймс Коберн [37] или Шон Коннери, на которого я западаю больше всех. Как раз наоборот: пусть кончает с собой агент после отменного траха со мной.

ВТОРОЕ. ВАША ПОКОРНАЯ СЛУГА, какой бы ХОРОШЕЙ АКТРИСОЙ она ни была, никогда не сыграет роль карлицы. Посему я буду не франкестинкой, а сосуном (опыта мне не занимать). Для повествования это выйдет куда интересней, хотя сценарий придется перекроить (этим займусь Я). Не все саккеры мужчины: такое дело, среди них есть одна женщина, и это Я. Поэтому никто не станет сомневаться, что именно мне, избраннице, предстоит реализовать все их планы. Там должно быть очень древнее пророчество о том, что, когда народ сосунов породит женщину (я имею в виду МЕНЯ), ничто не устоит перед его натиском.

ТРЕТЬЕ. Я не собираюсь выглядеть такой уж бледной, скорее в хорошем макияже, наложенном Беатрис Альварес, в пастельных тонах и вообще в стиле «Рокси Мьюзик» [38].

ЧЕТВЕРТОЕ. Никаких поездок в Колумбию. Все колумбийские сцены можно прекрасно отснять в Аликанте. Там мы сможем найти кучу восхитительных карлиц для ролей второго плана и достаточное количество сосунов, которые, хоть и загорали на средиземноморском солнце, при умелом макияже Аляски [39] (лучшей гримерши в мире) смогут стать такими же бледными, как Каролина Эррера [40].

Адди Посса выдумала сцену в Колумбии для того, чтобы все члены съемочной группы походя вывезли в своих желудках по триста граммов кокаина, — тогда бюджет фильма полностью оправдается. Ну уж дудки. Вы сами понимаете, в некоторых случаях я отношусь к закону крайне уважительно.

 

Смертная тоска в участке

 

ВСЕ очень плохо. Если вкратце, дело обстоит так: съемок НЕТ. Хоть мы и живем в свободной стране, Адди Посса зашла уж как‑то слишком далеко. Я ее не порицаю, однако испанский Уголовный кодекс МОЕЙ терпимостью не обладает. Послушайте, что я ей сказала:

— Адди, без МЕНЯ ты пропала. И так все и вышло.

Первой ее ошибкой явилось то, что она не приняла моего предложения перевернуть сценарий с ног на голову. Второй — окончательный отказ от моих услуг, поскольку она отыскала настоящую карлицу, только что получившую наследство (это она так говорит, мне‑то сдается, что карлица занимается контрабандой оружия и человеческих органов). Еще карлица уверяет, что она великолепная актриса и что, если ей дадут главную роль, она вложит в фильм кучу бабок.

— Патти, ты божественна, — оправдывалась Адди, — но настоящая карлица, притом с кучей бабок, на дороге не валяется. Я дам тебе огромную роль во втором своем фильме. Ты была права, утверждая, что карлицу тебе не сыграть, а твоя мысль переделать сценарий и превратиться в сосунью… в общем… ты слишком привередливая. — Это я‑то привередливая! Слушай, Тюлень, я не только самый ТЕРПИМЫЙ человек из твоих знакомых, я еще и единственная, обладающая ТАЛАНТОМ! Без МЕНЯ ты пропадешь, красавица. Сколько бы денег ни притащила твоя фантастическая карлица.

НЕНАВИЖУ выступать предвестницей чужих несчастий, но именно так все и случилось.

Адди отправилась в Колумбию, чтобы, по ее выражению, «ознакомиться с местностью». В аэропорту Барахас ее взяли с несколькими килограммами лишнего веса. Понятно, что не жира. Сейчас она в тюрьме, пишет новый сценарий: юмористическая история о проблемах сосуществования кислотников, героинщиков и кокаинистов. Посса в своем стиле! Таланта у нее нет, но, признаюсь, иногда она способна поднять мне настроение.

— Я понимаю, сеньор комиссар, она сильно провинилась. Но она моя подруга, и я не собираюсь говорить о ней плохо.

Хуже всего не то, что ее повязали, а то, что полицейским захотелось малость пообщаться СО МНОЙ и мне устроили длиннющий допрос. Вы можете мне не поверить, но я из тех редких девушек, которым сидение в каталажке не доставляет никакого кайфа.

— Мне известно только, что она безумная. Если она промышляла кокаином — так это ее личное дело. Я не считаю это ни хорошим занятием, ни плохим. Своих подруг Я принимаю такими, какие они есть.

Широта моих взглядов не помогла вызволить Адди из тюрьмы. По правде говоря, ей там не так уж плохо. Она похудела и прекрасно выглядит.

 

Посещение комиссариата в депрессию меня не ввергло, но почти. Утро было какое‑то никакое, люди шатались по улицам, как зомби, то есть как граждане без душ и с газеткой под мышкой. Я надела черные очки, закос под фирму «Рэй Бан», — не выношу, чтобы люди видели меня с печальным взглядом. Зашла выпить кофе в первый попавшийся бар. Ко мне подсел один Тип. «Меня узнали, — подумала я. — Все как всегда». Порой «как всегда» может оказаться утешением.

— Давай заплачу за твой кофе, — предложил Тип несколько робко,

— Спасибо, пятьдесят песет я как‑нибудь наскребу. Я нахожу несколько унизительным, когда тебя предлагают угостить кофе, как будто на самом деле ЧЕМ‑ТО угощают. Кофе — вещь очень личная, и попытка за него расплатиться равносильна наглому вторжению в личную жизнь, а Я возвращалась из полиции в СТРАННОМ расположении духа.

Этот Тип не знал, как продолжить ухаживание. Он заволновался, смотрел на меня, не зная, что сказать. Потом нацепил черные очки и отправился в уборную. На самом деле мало кто из мужчин умеет обращаться с женщиной, которая ведет себя как героиня фильмов сороковых годов. Если бы Рита Хейворт [41] или Глория Грэм [42] были молодыми, у них бы возникли серьезные проблемы в общении с современными парнями.

В атмосфере бара, словно тяжелая птица, витало какое‑то предвестье, к которому Я была НЕ ГОТОВА. Я заказала рюмку анисовки и порцию ЧУРРОС [43], чтобы справиться с дурным предзнаменованием. Все съела и выпила. Заняться мне было нечем, так что я решила обратить внимание на официанта:

— Я — Патти. Та самая.

— Какая Патти?

Что ему было ответить? Кажется, что этого не может быть, однако есть еще люди, которые не читают «Ла Луну».

— Что с тобой, уже с утра приспичило? — задал он мне грубый вопрос.

— Ты только что упустил великолепную возможность, парень. Когда состаришься, расскажи своим внукам, что однажды Патти Дифуса находилась от тебя на расстоянии барной стойки, а ты не обратил внимания. Внуки тебе не поверят.

Я пошла в туалет, чтобы выблевать чуррос. Визит в полицию не прошел для меня даром. Я уже не та, что была: раньше, то есть едва родившись, я завтракала мускатом, маринованными огурчиками и пончиками и все меня устраивало.

Это было необычное утро, как я упомянула выше; настолько необычное, что я попала в женский туалет, хотя обычно ошибаюсь дверью. Мой имидж в обществе, конечно, несколько занижен, но все равно не годится парням заставать порнозвезду блюющей в их туалете. Официант и полицейские, вместе взятые, меня почти что доконали. Но почему‑то ДЕВУШКЕ редко удается ПОБЛЕВАТЬ В ОДИНОЧЕСТВЕ. В дверях сортира стоял тот Тип, что атаковал меня у стойки. Я ему ничего такого не сказала, но я была почти что благодарна за вторжение.

— Неужели девушке теперь нельзя спокойно поблевать? — произнесла я самым неприятным голосом, какой только позволяет мое личное очарование.

— Мне подождать снаружи? — взмолился он, дрожа.

— Нет, пожалуй, оставайся здесь. В этих черных очках ты, наверное, ничего и не видел. И успокойся, во мне все прекрасно.

Я вышла из кабинки, чтобы прополоскать рот, да и помаду наложить по новой.

Мы встали возле туалетного зеркала. Я потихоньку разглядывала Типа.

— Это настоящий «Рэй Бан»?

— Да.

— А мой — подделка, — призналась я.

— Если хочешь, я тебе подарю, — сказал он. Он снял очки и протянул мне. Глаза у него были

влажные. Чтобы он не сомневался в моей порядочности и благодарности, я приблизилась вплотную и засунула ему свой язык по самые гланды.

Когда я отстранилась, глаза у Типа повлажнели еще больше.

— Тебе что, соринка в глаз попала или лампочки слепят, или ты просто плачешь? — спросила я.

— Поехали к тебе. Там я все объясню.

Мне нравятся мужчины, с которыми все ясно. По дороге я рассказывала Типу о странном происшествии с Адди Поссой и так далее. Главной моей целью было разбить лед отчуждения. Этот таинственный поклонник интересовал меня все больше и больше, но мне удалось узнать только, что зовут его Хуан Феликс.

 

Мы прошли прямиком в мой альков. Холодно не было, но я включила электрокамин, потому что он горит красным светом, как на дискотеке.

— Когда мы ехали в такси, — сообщила я, раздеваясь, — я подумала, что захочу всю ночь проспать в твоих объятиях. Думаю, нам обоим необходимо чуточку нежности, но не остается ничего другого, кроме как трахаться, — ведь я никогда не сплю. Хотя и нуждаюсь в нежности.

Он не мог ничего ответить, поскольку пожирал меня ВСЮ БЕЗ ОСТАТКА. В тот момент, когда ему перестало хватать рук и языка, я заметила, как он что‑то подбирает с пола.

— Ты что‑то потерял? — спросила я.

Вместо ответа я ощутила внутри себя нечто крайне твердое. — Он кожаный, правда?

Он робко признал мою правоту.

— Не волнуйся, мне это не впервой. В общем, продолжай. Но потом ты должен будешь все мне рассказать.

— Да, любовь моя, — прошептал он, отдуваясь.

И действительно, спустя некоторое время он все мне объяснил.