Часть 3. Агония-Скорбь-Тоска

“Я всегда находил томный шаг, по которому в дом заходила тоска” - Мэйти

Коррозия

 

Я пишу, потому что надо

Некой сущности меня скушать.

Должен я кормить этого гада,

Что растёт внутри и всё рушит.

И печатая моими пальцами,
Издевается надо мною ими же.

Западло сейчас быть скитальцами

Образов, что с глубин выныривают.

Я пишу, а внутри то ли судорога,

То ли нервы шалят, непонятно, бля.

Это всё побочки от холода,

Закалённого в пасти Тартара.

И неведомо, где исток-вопрос,
Чтоб ответ на авось на него давать.

Я истлел уже? Это всё всерьёз?

От чего шум и гной из себя скрывать?

Без подсказок и без движения,
Вновь коррозия кишки поразит.

От кого все мои прегрешения?

Кто души моей злой паразит?

 

Глава 7. Бесконечная агония.

 

Оса

 

Неуместный и пугающий,

Я - оса в вагоне метро.
Ранним утром ты взглядом меня ищи,

Посмотри, как я бьюсь в стекло.

Я зашуганный и потерянный.

Я пытаюсь лететь на свет.

Но не ведаю, сколько времени,

Мне осталось и сколько монет

Я потрачу, стараясь до сути

Долететь, дорыть, дошагать.

Сколько ужаса в глазах, жути

Я увижу и что в сердцах

Тех людей, кому помешаю

Этим утром в вагоне метро?

Неустанно ползти до края

Ожидая награды, но

То чего я не знаю - Пропасть,

А моя дорога - стена

С отпечатками других, полых

Таких же ос, как и я.

Враздрай

 

Цейтнот? Цугцванг?

А как иначе?

Полёт врага внутри…

Ну да.

Не кончить бой, дать сдачи.

А там темно и скрип стекла,

Кроваво рвана рана.

Там мяса пульс и холода

Желают мира рьяно.

Их жестко бьёт противовес

Сознания и жизни.

И ещё в них клокочет бес:

Он веятель харизмы.

Враздрай разбой по всем фронтам,

Где дезертиры тонут

В пучине снов, иллюзий, слов;

И грезят о драконах.

Которых надо победить,

Которые там будут выть

От боли, горя, слёз и зла,

Что рыцарь принесёт.

Но меч остёр и сложен

В красивейшие ножны.

Пылится он на полке

В самой тёмной кладовке.

А чтоб дракона победить,

И стать тогда драконом,
Ведь нужно стать драконом.

И слышать других стоны.

И ни за что и никогда

И никого, прям навсегда

Не смочь и уж не захотеть

Вдруг полюбить…

Напрасно.

Ведь зло не носит маски.

Оно везде, на мне, тебе,
Внутри, рядом, снаружи.

И кто же тебе нужен

Кроме сна?

Укус

 

Мы вечно смеёмся над чужими проблемами

Даже представить не можем же их всерьёз.

А люди от собственной хрупкости лезут на стены

А после и в петли, чтоб не показывать слёз.

 

Воля холодом кусает твои нагие щиколотки

Совсем не спросив твоего разрешения.

Нехотя, словно ничего другого и не было,
Ты однажды попросишь у себя же прощения.

 

Только тот, кто тобой владеет внутри души,

Лишь оскалится, сразу попомнит всё,

Что ты сделал, все твои злые грешения,
Не оставит забытым совсем ничто.

 

И тогда-то начнёшь свою исповедь,

Перед всеми, кто слушать согласие даст.

И начнёт свою речь мерзкий самоед,
Что один наследил лучше всяких каст.

 

Слово что? Ранит зло, будто бы стекло,
Но себя испещри́шь только после всех,

Дорогим кому был, кого унесло

От стихов твоих, чьё призвание - грех.

 

Помогать, исцелить. Кто доверится?

Сам не знаешь, пытаться стоит ли.

В ожидании только гнев вспенится

И испортит опять всё, как ни юли.

Глава 8. Голодная скорбь.

 

Новая искра

 

Тебе мама пела ко-лы-бель-ну-ю,

Чтобы ты запомнил её доб-ро-ту,
А папа фальшивил, качал ко-лы-бель,

Чтобы не казалось, что в углу ждёт зверь.

 

Утекают годы: “За помин души”.

Всё, что помнишь про отца ты - всё гроши.

Мать седеет, нет опоры, нужно самому

Подпереть тут чьё-то горе. Одному.

 

Сквозь все боли и всё время чувствуешь тепло,

Что из детства искрой светит - тебе хорошо.

До поры какой-то скорой будет всё сиять,

Пока не придёт черёд в миг и её забрать.

 

Почему? За что? Откуда? Твой немой вопрос

Не услышит сеятель судеб, слёз, гроз.

Но когда уже свою искру зажжешь

Для другого человека, так утихнет дождь.

 

И храня долгие годы новую искру,

Обнаружишь: будет счастьем сесть к твоему костру

А сам поймёшь всю ценность всех случившихся событий,
Ведь они были у тебя и есть за что ценить их.

Обычный день

 

В день, когда резко помер Сталин

Люди плакали, не зная, что делать.

А потом почти каждая краля

Приходила взглянуть на тело.

 

В день, когда суициднулся Гитлер

Люди плакали слезы счастья.

Чтоб не знал войны больше Питер

Бюрократы ругались у власти.

 

В день, когда захуярили Кеннеди,

Люди плакали, юзая марки

И не знали, что ждёт их впереди,

Сколько войн ещё будет и нарков.

 

В день, когда умер некий Нитше

Бог смешно пошутил, иронично:

Показал, кто внатуре тут нищий,

Ну и сам прогыгыкал зычно.

 

В день, когда умер даритель жизни,

Я узнал про это не сразу.

Я не знал его, не был пришлым,

В его дом не носил заразу.

 

В день, когда умер мишка токсичный,

Было пасмурно, серо и влажно.

Он не слышал мой шепот вторичный,

До чего же он был мне важен.

 

В день, когда умерла лисица,

Точно слышен был громкий хлопок.

Может скоро взрастёт пшеница,

На холме, где зарыт её гроб.

 

В день, когда умрут важные люди,

Я не знаю, смогу ли заплакать.

Но что я потеряю в уюте,

Я уверен, таков уж фатум.

 

В день, когда умирает надежда,

Наступает на горло Ничто.

А за ним стоит голая Вечность,

Точно ведая, кто есть кто.

 

В день, когда я закончу страдания,

Неизвестно, кто будет плакать.

Защитается ли попадание

В сердца тех, что любил когда-то?

Паракосм

 

Мой паракосм на асфальте истекает гноем.

Его судороги отзываются дрожью в коленях.

Моя мечта, как у всех, оказалась ложной.

Я её застрелил, захлёбываясь соплями, жалея.

 

Мои хотелки оказались слишком материальны,

То бишь мелки, ведь мудацкое слово “Хочу”,
Слишком сладкое, чтобы показаться гадким

И это ловушка, поставленная, чтобы убить мечту.

 

Великие люди-колоссы оказались хрупкими,
С нутром из глины и полные мыслей-червей.

Призмы, через которые я смотрел были узкими

И не показывали мне мертвецов своих же идей.

 

Витиеватость контекстов, что слишком уж преобладает,

Лишь крайне плохая попытка представить себе себя

Не слишком убого, не слишком уж с краю… Знаешь -

Я очень хочу видеть весь этот мир любя.

 

Но мой паракосм был убит жутким словом “Надо”

А напарником “Должен” тому слову сучьему был.

И он истекает гноем, стараясь запачкать гада,

Что его породил, а потом, насмехаясь, забыл…

Глава 9. Вечная тоска.

 

Мельком

 

Я когда-то считал, что важно фиксировать события -
Чертов идеалист, надеялся сохранить своё бытиё.
Действительно, почему бы не запомнить что-то для зрителя,
Которого нет и не будет потом? Всё враньё.

Развиваться, кого-то учить, у кого-то учиться,
Чтоб достичь идеала и мекку внутри обрести.
А как всё это развидеть в вечном режиме аврала
Никто не расскажет и не поможет тебя спасти.

Страшно думать, что выбор без выбора верен,
Но ведь точно, кроме этого нет ничего.
И от этого очень хочется стать диким зверем
Убивая в себе человека, хорошее всё.

"Почему мир такой?" - вопрос вызывает улыбку
И строго желание спросившего засмеять.
А ему от этого очень липко и мерзко хлипко.
А ему от этого хочется в Пропасть упасть.

Хотя он уже летит, ведь его потери
Без всяких слов отправили в немой полёт.
Странно с рождения кричать в глухие двери
И думать, что сможешь закрыть главный жизни счёт.

Цикотиновый шторм

 

Полуденный ужас, остатки после осадков,
На них приятно смотреть или в них наступать.

Театр безопасности в обществе спектакля

При должном к нему внимании показывает грань.

 

Главное не перепутать абстракт с абсурдом,
Которым притворяется каждая размытая тень,
Ведь и так на жизнь смотреть слишком мутно,

Сквозь призму собственных и чужих идей.

 

Наверное, всё-таки, главное не сдаваться:

Внутри итак панихида, вокруг - время холодной войны.

Цикотиновый шторм эмоций и чувств - страшное дело, братцы…

Сам себя ем в оковах своей же личной тюрьмы.

 

Уроборос сомнений и главный корень проблемы:

Без этого жить совсем невозможно. Нельзя

Собственный свет пускать против собственной тени,

Но ведь да, я и сам понимаю, что это просто слова...

Карцер

 

Весна вечна, когда момент - делирий,
А карцер создан для юродивых, кривых,

Для тех, кто помнит тяжесть бывших крыльев,

Фантомной болью отбивающей в кадык.

 

Песок и грязь, в крови чернеют зубы.

Неровен час и всё нутро вот-вот сблюёт

Твоей мечтой, наивной и угрюмой.

Она запачкает и без-того уродский лёд.

 

Неволи век, что нацепил ошейник,
Что показал как надо и как может быть.

И в руки ключ, ну а тебя в репейник,
Чтоб тоже не колючим не мог жить.

 

Что делать, если ты смешной и сумашедший?

Себя обманывать, сказать, что поиск свят?

Не знаю, действия с собой приводят беды,

Не действуя ты - зло похуже во сто крат.

 

Запомнит сердце, кто к кому был добр,
В какое время, обстоятельствах в каких.

Но память такова, что в миг лишится крова,

В миру таких же плакс, как я, юродивых, кривых…

Послесловие:

     Я пишу это, а внутри меня огромное напряжение, которое с каждой секундой растворяется в великую Пустоту.

     Я так долго всё это писал, что у меня сейчас не осталось никаких разумных слов, поэтому я просто рад, что наконец-то всё готово и я выложу сборник в открытый доступ сразу после того, как допишу этот текст.

     Это было тяжело. Если кто-то захочет разораться в моей писанине, то попробуйте покопаться поподробнее и найти соответствия. Но это я так, мечтаю.

     Будет ещё один сборник. Концепция у меня уже есть. А пока что я должен отдохнуть от всего этого.

 

     Ещё раз спасибо за прочтение.

 

Лимб.

30.01.2022.