Глава 5. Игра «Найди свой дом»

 

Приходилось ли вам играть в такую гору? Нег, наверное, не приходилось, потому что ее придумала Зоя. Придумала еще в старом доме И теперь научила Любу:

– Я зажмуриваю глаза, ты перекруживаешь меня несколько раз, чтобы я уже не понимала, где дом, где что А потом ведешь, ведешь куда‑нибудь, останавливаешь, прячешься и кричишь: «Раз‑два‑три!» Я открываю глаза и – представляешь? – ничего не узнаю.

– Почему не узнаешь? – удивилась Люба. – Я сразу узнаю.

– А вот и нет! Пока тебя ведут, думаешь, что идешь в одну сторону, а оказывается – совсем в другую. Из‑за этого и место кажется незнакомым!

– А что дальше? – спросила Люба. Она любила знать все точно.

– Дальше надо найти свои дом.

– Подумаешь, делов‑то! Ну ты ищешь, а я чего?

– Ты сидишь спрятанная и не подсказываешь.

– А кто выиграл? – опять спросила толковая Люба.

– Кто?.. – Зоя задумалась. – Мы в старом дворе не играли на кто кого… Там хорошо было играть: все дома разные, и дворы были, и закоулки всякие…

– А выиграл‑то кто?

– Наверное, кто быстрее найдет. Да, да, кто быстрей.

– Чур, я первая зажмурюсь! – быстро сказала Люба.

 

Чур‑ра,

Чур‑чура,

Начинается игра!

 

Зоя согласилась Она сразу придумала, куда повести Любу: на пустырь! Они еще там ни разу не бывали.

Зоя перекрутила подружку и вместе с ней обогнула их многоэтажный желтоватый дом, еще два точно таких же и свернула с асфальта на узкую тропинку. Тут не было домов – старые деревянные снесли, а новые еще не построили В высокой траве валялись кирпичи, доски, кое‑где торчали остатки садовых изгородей и поломанные деревца.

– Повыше поднимай ноги! – сказала Зоя.

Люба и так ступала на удивление уверенно: обычно ребята с зажмуренными глазами упираются, а Люба – ничуточку!

Зоя повела Любу к полуповаленному забору, за которым прежде был дом, а теперь остались только кусты смородины да яблоневое деревце.

 

Чур‑ра, чур‑чура!

Есть игра и не игра,

И не правда и не ложь,

Потеряешь и найдешь!

А найдешь не пятачок,

А ежиный пиджачок,

Щучью пе‑сен‑ку,

Птичью ле‑сен‑ку, –

Если с песенкой той

Вверх по лесенке крутой…

Тут игра и не игра,

Чур‑ра, чур‑чура!

 

Налетел ветер, растрепал темно‑зеленые листья. Зое показалось, что она уже бывала здесь когда‑то. Но ведь не была же!

– Стоп! – сказала она Любе. – Не открывай глаза. – А сама забежала за куст, спряталась в траве и крикнула: – Раз‑два‑три!

Так здорово было сидеть тут затаясь! Смородинная листва оказалась густой и шершавой, так что из‑за нее едва проступали плашки забора – теплые от солнца, старые‑престарые, с разводами сучков, с дырочками‑норками жуков‑короедов.

И снова Зое показалось, что она знает эти, именно эти вот доски с их древесными узорами. И даже вспомнила, где она видела их. «Да, но ведь так не бывает, – подумала Зоя. – Я на пустыре, недалеко от дома; если хорошенько крикнуть, мой голос услышит мама; рядом на тропинке Люба и, наверное, не может понять, куда это я ее завела».

Зоя выглянула из‑за куста. Любы не было.

Она поднялась во весь рост. Не было и асфальтовой дорожки за пустырем. И многоэтажные дома… они тоже куда‑то исчезли. Был только куст, который напирал всеми своими сучками и ветками на полуповаленный забор. Куст был рядом, забор – подальше. «Ах, вот как! – подумала Зоя, чуть сердясь, будто над ней кто‑то подшутил. – Ах, вот как! Стало быть, я – с другой стороны куста. Но тогда здесь должно быть то белое… ну… тот цветок. А его нет. Значит, и всего этого быть не может!»

Она уже хотела выскочить из‑за куста и побежать домой. Но увидела среди травы толстый шершавый стебель без листьев. Кое‑где на нем выбивались мохнатые почки, а на верхушке сидел плотный бутон – закрытая зеленая коробочка. Вот створки ее шевельнулись, начали расходиться. Показались кончики белых лепестков. Лепестки давили изнутри, выпрастывались; широкие, чуть розоватые, они шевелились, будто дышали: выбирались на свободу, радовались, источали сладкий дурманящий запах…

И как только раскрылся цветок, послышалась странная музыка, не похожая на ту, которую Зоя слышала раньше. Воздух стал фиолетовым, и оттого доски забора, листья, трава, тропинка, деревья вдоль тропы – все окрасилось иначе.

Зоя поглядела вверх и увидела лиловое небо. Кое‑где оно было розоватым – наверное, от облаков. Зоя никогда не видела такого. Но это было даже красивее, чем обычно, потому что на лиловом резко и черно прочерчивались большие ветки, и малые веточки, и крохотные сучки деревьев. Их было много – деревьев, – и каждый листок, казалось, обведен лиловым. Но не только там, и вблизи тоже все окрасилось иначе. Даже вокруг белого цветка клубился лиловый пар. И воздух был лиловым. «Как же так? – опять подумала Зоя. – Такого вообще не бывает».

И она поняла: с ней случилось то, чего не бывает.

В кустах послышался шорох.

 

Глава 6. Лиловый Пурзя

 

Зоя стояла не шевелясь и боялась. И ждала: вот сейчас кто‑то выйдет из кустов.

Кто?

Было трудно дышать от страха. А мысли так и прыгали: «Что делать? Мамочка! Я здесь пропаду. Где Люба? Где мой дом? Зачем я придумала эту игру?»

Вдруг что‑то коснулось ее плеча.

– Ай! – закричала Зоя и быстро оглянулась.

Рядом стоял мальчик одного с ней роста. Только странный. Он был похож на ребят, которых она перерисовывала из альбома дядюшки Тадеуша. Люба Вилкина сказала бы про него «страхолюд». Но в нем не было ничего страшного. Вот и лиловая шапочка съехала на лоб, будто у гриба. Глаза и рот улыбались – нет, смеялись, радовались. Так бывает, когда на тебя глядит и радуется какой‑нибудь симпатичный зверушка – котенок или щенок. Потом мальчик обеими руками погладил Зою по щекам. И это тоже было не страшно: руки у него были теплые, очень сухие, даже немного шершавые.

– Ты кто? – спросила Зоя шепотом. И сама ответила: – Пурзя! Ты ведь Пурзя!

– Пурзя?! – не то удивился, не то подтвердил мальчик. Голос у него был медленный, как у дудочки из орехового прута. Мальчик кивнул ей. – А ты – Зося. Я знаю.

Он взял Зою за руку и повел за собой по тропинке. Вот, оказывается, кто протоптал эту тропинку! Зоя не решалась спросить, куда ее ведут. Но ей стало немного спокойнее. Сразу стало спокойней, когда она увидела Пурзю и как он радуется ей. Но потом снова заволновалась: куда все же он ее ведет? И окликнула:

– Пурзя!

Мальчик тотчас обернулся. Глаза его казались очень большими, ни ресниц, ни бровей не было видно. А лицо – грубоватое, с маленьким носом и круглым ртом. И лицо это было внимательное, встревоженное.

– Зося! – проговорил он, – ты еще боишься?!

И было видно: он огорчен, что ей плохо.

– Нет, я уже не так боюсь. Но я не знаю, куда мы идем.

– Мы идем домой, – ответил мальчик. – Это близко.

Они были еще на тропе возле забора. Теперь, вблизи, Зоя видела переплетенные ветки, мясистые листья, слышала, как зелено и свежо пахнет вокруг. Все здесь жило буйно, душисто, сочно.

И Зоя обрадовалась, как не радовалась никогда. «Начинается!» – пело в ней.

 

Начинается, начинается!

Чего нет – то придет и узнается,

Чего быть не может – окажется,

Расхрабриться бы да отважиться!

Пусть!

Пусть!

Пусть!

Не боюсь!

Не боюсь!..

 

Вверху, на сухой ветке, четко проступила темная птица – длинное узкое туловище с подобранными крыльями, длинный хвост. Птица наклонила маленькую голову, глянула прозрачными с желтинкой глазами. Зоя сжала руку Пурзи.

Пурзя обернулся. Лицо у него было счастливое.

– Здорово, да?

И Зоя удивилась: ведь он второй раз угадал, о чем она думает.

– Да, хорошо, хорошо, Пурзя! – зашептала она. – Просто отлично!

Еще одна птица сорвалась с ветки и медленно полетела вдаль, в лиловое.

– Хочешь, я подзову ее? – спросил Пурзя.

– Нет, пусть летит, – ответила Зоя. Ей все нравилось так, как есть.

– Ну и молодец, – похвалил Пурзя.

– А если б я попросила… Разве птица тебя послушается?

– Да.

– Почему?

– Сегодня, Зося, мой день.

– Какой день?

– Мой. Видишь, какая у меня шапочка?

– Смешная.

– Разве?.. – растерялся Пурзя. – Я думал, она красивая. И – лиловая.

– Да, да. Красивая и лиловая.

– Ну вот. Значит, сегодня мой день.

Зоя не совсем поняла и переспросила тихонько:

– Как это?

– Я сегодня все могу.

– А что можешь?

– Ослика хочешь? Сейчас придет ослик.

 

 

Мальчик, сблизив ладошки с растопыренными пальцами, гулко хлопнул.

Послышался шорох, потом треск, потом стук копыт, и на тропинку выбежал светло‑серый ослик. Шерстка его матово светилась, а глаза казались совсем черными. Зоя кинулась к нему, обняла за шею. Это был самый‑самый прекрасный ослик на свете, хотя бы потому, что других она не видела.

– А можно на нем покататься? – спросила Зоя. И вдруг смутилась: как это ей могло взбрести в голову?!

Пурзя ничего не ответил – Зоя была ему так благодарна за это! – и они пошли втроем по тропинке.

Первым шел Пурзя, потом Зоя, а за нею – ослик. И Зоя ощущала его теплое дыхание на своей руке.

Тропинка стала шире. Теперь они все втроем шли рядом. Пурзя и Зоя обняли с двух сторон ослика, а он, ласково опустив голову, семенил, постукивая копытцами – ток‑ток, токи‑ток…

И опять в Зое звучало: «Начинается, начинается! Пусть! Пусть!.. Пусть!»

Пурзя кивнул в сторону деревьев:

– Гляди, вот он, наш дом.

Дом стоял среди темных стволов. И похож был на детский кубик. Только с низенькой дверкой. И без окошек. А треугольная крыша – ну будто Пурзина шапочка‑колпачок! Ослик поглядел на ребятишек, покивал им и потрусил дальше по тропе. А Пурзя и Зоя свернули к дому.

– Входи, – сказал мальчик и распахнул дверцу.

В доме было темно, оттуда пахнуло теплом. Зоя пригнулась и вошла. Ноги утонули в пушистом, мягком: весь пол был выстлан пухом. «Как в гнезде», – подумала Зоя.

Послышались голоса, будто зашелестело много деревьев и кустов – каждый на свой лад: «Пришла!», «Зося пришла!», «Я же говорил!..», «Да, но с ней была еще одна девочка…»

Вспыхнул огонек – обычный желтый огонек свечи, – и он был в лиловом воздухе обведен лиловым. И при свете Зоя увидела: в углу дома, от пола до потолка и дальше, сквозь крышу тянуло толстый ствол кряжистое дерево. И одна ветка его уходила под потолок. А на полу, зарывшись в пух, как птенцы в гнезде, сидели такие же вот пурзи, только шапочки у них были разных цветов. Недалеко от огня прислонился к деревянной стене старик с большим носом, похожим на сучок, и большими круглыми глазами.

– Вот и Зося с нами, – сказал старик, будто был давно знаком с Зоей и ждал ее. Голос его прозвучал как дудочка на басовых нотах. Потом он поднял с пола смычок и поднес его к стволу дерева, вросшего в дом.

Все затихли. Старик несколько раз провел смычком, и полилась музыка.

Странная музыка, какая‑то древесная. А пурзи начали раскачиваться и тихонько петь, не раскрывая ртов. Все они глядели на Зою круглыми счастливыми глазами, и у нее у самой стали круглиться и счастливеть глаза, и она тоже начала покачиваться, и ей показалось, будто один общий ветер приподнял их всех и легко закружил, и все они стали чем‑то одним.

Когда старик оборвал песню, ветер перестал держать их. Тогда Зоя разглядела хорошенько: пурзей было шесть или семь – Пурзя в Красной шапочке, Пурзя в Желтой, в Зеленой, в Голубой… Зое все они показались на одно лицо, только самый младший из них – в Розовом колпачке – смешно таращил глаза, раскрыв от любопытства рот. Его можно было отличить в любую секунду. И еще была девочка – Рыжая Пурзя‑в‑Платке. Голос ее звучал нежнее и звонче, чем у остальных.

Они все чуточку посидели тихо – послушали в себе музыку, а потом загомонили, запрыгали: кто‑то зарылся в пух, кто‑то перевернулся через голову, а первый Пурзя – тот, в Лиловой шапочке, – схватил Зою за обе руки, и они стали кружиться. И все остальные – тоже. Вместе с ними закружился пух – целый вихрь пуха! И Зоя поняла: она здесь своя.

Потом Зоя услышала мерные звуки, будто птица хлопала крыльями. Это Дедушка бил в ладоши.

– Спать, спать! – звал он. – Давно пора в пуховые постельки! Белый цветок уже раскрылся, Песня Смены Дня спета. Спать, спать!

«Какие непонятные вещи он говорит», – мелькнуло в голове у Зои.

Пурзи не унимались. Особенно расшалилась Рыжая Пурзя. Она бегала, всех толкала, платок ее свалился, волосы растрепались.

«Толкнет она меня или нет?» – думала Зоя. – Если толкнет, я здесь совсем своя.

Вот Рыженькая стащила с одного из пурзей колпачок. У того оказались длинные, до ушей, прямые волосы, как из пакли. Он погнался за девочкой, она спряталась за Лилового Пурзю, потом за Розового… Рядом была Зоя. «Пробежит мимо или нет? – волновалась она. – Спрячься, спрячься за меня, Рыженькая!» – молча просила Зоя. И та подбежала к Зое, обхватила поперек туловища:

– Держи! – и побежала дальше.

У Зои в руках оказался смешной желтый колпачок, и Желтый Пурзя, строя гримасы и подпрыгивая выше, чем нужно, теперь мчался к ней. Зоя могла бы удрать – ведь она отлично бегала! – но она подкинула колпачок, и он сея прямо на макушку Пурзе. Все рассмеялись, окружили Зою.

– Спать, спать! – хлопал в ладоши Дедушка.

А Рыжая Пурзя кружилась возле и кричала:

– Дедка Нос, не будем спать! Дедка Нос, не будем спать!

Тогда Дедушка Музыкант медленно провел смычком по ветке, которая поддерживала потолок. Это была совсем другая музыка. От нее делалось спокойно, тихая усталость разливалась по телу. Мелодия сплеталась с лиловым воздухом, с ветками деревьев, глядевших в открытую дверь… Сплеталась с тишиной, с ласковыми словами, со сном:

 

Спать, спать,

Видеть сны,

Сны березы,

И сосны,

И речного бережка,

И травы, и камешка.

Птица спит.

Ослик спит.

Все, что будет после, – спит…

 

Наступила тишина. Все разбежались по своим местам, зарылись в пух. И Зое Дедушка указал место. Было так приятно и странно: сверху и снизу пух, а ты – будто птенец, птичий ребенок.

– Тебе нравится у нас, Зося? – шепотом спросил Лиловый Пурзя из дальнего угла.

– Да, очень, – ответила Зоя.

Дедушка Музыкант задул огонек. Стало темно, уютно, тихо. Зоя положила левую ладошку на правую, а на сложенные ладошки – голову и тотчас же заснула. Ведь она так устала…

 

Глава 7. Оранжевый день

 

Зоя проснулась от яркого света. «Какое солнышко!» – подумала она. И ошиблась. Дело было совсем не в солнце. Зоя села, стала снимать с курточки пух, вспомнила, как перед сном было весело. Но теперь почему‑то прежней радости не было. Почему? Зоя стала быстро перебирать в уме, что же случилось? Что было? Она всегда так делала, когда приходила тревога. И вспомнила: попала к пурзям, они ей понравились. Хорошо; пурзи были рады. Все рады ей. Отлично; было красиво от лилового неба; потом весело; потом уютно в пуховом гнезде.

Так что же?..

И вдруг поняла: мама. Мама, наверное, волнуется. Надо поскорее сообщить ей, что все в порядке. Зоя вскочила и сразу села снова: как же она это сделает? Разве она знает обратную дорогу?

Зоя огляделась. От теплого света комната, похожая на гнездо, казалась еще уютней. В ней теперь был только старик. Старик с носом, похожим на сучок, с круглыми лилово‑синими глазами. Он, как вчера, сидел в углу, будто и не спал вовсе. А пурзи что‑то не показывались – лишь иногда то здесь, то там шевелился пух.

– Доброе утро, Дедушка, – робко сказала Зоя.

– Сегодня оранжевым дышим, В оранжевом свете живем! – проговорил он вместо приветствия и кивнул Зое. Но потом вдруг склонил голову набок: – Милая Зося! Разве мы тебя чем‑нибудь обидели?

– Нет… – залепетала Зоя. – Нет, меня… никто…

– Но тогда почему же ты плачешь?

– Я не плачу… Я только хотела заплакать.

– Это все равно, – сказал Дедушка Музыкант.

Он прикрыл круглые глаза и долго сидел молча. Зоя все ждала, когда снова зазвучит его странный голос – голос басовитой дудочки. Вот Дедушка Музыкант опять поглядел на нее:

– Так чего же ты плакала?

– Я подумала о маме. Она беспокоится… Дедушка, который теперь час?

Старик удивился:

– Видишь ли, я… я не знаю, о чем ты спрашиваешь.

И по его круглым глазам было понятно, что он говорит правду. Всегда говорит правду.

– Часы, часы! – пыталась объяснить Зоя.

– Часы?

– Да. Вот… на руке бывают, на стене…

Дедушка поглядел на свои руки, на стены, покачал головой:

– Нет, не знаю.

– Ну, а дни?

Старик оживился:

– Да, да, дни! Синие, зеленые, красные…

– У вас здесь каждый день другого цвета?

– Да, конечно, Зося. А у вас?

– У нас не так. А сколько часов в вашем дне?

Старик опять пожал плечами – ведь он ничего не знал про часы!

Зоя чуть не рассмеялась – таких простых вещей не знает! – и поскорее спросила про другое:

– А сегодня, Дедушка, какой день?

– Сегодня оранжевый. Вот сейчас проснутся мои пострелята, и вы пойдете гулять. Оранжевый день – самый лучший.

– От солнышка?

Старый Музыкант удивленно задумался. Похоже, он и про солнышко слышал впервые.

В углу под пухом что‑то завозилось, и вылез Пурзя в оранжевой шапочке. Зоя легко узнала: это его она перерисовала в свой альбом вместе с Розовым Пурзей. Да, да, он был побольше и как будто защищал меньшого, а вернее, помогал ему.

– Сегодня оранжевым дышим! – выкрикнул он гортанно и улыбнулся.

– В оранжевом свете живем, – спокойно, на низких нотах отозвался Дедушка.

И Зоя поняла: так они говорят друг другу «доброе утро». А Дедушка Музыкант, когда она поздоровалась, нарочно не поправил ее, чтобы она сама поняла. И Зоя ответила теперь уверенно:

– В оранжевом свете живем.

Оранжевый Пурзя встряхнулся, как это делают птицы, пушинки осыпались с курточки и штанишек.

Зоя подошла к Дедушке Музыканту:

– Дедушка! Когда оранжевый день, Оранжевый Пурзя все может?

– Да, это так.

– А маме… то я здесь?.. А?

– Я попрошу его, Зося. Надеюсь, мама поймет наш Дедушка Музыкант подозвал Оранжевого Пурзю, сказал что‑то, тот кивнул серьезно и тотчас выбежал из дома. И Зоя сразу же успокоилась.

Тут тачали выпрыгивать из‑под пуха и остальные. Они так же встряхивались по‑птичьи и так же широко улыбались Зое.

Последней оказалась Рыжая Пурзя‑в‑Платке. Она выскочила из‑под пуха как ужаленная:

– Я потеряла платок! Я потеряла платок!

– Он у тебя на голове. Рыженькая! – кивнул ей Лиловый Пурзя.

– Я перед сном повесила его на дерево. Где дерево?

– На прежнем месте, – засмеялся Желтый Пурзя. – Возле Дедушки Музыканта.

– Пускай он отдает мой платок!

– Но там его нет!

– Кого нет? Дедушки Музыканта нет? – закричала Рыжая Пурзя, налетая на Дедушку. – Но ведь он был, был!

– Я и теперь здесь, детка! – мягко придержал ее старик. – Может, ты во сне потеряла платок?

– Вот видите! – остановилась Рыжая Пурзя и засмеялась. – Если бы не было Дедушки Музыканта, кто бы тогда услышит весь этот вздор?!

– Но ведь ты искала свой платок, – напомнил Желтый Пурзя. – А он у тебя на голове.

– Так чего же его искать, если он на голове! – совсем развеселилась Рыжая Пурзя. Она схватила за руки Зою и Лилового Пурзю, и вместе они выбежали из дома. Остальные выскочили вслед.

В дверях Зоя остановилась – так ее удивило увиденное. Никакого солнца не было, но все было залито теплым светом – будто смотришь сквозь оранжевое стекло: на ярко‑оранжевом небе облака казались желтыми; влажно поблескивали листья и травинки; песок стал густо‑кирпичного цвета. И от всего этого было кругом удивительно тепло и весело.

– Нравится? – спросил Лиловый Пурзя. – А? Зося?

– Да, – ответила она. – Почему‑то очень легко!

– Когда оранжевый день, всегда так!

В это время на тропинке появился Оранжевый Пурзя. Он кивнул Зое: поручение, мол, выполнено. И хлопнул в ладоши:

– Все, все ко мне!

 

Глава 8. Маскарад

 

Оранжевый Пурзя хлопнул в ладоши, заговорил, и все подбежали к нему.

– Я был возле Белого Цветка. Ему душно: мы то спим, то бегаем, а чем ему жить?

– Вы забыли полить цветок? – шепотом спросила Зоя у Лилового Пурзи, стоявшего рядом.

– Что ты, Зося! Ему надо совсем другое.

И вдруг закричал радостно:

– Я придумал! Попросим Зосю – может, она споет песенку.

Зоя удивилась: при чем тут ее песенка? Но пурзи вздохнули облегченно, запрыгали:

– Верно! Верно! Зося, пожалуйста!!! Зося, спой песенку!!

И Зое сразу захотелось спеть для них. Она знала много песен, но тут растерялась, ничего не могла припомнить. И тогда ей пришлось придумывать самой. Она и прежде так делала, но сейчас даже лучше получалось, потому что пурзи подхватывали и повторяли строчки так, что у Зои оставалось время подумать, как там дальше.

Денек был веселый, сочинялось легко, а вышло неожиданно вот что.

Поет Зоя:

 

Ах, была б я бельчонком –

Поскакала по веткам,

В белкин домик забилась,

В рыжий пух закопалась.

Пурзи подхватили:

В теплый беличий домик,

В рыжий пух с головою!

 

Поет Зоя:

 

Стала б я муравьишкой –

Принесла бы иголку

В свой родной муравейник,

Все меня бы хвалили!

Пурзи помогли песне:

Хорошо муравьишке:

У него – муравейник!

 

Поет Зоя:

 

А была бы я мамой –

Ни за что б не сердилась

На пропавшую дочку:

Ведь она потерялась…

 

Тут Зоя запнулась, немного сбилась, пропела строчку по‑другому:

 

Ведь она не нарочно…

 

Но и так не совсем получилось, и Зоя досказала шепотом:

 

– Ведь я потерялась нечаянно!

 

Пурзи молчали. И Зоя почувствовала, что ее жалеют, и от этого глазам сделалось горячо. И чтобы никто ничего не заметил, она отвернулась.

Чья‑то рука коснулась ее волос. Зоя знала, кто это, но все же глянула искоса. Так и есть: Лиловый Пурзя смотрел на нее печальными глазами.

 

 

– Зося, Зося! – говорил он и гладил Зою по голове, как маленькую.

Остальные столпились тут же и тоже сочувственно поглядывали на гостью. А Рыжая Пурзя просто плакала, уткнув покрасневший нос в ладошки.

– Это что ж такое – не могут развеселить девочку! – всхлипывала она.

Зое было неудобно, что из‑за нее так получилось.

Но тут вперед вышел Оранжевый Пурзя. Он хлопнул в ладоши:

– Все ко мне!

Головы повернулись к нему. Только Лиловый Пурзя так и не отвел глаз от Зои, и она кивнула ему благодарно.

– Давайте устроим маскарад! – предложил Оранжевый Пурзя. – Согласны?

– Да! Да! – закричали все. И побежали в дом. И Зою потащили за руку.

– Идем! Идем! Может, тебе достанется маска цветка!

– Или серого ослика!

– Или самый длинный нос!

Дедушка Музыкант молча откопал из‑под пуха низенький деревянный сундучок, раскрыл, отвернулся и опустил в него руку.

– Кому?

– Зосе! – отозвалось несколько голосов.

И Дедушка Музыкант подал ей маленький сверточек из домотканой материи.

– Спрячься за куст и оденься, чтоб тебя никто не узнал, – шепнул он.

Зоя так и сделала. И вот на ней оказался высокий колпак с узором из разноцветных треугольников, высокий воротник закрыл почти все лицо, а просторный балахон оказался таким длинным, что даже носки красных туфелек не были видны.

Зоя огляделась: за соседними кустами мелькали яркие колпаки и маски, и вскоре уже нельзя было различить, где Желтый Пурзя, где Красный, где Лиловый или Голубой. Только малыша Розового Пурзю было легко узнать, хотя ему достался высоченный колпак, квадратный нос, и он подпрыгивал, чтобы быть повыше. И тут вдруг Зоя испугалась: она потеряла из виду Лилового Пурзю! Он был самый милый пурзя… или нет, не так – самый свой, самый ее пурзя… Как же теперь они узнают друг друга? Ведь и Зоя не похожа на себя.

Пурзи выбежали на поляну.

Кто‑то взял ее за руку. Зоя оглянулась. Перед ней была маска – цветок. Шапочка из синих, розовых и желтых лепестков спускалась до самого носа, для глаз были оставлены дырочка. И вдруг глаза заметались, Зоина рука была опущена.

– Ой! – услышала Зоя из‑под лепестков. – Ой, ой! Я, наверное, оставила его в кустах!

И Рыжая Пурзя – а это, конечно, была она – помчалась к кустам и притащила оттуда смычок.

– Я буду играть Белому Цветку! – шепотом сообщила она Зое.

Зоя не очень понимала про Белый Цветок, но ей хотелось послушать, как играет ее новая подружка. А пурзи между тем бежали, слегка подпрыгивая, по поляне.

– А почему мы остались? – удивилась Рыжая Пурзя.

– Может, надо догнать их? – подсказала Зоя.

– О, верно! – обрадовалась Рыженькая. – Ты ведь Зося, да? Я так и подумала: у тебя очень мягкая рука. И голос какой‑то другой.

«Вот и хорошо, – подумала Зоя. – Я и хочу, чтобы узнали!»

Они догнали ребятишек. Теперь все брели медленно среди травы и каких‑то незнакомых, тоже невысоких стеблей с мелкими цветами. От этих цветов в оранжевом воздухе было душисто. Душисто и весело. «Но где же Лиловый Пурзя? – думала Зоя. – А вдруг он не пошел? Тогда все это не так интересно». И как будто услыхав ее, один из пурзей оглянулся. И кивнул ей. Он был одет в зеленый балахон, а длинный острый нос совершенно менял лицо. Никогда бы не узнала! Зоя засмеялась про себя. Она очень обрадовалась Лиловому Пурзе.

И Лиловый Пурзя успокоился, побежал дальше, немного подпрыгивая. Они все двигались легко, а когда спешили – чуть‑чуть подпрыгивали.

– Подходим к Белому Цветку, – шепнула Рыжая Пурзя.

И Зоя заметила, что та волнуется.

В свете оранжевого дня среди травы толстый шершавый стебель Цветка был сразу заметен, стал еще выше, плотнее, будто набрал соки. «Зря Оранжевый Пурзя волновался, что Цветок вянет», – подумала Зоя. И тотчас к ней обернулся мальчик в зеленом балахоне:

– Это твоя песенка помогла, – сказал он.

Зоя опять не поняла, пожала плечами. И придержала Лилового Пурзю за руку, чтобы он не убегал.

Мягко ступая, пурзи стали приближаться к Цветку, и как‑то все разом, подогнув колени, сели в траву. Зоя тоже села. Стебли, листья, цветы сразу отделили ее от остальных. Теперь она видела только оранжевое небо и Белый Цветок с сомкнутыми лепестками. Вдруг он опять будет открываться, как тогда? Зоя, сама не зная почему, ждала этого, как ждут большой радости – праздника или новой куклы.

Она не отрывала глаз от Цветка. И вдруг услышала тихую музыку. Музыка звучала как бы шепотом и лилась откуда‑то снизу.

Откуда?

Рядом согнулись травинки, закачались шапки пушистых мелких цветков: это Рыжая Пурзя проводила смычком по стеблям. Потом она поднялась и побежала вдоль поляны, задевая смычком стволы деревьев, ветки кустов, цветы, листья. Показалось, что звучит целый оркестр. В траве закружились голубые, красные, желтые пятнышки. Они были прозрачны, похожи на солнечных зайчиков. Пурзи вскочили, стали ловить их своими нескладными ладошками. И Зоя тоже побежала, а зайчик ускользал, прятался под листьями, в траве. Эти цветные пятнышки будто танцевали, и Зоя и пурзи стали двигаться в такт музыке, и Зоя почувствовала, как ее раскачивает – то поднимает над землей, то снова опускает, и она развела руки, чтобы удобнее было кружиться. И тогда цветной зайчик сам сел к ней на ладонь и долго оставался на ней теплым пятнышком. Зоя поднесла ладонь к лицу и услышала тихий звон. Будто звучал тоненький колокольчик: ля‑ла‑ле‑ло!

Потом музыкальное пятнышко слетело, танец‑полет кончился. Рыжая Пурзя опустила смычок.

И тогда встрепенулся на своем толстом стебле Белый Цветок. Вздрогнула его зеленая чашечка, и разжались цепкие зеленые лапки.

Распрямляясь, вбирая невидимые соки, вышел на свет и закачался в горячем оранжевом воздухе прекрасный Белый Цветок.

Теперь Зоя видела только его. А себя она ощущала то ли травинкой, то ли веткой куста, а может, птицей, глядящей с древесного сучка прозрачными желтыми глазами.

 

Сбывается, сбывается, –

 

звучало в ней.

 

Закрытое раскрывается.

Запретное разрешается.

Что‑то нежное совершается.

Что‑то ласковое…

 

 

Глава 9. Тяжелый день

 

Зоя проснулась от Дедушкиного голоса:

– Желтому дню наш привет.

И тотчас с разных сторон подхватили:

– Пусть он быстрее пройдет!

Зоя удивилась: зачем же торопить день? Может, он будет такой же хороший, как оранжевый. Но, взглянув из своей пуховой постельки на пурзей, поняла, что это не так: все были бледными, вялыми – будто заболели. Поднимались медленно, никто не смеялся, не пел. Рыжая Пурзя снова искала платок, но на этот раз молча, а маленький Пурзя в розовой шапочке даже хныкал, уткнув голову в колени Дедушки Музыканта.

Зоя не могла понять, что происходит. Ей стало жаль таких беззащитных пурзей, и она тоже притихла. И конечно, тотчас же ее услышал каким‑то своим странным слухом Лиловый Пурзя. Он подошел, присел на корточки.

– Тебе тяжело? – спросил он.

– Нет, – ответила Зоя.

– Грустно?

– Нет. Мне только непонятно, почему вы все такие… ну… чудные.

– Видишь ли, Зося, желтый день – тяжелый.

– Почему?

– Не знаю, как объяснить… – Лиловый Пурзя опустил глаза. – Мы почему‑то зависим от цвета. Может, так захотел пан Художник.

Зоя погладила Пурзину грубоватую руку:

– Как же теперь будет?

– Потом настанет зеленый день. Он легкий.

– Откуда ты знаешь?

– Так бывает всегда.

– Странно у вас все‑таки… – проговорила Зоя. И почувствовала, что и ей как‑то не по себе. Только не сразу поняла, в чем дело. Лиловый Пурзя тоже заметил:

– Видишь, и на тебя действует желтый день.

– Нет, Пурзинька, нет, постой… Ты знаешь, я… ужасно голодна. Просто ужасно!

– Ой, верно! – выкрикнул он. – Ах я бестолковый!

Я совсем забыл! Дедушка Музыкант говорил мне, что это может случиться.

– Что может случиться?

– Что ты захочешь есть.

– А вы разве… не едите?

– Мы едим, но можем и не есть. А ты не можешь.

Сейчас я принесу ягоды розовой травы.

Лиловый Пурзя поплелся по дорожке к лесу и притащил целую горсть розовых круглых и твердых плодов, похожих на орехи.

Зоя взяла в рот один, надкусила. Сразу к небу будто прилипла вата. Зоя прямо не знала, что делать – проглотить невозможно, плюнуть неловко.

– Не нравится? – удивился Лиловый Пурзя. – Совсем не нравится? А чего ты хочешь?

– Я люблю груши, – сказала Зоя. – Или клубнику.

Я хлеба хочу, вот что! Хлеба!

Лиловый Пурзя растерялся:

– Я не знаю, что это такое. У нас этого нет. И не бывает.

– Что случилось? – подошел к ним Желтый Пурзя.

– Она хочет… как его?.. хлеба. И… чего еще?.. толбу‑лубо…

– Клубнику! – поправила Зоя.

– А что это?

– Не знаю, как объяснить, – растерялась Зоя. – Это такая ягода.

– Нарисуй! – сказал желтый Пурзя. – Ведь ты умеешь рисовать, верно?

– Но ведь я никому про это не говорила…

– А вот я знаю. – Желтый Пурзя подбоченился, выставил вперед ногу и с шутливой важностью добавил: – Желтый день – мой, и я в этот день очень все понимаю и все знаю.

Он и правда был бодрее всех. Зоя улыбнулась, но спорить не стала. Она вытащила из кармана блокнот и карандаш и нарисовала клубничинку, такую, какую видела на переводной картинке.

– И тебе хотелось бы ее съесть? – спросил Желтый Пурзя.

– Ее? Именно вот ее? Нет… – покачала головой Зоя. – Но вообще я хочу клубнику или грушу.

– От «вообще» ничего не получится, – строго сказал Желтый Пурзя. – Тебя кто‑нибудь учил рисовать?

– Я… я сама. Но больше всего я хочу рисовать, как дядюшка Тадеуш…

– И Зоя покраснела: ведь это очень стыдно – хвалиться знаменитой родней.

Пурзи промолчали, будто не заметили. Потом Желтый Пурзя сказал серьезно, но очень мягко, чтобы не обидеть:

– Пан Художник создал все, что ты видишь вокруг. Ты не сможешь сделать так же, и никто не сможет. Тебе надо иначе.

– А как? – спросила Зоя.

– Я не знаю. – И он вдруг улыбнулся виновато: – Не знаю. Желтый Пурзя долго думал, прежде чем заговорил:

– Давай попробуем так. Сделай, будто она, эта… лбу‑тлу…

– Клубника! – опять подсказала Зоя.

– Да, да, клубника, будто она вкусная и что ее так и хочется съесть.

– И что спелая? – уточнила Зоя, проглотив слюнки. – И сочная?

– Конечно.

– И что тогда?

– Тогда снимешь с листа, и все.

Зоя удивленно поглядела на Желтого Пурзю, потом на Лилового, и по их глазам поняла, что они не обманывают.

– Пусть Зося рисует, – сказал Лиловый Пурзя, и они вышли из дома.

А Зоя нарисовала еще одну клубничнику. На мякоти ее были хорошо видны точки, был у нее стебелек и широкий лист. Но и тут что‑то не вышло, потому что, если бы даже ягоду можно было снять с листа, есть ее все равно было бы неприятно. Даже такому голодному человеку, как Зоя. Она принялась рисовать хлеб. Это оказалось еще труднее, хотя все было похоже. Вот честное слово, очень похоже!

Тогда она вышла из дома. Вокруг было тихо, безветренно и как‑то пусто. Как‑то ни горячо ни холодно.

«Скорее бы проходил этот день», – подумала Зоя и вспомнила слова утреннего приветствия: «Желтому дню наш привет». Да, да, пусть он скорее пройдет! Она побрела по тропинке и вдруг услышала разговор. Голоса она уже научилась различать. Говорил Желтый Пурзя:

– Это правда, что она, если не будет есть, упадет и останется лежать?

– Да. Так сказал Дедушка Музыкант, – ответил Лиловый Пурзя, и голос его задрожал от тревоги. – Неужели ничего нельзя сделать? Сегодня твой день! Ну подумай! Помоги!

– Она должна сама, – ответил Желтый Пурзя. – Я не сумею помочь.

– Зосенька! – позвал ее Лиловый Пурзя так, будто она маленькая или больная. – Зосенька!

Но Зоя отбежала. Она спряталась в кусты и закрыла лицо руками. Что же теперь будет? Что будет? Неужели она погибнет от голода и никогда больше не увидит маму?

И тетю Янину… И даже Любу Вилкину. Может, не зря тетя Янина беспокоилась и всплескивала руками: «Как наша девочка будет жить на свете?!» Тетя говорила так потому, что Зоя не решалась сходить за хлебом – боялась, что ей не дадут; и стеснялась выйти во двор в новых брючках и куртке. Но рисовать Зоя умела. Она всегда думала: «Зато я умею рисовать». И вдруг получается, что не очень‑то умеет…

«Как это не умею? – спрашивала себя Зоя. – Неужели я не нарисую свою руку?»

И рисовала.

«А вот этот лист?»

И тоже рисовала.

«А вон то дерево?» «Пурзин дом?» «Мой дом?»

Зоя изрисовала почти весь блокнот, и выходило все лучше и лучше. «Ни‑чего не умею, да?» – угрюмо спрашивала она тетю Янину и Лилового Пурзю. И рисовала комнату. Это была мамина комната – с диваном, картиной, столиком возле окна. На столе стояла ваза. В вазе появился прекрасный душистый апельсин, какой она ела прошлой зимой. А рядом лежала груша. Она лежала неуклюже, потому что была неровной. Так захотела Зоя.

А пирог? Будто Зоя не знает, что такое капустный пирог и как сверху украсить его перышками лука! Вот, вот, пожалуйста! А если рядом поставить еще одну вазу с цветами – всякими там ромашками‑дурашками, васильками‑кисельками, лютиками‑прутиками, а на стул посадить драного соседского кота!.. Впрочем, нет, кота не надо, он непременно стащит пирог. Он же не знает, что внутри капуста!

И Зоя засмеялась. А засмеявшись, не заметила, как груша упала из вазы на стол, а потом к ней на колени. Зоя схватила грушу.

– Есть! Есть! – крикнула она, да так громко, что Рыжая Пурзя, которая проходила мимо, подскочила на ходу и помчалась обратно. Она влетела в дом и там набросилась на Лилового Пурзю:

– Девочка просит есть! Неужели ничего нельзя придумать, чтобы не мучить девочку! Вы ленитесь, вы совсем не думаете!..

– Да я… Да мы… – заволновался Лиловый Пурзя.

А Зоя уже гордо шла к ним, неся в руке прекрасную, душистую грушу.

– Есть! Получилось… Попробуй