Один из крупнейших французских философов-просветителей XVIII века: поэт, прозаик, сатирик, историк, публицист, правозащитник.

Самым значительным историческим сочинением Вольтера явился его труд по всемирной истории «Опыт о нравах и духе народов» (1756), представляющий по замыслу и широте охвата известную аналогию с трудом Монтескьё «О духе законов».

Зачинатель Просвещения Вольтер (1694–1778) в искусстве видел средство нравственного воспитания, в трагедии – школу добродетели, а разницу между трагедией и нравоучительными книгами находил в том, что в трагедии поучение предлагается действием. Эстетика Вольтера близка классицизму. В трагедии Вольтера гражданские мотивы классицизма получили антиабсолютистскую направленность; сцена театра стала кафедрой, с которой провозглашались просветительские идеи, готовившие революционные преобразования общества. Он деист, с недоверием относится к массам.

Вольтер (1694-1778) утверждал относительность представлений человека о прекрасном: если спросить у жабы, что прекрасно, то она ответит, что воплощение красоты – другая жаба (Вольтер. 1913. С. 166-167). В эстетическом кодексе "Храм вкуса" Вольтер говорит: "Ложный вкус есть порождение искусственности, между тем как матерью истинного вкуса является сама природа" (Вольтер. 1947. С. 600).

Статья «прекрасное»(написана иронически-скептически) - в ней он отказывается дать определение этому понятию («Спросите гвинейского негра, для него прекрасное – черная лоснящаяся кожа, глубоко посаженные глаза, приплюснутый нос. Спросите у черта, он ответит, что прекрасное – это пара рогов, четыре когтя и хвост..»).  Прекрасное относительно. Статья «Вкус» - утверждает, что все же есть «истинные красоты» и «хороший вкус, который их различает». Дурной вкус- то что противно просвещенному уму (предпочтение жеманного простому и тп)

И хотя на протяжении всего западноевропейского средневековья дохристианские значения гения и даймона не исчезали полностью из лексикона, использование их было ограничено крайне узкой и специальной областью экзегетики либо демонологией и — особый случай — запретными трактатами по алхимии, апокрифической литературой, литературой гностических сект и другими маргинальными текстами29. Единственный вклад средневековой эстетики в историю интересующих нас понятий — это обостренное восприятие творческого акта как некого вызова божеству, причем происходящего не без участия демонических (уже в христианском значении этого слова) сил. К началу Нового времени отношение ко многим почти забытым античным терминам начинает меняться. Автономизация творческой личности, ее выделение из цеха требуют соответствующего осмысления и терминологического оформления. И оно возникает — в виде понятия гений. В начале в Англии, у Шефтсбери и Э. Юнга30, чуть позже — во Франции, у Дидро и Вольтера, происходит возрождение понятия гений.

В этих рассуждениях Вольтера присутствуют, по меньшей мере, три момента, отражающие произошедшую трансформацию понятия гений.

Во-первых, гений оказывается величиной внерациональной, связанной с божественным творческим вдохновением; подобным значением ни сократовский даймон, ни хранители-гении не обладали. Однако Вольтер — в духе классицизма — легко решает эту задачу, назвав заодно гениями Муз: “девять муз были девятью гениями”38. Хотя в античности Музы почитались богинями, а не даймонами и гениями, начиная с Просвещения сочетание “гений — Музы (или Муза)” становится каноническим. (Напомним уже процитированные выше две почти “синонимичные” строки из “Скупого рыцаря”: “И музы дань свою мне принесут, / И вольный гений мне поработится”.)

Во-вторых, гений, в отличие от обычного таланта-ингения, создает нечто новое, оригинальное. Это — также черта мировосприятия, характерная для Нового времени с его пониманием личности (особенно личности активной, творящей) как чего-то неповторимого, а также с обостренным чувством авторской собственности и авторского права.

Наконец, у Вольтера отражено — также немыслимое в античности — отождествление гения с самим художником, автором: “художник <...> считается гением”. То, что это не просто оговорка, подтверждают и слова из той же статьи: гений, пишет Вольтер, есть “только талант, стоящий очень высоко. У скольких людей был <...> талант! [Но] было бы смешно называть их гениями” Вольтер. «Указ».).

Единственное, чему, по Вольтеру, должен подчиняться гений — это вкус: “Гений, ведомый вкусом, никогда не совершит грубой ошибки; мы не найдем их ни у Расина после “Анд-ромахи”, ни у Пуссена, ни у Рамо. Гений, лишенный вкуса, впадает в грубейшие ошибки, и хуже всего то, что сам он их не замечает”40 (Вольтер. «Указ».)