Сохранение Дивногорской иконы в советские годы

В моём селе, откуда я родом, в храме Святой Троицы стоит тоже копия ― образ Божией Матери Дивногорский. Эту икону Симеон Чепуров, староста нашего сельского храма, до революции заказал в Острогожске и потом из Острогожска 40 километров нёс икону на себе в село. По пути в Дивногорскую обитель он освящал эту икону у чудотворного образа, а размеры иконы примерно такие, как наша икона Святогорская. И такую икону 40 километров нёс сам. Эта икона стояла в сельском храме. Когда в 1931 году храм закрыли, начали его громить ― иконы и иконостас рубили на дрова и топили колхозную кузню. И вот когда рубили коны и иконостас, то Агриппина Мазиева, дочь протодиакона Алексия, который умер на каторге, видя, что погромщики пошли на перерыв на обед, заскочила в храм, из киота взяла эту икону Дивногорскую, на себя ― и бежать. Они увидели: «Стой, бабка, куда?» Она говорит: «Деточка, у меня стола дома нет. Я из неё стол себе сделаю». «Ну, если на стол, забирай». И так она, мудренько ответив, спасла икону. Эта икона была в её доме. Но в оккупационный период, бабушка моя рассказывала, немцы и мадьяры, заходя, первым делом смотрели иконы. И если иконы были старинные, то снимали и посылками отправляли их домой, в Германию и Венгрию. Много икон было вывезено тогда.

Люди, чтобы спрятать икону, выдолбили небольшую пещеру за селом, в меловой горе, поставили её там и заложили. И она весь оккупационный период, 8 месяцев, стояла, спрятанная в пещере. Из-за этого вспучилась, впоследствии левкас отстал в нескольких местах. Когда оккупация закончилась, икону принесли в село. Оно было наполовину разрушено ― в одной хате по пять семей жили, и вот в такой хате и стояла эта икона. Каждое воскресенье собирались читать перед ней акафист. Перед иконой на колени ставили деток рядами и говорили: «Молитесь за ваших папок, чтобы они с фронта поприходили». Читали акафист, молились. И хата, и двор были полны народу. Когда в 1946 году открывается храм в городе Лиски, то люди, накануне голодного 1947 года, бедные после разрухи, после войны, на эту икону из лоскутков пошили божничок, накрыли её и пешком несли семь километров в райцентр и всю дорогу пели тропарь: «Яко необоримую стену и источник чудес» … Так что отец Иосиф, батюшка первый, даже испугался: время сталинское было, несанкционированный крестный ход, по сути, получился.

Икона была поставлена в храме в райцентре, но оставлен был документ, что в случае постройки храма в слободе Лиски икону вернуть обратно. И вот в 2006 году Господь благословил так, что был построен храм в селе, освящён. Эту икону мы отдали предварительно в реставрацию, закрепили её, восстановили фон позолоченный на ней и затем крестным ходом по всему селу вносили её в новый храм. Святыню из старого храма, разрушенного, вносили в новопостроенный храм как дар Богу, покаянный дар всех людей, которые в безумстве отошли от Бога. И по сегодняшний день эта икона стоит в храме в селе Лиски. Причём перед этим образом, когда он находился в городе Лиски, в Покровском храме, перед этой иконой было исцеление не ходившего мальчика пяти лет. Это Василий Воронов, он уже покойный, я по нему ещё Псалтырь читал, когда он умер, где-то в 1980-е годы (потому что я с восьми лет ходил по селу Псалтырь читал по покойникам). Он до пяти лет не ходил. Развитие нормальное, ребёнок разговаривает, рассуждает, но не ходит. И вот тогда его мама, баба Поля, взяла его на руки, пешком отнесла в райцентр, положила под икону Божией Матери на пол, и всю службу на коленях простояла, как она говорила, и проплакала. Батюшка увидел её слёзы, подошёл после службы, взял этого Васю на руки, занёс в алтарь, обнёс вокруг престола, вынес ей, дал на руки и она, уходя, ещё в колокольне положила его на пол, упала на колени, заплакала: «Божия Матерь, помоги, если можешь». Идти надо было на паром, чтобы переправляться через Дон. До парома мальчика несли она и односельчанки, которые были в храме, подруги. На пароме переплыли Дон. Сходить с парома, брать его на руки, а он говорит; «Мамка, пусти, я сам пойду». Стал на свои ноги ― только высоко-высоко их поднимал ― и пешком от самого парома, километров пять, наверно, дошёл до самого дома. И ходил до самой смерти.