За земледельцев, о принудительных работах (orat. L)

 

1. Если даже кое-кому покажется, что я завожу речь, государь, о предмете маловажном, тебе, я полагаю, не покажется, что я говорю о вещи незначительной, потому что ты оцениваешь как важное дело все, чего только требует справедливость. Так выходит и в том, о чем тебе предстоит слышать сегодня, что, конечно, одно уже некоторым образом убедило бы тебя. Больше того надежды внушает мне то обстоятельство, что то же самое вместе и полезно. А что я говорю правду, в этом можно тебе будет убедиться, всемилостивейший государь, из самых фактов.

2. Многое накопляете мусор в городах, о божественная глава, обветшавшие дома, которые сносятся искусством строителей, фундаменты, закладываемые для новых, то же, происходящее с общественными постройками. Этот, получающейся отсюда, мусор является надобность убрать за стены, чтобы то место, где он лежал, занять какой-нибудь частной или общественной постройкой. 3. И справедливость требовала бы, чтобы на чьи расходы строятся общественный здания, на те же производилась и эта часть работы. Ведь если, что касается дерева, камня, кирпича, рабочих, плотников и вообще всего, что требуется, дабы воздвигнуть кому-либо нечто из того, чего до сих пор не было, или поправить какое-либо пострадавшее здание, если, справедливость требует, городу не избегать расходов на такие предметы, то пускай то же требование имеет силу и относительно мусора. Если то, что нынче происходит с мусором, — ладно, то почему не распространяется этот порядок на всех, предпринимающих общественную постройку. Если жестоко то, то и это. Если — не возмутительно, и то нет. 4. Но нет, возмутительно, государь, несправедливо, дурно, лишено всякого порядочного основания. «Что говоришь?» Назначил я плату за мулов, или ослов, или верблюдов, нанял тех, кто будет ходить за каждым из этих животных, и отсюда поступает пропитание и мне, и жене, и детям. А ты хватаешься и тащишь, и мое достояние считаешь своим, и приходится работать им для тебя, а мне глядеть на это молча. Смотри, государь, будет ли это вполне свойственно царской власти, чтобы на приобретенное мною покушался правитель? Ведь если достояния лишает меня приговор и это служит возмездием за преступление, пусть все мое будет принадлежать городу. Если же никакого такого решения не было, как же не позволяешь ты мне владеть тем, что мне принадлежит по законам?

5. Есть у города поместья [1], прежними поколениями оставленный городу по завещанию. Эта земля обрабатывается городом и доход с неё поступает к нему, как владельцу. В этих имениях есть то, о чем я сейчас говорил: мулы, ослы, верблюды. Зачем же, выходя ив этих пределов, начальственные лица приступают к прочим и, освобождая от повинности весь инвентарь тех, на ком лежит тот труд, возлагают эту работу на людей, обременять коих несправедливо? Ведь если для тех бремя это не назначено, так и для нас. 6. Итак никто не мог бы указать закона, ни твоего, ни другого какого-либо царя, коим и это значилось бы в числе повинностей. Ведь и в ежегодных указах, где значится, что надо вносить, нигде не приписано: «Правителям да позволено будет делать и то, о чем сейчас речь, и ослов, городу не принадлежащих, обращать в городских». А между тем, если бы это было определено и законом, по неизбежности, из него истекающей, это делалось бы, но не без чувства обременения, а все же, может быть, некоторым утешением служило бы то самое, что есть такой закон. Как дело теперь обстоит, закона нет, а в работе много этого. Когда говор. «это», разумею неправду. С охотою спросил бы их, почему не выводят они из домов для потребностей города и рабов, и служанок, не вывозят постелей, утвари, телег. Ведь если скажут: «Не дозволительно», так недозволительно и то. Как же, почитая недозволительность в том, от чего воздерживаются, то же самое правило они оскорбляют своими поступками? Ведь я знаю, они вопрошали вас в посланиях, о многом, дозволительно ли то делать, в сознании, что недозволительно делать того, что не получило такого разрешения. Как же не спрашивали они об этом и, чтобы делать это или не делать, не выждали вашего решения? Теперь же самым тем, что уклонились от запроса, они показали, что этот поступок не из справедливых.

{1 Срв. orat. XXXI (pro rhetoribus) § 16, т. I, стр. 223.}

8. Кроме того, далее, если бы эта служба входила в число ваших постановлений, она была бы общею для под-властных вам городов, как в свою очередь все прочее. На самом деле, те, кто являются к нам из других мест, встречая у нас такое обстоятельство, не верят своим глазам и ушам. Понятное дело: они являются из городов,. где такого порядка не существуете, и не считают, что их города не обладают тем, чем следовало бы обладать, но что у нас существует то, чему лучше бы не быть.

9. Можешь заметить, государь, что и сами правители тем, чего они не делают, осуждают свои поступки. В самом деле, ослов и прочих животных, принадлежащих людям влиятельным и военачальникам, они оставляют в покое и едущие на них минуют мусор, подняв брови и выпрямив шеи, а если кто задержит кого-либо из таких проезжающих, это беззаконие. Но из прочих людей одни с трудом вызволяют свою собственность, другие, если осмелятся оказать отпор, получают битьем тот урок, что выгоднее было бы молча снести беду. Признаком неправого обременения этих людей является то обстоятельство, что не все отправляют такой труд. Ведь если последние, не трудящиеся, не преступают никакого закона, значит, и тех не закон обязывает к этому.

10. Далее, иной сважет, что, если и нет такого пи-санного закона, но эта служба вошла в обычай [2]. Но если бы все обычаи оставались неизменными, нечто естественное произошло и с этими людьми, рабами обычая. Если же многие бывали во все времена отменяемы, причем худшие уступали место лучшим, пусть не прибегают они в ссылке на неоднократную практику, уклоняясь от беседы о предмете по его существу. Ведь если это часто бывало, это заслуживает негодования, а не того, чтобы этому обычаю оставаться из-за того в прежнем положении. 11. Были люди, введшие негодный праздник в Дафну [3]. Справлять праздник значило всячески бесчинствовать. Некий добропорядочный и целомудренный император [4], заметив это, устыдившись того, что происходило, и воскорбев за эту местность, превращает собрание для этой дели и превращением этим стяжал себе добрую славу. И никто не говорил перед ним о числе лет праздника, ни о том, что господствовавшей обычай должен держаться до конца. Но на долгое время этот недуг был изгнан из Дафны, пока не ввели его снова люди, жизнь которых была во вкусе подобных празднеств. 12. Применение бичевания к декурионам вошло в обычай, благодаря бесчестности правителей. Ты сам упразднил его законом [5], и в числе похвал тебе значится, как важное мероприятие, и это. Иной раньше бывал принудительно привлекаем в повинности зверями [6]. Ты сделал это предметом добровольного пожертвования, не препятсвуя желающим, и не принуждая тех, кто не желали. И ты и не считал этой своей борьбы с обычаем неправдой, и не было таковой в твоем поступке. «Пусть не будет браков с двоюродными братьями» [7] предписал ты, хотя такие брачные связи были в полном ходу. И давность существования этого факта не оказалась сильнее того, что тебе представлялось юридически правильным. На эти примеры следовало бы взглянуть правителям города и больше уважить не давность неправого порядка, нежели справедливость того, чтобы этому обычаю был положен конец.

{2 Срв. опровержение подобной аргументации orat LII (adv. ingredie-ntes domos mag.) § 19; т. 1, стр. 297.}

{3 Cf. orat. XLI (ad Timocr.) § 16, vol. Ill pg. 302, orat. XLV (de vinctis) § 23, pg. 370; vol. I, orat. X § U.}

{4 Юлиан, срв. orat. XLI (ad Timocr.) § 16, Julian., Misop. p. 362 D, Malal., p. 285, 1.— О целомудрии Юлиана см. orat. XVIII § 179, т. I, стр.359. Amm. Marc XXV 4, 1 sq. Годофред думал о Констанции, cod. Theod. XV 6, 2.}

{5 Срв. orat XXVII (с. Jcar. I) § 13, т. I, стр. 104, 2. Cod. Theodos. XII 1, 39 et 80 et 85, с примеч. Годофреда.}

{6 Срв. т. I, стр. 132, 1.}

{7 О Amoros. ер. LX 8. A nr. Vict. epit. 48.}

13. Между тем, сколько речей потратил я, государь, перед каждым об этом предмете. Порицать их, как неправые, они не могли, но не желали привести советы в исполнение, не потому, чтобы была какая либо выгода твоему дому, — даже если из этого источника поступали какие-нибудь деньги, это не было бы для тебя выгодою, ведь все то, чем не руководить принцип правоты — убыток; но и это самое истекало не из таких побуждений, но труд был чужой, а кому поступало вознаграждение, и сказать не хочу.

14. Но, как я сказал, неоднократно попрекал я за то, что смотрели сквозь пальцы на такую неправду, но успеха не достигал никакого. И оставалось, государь, с тобой побеседовать и помочь обижаемым твоим приговором, кому никто не осмелится, иди, если осмелится, то тщетно, помянуть об обычае. Ведь ты, гоняя своих врагов, подданных своих благодетельствуешь новыми законами. Каждый из них упраздняет старый, оказываясь, конечно, лучше устаревшего. 15. Если же ты упраздняешь по соображениям своего разума писанные законы, как же поколеблешься ты в том в области неписанных, раз в них заключается та же причина к отмене? Мы видим, действительно, как и врачи такой специальности устраняют гнездящиеся в организме застаревшие болезни и те, которые оказались в состоянии это сделать в борьбе с укрепившимися за долгое время недугами, достигают тем большей известности. И теперь, чем большее число лет помянет кто-нибудь, тем больше слава от излечения.

16. В особенности и общественный постройки пускай получают начало, глину, с соблюдением справедливости. Но если уж надобно из-за них налагать неправое бремя на ослов, пусть то будет допускаться только дли этих одних построек. На самом деле, кто снесет, о, Земля, о Солнце, и все боги и демоны, беззаконие? Частным лицам, государь, это и предоставлялось, и предоставляется. И одни, являясь, просят ворота, обозначая их наименования, один — те, другой — иные, третий — третьи, желая этим словом получать тех животных, что через них прогоняют, а другие, будто распорядители, тотчас в угоду им дают короткую записку. Но в этих немногих словах значится много ослов, много мулов, много верблюдов. Их забирают, их и гонят к мусору, подвергая ударам погонщиков, слуги получивших льготу у служащих представителя власти. 17. Но если нельзя этого предоставлять даже военачальникам, при постройках их, как же тем, кому принадлежат заботы только о том, чем они сами обладают, но ни о чем другом? О, негоднейший из людей! Я купил, и содержу, и приглашаю врача в случае хромоты и плачу за это вознаграждение, а животное пойдет и будет трудить ноги не для моей пользы, а скорей для твоей? Может ли быть что-нибудь противозаконнее? Что-нибудь более возмутительное? Разве другое что, а не это поступок тиранов, отнять у этого, отдать другому, одного обидеть, другому тем самым угодить, и в ущерб одному предоставить выгоду другому? И теперь, если бы я пожелал перечислить все имена получивших эту льготу, это будет перечисление длинное и изведет слушателя.

18. Значить, ты, скажут, воспрепятствуешь правителю делать угождения? Конечно, —несправедливые. А что в этой милости нет справедливости, ясно, вероятно, всякому и как самим дающим, так и принимающими. Иначе откуда же у тех и других страх перед угрозами, которые я делал, что это тебе не останется неизвестным, но найдется кто тебе об этом сообщит?

19. Но все же иной скажет, что надо предоставить правителям простор действий. А я скажу опять то же, что только справедливость предоставляет им волю, а что вне её, тому воздвигается препятствие. И это — ведь оно не принадлежит к числу справедливых требований — возбранено. Но как бы став сами вместо законов и заняв с копьеносцами акрополи и как будто римский государственный порядок пошатнулся, так они поминают о свободе действий, при том зная, что и тебе не все дозволено, государь. Ведь в том и заключается царская власть, что при ней не все дозволительно. А если это отнесем к свободе действий, то не станем винить и осуждать и то, если решения будут противоречить законам, если второстепенных должностных лиц они станут выдвигать вперед старших. Ведь всюду услышим мы ссылку на власть.

20. «Друзьям следовало бы встречать кое-какие услуги от лица, к ним расположенного». Прекрасно. Есть у тебя серебро, одежда, золото, рабы, стада, земля. Давай и им, если хочешь, любое из этого, а, хочешь, так все. Ведь не будет к тому препятствий. Но не делай другого хозяином моего достояния. И когда кто-нибудь явится и, сидя подле тебя или стоя, помянет о такой услуге на счет мусору и орлов, скажи ему: «Любезнейший, я всей душой расположен к тебе и желал бы, чтобы дом твой был обилен и превосходен, но чего давать не подобает, подобает не давать.

21. Еще никто из подвергшихся этому принуждению не прибегал к статуям владык, но надо опасаться, как бы не произошло этого. Что же следует тебе делать? Есть у тебя золото, мы видим ослов на продаже и купить не трудно. Так лучше будет тебе строиться. А под проклятиями, как это происходит теперь, такой стройки мой совет тебе избегать». Таким образом они были бы подлинно правителями, обороняющими одних от притеснения, других от неправого образа действий. А конечно, есть выгода и в том, чтобы был положен запрет на неправые действия.

22. Но что не предоставлено произволу правителей давать такие льготы, это очевидно из того, что нашелся некто, кто добился этого разрешения у императора. К чему, в самом деле, было досаждать с этим императору, если бы это по праву могло быть даровано и лицом, назначенным судьею? Но полагаю, он знал, что получил бы эту льготу и с их стороны, однако без доли [8] справедливости. И вот, опасаясь этого и не будучи в состоянии чувствовать уверенности в том, что не последует когда-нибудь ответственности за такие притеснения, он явился с письмом императора. Одобрить последнее я не могу, но ссылаюсь на него, как на доказательство того, что подобные разрешения не дозволительны этим правителям.

{8 ή τον δίκαιου μερίς срв. τ. I, 397, примеч. 3.}

23. «И что возмутительного, говорит противник, чтобы выходящий осел, не имеющий другого бремени, уходил, вынося это?» То самое, сказал бы я, что его вынуждают нести, когда можно было бы не нести тяжести. Как человеку не нести бремени легче, чем нести, так, полагаю, и ослу. И поэтому то ход из города для них и легче пути из деревни в.город, что при первом нет на них груза, но они от него свободны. А поселянин, который сидит на осле, не столь чувствительная тяжесть для него, и, нередко, щадя его, он идет рядом.

24. Но эти люди, делая себя хозяевами того, чем распоряжаться законы им не предоставляют, лишают этих измученных ослов этого облегчения, подставляя их спины этим высоко нагроможденным кучам мусору. Поселянам приходится отправляться за ними, причем некоторые подталкивают осла, и нередко те ворота, какие ведут в деревню, близко, а приходится, забрав мусору из центра города или с другого конца его, проделав тот же путь, таким образом только снова достигать нужных ворот.

25. А что еще возмутительнее, между самыми жертвами притеснения происходить состязание из-за нагрузки, при чем каждый спешит получить свой груз вперед другого. И это зло продается, о Зевс и боги! И один уходит, отдав те деньги, на которые намеревался приобрести сыру, а кто не смог заплатить, стоить и плачет, но никто не жалеет его. Между тем, что может быть более жалким, как не те, для кого замедление истекает из нужды? Из них одни получают свою долю мусора поздним вечером, другие перед заходом солнца, в то время как им следовало бы быть дома до наступления полудня.

26. Когда же ночь застигнет на пути тех, с кем это случилось, какое и откуда может явиться исцеление от несчастья, потому что, где у них кошелек, который мог бы отворить им двери гостиницы? Как когда его то и нет? Когда путь среди ночи делают опасным разбойники и ни откуда не предвидится пропитания ни им, ни ослам? Понятно, из такого стечения обстоятельств не раз возникали болезни и смерти, а если даже не это, горе и слезы их самих и их близких, оплакивавших друг друга в своей нужде.

27. А между тем это ужасно, если это делается и врагами, но еще ужаснее, когда это творится людьми, посылаемыми на спасение и помощь. Происходят и побои со стороны воинов, приставленных в этому делу, и предлог к тому: «Ты делаешь все нескоро, но ленив ты и медлителен»; в действительности: «Нет у тебя денег и мне нельзя от тебя ничего получить. Потому платись за свою незадачу».

28. И у кого есть, государь, мешки, так как они доставили из деревни пшеницу, или ячмень, или что-нибудь подобное, беды меньше. На самом деле, и тем кто привезли сено, одинаковая нужда нести ту же службу и, так как мешков у них нет, его заменяет плащ земледельца, который изнашивается от этого, крепок ли он или уже потаскан. А между тем как может снести этот убыток, земледелец которому нельзя попросить у жены другого, у которого дети наги?

29. Итак от того, что таким образом выносится: мусор, плащ у человека изнашивается скорее, чем следует, но все же он остается у него. Но грабежи привратников, чуть не доискивающихся узд ослов и других ремней и веревок и скрытых хлебов? И если не отнимет, сверх того, и самого хитона, желает считаться более милостивым. Так они поступают с входящим в город с тем, чтобы, если окажется увозящим мусор, отдать ему, но, когда он возвращается, они исчезли, а он уходит, всплеснув руками и ударив себя по лбу. И у бедняг оказывается война в мирное время, так как они нуждаются в городе, но факты внушают им, что надо избегать города.

30. Это бремя становится, государь, еще обременительнее, получив, в зависимости от времени, прибавку, ибо правители распространили его и на зиму. Прежде наступление зимы останавливало это притеснение. Но теперь холод, и грязь, и дождь, много того, другого и третьего, но передышки нет ни откуда. И нельзя получить перемирия, но те, кто видят работы, заявляют, что это противно гражданскому порядку, а все же вывозится мусор, скорее глина, кое-где и грязь. То и другое тем, кто возит хлеб, делает их мешки непригодными, и если в загрязнившееся так мешки всыпать и везти хлеб, его испортишь. А так как вред от того передается и на печеный хлеб, то доставившей терпит убыток в цене зернового хлеба.

31. Эти беды распространяют и на город беду в отношении провианта, и присоединяется четвертое зло. И теперь мы считаем: стаи мышей, змей, саранчу, мусор. Они приучаются тем убытком, что терпят, избегать город, как какую-нибудь пропасть, и искать места, где не придется терпеть подобного. Поэтому те, кому не особая нужда являться сюда, отправляются в другое место, увещевая всех, кого ни встретят, обращаться вспять.

32. В недостатках этого дела можно винить и кое-что другое, но естественны упреки и потворству правителей. Если не подвергнешь их ответственности, сочтут, что ты не очень заботишься о городах, если тех самых, которых спасаешь вооруженною силою, предоставляешь в жертву недобросовестности правителей. Не было бы им оправдания, если бы они делали такие поблажки и более бедным людям, но обвинение было бы слабее, так как нужда людей, получающих льготу, нисколько убавляла бы её ненавистность. На самом деле, до бедняков им и дела нет, — такие воздвигают дома на свои скудные средства, — но так строят они с теми, у кого всего много, кому и богатства Гигеса [9] — смех, у кого тьма верблюдов, много мулов и парных запряжек, множество коней, которых холят руки конюших, коней, которые могли бы отправлять хозяевам ту же службу с меньшим ущербом для справедливости, чем ослы, мало чем разнящиеся от околевших.

{9 Срв. orat. XXXIII (с. Tisamen.) § 16 Μίδαι πάντες.}

33. На самом деле, кони те пребывают в холе, у яслей, в горделивой воле и под тщательным уходом, а у тех, кому ослы доставляют средства пропитания, гибнет их единственное достояние. Мы же, пред взорами коих одинаково проходит и бедственность в этой среде, и необузданность в той, возмущаемся и, разражаясь словами, какие обычны в порыве скорби, пустословим. Ведь нет того, кто бы обратил на эти слова внимание и послушался бы их. Но пусть то будет нам сказано тобою, всемилостивый государь, и прояви свое попечение не о городах только, но и о деревнях, скорее же больше о последних, чем первых. Ведь поля опора [10] городов.

{10 θεμέλιος, собств., фундамент, срв. выше, о куриях, orat. XLIX § 3.}

34. И иной выразился бы, города стоят на деревнях и они им основание, из них поступают пшеница, ячмень, виноградные кисти, вино, масло, пища людям, пища прочим живым тварям. Если же бы не было ни быков, ни плуга, ни семян, ни растений, ни стад скота, городов прямо не было бы. И те, которые появились, связаны с судьбою деревень, и хорошее, и дурное состояние городов зависит от последних.

35. Нынешнее же общее безвременье вызвал недород в деревнях. И теперь все большие и малые города пребывают в мольбах о том, чтобы земля воспользовалась благосклонностью Гор. Мы знаем, что она нуждается в тех людях, которые будут ее возделывать, каковых всех надо признавать учениками Келея [11]. Итак тот, кто ополчается на их достояние, куда входят и ослы, тот ополчается на землю, а кто на землю, тот и на города, и, клянусь Зевсом, большинство их, так как и им нужны продукты земли. Ведь если увеличение благосостояния их зависит от моря, то самая возможность жить происходить от земли.

{11 Homer, hymn, in Cer. 96 so..}

36. И тебе, государь, подать отсюда. Ведь ты беседуешь о ней с городами в письмах, а городам дача возможна из этого источника. И тот, кто помогает земледельцам, тот поддерживает твое государское дело, а кто вредит ему, тот недобросовестен в отношении твоих интересов. Вот это оскорбление надо тебе остановить, государь, законом, наказанием и указами, и своим усердием в том предмете, о котором ты сейчас слышишь, склонить всех к речам в защиту земледельцев.

37. Полагаю, тебе подобает не считать достаточным, если ничего подобного более не будет происходить, но пожелать и подвергнуть наказанию виновных. Подобающим же наказанием будет, если архитекторы сообщать, сколько куч мусора и на какую сумму могло быть перевезено, и эти деньги пусть войдут в сумму общих государственных расходов, а плательщиками их будут обе стороны, и те, кто давали льготу, и те, кто ее получали.

 

О плефре (orat. Χ)

 

1. Так как многие, я вижу, признательны Проклу за пристройку, коею он увеличивает театр, у которого четыре стороны, а Плефр, в средине, служит помещением для послеполуденной работы атлетов, явившихся на Олимпии, я желаю доказать, что один сделал промах своею пристройкою, в те увлеклись до похвал тому, что следовало бы обвинять.

2. Иной обвинил бы с большей справедливостью не Прокла, а декурионов. Ведь им можно было в интересах пользы противоречить и удерживать его от его замысла, — человек этот привык во многом следовать их советам —, а они предпочли льстить своим восхищением проектированным сооружениям переговорам с ним о том, как подобало поступить.

3. Итак, если бы у меня была дружба с правителем, общение и разговоры, как при предшественниках в этой власти этого человека, я попытался бы воспрепятствовать этому, а также прочему в его действиях, что представлялось мне неправильным. Но так как он явился из Финикии, убежденный не очень обращать внимание на мои советы, как лица, много приносящего вреда избытком человеколюбия, а я, узнав это, своими посещениями, какие бывают четыре раза в месяц, пользуюсь для приветствия ему, но, исполнив эту формальность, сижу безгласен, показывая тем, что не стремлюсь в большей деятельности, — ведь он и слыхал это и не попрекнул того, кто сообщил, — оставалось предоставить ему приводить замысел свой в исполнение, а желающим слушать выяснить, что от рвения в этом деле Олимпии могли бы у нас пострадать.

4. Ведь из того, что во время их исполняется, трубача и герольда можно было слышать всем, а то сооружение, о котором теперь речь, служило для приема атлетов в течение восьмого часа и следующего за ним, служило и для приема зрителей, не вкусивших пищи, что устраняло вредное воздействие зноя; такими были биченосцы и судьи и те из отправлявших повинность, кому то было угодно. Мог бы явиться и синдик, и учитель.

5. Каменвых сидений — два, близко от пола, как сиденья первого ряда. Больше не было нужно, так как число посетителей было невелико. Ни раб, ни юноша, еще посещающий школу, ни ремесленники, ни те, которым безделье идет за дело и которые сильно заняты волосами на голове, не допускались; их бы не пустила сильная стража в дверях, или, клянусь Зевсом, они и не подошли бы, зная, что есть, кому остановить их.

6. То, что совершалось в этом Плефре, почитаемо было наравне с мистериями. Столько было уважения, с каким относились друг к другу и атлетам присутствующие, столько спокойствия, столько молчания. Даже если происходило какое-нибудь единоборство, достойное удивления, им восхищались в молчании. Зрителям приходилось подавлять крик, так как жезл внушал страх.

7. Сильнее и значительнее это достояние немногих становилось легко. А немного было потому, что помещение не было велико. Но эта часть Олимпий, которой украшением было это самое, что она была достоянием немногих, и не требовала многих. Нечто подобное представляют и обряды таинств, на которые ты не стал бы сетовать, если они предоставляются меньшему, а не большему числу.

8. Итак ничто не могло здесь превысить закон, а закон требовал, чтобы не было крика ни порицания, ни одобрения. Предоставлялось знать про себя то а другое, а соседу можно было, и то тихонько, шепнуть о том или этом, а преступить эту меру было бы противозаконно.

9. Что же нарушило порядок, господствовавшей в этой церемонии, отличавшейся чрезвычайной сдержанностью? Агонофетом был Аргирий после другого из двух моих дядей, старшего [1], человек, в остальных отношениях очень достойный, но давший Олимпиям эту вредную поблажку. Он устраивает двойной ряд каменных сидений, присоединив еще столько, сколько было раньше. Удвояет вместе с тем и число посетителей зрелищ.

{1 Срв. orat. LIII (de festorum invitationibus) § 4. т. II, стр. 2, orat. I§ 13}

10. И находились люди, которые, расхаживая, восхваляли Аргирия, как за доблестное дело, утверждая, что своим сооружением он превзошел всех своих предшественников. Но ему именно предстояло потревожить нечто из установленного обычаем, и с большим количеством зрителей превзошло многое, чего раньше не бывало. Он же, выступив в гневе против беспорядочной толпы, частью мог остановить, частью не был в состоянии, а лучше бы было с его стороны соблюдать установившейся обычай, вместо того, чтобы создавать потребность снадобья [2].

{2 φάρμακον, Ιατρός часто у Либания фигурально.}

11. Все же было ему некоторое удовольствие от этого, когда он видел большую толпу и не было недостатка в лицах, готовых прославлять расширение постройки, кто не могли видеть того, что пропало, а то, ради чего пропало прежнее, считали важным и утверждали, что Зевс внушил ему эту милость.

12. Итак я желал бы, чтобы Фасганий, младший из моих дядей [3], отнесся к этому безразлично в особенности при той рассудительности, какою он, по общему признанию, отличался, но считал, что тот, вместо хорошего, устроил нечто дурное, а тех осмеивал, как лишенных правильного суждения о предмете.

{3 См. выше, orat. XLIX $ 29 и примеч. там.}

13. Но этот разумный человек был задеть за живое, возревновал, стал подражать, вступил в недоброе состязание, и снова другая пристройка, в таком размере, сколько вмещали обе прежние части, старая и новая, и толпа еще больше, больше суеты. Личности же этой, умеющей поразить, то приносит пользу, но малую, и можно было видеть увеличение беспорядочности с каждою олимпиадой.

14. Так как атлеты кончали свои состязания к заходу солнца вследствие того, что и время начала этих действий было передвинуто, необходимо было, начиная позже, и кончать позже, — толпа дерзала открыто признавать, что не в состоянии выносить зноя, в то время как прежние поколения соревновали в выносливости, — голоса прочих зрителей проникали туда все вперемежку, с голосами греков римские, при чем одни заявляли, что борец простерт, другие—нет. Поэтому тем, кто знали прежнее, приходилось жалеть о нем и они прилагали к этому название того праздника, где много отсутствия всякого стеснения [4].

{4 Μαιονμά, О. Muller, Antiq. Antioch. 33.}

15. Когда же порядки Плеера, самые важные и почтенные, подвергались оскорблению и унижению, уже с большею легкостью менялось прочее, при чем некоторые приказывали агонофету и елланодикам устраивать лучшие трапезы и убеждали их, а посетители вставали из за стола и расходились каждый домой, проявляя на лицах под лавром признаки опьянения.

16. И это, я утверждаю, получило происхождение оттуда, от необузданности в Плефре. Те, которые этого требовали, руководились соображением, что ничего страшного нет в таких выходках против столь значительных лиц. А причиною проступков в этой среде многочисленность, а последнего самое то, что имеется место, где сидеть такому множеству.

17. Так благородный Прокл ухудшает тамошние дела, и тот, кто радовался, что этот театр у нас будет больше, радуется тому, что больше станет разнузданность. А радуясь этому, он противоборствует Олимпиям и показывает, что не желал бы, чтобы совершались истинные Олимпии.

18. Я же желал, чтобы Прокл ознакомился со всеми условиями касательно этого места и помог сохранению древних обычаев. Это значило устранить нововведения и посадить людей на одних старых местах, и не обращать внимания на тех, кто станут осуждать его дело, как на клеветников. Ведь тот, кто способствует закону, не нарушает справедливости, и не везде тот, кто что-нибудь отнимал, творил неправду, а прибавления служат к славе, но можно, и прибавив, испортить, и, убавив, принести пользу.

19. Это может любой наблюсти в особенности на живых телах, где наросты требуют хирургов, и если врач сможет это сделать снадобьями или инструментом, он получает за отнятие вознаграждение. В особенности, следовательно, надлежало благородному и дельному Проклу показать таким образом всем свою ревность по отношению к Зевсу.

20. Ведь во всяком случае, если и не очень многих, но людей серьезных он заставил бы восхвалять себя. Если же он не решался показать себя поступающим так, такое его колебание не имело основания, а основание для такой нерешительности должно быть. И с чего это он воздвигает камни на камни и прилагает новый труд и новые издержки, и многое рвение, пробующее превзойти то, и другое, и третье [5]?

{5 т. е., «камни», «труд», «издержки».}

21. Кто, в самом деле, вынесет то, что получится? Кто — толпу, которая вторгается? Кто не сочтет, что вестник, поминавший о спокойствии, говорит пустое? Кто побоится жезла? Кто сохранить уважение в воину? Кто к самой власти?

22. Ведь они сознают, что, если он не будет рабствовать перед столькими зрителями, оглушенный криком, удалится, считая достаточным для себя спастись, предоставив их изволению судьбу атлетов. Действительно, самая величина театра привлечет людей несправедливых к участию в том, что там происходить. И теперь, конечно, участвуют, но не столько народу, будет же участвовать, благодаря прибавляемым частям, большее количество, а убыток тут в самом превосходстве числа.

23. Зачем же, расхаживая кругом, вы говорите: «Застав город малым, Прокл сделал его великим»? Я, — и факты свидетельствуют за меня —, утверждаю, что в этой области он сделал его меньшим. Ведь, строя подобное здание, он уничтожает важнейший пункт славы города, а скорее вместе с камнями усугубляете погибель, к порче со стороны предшественников, подбавляя новую, так, чтобы впредь не было никакого промежутка между театром Диониса и театром Зевса Олимпийского.

24. Следовало, в самом деле, из всех мест праздника быть изгнанным этим неблаговидным беспорядкам и ни в одном из этих трех помещений не иметь места никакому превышению закона, и если все уступает угождению в каждом из них, это по крайней мере сохранить здравым.

25. На самом деле, если сильнейший недуг не овладеет и им, это признается несчастьем. Ведь город, говорят некоторые, преуспел в численности населения. А я желал бы, чтобы несчастья в прочих городах не увеличивали число людей [6] но чтобы каждый сохранил свое на-селение и у нас было меньше, а не настолько больше. Но потому, что те люди, которых изгнало из дому бедственное положение, стеклись сюда, из за этого не поднимать же нам в высь этот театр?

{6 οώμα, срв. orat. XLIX § 8 etc}

26. Право, не подобает, чтобы искание ими убежища у нас стало во вред Олимпиям. Но пусть поселяются здесь бегущие из других мест, однако при этом не погибает та часть празднества, которая в своих обрядах заключает больше всего величия.

27. Сверх того, и при тех первых, не одни сидевшие тут населяли город, но при значительности их числа, — ведь не бывало времени, когда бы население города было невелико — являлось посмотреть обряды не большее число, чем подобало. Как же станем мы чтить этих пришельцев бесчестием празднику, когда те подчинялись установленному порядку? Как же заставят нас эти увеличить размеры театра, когда тогдашняя толпа не принуждала правителей увеличивать его?

28. Следовательно, нельзя Проклу делать его столь просторным, чтобы он мог вместить всех, если бы даже он желал быть в состоянии все сделать. Но этим не наносится обиды тем, кто не будут созерцать, когда они могут назвать людей, которые были зрителями. Ведь если бы и эта часть публики не была зрителями, она не могла бы претендовать. Были, Прокл, и в древние времена камни и эта гора с её каменоломнями, и искусство строителей, и другие руки, и телеги, и балки, и канаты, но не было тех доводов, которые могли бы склонить к тому, чтобы сделать зрелище достоянием большого числа людей.

29. Ты же думаешь массою людей способствовать блеску Плефра, мнение — неверное. Далее, ты видишь, что, когда начинаются Олимпии, мы уменьшаем в городе скопление людей, изгоняя большинство из лицедеев сцены, публичных женщин и гетер, и сводников. А между тем следовала бы, если бы чем больше, тем было бы лучше, озаботиться тем, чтобы присоединить из других мест еще людей.

30. На самом же деле, когда предоставляем Дафну одним мужчинам, а женщин держим вне её пределов, что делаем? Унижаем Дафну? Делаем более священной, конечно, так как мы даже пролили слезы, когда нечестивый муж понудил нас к тому, что мы не были в состоянии выдворить всех. Однако, в виду присутствия женщин, в Дафне в то время было больше народа, но все же мы проклинали дерзкого, и не бесплодно, как показал способ его смерти. Прижав концы пальцев ног ко лбу он долгое время сохранял сознание своего положения и призывал смерть.

31. Иной может усмотреть это и из того, что бывает с атлетами, когда одних вводить своим возгласом вестник, а других — нет, своим молчанием, при чем то и другое определяется испытанием их. Между тем их было бы больше, если бы не было испытания. Но с лучшими выступали бы и худшие. Итак меньшее оказалось лучше большого.

32. Зпая это, элейцы гордятся тем, что у них едва выступает на состязания семеро. Подобное же наблюдается и в Дельфах. У других же — толпы состязателей, для состязания коих является потребность во втором дне, но известность уже не та, и нет никого столь бесстыдного, кто бы, сопоставляя атлетов по числу, захотел бы этих поставить вперед тех, у кого их выдвигается немного.

33. Вообще же, если кто-нибудь считает делом гуманности, чтобы это зрелище было предоставлено взорам всех, в чему затруднять себя, нагромождая одно на другое, когда можно то, что совершается вечером, переносить в соседний продолговатый театр и нынешний трехдневный праздник растянуть на целый месяц и даже в наряде ничем не отличаться от кого-нибудь другого? Так стало бы больше народу.

34. Скорее же есть нечто и предпочтительнее этого для такой цели. Что же это? Театр под горою, в особенности когда и самая гора становится вместо театра. «Но это — вне предписаний закона». А этот нынешний порядок, скажи мне, разве согласен с законом? Или перенести действие в другое место — несообразность, а устроить театр, не идущий к обряду, дело подобающее?

35. Прокл не думает, чтобы я его любил, но не имел бы многих из тех причин к тому, какие имеет теперь, если бы не относился подозрительно к даваемым мною советам. Он же не уговаривал меня и советов давать. И теперь некоторые утверждают, что много и больш