Приезд. Шаги в неизвестность

 

15 апреля мы наконец вступили в пределы аркагаликской депрессии. Перед нами открылась обширная низменность, густо поросшая тальником. Здесь, в месте слияния Аркагалы и Мяунджи, берет свое начало Эмтыгей. Мы были почти у цели. До места весновки оставалось каких‑нибудь 18–20 километров.

Стоял чудесный весенний день: яркое солнце, голубое небо, ослепительно сверкающий снег и легкий морозец на двадцать с лишним градусов.

Наше неожиданное прибытие вызвало переполох среди местного пернатого населения, и Эмтыгей встретил нас неистовым куропаточьим клекотом. Сотни, если не тысячи, этих симпатичных представителей отряда куриных с тревожными криками смотрели на наш караван из густых зарослей. Наши охотники, вспахивая коленями глубокий рыхлый снег, проваливаясь в скрытые наледи и путаясь среди коряг и кустов, тщетно старались приблизиться к ним на расстояние ружейного выстрела.

Ах, как мудры амтыгейские куропатки! В отличие от своих среднеканских, дебинских и прочих сородичей они необыкновенно осторожны и стремглав улепетывают, как только завидят охотника. Десятки добровольцев‑наблюдателей, сидя на вершинах деревьев, зорко следят за приближением неприятеля, беспрерывно сигнализируя о его дислокациях. Внимая их сигналам, основная масса куропаточьего населения в стройном порядке заблаговременно эвакуируется в безопасные места.

Напрасно охотники, барахтаясь по пояс в глубоком снегу, стараются подобраться поближе и снять наблюдателя. Последний с резким раскатистым криком, похожим на насмешливый хохот, снимается со своего наблюдательного пункта задолго до того, как охотник приложит к плечу ружейное ложе. И вот он вновь сидит, но уже на другом дереве, на безопасном расстоянии.

Конечно, среди бдительного куропаточьего племени встречаются и раззявы, которые, несмотря на превосходно поставленную службу предупредительной информации, становятся нашими жертвами, однако их так мало, что они не в счет. Между тем до наступления весеннего перелета куропатки по существу будут для нас единственным источником свежего мяса. Глухарей здесь почти нет.

 

…Последний рывок – и мы въезжаем в узкую долину ключа Знатного. Осенью прошлого года он радушно принял трех оборванных бродяг с жалким двухдневным запасом продовольствия. А сейчас в его узкой долине сгрудилось около сотни нарт с мешками, ящиками и тюками, и на каждом из них бросается в глаза четко выведенная черной краской надпись: «Ключ Знатный» – название, которое получил семь месяцев назад маленький невзрачный ключик. Чем‑то порадует он нас в этом году, он да и весь район в целом?

Итак, мы «дома». Вокруг ослепительно сверкает снег и неистово голубеет безоблачное небо. А неподалеку, в крутом, обрывистом берегу, чернеют толстые жирные пласты каменного угля. Десятки оленей темными оспинками усеивают заснеженные склоны долины в поисках пищи. На ровной поверхности невысокой террасы «белеют» наши палатки, но разве можно сравнить их чахлую бледность с белизной сверкающего снега? Синеватые дымки кудрявыми струйками поднимаются вверх из черных жерл печных труб. В печки засыпав добротный аркагалинский уголек.

По случаю приезда вечером был устроен традиционный таежный праздник. Каждый получил соответствующую порцию спиртного, в результате чего запенилась и заиграла разноцветными огнями буйная стихия разгульного веселья с песнями, плясками, шумом и гомоном.

Поздравив всех с благополучным прибытием, я выпил за здоровье присутствующих добрую чару «зелена вина» и, посидев немного, удалился в свою палатку, откуда с любопытством прислушивался к шабашу выпущенных на свободу бесов.

Только поздно вечером иссякли у пирующих запасы энергии и шумное веселье, постепенно затихая, перешло в сонную тишину.

Наутро все встали с красными глазами, слегка опухшими лицами и хриплыми голосами, оживленно обмениваясь красочными воспоминаниями о вчерашнем вечере. На завтрак каждому была преподнесена небольшая порция огненной воды «на опохмел», и все быстро вошло в норму.

 

Начались рабочие будни. Часть рабочих была поставлена на разгрузку нарт, другая – на приведение в порядок рабочего инструмента, третья – на заготовку леса для строительства бараков. Работы хватало всем.

После того как был разобран груз и произведен его учет, выяснилась значительная недостача продовольствия. Продукты нам были отпущены по норме – на определенное количество человек и на определенное время – с очень небольшим резервом. Питались в пути мы все одинаково, если не считать, что у нас, «начальства», бывало иногда дополнение в виде куропаток. Пища у всех сытная, хотя и однообразная, и жалоб на плохое питание ни у кого не было. И все же в пути кто‑то тайком таскал продукты. Особенно пострадали ящики с мясными консервами и‑сгущенным молоком.

Пришлось собрать весь состав партии, объяснить положение и предложить самим зорко следить за правонарушителями, поскольку; каждый похищенный килограмм влечет за собой снижение нормы питания для всех. Этот довод явился наиболее убедительным, и после нескольких крепких слов, сказанных по адресу неизвестных расхитителей, было единогласно заявлено, что вору, если он будет обнаружен, не поздоровится. Особенно убедительно это звучало в устах Глуханюка и Жмурко – двух рабочих, осужденных по статье пятьдесят девять за грабежи с убийством. Пятьдесят девятая статья «трепаться» не любит, и их обещание расправиться с похитителями было воспринято с особым вниманием.

Оставив Светлова на базе заниматься хозяйственными делами, 17 апреля я с двумя спутниками – прорабом Павленко и коллектором Губановым – на десяти нартах отправился вверх по Аркагале.

На Хатыннахе нас заверили, что конный транспорт, необходимый для полевой работы, прибудет не позднее 15 июня. Однако опыт прошлых лет показал ненадежность подобных обещаний. До прибытия лошадей геологопоисковому отряду придется работать «вьючно на себе», постепенно забираясь все дальше и дальше от базы на Знатном. Поэтому надо было позаботиться об организации хотя бы двух достаточно удаленных друг от друга опорных пунктов, где мы могли бы оставлять собранные образцы и, запасшись продовольствием, продолжать работу независимо от того, будут у нас лошади или нет. Один такой пункт‑лабаз мы наметили километрах в тридцати пяти от Знатного, второй – примерно на таком же расстоянии от первого.

Эта поездка была нашей первой рекогносцировочной вылазкой. Она давала возможность хотя бы в общих чертах познакомиться с той обширной территорией, на которой нам предстояло работать и о которой мы пока – не имели ни малейшего представления. Сейчас она во всех отношениях являлась terra incognita – неизвестной землей, о которой мы знали только то, что здесь сочетаются две разновозрастные геологические формации, резко разнящиеся одна от другой. С одной из них связана угленосность, к другой приурочена золотоносность.

С нами ехали два каюра – бойкий Костя и молчаливый скромный Платон. Видя, что мы нуждаемся в его услугах, Костя постарался выжать из нас как можно больше всяческих благ, в основном продуктов. Мы со своей стороны постарались максимально использовать Костиных оленей. Он главный «олений бог», бригадир оленьего транспорта. Часть оленей везет нас, остальные во время нашего отсутствия будут заняты на разных хозяйственных работах.

Итак, первый шаг в неизвестность сделан. По узенькому нартовому следу, оставленному проехавшей на Индигирку партией Шаталова, мы ехали вдоль заснеженного русла Аркагалы. На передней нарте сидели Костя и Платон, изредка покрикивая на оленей, бежавших легкой рысцой.

С жадным вниманием присматривался я к береговым обнажениям. Ведь эта наша поездка решала в первом приближении судьбу района, в какой‑то степени определяла его перспективы. Обнаруженные в прошлом году выходы пластов каменного угля были приурочены к узкой полоске геологически молодых горных пород, находящихся непосредственно в долине Аркагалы и окруженных со всех сторон более древними безугольными образованиями. Как далеко прослеживается эта полоса угленосных пород? Быть может, правы те, кто считают, что здесь небольшое озерное образование местного порядка, расположенное в устьевой части Аркагалы? Если это так, то трудно рассчитывать на выявление в этом районе крупных запасов угля и его практическое значение будет невелико.

Если же, как я предполагал, здесь расположен древний провал, так называемый грабен, который далеко тянется вверх по Аркагале, то перспективность района в смысле угля резко увеличивается.

Извилистое русло Аркагалы окаймлялось с обеих сторон высокими обрывистыми берегами. То там, то здесь из‑под снега выступали выходы черных перемятых глинистых сланцев. Они не радовали меня. Их внешний облик отчетливо говорил о том, что к угленосным образованиям они не имеют никакого отношения.

Километры сменялись километрами, а вдоль русла тянулись все те же обрывистые берега, сложенные черными глинистыми сланцами, рассыпавшимися под ударом молотка на тонкие пластинки. Иногда на их поверхности можно было заметить четкие отпечатки ракушек.

Миллионы лет тому назад здесь плескалось море. На дне его, в подходящих местах, жили и плодились многочисленные моллюски, подобно тому как это происходит на дне морей и сейчас. Только моллюски тогда были совершенно иными, непохожими на современных.

Каждому периоду жизни Земли, а периоды эти исчисляются миллионами лет, были присущи свойственные только этому периоду живые существа – животные и растения. Большинство из них после смерти исчезало, не оставив следов. Только в очень редких случаях, в особенно благоприятных условиях, они частично или полностью сохранялись в виде окаменелостей, которые дают нам теперь возможность составить представление о внешнем облике существ, обитавших в море и на суше в давно прошедшие времена. В наиболее благоприятном положении находятся «ракушки». Их крепкие панцири в течение долгого времени могут находиться на дне моря, пока не растворятся. За это время они успевают покрыться толстым слоем песка и ила, в котором остаются их отпечатки. Поэтому чаще всего в горных породах находят именно отпечатки различных ракушек. Зная, в какие периоды были распространены те или иные ракушки, можно определить возраст пород, в которых они встречены.

Так вот, отпечатки ракушек в черных сланцевых породах, слагающих отвесные берега Аркагалы, свидетельствовали о том, что эти породы образовались примерно 140–150 миллионов лет назад, в эпоху так называемого верхнего триаса. Возраст же угленосных пород гораздо меньше, всего каких‑нибудь 50–60 миллионов лет. Неужели правы скептики, утверждающие, что угленосные породы в ключе Знатном с его пластами каменного угля лишь своего рода маленький оазис в нижнем течении Аркагалы?

Но вот сравнительно узкая долина Аркагалы резко расширилась до трех‑четырех километров. Окружающие ее сопки стали значительно ниже, вершины их приняли странные сглаженные формы. Исчезли крутые, обрывистые берега, в которых, как в желобе, проходило русло Аркагалы. Они стали плоскими, пологими и были сверху донизу засыпаны снегом.

В одном месте, в полукилометре от дороги, на правом берегу Аркагалы, из‑под снега показалось небольшое темное пятнышко коренных пород. Я остановил оленей и, утопая почти по пояс в снегу, направился туда. Как велика была моя радость, когда вместо черных сланцев я увидел тонкозернистые осадочные породы серого цвета с многочисленными отпечатками растений! Это была угленосная свита, которая после долгого, двадцатикилометрового перерыва вновь появилась из‑под снежного покрова. Это ее своеобразные породы обусловили сглаженные формы окружающих сопок. Судя по всему, свита была развита на значительной площади. Да, но имеются ли в ней пласты угля? Ответ на это был получен примерно через километр, когда я увидел в русле торчащую из‑под сугроба увесистую глыбу смоляно‑черного блестящего угля.

Можно было надеяться, что район оправдает наши надежды, но для этого надо еще очень и очень много поработать. Работать же с уверенностью в положительных результатах несравненно более приятно, чем при отсутствии таковой. Но при этом нужно, чтобы эта уверенность основывалась на твердых фактах, а их еще было слишком мало.

Найти месторождение – это еще не все. Надо установить его промышленную ценность, выдать своего рода поручительство в том, что оно заслуживает дальнейшей затраты крупных средств на разведку, или отказать ему в таком поручительстве. И в том и в другом случае ошибка влечет за собой серьезные последствия. Или будут напрасно затрачены крупные средства, или, наоборот, необходимое минеральное сырье останется без пользы лежать в недрах.

Оценка перспектив месторождения – весьма ответственная задача, требующая от геолога повседневной напряженной умственной работы. Он должен на основании иногда малозаметных признаков, путем скрупулезного логического анализа воссоздать облик месторождения, проследить историю его развития и уже после этого с той или иной долей уверенности высказать суждение о его перспективах.

Подобного рода операциями геологу по необходимости приходится заниматься все время. Ну, а что касается правильности оценки, то она зависит от количества и качества собранного фактического материала, а также от опытности геолога, его объективности и интуиции.

Проехав свыше 30 километров, мы остановились в устьевой части небольшого ключика, впадающего в Аркагалу. Берега его густо поросли молодым лиственничным лесом.

Недалеко от берега, на высоте трех метров от земли, мы устроили небольшой лабаз. На жердяном настиле был тщательно сложен заранее приготовленный и рассортированный груз, который мы заботливо прикрыли брезентом. Даже сейчас, зимой, можно было пройти в двадцати пяти – тридцати метрах от лабаза и не приметить его. Летом же, когда зазеленеет тайга, лабаз станет вовсе невидимым и только случайно кто‑нибудь может набрести на нашу продбазу.

Как печально, что даже здесь, в этих глухих, совершенно неисследованных местах, приходится бояться посещения неожиданных гостей. Опыт прошлого года показал, что эта возможность вполне реальна.

Наступил вечер. Догорающий закат окрасил вершины окружающих сопок в холодные розовато‑фиолетовые тона, каких нигде больше не увидишь, кроме Севера. Резко похолодало. После захода солнца температура быстро снизилась до сорока градусов. Тяжелое холодное безмолвие колымской ночи спустилось на землю. Мы забрались в палатку, быстро поужинали и уснули крепчайшим сном усталости.

На другой день мы поехали дальше. Нам предстояло устроить еще один лабаз, километрах в тридцати пяти от первого. Стояла прекрасная ясная погода, и олени быстрой рысцой весело мчали вперед облегченные нарты. Время от времени мы останавливались. Стайки беспечных куропаток копошились около дороги. Как непохожи они на своих бдительных эмтыгейских сородичей! Мы слезали с нарт, почти вплотную подходили к доверчивым куропаткам, гремели выстрелы, и каждый раз мы собирали обильный «урожай».

Километров через двадцать долина Аркагалы стала быстро сужаться, и вскоре перед нами показался невысокий, пологий, чуть заметный перевал, густо поросший щетиной низкорослого леса. При виде перевала Костя и Платон заволновались:

– Однако, начальник, куда едем? Надо кончать дорогу и ехать обратно. Уговора ехать через перевал не было.

– Дети мои, – мягко отвечал им начальник, – я ведь сюда, так же как и вы, попал первый раз в жизни. Откуда я мог знать, есть тут перевал или нет? Ни вы, ни я не могли предполагать, что Аркагала окажется значительно короче. У нас был уговор забросить груз в два места, на расстоянии 30–35 километров одно от другого. Первую часть работы мы выполнили. Теперь остается проехать еще каких‑нибудь 15 километров, и мы закончим вторую часть работы. Не упрямьтесь же и езжайте дальше.

«Дети» для приличия немного поломались, поспорили и в конце концов согласились, потребовав в качестве компенсации пару «сосок» спирта. (В свое время, до революции, спирт завозился в эти края в маленьких, бутылочках‑сотках – сотая часть ведра, – которые в устах местных жителей превратились в «соски». Хотя сотки давно вышли из употребления и спирт завозятся сюда в добротных металлических бочках, слово «соска» по‑прежнему употребляется местным населением для обозначения разменной единицы жидкой валюты.)

Мы легко преодолели перевал и спустились в широкую безлесную долину какой‑то крупной реки. Как впоследствии выяснилось, это был приток Неры – Худжах. Вокруг расстилалась унылая, однообразная низина с невысокими плоскими сопками, густо поросшими лесом. Далеко‑далеко на юге алмазно сверкала на солнце топорно высеченная громада какого‑то одинокого гольца. С большим трудом мы нашли в устье маленького притока Худжаха небольшую купу тесно стоящих деревьев и соорудили на них лабаз. Нас, однако, крайне огорчало, что он слишком бросается в глаза.

На следующее утро мы уже мчались обратно по направлению к Знатному. Оглядываясь назад, можно было еще долго видеть темный остов нашего лабаза, похожий на неуклюжее гнездо какой‑то гигантской птицы.

Обратный путь – около 70 километров – мы проехали без отдыха за каких‑нибудь восемь часов, основательно вымотав и себя и оленей. Зато 20 апреля вечером мы уже были дома.

За время нашего трехдневного отсутствия Володя Светлов проделал большую работу. Весь груз был рассортирован, сложен и учтен. Еще раньше мы наметили место для строительства двух бараков: одного для жилья, другого для склада. Бараки мы решили строить в долине Знатного, на одной из его террас, неподалеку от выходов угольных пластов.

По существу строить бараки следовало бы в долине Аркагалы, где было достаточно хорошего строевого леса. Однако одно веское соображение заставило нас остановиться на менее удобной, почти безлесной долине ключа Знатного: долина Аркагалы может стать своего рода «трактом», по которому будут продвигаться беглецы. Поэтому мы решили строить бараки в потаенном месте, среди маленького леска в долине Знатного, куда вряд ли будут сворачивать незваные гости.

Лес мы решили заготовлять в роще, расположенной километрах в трех от устья Знатного, в долине Аркагалы, и подвозить его на оленях. Вблизи строящихся бараков не должно быть ни пней, ни других бросающихся в глаза признаков строительства.

Часть леса была уже доставлена. Мы рассчитывали, что с помощью Костиных оленей нам довольно быстро удастся перевезти весь лес к месту стройки. Однако Костя решительно запротестовал и наотрез отказался остаться еще на несколько дней. Олени были измучены тяжелыми зимними перевозками, да и дорога до Знатного с грузом нашей партии тоже не из легких. Катастрофически быстро надвигалась весна с ее распутицей, а Косте надо было не только вернуться, но и успеть перегнать оленей на место летнего выпаса. Он очень хотел бы помочь нам, но не может: у него просто не хватает времени.

После долгих и нудных переговоров, во время которых было выпито немало чашек чаю (и не только чаю), мы сошлись на том, что Платон останется на Знатном и будет готовить оленей к обратной дороге, а мы с Костей завтра поедем вниз по Аркагале искать кочующих там тунгусов, у которых я попытаюсь нанять хотя бы на пару недель две‑три нарты.

Это уже был какой‑то выход. Костя уверенно заявил, что тунгусы на Аркагале есть, он видел их следы, когда мы приближались к Знатному.