Наскальные рисунки урочища Тюлькули.

 

 

Фигура 31.

 

 

Фигура 32.

 

 

Фигура 33.

 

 

Фигура 34.

 

 

Фигура 35.

 

На рисунке 4 тот же степной баран, впрочем, зоологи его стали именовать азиатским муфлоном (Фигура 31, рис. 4, 5). Оба рисунка очень редки, быть может, потому, что этот вид уже в древности был редок. Как видите, каждый рисовал немного по‑своему.

В этой пустынной местности, конечно, важным животным был верблюд, и его изображения не случайны. Но что‑то его мало (Фигура 31, рис. 6). Впрочем, так и полагается. Верблюд – более южное животное. Вот взгляните, какую панораму изобразил художник. На камне рисунки (Фигура 31, рис. 7) шести верблюдов, из них изображение одного не закончено, что‑то помешало художнику трудиться, возможно, его стадо, которое он пас, пошло не туда, куда надо.

Все рисунки исполнены разными стилями, по‑разному и, видимо, разными людьми. Один из этих рисунков, пожалуй, является карикатурой на верблюда, веселой и остроумной. Посмотрите, какая у него длинная шея и будто не шея, а гигантская змея. Немного пофантазировав, можно объяснить этот рисунок по‑другому. Изображенные здесь верблюды, возможно, все до единого дикие. А вот этот с длинной шеей, пойман, ноги его связаны и он, униженный и оскорбленный неволей, положил голову на длинной шее на землю. Самое загадочное в этом рисунке, конечно, фигуры двух человечков. Они не случайны, что‑то означают. Заметьте, они оба на коленях, и рядом с ними какой‑то предмет, похожий на особенный поминальный или погребальный камень. Возможно, это женщины, для фигуры мужчины не хватает обычного грубоватого натурализма.

Наверное, раньше здесь был другой климат, более влажный и прохладный, росли роскошные травы, кустарники, эта лощина была в зарослях деревьев. И тогда здесь водились лоси (Фигура 31, рис. 8, 9). Лоси изображены на группе из четырех фигур (Фигура 31, рис. 10). Что это лоси, обитатели лесной зоны, сомневаться не приходится. Рога у них широкие с короткими отростками, морда длинная, толстая. Как это животное, ныне обитающее на севере страны, в зоне тайги, могло здесь жить? Очевидно, лось обитал здесь во времена влажного и прохладного климата, когда лес стал наступать на лесостепь.

На рисунке (Фигура 32, рис. 11) – лось, в том, что это он, уже не приходится сомневаться, поскольку все типичные черты этого зверя подчеркнуты. На нем сидит всадник. Видимо, не раз человек пытался использовать лося как тягловое или верховое животное, да разочаровавшись, оставил эти попытки. Одомашнивание этого крупного и сильного животного предпринималось издавна. В конце прошлого столетия в Канском уезде нынешнего Красноярского края вдова охотника Павла несколько лет ездила по всей округе на лосе, сопровождаемая толпой зевак.

Попытки приручения лося предпринимаются и поныне. Периодически в наших журналах появляются репортажи об опытах приручения лосей в заповедниках Печеро‑Илычском, Коми АССР, Серпуховском и Бузулукском борах. Это животное быстро приручается, дает отличное молоко, мясо, шкуру, ходит в упряжке. Но… практических результатов эти опыты до сих пор не дали, лось не одомашнен. Сердце у него слабое, не сравнить с сердцем лошади, поэтому выдерживать большие нагрузки он не способен. Лошадь – степное животное, ей приходится пробегать большие расстояния в поисках корма и водопоев. Лось – животное лесное и в этом необходимости не испытывал. Кроме того, никак не удается сломить нрав быков, их безудержную любовь к перекочевкам. Надежды на селекцию вряд ли будут оправданы. С этой работой давно бы справились древние скотоводы. Нет на свете в этом отношении выносливее лошади! Так что опыты одомашнивания лося, проводящиеся в нашей стране, – повторение старого и давно испытанного. Кстати, когда‑то об этих опытах много писали журналисты, но постепенно замолкли. В горах Центрального Казахстана и сейчас растут в понижениях небольшие лески из осины. Любимая еда лося – ветки этого дерева были в изобилии. Распространение лося далеко к югу от современной территории обитания еще могло отражать многочисленность этого зверя в давние времена.

Посмотрите, какое своеобразное животное здесь нарисовано (Фигура 32, рис. 12). Тело мощное, шея мускулистая, хвост относительно тонкий, а рога! Какие они замечательные, очень длинные, направлены кпереди, изогнутые. Вся фигура типична для исчезнувшего с лика земли быка тура. Он исчез сравнительно недавно.

Последний тур в Западной Европе был убит польским князьком в 1627 году. Тура успешно использовали для верховой езды, и на рисунке 13 он изображен вместе с лошадьми (Фигура 32, рис. 13). Примечательно, что один из верховых сидит на каком‑то особенном и большом седле на спине тура. Другой верховой явно погоняет громадное животное. Пропорции размеров тура в сравнении с лошадью точно соблюдены. Тур был значительно крупнее ее. Изображения тура мне впервые удалось найти среди наскальных рисунков Средней Азии давно. Когда же я об этом опубликовал в московском зоологическом журнале в 1953 году статью, то она, правда, вызвала со стороны зоологов словесные нападки и критику. «Как же, – возражали мне ретивые ученые, – тур мог оказаться в Азии! Ареал этого животного не заходил в Азию, и оно обитало только в пределах Европы».

Но нападки специалистов‑маммологов на мои сообщения о туре были недолговременны. Едва ли не на следующий год после выхода статьи в свет в Казахстане был найден превосходно сохранившийся целый рог тура, а потом пошли одна за другой находки палеонтологов костей этого животного. Так что достоверность моих рисунков на скалах была восстановлена. Теперь же, когда прошло около сорока лет, останки тура найдены на востоке до самого Забайкалья.

Среди найденных рисунков много необычного и интересного для меня. Более всего удивило обилие изображений лошадей (Фигура 32, рис. 14–18). И, видимо, не случайно.

Зимой в Центральном Казахстане выпадают снега чаще, чем на юге страны, в типичных пустынях. Овцам здесь приходится плохо на зимних пастбищах, и они, не умея добывать из‑под снега корм, голодают и гибнут. Лошадь в таких случаях, как говорят, тебенюет, то есть раскапывает копытами снег и добирается до травы. Так что здесь прежде процветало больше, чем где‑либо, коневодство, в том числе водились и дикие лошади. Изображения лошадей разные.

Вот фигурка грациозных животных (Фигура 33, рис. 21–24) с тонкими стройными ногами и туловищем. Это типичные верховые лошади, первейшие друзья кочевника и воина.

На рисунке 19 (Фигура 33, рис. 19) лошадь встретилась с хищником, в котором легко узнать по высоким ногам и длинному кошачьему хвосту, загнутому на самом конце, гепарда.

Теперь трудно представить здесь этого хищника. Он окончательно исчез из пределов Казахстана, одиночные особи его еще кое‑где держатся в Туркмении и Таджикистане. Но гепард сохранился в Африке, в центре своего когда‑то обширного ареала. Гепард легко приручается и когда‑то использовался человеком на охоте. По ряду особенностей он представляет собой исключение из всей группы кошачьих, так как в нем сочетаются еще и черты волка. У него длинные ноги, и он способен развивать громадную скорость, преследуя добычу, тогда как все кошки охотятся в засаде. Он может объединяться в стаи и сообща загонять животных, служащих добычей. Кошки – большей частью охотники‑одиночки. Ныне гепард исчезает из‑за того, что ему не на кого охотиться, и занесен в Красную книгу.

Очень интересен рисунок 20 (Фигура 33, рис. 20). Здесь все ясно. К стреноженной человеком лошади, скорее всего, кобыле, подбегают лошади дикие. Лошадь в путах – как приманка, используемая охотником, затаившимся в засаде. Между прочим, употребляя слово «лошадь», я имею в виду несколько видов. Здесь могут быть и лошадь‑тарпан, ныне исчезнувшая с лика земли, и лошадь Пржевальского, сохранившаяся только в зоопарках да, кажется, в очень небольшом количестве в глухих районах Монголии, и, наконец, кулан. Он когда‑то был очень многочисленным в степях и пустынях Казахстана, но исчез полностью. Затем куланы были завезены из Туркмении в заповедник на острове Барса‑Кельмес на Аральском море и недавно оттуда несколько особей перевезено в пустыни, недалеко от города Алма‑Аты. Кулан, пожалуй, – больше лошадь, хотя его часто неверно называют диким ослом.

Перед нами в рисунках предстал весь животный мир крупных животных, имеющий жизненно важное значение для древнего обитателя этих мест, охотника, скотовода, кочевника. Еще я зарисовал несколько рисунков, которые не знаю, к какому животному отнести. Кто, например, на рисунке 25 (Фигура 33, рис. 25): лисица, волк или еще кто‑либо другой?

Заинтриговал меня рисунок 26 (Фигура 33, рис. 26). Находил я подобные изображения, хотя и редко, но в разных местах. Облик очень характерен, чтобы объяснить все случайностью: морда длинная, заостренная на конце, хвост короткий. Очень он похож на муравьеда капского трубкозуба. Его окаменевшие остатки палезоологи нашли в Закавказье, и принадлежали они как будто особе, жившей около 34 тысяч лет назад. Или кто изображен на рисунке 27 (Фигура 33, рис. 27)?

Лет двадцать назад я опубликовал из своей коллекции наскальных копий рисунки, которые назвал юмористическими. На них были изображены химеры: верблюд с рогами козла или, наоборот, козлы с горбами верблюда (Фигура 33, рис. 30), козлы с необыкновенно длинными, загибающимися к голове хвостами, или двухголовые козлы. Подобных забавных рисунков у меня набралось изрядное количество. Действительно, человеку простому, хорошо знающему зверей и птиц, подобное сочетание совершенно несовместимых признаков могло казаться смешным. Простодушный дикарь хохотал, глядя на такие забавные гравировки на камнях. Но впоследствии я изменил отношение к таким изображениям, о чем расскажу позже.

Вызывают любопытство рисунки козлов и баранов, у которых рога соединялись с крупом, а двухголовые козлы и бараны носили явное сходство с символом солнца ариев, индоариев и древних славян.

Например, интересен козел, у которого две головы – спереди и сзади (Фигура 33, рис. 31). Таких рисунков я находил немало.

Теперь, забегая вперед, признаю, что когда стал обрабатывать всю свою коллекцию многочисленных копий наскальных рисунков, то засомневался в юмористическом значении большей их части. Дело в том, что, как мне удалось доказать, изображения диких козлов, баранов и оленей, составляющих едва ли не 90 процентов всех рисунков на камнях, являлись поминальными знаками. Впоследствии часто некоторые рисунки забивались камнями, выстрелами из лука или искажались подрисовками (Фигура 33, рис. 28, 29). Эти искажения наносились завоевателями для унижения религиозных представлений побежденных народов (П. Мариковский «Камни рассказывают». Алматы, 1999; «Наскальные рисунки южных и центральных районов Казахстана». Алматы, 2004).

Мне очень дороги рисунки 32–35 (Фигура 34, рис. 32–35). Они пополнили мою коллекцию из более двух десятков аналогичных рисунков. Они помогли разгадать одну историю, потянувшую за собою нить расшифровок многих рисунков. Коротко она заключается в следующем.

На скалах нередко встречаются рисунки сложных, разнообразных, непонятных, как я их назвал, «лабиринтов». На них не обращали внимания археологи. Но когда я пригляделся к ним внимательно, оказалось, что в переплетении сложных линий зашифрован ранее нанесенный рисунок тотема, поминального знака. Он был чем‑то неудобен, не нужен окружающим, и вместе с тем его не полагалось трогать.

Эта разгадка свидетельствовала о том, что каждый рисунок не столь прост, что он – священный и представляет собою поминальный знак тотема конкретного человека. А зашифровывать его приходилось в том случае, когда человек, считавшийся пропавшим без вести (по принятой нами терминологии), неожиданно, подчас после долгих лет возвращался живым и уцелевшим обратно.

На рисунке 33 (Фигура 34, рис. 33) в зашифровку попало животное, которое я условно назвал капским трубкозубом, ныне вымирающим и сохранившимся только в Африке.

Может быть, это место с рисунками служило каким‑то религиозным целям и церемониям, так как много изображений ритуальных поз (Фигура 34, рис. 36–41). Иногда такая ритуальная поза не совсем стандартна и отличается от остальных. Рисунок 38 (Фигура 34, рис. 38) несет признаки некоторой условности и, по‑видимому, тоже относится к ритуальной позе.

Изображения на камнях человека редки, и я не пропустил ни одного из них. Вот рядом два человека, в их руках какие‑то предметы. Драка это или состязание (Фигура 34, рис. 42), сказать трудно. Человек едет верхом на лошади, но в странной позе с какой‑то линией, идущей на уровне талии. Ниже его располагается массивная фигура волка (Фигура 34, рис. 43).

Тщедушный и тонкий человечек стоит рядом с лошадью могучего сложения (Фигура 34, рис. 44). Человек держит за узду поднявшегося на дыбы коня (Фигура 34, рис. 45).

Немало рисунков, изображающих верховых (Фигура 35, рис. 47). Частично на лошади верховой ведет караван с навьюченной лошадью (Фигура 35, рис. 48).

Мне кажется, что особенно интересны темы охоты на диких зверей, хотя бы потому, что отображают жизнь и деяния народов и как будто не имеют отношения ни к мистике, ни к ритуалу. Особенно интересен рисунок 49 (Фигура 35, рис. 49). Вглядитесь в него внимательно!

– Ничего я не вижу тут особенного, – говорит Алексей. – Ну лошади, еще человек с луком к ним подкрадывается.

– Я тоже вижу только то, что сказал Алеша! – добавляет Зоя.

– Нет, не только в этом дело! – говорю я. – Посмотрите, кобылица родила жеребеночка. Он еще слаб и не может подняться на ноги, лежит на земле. К ним подкрался лучник. Он готов убить кобылицу, забрать беспомощного жеребеночка. На беду к беспомощной и попавшей в опасность кобылице спешит главарь табуна – жеребец диких лошадей. Ему тоже угрожает опасность оказаться пронзенным стрелой. Охота на кобылицу, только что родившую жеребеночка, – да ведь это настоящее браконьерство, поступок, обвиняющий человека, безразлично, кем бы он ни был, в корысти, черствости души, темноте духа и нерачительном отношении к животному миру, его питающему. Как понять рисунок: то ли это порицание поступка дурного, бессердечного и аморального, то ли восхваление приема добычливой охоты. Как бы там ни было, мы можем сказать, что браконьерство имеет глубокие корни с далекой древности и отражает пороки человеческой души, проявляющиеся в отдельных личностях. Мне думается, что здесь все же лучник подрисован для того, чтобы осквернить какой‑то смысл.

– После вашего объяснения, – признается Зоя, – мне теперь стало казаться, что и другие рисунки имеют какой‑либо глубокий смысл. Но от нас он скрыт.

– Мне так тоже давно кажется, – соглашаюсь я. – Но удастся ли когда‑либо прочесть все то, что желал изобразить художник на камне, не уверен.

– Вот бы оказаться в то время, да еще с пулевым оружием, – мечтательно говорит Алексей, – тогда бы я поохотился!

– Ты только так и смотришь на природу, – укоряет его Зоя. – Тебе лишь бы подстрелить, зажарить, съесть.

– Не спорьте, – успокаиваю я своих помощников. – Лучше посмотрим, что дальше.

На большой панораме (Фигура 35, рис. 50) пешие охотники, стреляющие из лука в оленей. Судя по всему, охотники окружили стадо грациозных животных, водившихся в этой местности.

Рисунки относятся к тому далекому времени, когда лошадь использовалась не только для езды на ней верхом, но и как объект охоты: видимо, тогда еще было много диких лошадей. Вот (Фигура 35, рис. 51) охотник стреляет из лука в лошадь, которую на него нагнала собака. Лучник стреляет в какое‑то непонятное животное (Фигура 35, рис. 52). Верховой и пеший лучники с собаками окружили стадо горных козлов и стреляют в них из лука (Фигура 35, рис. 53). Это более удачный прием охоты, нежели преследование и скрадывание одиночным охотником даже с собакой. Вот, кажется, и все наши наиболее значительные находки.

Когда‑то существовал расцвет наскальных гравировок. Потом произошли какие‑то потрясения, сказалось великое переселение народов, походы аварцев, гуннов, монголов. Жизнь человека изменилась, исчезла привязанность к определенному месту жизни, да и темп жизни стал быстрее, и не стало времени на кропотливую работу нанесения камнем по камню изображений. Поздние рисунки, если они и есть, нанесены поспешной рукой, нацарапаны железным предметом (Фигура 35, рис. 54–57). Поиски рисунков, снятие с них копий в быстром темпе, в беготне по склону ущелья вверх и вниз, отняли немало сил, и я чувствую, что основательно переутомился. Но на душе радостно. Хорошо прожить день, когда он оставил удовлетворение и дал что‑либо интересное!

Пришла пора прощаться с картинной галереей. По давнему опыту знаю, что для того чтобы обнаружить все рисунки, нужны очень тщательные поиски, так как многие из них, особенно старые и выбитые слабо, удается увидеть только после многократного посещения даже там, где, казалось, все тщательно обследовано. Утешаю себя мыслью, что важнее всего обнаружить место концентрации рисунков. Впоследствии рано или поздно они будут обследованы другими охотниками за росписями на камнях. Теперь наш путь лежит к горе Калмагабель.

 

 

Гнездо степного орла

Степь зеленеет все больше и больше роскошными травами. Легкие летучки ковыля колышутся по ветру, и вся земля будто море, покрытое перекатывающимися волнами. Местами ковыль занял все до самого горизонта. Глянешь в одну сторону – и степь почти белоснежная, повернешься в другую – кажется голубой: это серебристые метелки ковыля отражают небо.

Семена ковыля стали созревать и разлетаться по ветру. Многие из них уже приземлились, вонзились в почву и теперь, раскачиваясь от ветра, начинают ввинчиваться в землю. Они вонзаются и в кожу овец, опустившись на шерсть животных. Все семя спиральной формы постепенно вкручивается даже через кожу, застревая под нею.

Не видно в степи никаких животных. Кое‑когда, не спеша, от кустика к кустику проковыляет большой черный усач‑прионус. До самого горизонта тянется ровная степь. И вдруг на голой площадке высится серый бугор около двух метров в диаметре и немного менее метра высотой. Он невольно привлекает внимание своей необычностью.

Серый бугор состоит из мелких сухих сучьев и темной трухи слежавшейся пыли. Странный бугор. Кто мог сделать столь нелепое сооружение, кому понадобилось собрать в кучу отмершие веточки кустарников и ради чего?

Внимательно вглядываюсь в необычную находку и вижу кое‑где торчащие полуистлевшие косточки, мелкие кусочки твердой и белой яичной скорлупы. Так это гнездо степного орла! В сухом климате пустыни веточки кустарников не гниют и сохраняются многие годы. Здесь от большинства их осталась труха да немного крупных веточек.

Странное место выбрали птицы для своего гнезда, прямо на голой площадке. Впрочем, где селиться хищнику, когда вокруг на сотни километров нет ни одного дерева, скалы или оврага.

Скольким же поколениям служил этот семейный очаг? Теперь не встретить гнездо степного орла в подобной обстановке, разве только в очень глухой местности. Численность этих крупных птиц резко уменьшилась: многие погибли от выстрелов шальных охотников, еще больше лишилось жизни на линиях высоковольтных передач в попытках посидеть на их опорах, да и добычи стало мало.

Возле гнезда, на голой площадке, мы и останавливаемся на обед, а я отправляюсь побродить по степи в надежде встретить что‑либо интересное.

Через час на биваке взвивается белая тряпка. Это условный знак: пора идти обедать. Мои предприимчивые помощники воспользовались гнездом орла и сожгли все сохранившиеся в нем веточки. Я высказываю недовольство: вдруг найдутся степные орлы и захотят обосноваться на этом месте вновь.

– В следующий раз тоже надо искать бивак возле старого гнезда, – вполне серьезно выносит суждение Алексей. По крайней мере не надо искать топлива.

 

 

Калмагабель

Горы Калмагабель видны издалека на горизонте большим сглаженным пологим возвышением, выделяясь среди мелких сопок внушительными размерами. Мы добрались до этой горы, когда день уже был на исходе. На склонах горы и по вершинам окружающих ее холмов всюду виднелись причудливыми нагромождениями выходы гранита. На изломе он был мелкозернистый и светло‑розовый. Но степные ветры отполировали камни, а жаркое солнце придало им своеобразную красновато‑черную окраску. Когда‑то постигавшие гору землетрясения раздробили монолитные граниты на куски и слегка разбросали их по склонам. На почве, усеянной мелким щебнем, росли редкие растения: изень, типчак, полыни да солянка анабазис. В бессточных понижениях между холмами яркими и зелеными пятнами выделялись луговые травы. Покров растений здесь оказался нетронутый домашними животными.

Сейчас население в мелкосопочниках Центрального Казахстана редкое. Для жизни человека он мало благоприятен. Зимою здесь дуют сильные ветры, царят морозы, выпадают снега. Содержание животных большей частью стойловое, а летом мало воды и угодий для сенокосов.

Черные каменные глыбы и крупно‑обломочные россыпи громоздятся только местами, на светлой горе они видны хорошо издали, и я, предчувствуя богатые находки наскальных рисунков, торопясь что‑либо повидать до захода солнца, отправляюсь на поиски.

Вот и первая гряда почерневших глыб гранита. Многие из них в хаотическом нагромождении образуют фигуры фантастических чудовищ или причудливых строений. С напряжением всматриваюсь в камни, но отвлекает большая муха длиною около двух сантиметров. Она настойчиво меня преследует. У нее тело, и особенно ноги, покрыты длинными и крепкими черными щетинками, придающими насекомому облик крошечного мохнатого зверька, а на лбу красуется яркое серебристое пятно. Давно знаком с этой мухой, но удосужился ее изловить, чтобы узнать латинское название. Хотя, признаюсь, жаль губить это своеобразное, заметное и к тому же редкое создание. Возможно, эта муха еще неизвестна ученым. Почему‑то чаще всего ее встречаю в горах пустыни. Может быть, она привыкла к диким козлам и баранам, слизывает с их тела пот. Иногда встречал ее и на цветах, лакомящуюся нектаром. Очень она смела, даже, пожалуй, больше наивна и беспечна, без страха садится на руки, на голову. Но не назойлива. Одна из таких мух, посетившая наш бивак на Балхаше, тотчас же поплатилась жизнью за свою доверчивость к человеку: Алексей легко и не без явного удовольствия убил ее щелчком.

Муха‑великанша не желает со мною расставаться. Потом появляется такая же другая, и вскоре меня сопровождает эскорт из пяти мух. Усиленно отмахиваюсь от них, но мои мохнатые мучительницы не желают расставаться со мною, чем‑то я им понравился. Тогда догадываясь в чем дело, снимаю с себя рубашку и, размахивая ею, спешу к гряде черных гранитов. Мухи отстают от меня.

Вот они первые черные с гладкой поверхностью камни, такие удобные, чтобы на них рисовать. Но камни немы, нет на них рисунков. Если рисунков нет в таком отличном месте, то вряд ли богат ими Саякэмель. Все же с трудом нахожу изображение архара и волка. Они стары, линии рисунков уже покрылись темно‑коричневым налетом. Потом вижу очень свежий рисунок верблюда. Он точен и реалистичен. Может быть, этой гряде не посчастливилось, случайно ее не постигло внимание древнего посетителя горы? С ничтожным уловом возвращаюсь к машине. И все же решил: объедем вокруг эти горы, поищем наскальные рисунки со всех ее сторон.

Рассказываю своим спутникам, как меня преследовали мухи‑великанши и предлагаю догадаться о причине их столь странного поведения.

– Причина кроется в каких‑то биотоках, – говорит Алексей. – При трехфазном токе линейное сопротивление не равно фазному сопротивлению, а в трехфазном токе линейные и фазные токи равны. У нас и у мух оказались одинаковые токи, вот они и крутились возле!

– Ну, знаешь, нагородил ты такого, что не разберешься! – возражает Зоя. – Мне кажется, дело в очках. Они поблескивали, как вода, мухам же хотелось пить. На стекло даже обманутые слепим садятся.

– Но мухи не обращали внимания на мои очки, – поясняю я.

Долго мои спутники строили разные предположения.

Секрет же открывался просто. Моя яркая в цветочках рубашка невольно привлекла внимание этих насекомых, желающих полакомиться нектаром. Цветов же вокруг нигде не было.

 

 

Необычное изобилие

Не успел, как следует, ознакомиться с горами, как внимание привлекло неожиданное пятно сочной зеленой растительности. Здесь оказался небольшой родничок, сочившийся из‑под скал. Он образовал слегка заболоченную мочажину. Вблизи воды цвели сиреневый кермек, пламенел красными ягодами небольшой куст шиповника. Вблизи от мочажинки, среди таволги, высился аккуратный большой стожок, тщательно уложенный по всем правилам сенокошения. Он чист, цел, никем не тронут, хотя и стар и, видимо, был заготовлен еще прошлой осенью. Узнаю в нем работу грызуна сеноставки или, как ее еще называют, пищухи, за манеру перекликаться друг с другом короткими сигналами. Хозяйка стожка, видимо, погибла и не от бескормицы, а от врагов – хорька, лисицы, волка или от щитомордника.

Продолжая путь, заметил на своей рубашке несколько клещей. Едва их собрал, как обнаружил одного на шее, другого уже на голове. Пришлось тщательнее приняться за осмотр одежды. Мой улов оказался неожиданно обильным. Более полутора десятка клещей ползало на мне. Все клещи – самцы и самки, они легко различаются друг от друга, принадлежали к семейству иксодовых клещей и широко распространенному в лесах виду Дермапентор сильварум. Он один из переносчиков тяжелого заболевания – клещевого энцефалита. Как этот обитатель древесно‑кустарниковой растительности мог прижиться среди обширных просторов глинисто‑каменистой пустыни, привык к необычной обстановке в этом крошечном мирке зелени? Ведь самка, напитавшись крови, упав на землю, кладет яички, из которых выходят личинки – крошечные клещики. Они нападают на мелких животных, пичужек, мышей, тоже напитываются крови и, отпав, превращаются в другую стадию – нимфы. Те, избрав уже более крупных животных, тоже напиваются крови и превращаются во взрослых – паразитов уже крупных животных. За время развития на трех хозяевах они могут оказаться далеко от зеленой спасительной ложбинки. В пустыне сухой и жаркой они жить не могут.

Возможно, клещ этот оказался здесь, когда царил влажный климат, и прижился, научившись падать с хозяев только тогда, когда те приходили к родничку напиться воды, и тут находил свою спасительную ложбинку.

Если они существуют здесь очень давно, возможно, возник уже новый вид или подвид. Систематики могут это сказать легко.

Возвращаясь к машине, я собрал с себя еще десяток клещей. Мой улов, продолжался в машине, клещи неожиданно появлялись один за другим, переползая с меня на моих спутников. Всего мы собрали рекордное их число – около сотни. Доставалось от кровососов зверям, посещавшим этот родничок!

 

 

О чем рассказали камни

На следующий день заглядываем в первое же на нашем пути ущелье. Здесь много загоревших камней и там, где из‑под нависшего над долинкой куста пробивается родничок, оказалось много рисунков. Видимо, когда‑то в этом месте существовал значительно более многоводный ручей. Возле него останавливались кочевники, ставили свои легкие походные жилища, пасли скот, трудились, охотились и… рисовали на камнях.

И еще одно хорошее ущелье нашлось в этих горах. Оно оказалось широким, с обширным лугом и ручейком. Здесь, наверное, жили люди. Они оставили так много рисунков, что нам, чтобы все разыскать, подметить, разглядеть, а мне зарисовать, следует потратить немало времени.

Весь день мы трудимся, не покладая рук, постепенно продвигаясь по широкому ущелью на запад к его верховью. Вечером я сортирую рисунки. В общем, между рисунками урочища Тюлькули и Калмакэмеля много общего.