Самый большой разрез саратовской земли

 

В детстве время у большинства из нас течет сквозь пальцы, оно неограниченно, его как бы не жаль. И мы многое теряем как раз в эти годы…

Гарри Каспаров

 

 

Что делать, когда плывешь на теплоходе по реке? Странный вопрос? Ну, да… Естественно вроде бы ждать, когда, как говорится, прибудешь в нужный тебе пункт. Но ведь ждать – это всегда скучно!.. Конечно, можно что‑нибудь читать, болтать с попутчиками, спать, слушать музыку. Мало ли что еще можно придумать, чтоб время шло побыстрее!.. А если посмотреть на то, мимо чего плывет теплоход?..

Сразу скажу, смотреть на берега интересно, когда ты к путешествию готовился. Земля за бортом – не экран телевизора, на котором тебе какие‑то замечательные уголки планеты покажут и издали, и вблизи, и пояснят все, и даже за тебя, порой, повосторгаются красотами и богатствами. Здесь все иначе…

 

 

Что за село на берегу? Нужна карта… Что там на круче за памятник в виде самолета, устремившегося ввысь? Нужен путеводитель… Что это люди делают около каких‑то странных машин? Эх, если бы бинокль был!..

Берега Волги – это еще и замечательный разрез земной коры. Самое грандиозное, протяженностью в четыре сотни километров обнажение пластов пород в наших краях. Но чтоб хоть что‑то понять в открывающихся глазам разнообразных слоях, то поднимающихся из‑под уреза воды, то круто падающих вниз, то расширяющихся, то таинственным образом исчезающих, надо иметь под рукой, как говорят геологи, профиль, схему, показывающую, в каком месте какие породы выходят, а еще лучше – геологический путеводитель…

Нам с тобой, капитан, сейчас проще. После прогулки по Можжевеловому оврагу мы легко можем угадать, что зеленовато‑серая полоса у самой воды – это история схватки наступавшего около 100 миллионов лет тому назад моря с непокорной сушей, которая тоже тогда пыталась возвыситься. Белая лента выше – память об удивительном времени, когда в теплой соленой воде вдруг появилось множество крохотных водорослей‑кокколитофор. «Полосатая толща» – след вторжения холодных течений и расцвета других микроскопических существ – диатомей. А вот выше – лежит что‑то незнакомое… Это – «летопись» века, который пришел вслед за сантоном, кампанского, названного так по местности Кампань, или Шампань, во Франции…

Теплоход идет недалеко от берега, и даже без бинокля над двумя «полосатыми толщами» десятого века можно заметить серо‑зеленую полоску. Ее ширина всего около метра, но это важный «документ». Слой песчаника, который не просто начинает летопись одиннадцатого, но и подсказывает: новому кампанскому морю пришлось 83 миллиона лет тому назад отвоевывать у суши какие‑то территории, утраченные его предшественником. А значит, на рубеже двух этапов истории было традиционное отступление, а затем и наступление соленых вод в этих местах.

А выше мы видим… опять «полосатую серию»?

 

Да, чередование светлых и темных слоев. Более того, скажу тебе, что и состоящих из таких же опок и кремнистых глин. Но только это уже не сантон. Новый «слоеный пирог», как говорится, «пекся» в другой «печке». Об этом четко свидетельствуют находящиеся в породах толщи ростры белемнитов, которые являются главными «опознавательными знаками» для «страниц» одиннадцатого века мелового периода.

Ну, а то, что новая «полосатая серия» внешне очень похожа на сантонскую, нам подсказывает: в чем‑то два моря, отделенные друг от друга сотнями тысяч, а может быть, миллионами и несколькими лет, были схожи.

И на самом деле, глядя на палеогеографические карты, составленные геологами, можно заметить: Сантонское и Кампанское моря занимали примерно одну и ту же территорию. Оба были заливами южного океана, но имели связь с холодным ЗападноСибирским морем. В кампане, как и в предыдущем веке, запад нашей области представлял собой прибрежные мелководья с песчаным дном, в центре по‑прежнему проходила полоса холодной воды, где обитали диатомеи, восточнее располагалась теплая зона с кокколитофорами. Севернее Саратова, вероятно, все так же находился остров.

Однако в кампане кое‑что и изменилось. Слои пород этого века содержат больше кварцевых, слюдистых и глиняных частиц. Они поступали с северо‑запада, где берег моря приблизился к нашим краям. Опоки и кремневые глины кампана в общем более темные. Некоторые исследователи склонны считать, что причиной тому дым и тучи вулканического пепла, которые в этом веке чаще заволакивали небо, поскольку более буйно вели себя «огнедышащие горы», стоявшие у южной окраины Русской платформы. Прибавилось в породах кампана и известковых частиц, так как потеплела вода, в которую меньше стало проникать холодных течений из Западно‑Сибирского бассейна.

Последнее сказалось на обитателях нового моря. Судя по окаменелостям, они стали заметно разнообразнее и «прибавили в росте». В кампанских слоях встречаются ростры довольно крупных белемнителл мукроната – «остроконечных стрелок» и слегка приплюснутых белеменеллокамаксов маммилатус – «пухлых белемнитоподобных», солидные раковины двустворчаток пикнодонт везпкулярис – «частозубых, похожих на пузыри», одна створка которых действительно основательно вздута и имеет характерную плоскую площадочку около макушки. Нередки обломки губок ризопотерионов цервикорнис – «похожих на сосуды, стоящие на ножках вроде корней и напоминающих оленьи рога». (В породе эти окаменелости очень похожи на серые окаменевшие кости.) В отложениях одиннадцатого века снова встречаются плеченогие, одиночные кораллы и даже обломки раковин аммонитов‑пахидискусов – «толстых дисков».

Изредка в песчаниках предпоследнего века мелового периода встречаются и кости морских ящеров. Среди них – характерные позвонки, один торец у которых вогнутый, а другой – выпуклый. Они принадлежали представителям новой группы пресмыкающихся – мозазаврам, имевшим длинное змеевидное тело, ласты, голову, как у ящерицы, но с челюстями, усаженными огромными зубами. Эти чудовища, длина которых превышала иногда 15 метров, вероятно, стали в конце мелового периода новыми «тиранами морей» и составили в этом конкуренцию плезиозаврам и ихтиозаврам.

«Страницы» кампанской летописи можно встретить в очень многих местах волжского берега, в Саратове на Лысой горе, около Широкого Карамыша, Невежкина, Малой Сердобы, у Нечаевки и Мизино‑Лапшиновки, в Вольске и Хвалынске.

… А теплоход между тем скользит по водной глади дальше. Остается за кормой Осиновое Лбище, почти стометровая круча, упираясь в которую, великая река вот уже тысячи лет вынуждена поворачивать, образуя излучину. Единственное, видимо, в наших краях место, где вот так, в одном обрыве можно сразу видеть слои пород пяти геологических веков!

…Проплыли село Золотое. Теперь река изгибается в другую сторону. Правый ее берег становится ниже, в нем остаются слои только одного‑двух веков, а «страницы» других видны уже в оврагах, прорезающих склоны приволжских венцов, отступивших от воды.

У Дубовки в береговом обрыве виден «полосатый» сантон. У Кондакова – его вытесняет вверх белая толща турона и коньяка. У Ахмата появляется снизу зеленоватый сеноман. У Сосновки – темно‑серый альб…

А вот и уже знакомая нам Увекская гора, Саратов, а за ним в глубине обширный массив Лысой горы, ближе к берегу – Соколовой… И снова теплоход уходит к луговой стороне. К правому берегу он возвращается, миновав город Маркс. Отсюда, от величественного Хлопкова бугра, на 50 километров вверх по реке тянутся Змеевые горы.

Не ищи здесь знакомых «страниц», капитан! «Сочинения» морей, в которых мы побывали, лежат тут в недрах земли. Перед нами летопись первых миллионов лет уже кайнозойской эры, с которой нам вскоре предстоит встретиться; слои, которые ниже по течению реки располагались на самых макушках гор, а тут «просевшие» на две с лишним сотни метров.

Но вот уже видно и село Рыбное… Смотри! Слои кайнозойской эры резко поднимаются по разрезу, а в береговых обрывах снова видны «сочинения» мезозойских морей. Но как они выглядят! Все «страницы» одинаково белые, и издали невозможно понять, какие когда написаны!..

Ну, что же… Придется познакомиться с ними поближе…

 

 

МЕЛ, МЕЛ, МЕЛ…

 

Если бы не горные породы, история Земли осталась бы неизвестна нам…

Р. Ф. Флинт. История Земли

 

 

Четыре шлейфа белесого дыма тянутся с правого берега Волги к луговой стороне. Два из них начинаются ниже Вольска, если считать по реке, два – выше. В начале каждого – цементный завод. Около заводов – карьеры.

Выберем тот, что расположен выше других, – у завода «Коммунар».

 

 

Мел. Он слагает стенки огромного полуцирка, выработанного в верхней части высокого берега зарядами взрывчатки и стальными зубами машин. Сначала разрез действительно кажется однообразно белым. Но стоит походить по гигантским ступенькам карьера, приглядеться, потрогать породу руками, постучать по ее кускам молотком, и окажется, что мел‑то тут разный. У каждого слоя свои оттенки, примеси, прочность, окаменелости.

Вот самые низы выработки. Порода в них чуть желтоватая, жесткая, распадающаяся на отдельные «листки». В ней много некрупных кругловатых раковинок плеченогих, зубов акул, попадаются панцири морских ежей, но главное – масса створок разных иноцерамусов и их обломков. Так это же знакомый нам турон!..

Выше зеленовато‑серый плотный пласт мела. Иногда в нем встречаются небольшие сердцевидные панцири морских ежей‑микрастеров («звездочек»). Скорее всего это – коньяк. Еще выше – белая, но какая‑то грязноватая, что ли, толща, где пласты жесткого окременелого мела переслаиваются с зеленоватыми мергелями. В нижней ее части – мелкие черные желвачки фосфоритов и много знакомых нам губок сантонского облика.

А у верхней кромки карьера – чуть сероватый, пачкающий руки мел. В нем много крупных панцирей «яйцевидных» морских ежей, а главное – попадаются ростры белемнителл мукроната. Значит, это «страницы» кампана.

Итак, четыре геологических века смотрят на нас со стен карьера. Без малого 20 миллионов лет слагались вскрытые им слои. И все они в основном состоят из крохотных, неразличимых невооруженным глазом обломков скелетиков водорослей‑кокколитофор. Но удивительно еще и вот что. В других местах нашей области за это время не раз пески сменялись глинами, глины – кремнистыми илами, илы – известковистыми осадками. А тут постоянно отлагались частички кальцита, ставшие потом мелом.

Почему же эти места обходили стороной, скажем, струи холодных течений? Почему сюда ни разу не доползали пески, не приплывали в сколько‑нибудь значительных количествах частички глины от устьев рек, от размываемых морем берегов? Может быть, этот район прикрывали, защищали какие‑то острова, мели, заросли морских трав? Но почему здесь не оседал и вулканический пепел? Может быть, его относили в сторону более‑менее постоянные ветры? Или он, не достигая дна моря, растворялся?..

Здесь, в карьере завода «Коммунар», мы видим не всю меловую толщу, которая слагает высокий правый берег Волги у Вольска, а только ее половину, примерно 55 метров. Остальные 60 можно найти в другом карьере, расположенном ближе к городу, около завода «Большевик»…

 

 

ПОСЛЕДНЕЕ МОРЕ МЕЗОЗОЯ

 

А море уже не грохочет,

А шепчет, притихшее, мне

О том, что творится в его темноте,

В глубине…

Расул Рза

 

 

…Мел в этом карьере белее, чем в предыдущем. Он здесь очень чист, на 98 процентов состоит из кальцита, и только в самых верхних слоях, которые отдают желтизной, к нему примешаны кремневые частицы. И еще – вся эта грандиозная толща сложена из остатков живых существ, оседавших на дно моря в течение всего одного геологического века, маастрихтского, названного так по имени города Маастрихт, стоящего в Нидерландах, недалеко от границы с Бельгией.

Слон пород в карьере, хранящие историю восьми миллионов лет, нельзя сказать, что уж очень переполнены остатками обитателей последнего мелового моря, однако окаменелости тут разнообразны. И, поработав серьезно, здесь можно собрать обширную коллекцию.

 

 

В ней обязательно окажутся изящные ростры белемнелл ланцеолята – «ланцетовидных стрелочек», главных «маяков» Маастрихтского моря. Будут и морские ежи: крупные яйцевидные и небольшие, похожие на пупырчатые бублики диадемиды – «подобные диадемам, венцам владык». И конечно, остатки разнообразных аммонитов: нормально закрученных и полуразвернутых дискоскафитов – «дисковидных крючков», и совсем развернутых бакулитов – «палкообразных», раковины которых достигали в длину метра. И вероятно, похожие на небольшие колеса ядра раковин наутилусов, прямых потомков первых головоногих, «догадавшихся» когда‑то свернуть спиралью свои громоздкие конические «дома».

В маастрихтских слоях часто встречаются крупные раковины грифей пресинцови, мелких плеченогих, разнообразные трубочки морских червей, одиночные кораллы, остатки морских лилий.

Интересно было бы побывать в карьерах и других цементных заводов. Если ты, капитан, когда‑то соберешься это сделать, то сначала посети Вольский краеведческий музей. Экспонаты его геологического отдела собирала в течение нескольких десятков лет Мария Никитична Матесова, посвятившая изучению недр этих мест всю свою жизнь. Как и К.И. Журавлев, она не была профессиональным геологом, но увлеченность, желание познать тайны прошлых эпох, рассказать о них своим землякам дали ей силы самостоятельно постичь основы геологической науки и стать знатоком древнейшей истории своего края. На собранные ею материалы не раз ссылались в своих трудах многие ученые, о ее работах знал академик А.Е. Ферсман. В честь заслуг Марии Никитичны перед отечественной геологией доктор наук Д.П. Найдин одному из описанных им белемнитов дал имя «Гониотевтис матесове Найдин», что значит – «Угловатораковинный Матесовой».

Перу М. Н. Матесовой принадлежит несколько брошюр, с которыми ты тоже можешь познакомиться в музее. Там же ты увидишь схемы, карты, коллекции. Они помогут тебе правильно выбрать маршруты твоих экскурсий, а потом и определить твои находки.

 

 

Знакомиться с «меловыми страницами» маастрихтского века можно не только в Вольских карьерах. Эти «документы» видны в оврагах, на склонах гор, в больших и малых каменоломнях – повсюду в Вольском и Хвалынском районах, на юге Базарно‑Карабулакского. Есть они и в Заволжье: в основании массива Три Мара, на севере Марксовского района, где их вскрывают небольшие карьеры; в окрестностях Озинок и у станции Чалыкла. На самой границе с Казахстаном стоит Меловая гора, сложенная, как это следует из самого ее названия, пластами мела.

Меловые илы в двенадцатом веке оседали на дне моря почти во всей восточной половине нашей области. Здесь Маастрихтский бассейн был наиболее глубок. Совсем иная обстановка существовала тогда в другой части саратовской земли. Несмотря на то что соленые воды в конце мелового периода стояли так высоко, как никогда до этого, крайний запад области все‑таки был сушей. С нее на прибрежные мелководья реки выносили песок и глину. Песок, как ты теперь понимаешь, оседал недалеко от берега, а частички глины плыли на восток и, опускаясь на дно, образовывали илы, ставшие потом мергелями. Их мы сейчас увидим…

 

У ВАЖНОЙ ГРАНИЦЫ

 

Мы можем продолжить вопросы, но не продвинемся ни на шаг вперед. Остается только примириться с тем, что объяснений пока нет…

Арчи Карр

 

 

Саратов. Лысая гора. Нередко ее еще называют Вокзальной или Завокзальной. Нижняя половина этой возвышенности сложена осадками последних меловых морей примерно за 45 миллионов лет. Когда‑то на ней было немало обнажений, в которых «летопись» этого времени очень хорошо просматривалась. Сейчас склоны горы основательно застроены, старые карьеры засыпаны или замусорены и «окна», сквозь которые можно было бы «заглянуть внутрь» возвышенности, к сожалению, редки.

 

 

Так, «документы» сеноманского века видны, по сути дела, только в одном месте, выше Клинического поселка, слева от дороги, ведущей на Кумысную поляну. Здесь выходит самая верхняя часть желтовато‑зеленоватой песчаной толщи, содержащая зубы акул и остатки разнообразных костистых рыб. Тут же виден фосфоритовый слой, а чуть выше – крупный ожелезненный песок, меловые гальки, окатанные обломки раковин иноцерамусов и фосфоритизированных губок – то, что осталось после многочисленных размывов от туронских, коньякскнх и частично сантонских «страниц». Еще выше – небольшой участочек «полосатой серии» сантона.

Еще один клочок этих чередующихся темных и светлых слоев виден в другой части Лысой горы, расположенной за автовокзалам, справа от улицы Дружбы. Это – часть стенки старого, застроенного ныне карьера.

Чуть подальше, в конце Карельской улицы, есть овражек, поднимаясь по которому, можно заметить края огромных глыб зеленоватого от глауконитовых зерен песчаника, смещенных древними оползнями. Это – «обрывки страниц» кампанской летописи, содержащие массу белемнителл, белемнеллокамаксов, пикнодонт, губок‑ризопотерионов. Здесь иногда встречаются и кости морских ящеров. Выше можно заметить опоки и кремнистые глины этого же века. Некоторые слои их хранят следы ходов, прорытых когда‑то в иле обитателями морского дна.

А вот еще выше видна стенка старого карьера, срезающая край горы. Там когда‑то брали сырье для бывшего Саратовского цементного завода. Поднимемся туда…

Нижние слои выемки сложены сероватой и чуть зеленоватой, пачкающей пальцы породой. В ней примерно поровну известковых и глиняных частиц. Это – мергель. Здесь во множестве попадаются ростры ланцетовидных белемнелл – четкий сигнал, что перед нами летопись последнего века мелового периода. Верхние слои карьера – жестче, почему и образуют крутую стенку. В них уже довольно много песчинок.

Поднимемся чуть выше карьера и пойдем по южному склону горы. Идти тут неудобно, согласен, но нам обязательно надо сейчас узнать, что лежит над песчанистыми мергелями. Вот небольшая промоина, и в ней виден зеленоватый известковистый и глинистый песчаник. В его слое – крупные раковины грифей пресинцови. Значит, это все еще «страница» Маастрихта. Еще чуть выше… совсем другая порода?.. Верно, кремнистые глины и опоки… Командуй «стоп», капитан! Мы на очень важной границе!..

Здесь кончаются сразу – маастрихтский век, меловой период и мезозойская эра. Здесь начинаются – эра кайнозойская, палеогеновый период и… а вот какой век, я тебе точно сказать не могу. Может быть, датский, может быть, танетский, может быть, сызранский. На этот счет у специалистов единого мнения пока нет. Здесь, наконец, прерываются родословные очень многих древних существ. Кокколитофоры, аммониты, белемниты, морские и летающие ящеры, динозавры, и еще многие не смогли преодолеть этот рубеж. А ведь они были «владыками мезозойской эры», цветом ее природы! В слоях, лежащих выше зеленоватого песчаника, их следов уже нет…

Почему так случилось? Существует множество различных предположений. Я на них сейчас останавливаться не буду, хотя соблазн и велик. Перечисление гипотез, пытающихся объяснить причины Великого вымирания, ты сам найдешь в других книжках или популярных журналах. Скажу только, что ни одна из предложенных теорий пока не считается бесспорной.

 

 

Ну, а обращу я твое внимание, капитан, на «пограничную породу». Это – песок. Значит, берег моря на рубеже двух эр был уже совсем рядом. Море уходило. А так как лежащие выше песка кремнистые породы образовались не в первое же тысячелетие нового, кайнозойского этапа истории, то мы можем считать, что здесь – очередной пробел в каменной летописи, какие‑то «страницы» ее вырваны, и, следовательно, на какое‑то время центр нашей области после мезозоя стал сушей.

Добавлю, что и запад – тоже, и большая часть Заволжья. А море тогда было только на крайнем юго‑востоке саратовской земли.

Ну, что же, капитан! Командуй отплытие. В который уже раз нашему кораблю предстоит догонять ушедшие привычным путем соленые воды!..

 

НАЧАЛО НОВОЙ ЭРЫ

 

Пусть гавань защищает от бурь, пусть воды спокойны, мы не вправе бросить здесь якорь…

Уолт Уитмен

 

 

65 миллионов лет тому назад лик нашей планеты выглядел, по‑видимому, следующим образом. Северная и Южная Америки, отодвинувшиеся на запад от Африки и Евразии, почти полностью «раскрыли» Атлантический океан. Африка, смещаясь на север к Евразии, наоборот, так сжала древний океан Тетис, что он начал «закрываться», распадаясь на отдельные моря – Средиземное, Черное, Каспийское. Индия вот‑вот должна была «врезаться» в Евразию и стать ее частью, а Австралия «оторваться» от Антарктиды и начать длинное путешествие к своему нынешнему месту.

 

 

Энергичные перемещения литосферных плит привели к тому, что начали расти высочайшие за всю историю планеты горные хребты – Гималаи, Памир, Альпы, Анды. Соленые воды, сначала быстро отступившие с континентов, через некоторое время снова двинулись на сушу. Правда, полностью вернуть потерянные недавно территории они уже не смогли.

В растительном мире на «главные роли» окончательно вышли деревья, в «свадебный период» покрывавшиеся цветами, а семена свои бережно одевавшие в защитные оболочки. Вот‑вот должны были появиться первые травы и превратить свободные от леса участки земной поверхности в луга и степи. Дождались своего «звездного часа» млекопитающие, почти 200 миллионов лет находившиеся «в тени». В самом начале кайнозоя они еще были мелкими и невзрачными, но, заняв место мезозойских ящеров, очень скоро достигли размеров и разнообразия достойных владык планеты. Птицы захватили господство в воздухе.

 

Спустя всего несколько миллионов лет после начала эры на Земле обновились и очертания морей, и состав растений, и мир животных. Поэтому, придумывая в 1841 году название для данного этапа истории, английский ученый Дж. Филлипс остановился на двух греческих словах – «кайнос» и «зоикос», что значит – «новый» и «жизнь». Ученые в настоящее время чаще всего делят кайнозой на три периода – палеоген, неоген и четвертичный. Общепринятого, единого деления этих этапов истории на геологические века пока не существует, и поэтому какие‑то их части я тебе буду называть веками, а какие‑то придуманными именами, отражающими основные события, происходившие в то время…

Ну, а теперь начнем знакомиться с теми «документами», которые расскажут нам о том, что происходило в наших краях с момента гибели последних динозавров до появления первых настоящих людей…

 

ДАТСКОЕ МОРЕ

 

Века рождаются и исчезают снова.

Одно столетие стирается другим…

Ф. И. Тютчев

 

 

Юго‑восток саратовской земли. Озинки. Меловой карьер. Одна из его стенок, где внизу виден мел со знакомыми уже нам «маяками» маастрихтского моря ланцетовидными белемнеллами, а вверху какие‑то зеленовато‑белые слои перемежающиеся с голубовато‑серыми. Последние и есть «страницы летописи» датского века, названного так потому, что впервые это время изучалось в разрезах земной коры на территории Дании.

 

 

В этих слоях – остатки морских ежей, кораллов, мшанок, морских лилий, раковины двустворчаток, улиток, плеченогих…

Я вижу в твоих глазах недоумение, капитан?.. Меловой период прошел, а тут опять какие‑то меловые слои, белые, во всяком случае?.. Произошло Великое вымирание, а перед нами вроде бы все те же морские ежи, мшанки, кораллы?..

 

 

Ну, во‑первых, в стенке карьера наверху не мел, а мергель, то есть глина с добавкой меловых частиц. Можешь это проверить с помощью соляной кислоты… Во‑вторых, сами эти меловые частицы созданы скорее всего не в Датском море, а принесены в него с суши, где реки тогда размывали лежавший на поверхности мезозойский мел, оставшийся от предыдущих морей… В‑третьих, окаменелости, встреченные здесь нами, – это остатки существ, сумевших «перешагнуть» роковой рубеж между двумя эрами. Потомки тех, кого вымирание не затронуло. Вымерли‑то 65 миллионов лет тому назад далеко не все группы живых организмов, населявших в мезозое моря и континенты!

Кстати, обитатели Датского моря только на первый взгляд такие же, что жили в последнем веке мезозоя, маастрихтском. На самом же деле это новые виды, немного, но отличные от тех, что существовали несколько миллионов лет тому назад… А вот что касается аммонитов, белемнитов, иноцерамусов, морских ящеров, то их в Датском море уже не было. Остатков этих животных в зеленоватых и голубоватых мергелях карьера нет.

А теперь вот на что обращу твое внимание…

Морские ежи, кораллы, морские лилии – это ведь все «аристократы», существа очень требовательные к качеству воды. А раз они жили здесь, то определенно в датском веке юго‑восточную часть саратовской земли покрывало море, хорошо связанное с океаном, с Тетисом, не успевшим еще окончательно «закрыться».

 

 

А что было в других местах нашей области? Прямых сведений об этом нет, но мы можем догадываться, что Правобережье и северная часть Заволжья представляли собой слегка наклоненную на юго‑восток равнину, по которой реки несли свои воды в Датское море. А раз были реки, то были и леса, состоявшие, надо полагать, в основном из разнообразных пальм, магнолий, коричных лавров, вечнозеленых дубов, древовидных фикусов, так как наши края тогда находились в субтропической зоне. В реках, которые текли у нас в датском веке, надо думать, обитали разнообразные костистые рыбы, крокодилы, лягушки. А на берегах – змеи и ящерицы, уцелевшие во время Великого вымирания. И конечно, млекопитающие. Но, окажись мы в датском лесу, знакомых зверей мы бы не увидели. Их тогда еще не существовало. Скорее всего нам встретились бы фенакодусы, похожие на крохотных лошадок; креодонты, напоминающие небольших волков; палеоникты – что‑то среднее между куницами и кошками.

Выше датских слоев в карьере ничего нет. Но геологи говорят, что кое‑где в окрестностях Озинок можно увидеть, как на зеленоватых и голубоватых известковистых глинах и мергелях первого века палеогенового периода располагаются слои кремнистых пород, относящихся уже к тому времени, когда соленые воды вновь захватили значительную часть саратовской земли. Увидеть же эти каменные «документы» мы можем, вернувшись на Лысую гору, что стоит на западной окраине Саратова…

 

СЫЗРАНСКОЕ МОРЕ

 

Целый город над рекой:

Стен зубчатые венцы.

Башен грозные твердыни.

Колокольни и дворцы…

А. Коринфский, Из картин Поволжья

 

 

Итак, мы опять у того места, где на Лысой горе не хватает «страниц» датского века, так как в самом начале новой эры здесь, в центре области, была суша. Ну, а выше «пробела», обозначенного прослойкой зеленоватого песка, в склоне горы проглядывают жесткие то темно‑серые, то желтоватые, то голубоватые слои, в которых мы без труда можем опознать опоки и кремнистые глины. Изредка в них попадаются похожие на обрывки бус раковинки фораминифер‑нодозарий («узловатых»). Заметить их в породе нелегко, так как сцепленные друг с другом шарики или узелки этих скорлупочек имеют в диаметре всего около миллиметра. Однако в мире древних одноклеточных животных данные существа должны считаться гигантами. Здесь же встречаются небольшие «рожки» одиночных кораллов‑трохоциатисов, раковины мелких двустворчаток.

Опоки и кремнистые глины…

 

 

С толщами, сложенными из этих пород, мы уже дважды встречались в мезозое. И оба раза они были «страницами», написанными холодными морями. Таким же представляется и новый «летописец».

Вторгнувшись с юга на Русскую платформу спустя 5 миллионов лет после начала кайнозойской эры, соленые воды сумели захватить почти всю территорию, которой владело до этого последнее меловое Маастрихтское море. Более того, пробившись на северо‑восток, они соединились с теми, что образовывали Западно‑Сибирское, которое в то время было холодным. И вновь в наших краях появились диатомеи, а на дне нового бассейна начал образовываться кремневый ил, как это уже случалось в Сантонском и Кампанском морях мелового периода.

 

 

Некоторые исследователи считают, что и на этот раз при распространении холодных вод к югу особенно активно работали вулканы, снабжая диатомеи «сырьем» для изготовления кремневых скелетиков.

Но 30 метров опок и кремнистых глин, которые мы видим на Лысой горе, – это только первая половина истории Сызранского моря, названного так потому, что его «летопись» впервые изучалась русскими геологами в Поволжье, в окрестностях города

Сызрани. Вторую мы можем прочитать выше, где лежат уже серовато‑зеленоватые и желтоватые песчаники.

В этой толще особенно выделяется слой, который благодаря своей прочности образует на склоне горы хорошо заметную ступеньку.

Песчаники – настоящий музей раковин. Кардиты, острей, кукулеи, красателлы, модиолы, теллины – это только часть названий двустворчаток, остатки которых встречаются здесь. Турителлы, волютелитесы, волюты – названия улиток‑гастропод. Как все это понимать?

 

 

Песчаники своим присутствием говорят, что во второй половине своей жизни Сызранское море начало мелеть и отступать. Двустворчатки и брюхоногие нам подсказывают, что вода в море несколько опреснилась сбегающими в него реками, устья которых приблизились. Раковины моллюсков довольно крупные, а это значит, что вода потеплела, следовательно, или пролив в Западно‑Сибирское море закрылся, или объявились какие‑то теплые течения, или эта часть нашего водоема, обмелев, стала лучше прогреваться солнцем.

Следы Сызранского моря можно встретить не только на Лысой горе. Из его кремнистых осадков, ставших опоками и опоковидными глинами, сложены очень многие возвышенные места нашего Правобережья между Волгой и рекой Медведицей, отмеченные на геологической карте в «Атласе Саратовской области» оранжевым цветом. Кое‑где видны они и в Заволжье. В верхней части массива Три Мара, в Озинках, а также северо‑восточнее у села Непряхина и юго‑западнее в Синих Горах, представляющих собой отрог Общего Сырта. И еще – в возвышенности Песчаный Мар, что в Новоузенском районе.

 

Но особенно эффектно сызранские кремневые породы выглядят в обрывах волжского берега. Места, где они видны, издавна были замечены людьми, получили какие‑то, порой романтические, названия, отразившиеся в песнях, легендах, сказках.

Так, тот крутой берег, что мы видели ниже Вольска, уже много веков называется Змеевыми горами. Согласно легендам, протянувшийся почти на 50 километров обрыв – это бок злого Змея‑дракона, изрядно досаждавшего когда‑то людям, сраженного безвестным витязем и окаменевшего. А овраги, кое‑где прорезающие кручу, это следы ударов богатырского меча.

Дурман‑гора, что стоит у южной границы нашей области, по преданиям – прибежище злых духов, лишавших памяти путников, дерзнувших подниматься на вершину или заходить в овраги у ее подножия.

Стол бичи, стометровые утесы, обрывающиеся почти отвесно к волжской воде и сложенные слоями серых, желтых, голубоватых опок и кремнистых глин, это, если верить сказаниям, – семь братьев‑богатырей, вышедших когда‑то рано утром к Волге и окаменевших от восторга перед ее волшебной красотой.

Эпиграфом к главе о Сызранскам море я взял первые четыре строки из стихотворения А. Коринфского, написавшего в конце прошлого века цикл «Из картин Поволжья», Взял не случайно, они навеяны поэту видом Столбичей, мимо которых он однажды проплывал на пароходе ночью. Послушай, как звучит это стихотворение дальше.

 

…Чудо‑город, город‑призрак,

Тень времен пережитых,

Он повис над самым яром,

Полон дум одних былых…

Ближе, ближе по затону

Проплывает пароход.

Что за диво? Предо мною

Тот же город, да не тот:

Нет ни башен над водою,

Нет ни каменных палат.

Только серые громады

В Волгу с берега глядят.

Друг на друга наступают,

Льет луна на них лучи.,

Чу, матрос матросу крикнул;

«Проезжаем Столбичи!»…

 

САРАТОВСКОЕ МОРЕ

 

Старый век легендой обрастает.

Новый век торопится в зенит…

А. Малышко

 

 

До плоской вершины Лысой горы уже, как говорится, рукой подать. Остались внизу 20 с лишним метров отложений, накопленных здесь Сызранским морем, отступившим или стоявшим на месте и боровшимся с сушей, которая пыталась завалить его песками. Перед нами – небольшой уступ. Это след старого карьера. Цепочка таких полузасыпанных старых выработок тянется почти вдоль всего края вершины. В них когда‑то добывали строительный камень – «лопунец», названный так потому, что при нагревании он лопался и распадался на части.

 

 

Разгребем песок в одном из карьеров… Вот он, слой этого камня. Сероватый кварцевый песчаник, чуть зеленоватый от зерен глауконита. Трескалась такая порода не только от нагревания, но и при охлаждении. И поэтому зимние морозы в союзе с летней жарой разбили ее пласты на отдельные неровные плитки.

Этот песчаник, который, кстати, можно увидеть и в многочисленных заброшенных каменоломнях на плато Лысой горы, часть «летописи» еще одного палеогенового моря, Саратовского, названного так потому, что его «сочинения» впервые изучались в наших краях.

Саратовские слои есть и на соседних с Лысой горах – Лопатимой, Алтынной. На последней в старых карьерах, расположенных на плато за психиатрической больницей, в песчаниках можно найти куски окаменевшей древесины, отпечатки листьев деревьев, росших примерно 55 миллионов лет тому назад на морских берегах и островах.

Но и на Алтынной горе сохранились только самые начальные «страницы» биографии Саратовского моря. Остальные, а их было значительно больше, оказались уничтоженными. Дело в том, что этот «летописец» был последним или, лучше скажем, одним из последних в центре нашей области, и его «сочинения», в течение многих миллионов лет лежавшие на поверхности земли, пострадали очень сильно.

Отдельные «клочки» саратовских «страниц» в виде щебня, слегка оббитой гальки, обломков характерной светлой, чуть коричневатой с краев окаменевшей древесины, кусков песчаника с отпечатками листьев можно встретить в осыпях у подножия Лысой горы, в оврагах, прорезающих эти «склады обрывков», а также на плоских вершинах Увекской и Соколовой гор, куда в прошлом сносились остатки размытых отложений Саратовского моря с более высокого Лысогорского массива.

Но в нашей области довольно много мест, где «летопись» одного из последних древних бассейнов сохранилась лучше. Так, у Базарного Карабулака, у села Большой Содом, у станции Привольская выходят, например, на поверхность мощные толщи песков. Иногда почти белых, чаще – желтоватых, изредка – розовых. Кроме окаменевшей древесины и кусков очень прочного кремнистого песчаника, местами переполненного обломками раковин, в них встречаются и крупные, сильно выпуклые, покрытые красивыми расходящимися от ма