Зритель внутренний и внешний. Культура зрителя

 

Продолжая путешествие по красивой и правильной истории, я хотел бы ввести термин «культура зрителя». Ввести – не значит обозначить свое авторство, но указать на его необходимость для понимания того, что последует дальше, и того, что есть суть жертвоприношения как части красивой и правильной истории и сторителлинга как такового.

Надо признаться, что осознать все это мне очень помогло знакомство с актером Вадимом Демчогом, его книгой «Играющий в пустоте», его Школой игры и, наконец, его лабораторной площадкой – спектаклем «Арлекиниада». И последующие разделы этой главы будут своего рода описанием столкновения, взрыва и взаимопроникновения двух стихий: стихии истории и стихии игры, которое произошло благодаря этому знакомству.

Как я для того, чтобы лучше исследовать и понять сторителлинг, делю неделимую историю на миф, ритуал и жертвоприношение, так Вадим Викторович разделяет игру на зону роли, зону актера и зону зрителя. Возьму на себя смелость заметить, что по своему внутреннему содержанию, качествам, характеристикам и возможностям эти термины и их суть имеют между собой много соответствий: миф – роль, ритуал– актер, жертвоприношение – зритель.

Сразу оговорюсь: они не идентичны и я не буду здесь сравнивать их между собой, но они очень похожи, мало того, взаимораскрываемы друг другом. То есть понимание того, что такое роль с точки зрения игры, может помочь в понимании мифа и наоборот и т. д. Тому, кто знаком с творчеством Вадима Демчога, будет проще разбираться в последующем повествовании, ну а тем, кто не знаком, придется крепче держаться за мой текст.

И еще. Триединство Демчога «книга – школа – спектакль», с моей точки зрения, – это гипериллюстрация и того, что такое история, и того, что такое Игра с большой буквы «И».

Вернемся к термину «культура зрителя». Казалось бы, в сторителлинге логичнее употреблять слово «слушатель» для обозначения аудитории (рассказывать – слушать). И тем не менее зритель здесь не только уместен, но и незаменим. Да и инородным телом он вовсе не является. Он естественным образом материализовался из Кодекса сторителлера. Цитирую: «Умей слушать! Умей слушать, когда все молчат. Тогда говорит Бог. Умей слушать, когда молчишь только ты. Тогда рождаются истории. Умей слушать и тогда, когда ты что-то рассказываешь. Тогда происходит бракосочетание земли и неба – вы со слушателем становитесь системой, готовой к рождению».

Слушать, когда ты сам что-то рассказываешь, можно только глазами. Рассказчик глазами ловит все волны, исходящие из аудитории в ответ на его историю. Собственно говоря, способность рассказчика быть одновременно зрителем приводит к тому, что он со слушателем становится системой, готовой к рождению.

Итак, зритель – необходимый катализатор возникновения системы «рассказчик – аудитория», каковое и является завершением красивой и правильной истории.

У Демчога же зритель – это самая внутренняя, самая глубокая тайная зона артиста, погружаясь в которую последний получает возможность оказаться в ментальном мире внешнего зрителя. Совершить так называемый квантовый скачок.

Эффект матрешки – когда внутри самой маленькой, нераскрывающейся матрешки находится та, в которую все предыдущие были вложены.

Внутреннее «я» артиста (рассказчика) растворяется в индивидуальных «я» внешнего зрителя, исходя из того, что внутренний зритель артиста (рассказчика) и внешний зритель есть одно. Одна система. Из этого всего и рождается термин «культура зрителя».

Что я под ним подразумеваю? Во-первых, возможность соотнести себя, свое внутреннее «я» со своим окружением. Мало того, при определенных упражнениях растворить первое во втором, став одним. И во-вторых, ответственность за внутреннего зрителя, ибо он же и внешний зритель, одновременно ответственность за внешнего зрителя, ибо он же и внутренний зритель.

Собственно, из этих двух пунктов и появляется культура зрителя, которой рассказчик вынужден следовать, если его цель – не просто ноты (миф, роль), не просто исполнение (ритуал, актер), но музыка (история, игра), но любовь как принятие чужих смыслов.

Пояснение последует.

 

Культура и жертвоприношение

 

Культура (от лат. cultura, от colo, colère – «возделывать», позднее – «воспитание, образование, развитие, почитание») – набор кодов, которые предписывают человеку определенное поведение с присущими ему переживаниями и мыслями, оказывая на него тем самым управленческое воздействие.

Жертвоприношение – форма религиозного культа, существующая в той или иной степени в большинстве религий; преследует цель установления или укрепления связи личности или общины с богами или другими сверхъестественными существами путем принесения им в дар предметов, обладающих реальной или символической ценностью.

Возникновение этого ритуала связывают с обычаем кормления умерших или традицией задабривания духов, совместных родовых трапез, с верой в колдовскую силу жертвенного животного.

Убежден, что любое возделывание, воспитание, образование и развитие непосредственно связано с принесением в дар предметов, обладающих реальной или символической ценностью. А если при этом любую потерю ценностей трактовать как дар, то любая потеря становится вкладом в ваше образование и развитие.

 

Воспитание зрителя. Не спешите!

 

 

Выхожу один я на дорогу;

Сквозь туман кремнистый путь блестит;

Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,

И звезда с звездою говорит.

В небесах торжественно и чудно!

 

Михаил Лермонтов. Выхожу один я на дорогу

 

С возрастом искусство стало до меня доходить – живопись, музыка, литература, театр, фотография, кинематограф…

Все, что осталось во времени, – это красивые и правильные истории.

Миф, ритуал и жертвоприношение. Только через это триединство творящему удается поделиться с нами своим состоянием перерождения. Состоянием победы над смертью. Победить страх смерти, доставшийся нам от предков. В каждом произведении смерть, воскрешение и новая жизнь.

Мне повезло. С детства бабушка и мама водили меня по разным культурным местам – на выставки, в театр, оперу, галереи, музеи, кинотеатры. Дома у нас было много связанного с культурой – картины, альбомы, пластинки. И конечно, в те годы у меня уже появились какие-то неосознанные предпочтения.

Сегодня я вспомнил о живописи. Есть несколько картин, которые как-то ведут меня по жизни. Я к ним все время вольно или невольно возвращаюсь. В них все время что-то нахожу. С ними чувствую связь. Одна из них – «Христос в пустыне» Ивана Крамского.

Я не помню, как она вошла в мою жизнь и что мне про нее рассказывала мама (бабушка, не имевшая ни слуха, ни голоса, больше специализировалась по музыке), но я ее принял, не отпускал и не отпускаю. Для меня это лучшая икона (тогда я и не задумывался почему). Репродукция этой картины долго висела у меня в «красном уголке». Я к ней привык. Всегда, посещая Третьяковку, останавливаюсь перед ней и заряжаюсь.

Но, как это часто бывает, если что-то постоянно рядом с нами, мы, воспринимая внешнюю сторону, не успеваем или забываем погрузиться в суть. Так было и с «Христом в пустыне» до того момента, когда мы с Александром Александровичем, поколесив по центру Москвы за приятными разговорами о великом, не оказались в районе Ордынки. Летняя погода шептала: «Припаркуйтесь и прогуляйтесь по переулочкам».

Так мы мимодумно оказались в Третьяковской галерее, где разговоры наши не закончились, но характер беседы несколько изменился. Мы делились друг с другом своими тайнами. Обсуждали их. Молчали. Шли дальше. И вот зал с Крамским.

Александр Александрович, подойдя к картине, заметил: «Какое-то суровое лицо, обреченное». Я уже собирался возразить, ведь я-то всегда видел иного Христа, и вдруг, взглянув на его лицо, увидел и скорбь, и обреченность, и чуть ли не злость.

Я стоял, смотрел…

Лицо Христа стало меняться… От злости через скорбь отчаяния оно становилось безразличным, погружалось в раздумье, сомнение, но появлялось прощение. А потом все его будущее становилось Христу очевидным! И он принимал это будущее.

Будете в Третьяковке, не поленитесь, зайдите в зал, где висят картины Крамского. Рядом с «Христом в пустыне» поставлена удобная скамеечка. Сядьте и никуда не торопитесь минут пять, а лучше больше. Я убежден, самые упорные увидят на лице Христа радость.

Только никуда не спешите.

Миф, ритуал и жертвоприношение. Только через это триединство зрителю удается войти в состояние перерождения, которое даровано нам Создателем. Состояние победы над смертью. Войти в него и испытать и страх смерти, и смерть, и воскрешение, и новую жизнь.

 

Небольшое пояснение

 

Дальше последует то самое описание столкновения, взрыва и взаимопроникновения двух стихий – стихии истории и стихии игры, которые произошли благодаря моему знакомству с актером Вадимом Демчогом, его книгой «Играющий в пустоте», его Школой игры и, наконец, его лабораторной площадкой – спектаклем «Арлекиниада».

О чем я хотел в связи с этим предупредить. Я не стал редактировать эти описания и привожу их в том виде, в котором они рождались. Однако я попрошу учесть, что там, где я пишу «книга "Играющий в пустоте"» или «спектакль " Арлекиниада"», вы должны читать «красивая и правильная история». Надеюсь, что такая вольная трактовка поможет вам в осознании сути и смысла не только красивой и правильной истории как таковой, но и сторителлинга в целом.

Итак…

 

Осознание пути и есть путь

 

Весна, 1985 год. Мы с классом идем в поход на Тишковское водохранилище (часть Клязьминского). Палатки, костры, гитара, ночевка… И чувство ускользающего счастья.

Попробую объяснить.

За несколько месяцев до этого я стал замечать, что моя одноклассница оказывает мне повышенные знаки внимания. Юность глупа и легкомысленна. Пока до меня это доходило, пока во мне проснулись ответные чувства, одноклассница ко мне остыла. Кульминация этой истории пришлась непосредственно на поход.

Специально для него (похода) Майком Олдфилдом был создан саундтрек – композиция Get to France, которую на протяжении двух дней нам исполняла его сестра. «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины…» разбудите меня ночью и начните с переливного вступления Get to France, и я вспомню все: палатки, костры, гитару, ночевку… И это чувство ускользающего счастья.

«Осознание пути и есть путь» – пришло мне в голову во время дискуссии о жертвоприношении. Не иначе подсказано Богом. Как точно.

Представьте музыку. Нотную партитуру. Формально это можно назвать музыкой. Мало того, для профессионалов это так и есть. Но для человека, не знающего нотной грамоты, это всего лишь набор знаков.

Пойдем дальше. Исполненная музыка уже должна быть совсем музыкой. Но и здесь не торопитесь. Я про себя скажу. Сколько великой музыки для меня до недавнего времени оставалось набором звуков. Гармоничных, интересных, заслуживающих уважения, но не музыкой…

И когда эти наборы знаков, превращенные мастерами в наборы звуков, растворялись во мне так, что становились частью меня, наступало осознание. Проявлялись смыслы (то, что не сказано, но понято), рождавшие во мне состояние…

Тогда появлялась музыка. Тогда проявлялась игра. То, в чем Вадим Демчог видит роль, актера и зрителя.

Растворенные друг в друге знаки, звуки и внемлющая пустота.

Путь – не данность. Путь и есть процесс осознания. Впускание в пустое пространство внутреннего зрителя смыслов, зашифрованных в знаках и звуках состояний авторов и исполнителей. И единение их с состоянием вашей секретной пустоты.

Освобождайте внутреннее пространство для новых смыслов! Следуйте пути!

P. S. Я как-то писал, что на одном из представлений шекспировского «Гамлета» мне показалось, что лучшим переводом прославленного в веках to be, or not to be… было бы не сухое и прямолинейное «быть или не быть», но «жить… или смерть». Глаголили существительное. Процесс или результат.

Теперь же я начинаю задумываться над тем, что жить и есть смерть…

Get to France…

 

Играющий в пустоте

 

Я перевернул последнюю страницу книги Вадима Демчога «Играющий в пустоте. Мифология многоликости». Буквально последнюю, где на пустом пространстве я делал собственные записи. Прочитал еще раз и их.

Я возбужден!

Эта книга – поэзия! Поэзия состояний.

Книга – гипертекст, где цепляешься не только за циферки ссылок внизу каждой страницы и попадаешь в совершенно иные информационные миры, но и за слова или словосочетания, которые перебрасывают тебя уже в мир твоих собственных размышлений, чувственных поисков. Мир твоих тайных состояний.

Эта книга – тайна за семью печатями (не для всех и для каждого). Но тайна того порядка, что ее бессмысленно прятать от чужих глаз, ибо понять написанное в ней можно, лишь пройдя долгий путь внутренних изменений, преодолений и перерождений.

Хотя и без этих перерождений читатель сможет получить от автора то состояние, которое заставит его на этот путь встать. И возбуждение этого состояния гораздо важнее дословного понимания прочитанного. Некоторые куски достаточно просто произносить вслух, словно часть мессы на латыни. Внимая им…

Вслушивайтесь в звуки!

Всматривайтесь в знаки!

В них тайные смыслы!

В них древняя сила!

И трудитесь! Трудитесь над прочтением.

Первые сорок страниц я лично читал шесть часов. Перечитывая, подчеркивая прочитанное, оставляя пометки на полях, записывая фразы, а иногда просто слова в свой блокнот.

Я разговаривал с автором. Восхищался открытиями. Братался. Спорил. И думал, думал, думал…

Умоляю вас не спешить при прочтении, как не стоит спешить в храме! Вы рискуете пропустить даже не самое важное, а вообще все!

Насладитесь переживанием себя! Играйте!

Автор из тех мастеров, что расскажет историю, а вы не заметите, как прожили жизнь.

Спасибо, Вадим!

Спасибо игре!

Спаси Бог!