Глава 3. Джо Неуловимый (Рассказ Леся)

Маленький взрослый,

Пистолет под рукой…

Хмурый, серьёзный,

Но вовсе не злой!

… Это был урок географии. Лесь сам предмет не очень любил, но с учительницей был, как говорят взрослые, «в неплохих отношениях» – жила она с ним в одном подъезде – потому и домашнее задание всегда делал, чтобы её не огорчать, и сейчас не боялся внезапного вызова к доске.

Устроившись поудобнее, Лесь со скуки принялся разглядывать карты мира, развешанные по стенам кабинета. Политическая, физическая, экономическая – словно гигантский атлас растрепали на отдельные листы.

Урок Лесь слушал вполуха, больше его голову занимали мысли о маме. Стыдно сказать, но в свои тринадцать Лесь скучал по ней, несмотря на то, что расстались они всего-то два дня назад. Другой его ровесник был бы только рад такому приключению – один, без родителей, делай что хочешь, только обедать к соседке приходи!.. А Леся это совершенно не радовало. Сначала от папы уехал, теперь ещё и мама лежит в больнице на этом дурацком сохранении… В квартире пустынно и нечем заняться, а ещё тётка звонит, зовёт к себе. А Лесь не хочет к ней переезжать. Лесь до сих пор на тётю Таню сердится: ведь это к ней мама решила «сбежать», когда папа отправился в очередную командировку, а маме что-то не понравилось.

И до этого дня родители часто ругались, но ещё никогда мама не думала собрать вещи и, ничего папе не сказав, уехать вместе с Лесем в дурацкую и далёкую Москву, даже в голову ей такое прийти не могло. А зимой впервые после долгого перерыва позвонила маме тётя Таня, а потом начала звонить всё чаще – и мама сама ей постоянно стала названивать, как только в очередной раз с папой поссорится – особенно. Папа после ссор уходил к кому-нибудь из друзей и возвращался только на следующий день, а мама плакала и говорила с тётей Таней. Лесь эти разговоры не слушал никогда, считая их откровенно глупыми – ну, женщина мама, пусть и самая умная, а женщины все такие… разговорчивые… Как потом выяснилось – зря он запирался в большой комнате и ставил какую-нибудь папину пластинку, с Битлами или Лэд Зеппелин. Если бы слушал, о чём там мама с тётей Таней говорит, – может, успел бы маму отговорить… Но это случилось слишком неожиданно и быстро – только что всё было в порядке, как вдруг…

Папа собирался в командировку, мама гладила ему рубашки и ругалась. Папа отвечал недовольно и коротко – все мысли уже занимала поездка. Мама повышала голос, папа просил её говорить потише: Лесь уроки, мол, делает, чего его отвлекать перед концом четверти… Лесь, кстати, уроки не делал. Контурную карту он уже дорисовал (это была одна из немногих вещей, которые он любил в уроках географии), принтер медленно и неохотно выплёвывал страницу за страницей доклад по ОБЖ, а что-то ещё делать не хотелось, поэтому мальчик сидел за столом, уперев взгляд в сваленные на атлас цветные карандаши, и слушал разговор.

Потом папа не выдержал, тоже повысил голос, и Лесь понял, что ссора эта – надолго. Потому что папа ночью уедет в командировку и помириться с мамой не успеет…

За окном царил март – гололёд, температура вокруг нуля и постоянные мамины головные боли от перемены погоды.

Лесь сгрёб карандаши в пенал, бросил контурные карты и как раз допечатавшийся, ещё тёплый и пахнущий чернилами доклад в рюкзак и ушёл на кухню. Там мальчик сидел, задумчиво грыз яблоко и терпеливо ждал, когда часы над дверью покажут десять и можно будет уйти в душ, а потом лечь спать.

А на следующий день мама велела Лесю собрать вещи и сообщила, что они едут в Москву, к тёте Тане. Не слушая никаких возражений удивлённого сына, она решительно вручила ему рюкзак и потом, чуть поколебавшись, всхлипнула и потребовала, чтобы Лесь никогда не звонил папе и ничего не говорил.

Всё было совершенно неожиданно и ужасно неправильно, но ослушаться мамы Лесь даже не подумал, а уговоров она никаких словно и не слышала.

… И теперь Лесь остался вообще один. И к тёте Тане он ни за что не поедет. Даже несмотря на то, что в Москве она им с мамой здорово помогла: через неё нашлась квартира, да и директриса школы, согласившаяся взять нового ученика в конце года, тоже, как Лесь понял, была тёть-Таниной давней подругой…

Тут течение его мыслей и урок прервал вежливый стук. Алина Геннадьевна, до того рассказывающая новую, одну из последних в этом году тему, замолчала, попросила всех сидеть тихо и вышла, прикрыв за собой дверь.

О чём и с кем она говорила, слышно не было, но вдруг дверь приоткрылась, и до ребят донеслось неожиданно громко и чётко:

– Ильин? А он в медкабинете, у него кровь из носа пошла… А что такое? Вы ему, простите, кто?

Лесь вздрогнул, заслышав свою фамилию, и застыл, ничего не понимая. Какой медкабинет? Какая кровь из носа? Она у него никогда в жизни не шла!.. Ну, драки не в счёт.

Но разговор снова стих и стал неразборчив, а потом, наконец, Алина Геннадьевна вернулась в класс, очень строгая и напряжённая, как струна на маминой гитаре.

– Ильин! – позвала она тихо, будто боялась, что её кто-то подслушает.

– Да? – вскочил удивлённо Лесь.

– Собрал вещи, быстро!

– А что случилось?

– Быстрее, Лесь!

Лесь, донельзя удивлённый, послушно сгрёб вещи со стола в рюкзак.

– Подойди сюда.

Лесь подошёл, прижимая к себе расстёгнутый рюкзак. Алина Геннадьевна сама ему рюкзак застегнула, и мальчик заметил, что руки у неё дрожат. Учительница, бледная и решительная, как полководец перед битвой, сглотнула и тихо сказала:

– А теперь слушай меня. За тобой пришли люди, которых хотят забрать тебя.

– Куда? – недоверчиво нахмурился Лесь. Не то чтобы он Алине Геннадьевне не верил, но…

– В детдом.

– Зачем?!

– Ты же без мамы сейчас живёшь. Считается, что так нельзя.

– Но я…

– Вот именно, – перебила Леся Алина Геннадьевна. – Поэтому сейчас ты тихо, не попадаясь никому на глаза, бежишь к физкультурнику, и он выпускает тебя через задний выход. Только не попадись, умоляю, Лесь, – голос её задрожал.

– Хорошо, – пообещал мальчик, невольно становясь таким же серьёзным.

– Дома не задерживайся, – наставляла учительница, подталкивая его к двери. – Когда они поймут, что ты сбежал из школы, они придут, скорее всего, за тобой туда. Ну, всё, давай, с Богом, Алексей.

– А кто они? – уже стоя на пороге, спросил мальчик.

– Ювенальщики, – слово прозвучало с плохо скрытой неприязнью. – Слышал?

Лесь кивнул и выскользнул за порог, услышав, как закрывающая за ним дверь Алина Геннадьевна говорит классу:

– Если кто-то будет спрашивать – у Ильина пошла кровь из носа, я отправила его в медкабинет, и его отпустили домой. О том, что я сейчас сделала – никому ни слова. От этого зависит судьба вашего одноклассника и друга. Вы это понимаете, я надеюсь? И родителям лучше тоже не говорить. И вообще никому… Ладно, продолжаем урок.

В холле никого не было, и Лесь, закинув рюкзак на плечо, быстро сбежал по лестнице на первый этаж. Застыл сбоку от двери, оглядывая холл: там у медкабинета стояли какие-то люди, видимо, те самые, пришедшие за ним. Три женщины с пухлыми папками в руках и двое мужчин, которых папа описал бы как «громилы силового прикрытия», а мама бы тут же потребовала, чтобы он выбирал выражения и не подавал плохой пример сыну…

Лесь встряхнулся и строго велел себе о родителях сейчас не думать. Убедившись, что ювенальщики (что там о них папа рассказывал? Что ювенальная система, как там… короче, не работает как надо, что ли?.. Оно и видно…) в его сторону не смотрят, он быстро юркнул в приоткрытую дверь спортзала. Там его поймал за плечи Антон Сергеевич, в прошлом – «афганец», а теперь физрук. Невысокий, грузный, при ходьбе слегка припадающий на правую ногу, из которой, как все в школе знали, так с тех пор и не вынули осколок гранаты – маленький, но самый настоящий.

– Прилетел, орёл? Где они? – деловито спросил он, дожидаясь, пока мальчик восстановит дыхание.

– У медкабинета, – выдохнул Лесь. – Алина Ге… Геннадьевна им ска… сказала, что у меня… кровь из носа… пошла, – дыхание никак не хотело восстанавливаться.

– Понял. Ладно, пока они не разобрались, что это деза, меняй-ка ты, орёл, дислокацию, – Антон Сергеевич первым вышел из спортзала, а потом сделал знак выйти Лесю. Мальчик, никем не замеченный за грузной фигурой физрука, благополучно проскользнул к заднему, «служебному» выходу из школы.

– Ну, удачи, Алексей, – пожелал мальчику вслед Антон Сергеевич, а Лесь понёсся во весь дух через школьный стадион, разбрызгивая кедами воду в лужах. Промокнуть он не боялся. Он боялся не успеть.

… Дома он оказался так быстро, что даже сам удивился. Взлетел по лестнице на второй этаж, с третьей попытки попал ключом в замочную скважину – руки дрожали – и ввалился в квартиру, наступив себе на развязавшийся шнурок.

Квартира встретила его удивлённой тишиной. На секунду даже показалось, что всё, случившееся с ним в школе, – дурной сон, но Лесь решительно отогнал от себя эту мысль и захромал в комнату. Вытряхнул из рюкзака все вещи в ящик стола – тетрадки, учебники, пакеты из-под печенья или яблок, огрызки карандашей, мятые тетрадные листы, старые самостоятельные работы – и сел на стул, переводя дыхание.

Куда деваться? Что делать?

Первым делом Лесь велел себе успокоиться, как учил папа. Подышал немного глубоко и размеренно, заставил тело расслабиться. Пошёл на кухню, выпил воды прямо из чайника. Сколько у него есть времени? От школы до дома – десять минут. Он добежал за пять. Если у тех людей есть машина – то ехать им примерно столько же. Когда Лесь уходил – они ещё только стояли у медкабинета, значит врач вышла… Ну, даже если она вернулась в тот самый момент, как Лесь выбежал из школы, ещё минут пять-десять у неё будут выяснять, где он. Либо она уже в курсе того, что сочинила про Леся Алина Геннадьевна, и тогда ювенальщики сразу направятся к нему домой, либо нет – и тогда они ещё будут ходить туда-сюда, выясняя, что да как. А может, она в курсе, но постарается их как-нибудь задержать?..

Ладно, берём самый плохой вариант. Она в курсе, но сразу же сказала, что отпустила Леся домой. Тогда пять минут разговора, пять минут на машине… хотя нет, всё-таки десять – им ещё дорогу искать, а проезд к дому Леся кривой. И подъезд вычислять. И этаж. Правда, этаж – это быстро. А квартиру они наверняка знают.

Итого, пятнадцать-двадцать минут. Из них пять Лесь сам добирался до дома и ещё уже минуты три сидит в квартире. Значит, осталось не больше десяти. Пора бежать, и бежать быстро.

Только куда?..

Неважно, об этом можно будет думать уже на улице, в безопасности.

Лесь вернулся в комнату, достал из шкафа первую попавшуюся под руку одежду – футболку, свитер, носки – всё это запихнул в рюкзак, сверху – свой нож-выкидушку, потрёпанный атлас Москвы и пенал. Подумал, подошёл к настенному шкафчику, где, как он знал, у мамы деньги лежали, и взял тысячу рублей. Бумажка была зелёная, красивая – раньше Лесь никогда не держал в руках банкноту больше ста.

Ладно, мама эти деньги оставила ему, чтобы он еду себе покупал. Вот именно для этого он её и берёт. Не в кино же он пойдёт и не мороженого закупит двадцать пачек!..

Потом Лесь снова подошёл к шкафу, выдвинул ящик со своей одеждой и начал рыться в нём, как собака, ищущая некогда зарытую кость. Футболки вперемежку со спортивными брюками и носками полетели на пол. На дне ящика лежала самая главная ценность Леся: пистолет, из которого папа учил его стрелять. Лесь когда-то давал папе слово, что без спроса ни за что его не возьмёт, но… В тот отвратительный день после родительской ссоры, вернувшись из школы домой изумлённый Лесь услышал от мамы короткое «Собирай вещи, мы уезжаем в Москву!» и не удержался. А когда угрызения совести начали «набирать обороты» – было уже поздно: Лесь сидел с мамой в вагоне поезда, и за окном бежали прочь, куда-то назад, дома и поля. Поезд увозил Леся в незнакомый, чужой город.

Причём кобуру Лесь оставил, положив её на место, словно «макар» лежит в ней. Малодушно подумал, что так, может, папа не сразу заметит… Поэтому теперь мальчик проверил магазин – всё полнёхонько, память не подвела – и засунул пистолет поглубже в рюкзак, а после этого аккуратно сложил одежду обратно, словно ничего и не было.

Потом Лесь пошёл на кухню, достал из холодильника бутылку сока, полбатона колбасы, два огурца и пластмассовую банку со вчерашними макаронами, из хлебницы – хлеб, всё это сложил в пакет и засунул в изрядно распухший рюкзак, причём палка колбасы не влезла целиком и торчала сантиметров на пять из него, как дубина.

После чего мальчик пересчитал деньги в кошельке – тысяча триста двадцать три рубля и сорок копеек – положил кошелёк в карман джинсов, подхватил рюкзак, обулся…

Всё это было похоже на странный сон, чёткий и кристально-ясный, словно Лесь был каким-то автоматом, выполняющим длинный список подсказанных кем-то невидимым дел. И пункта «позвонить папе» в этом списке не было, Лесь ведь дал маме слово, что…

Вздохнув, мальчик надел куртку и вышел из квартиры, заперев дверь на оба ключа. Позвонил соседке, прислушиваясь к происходящему на первом этаже – пока было тихо.

Соседка, пожилая улыбчивая Вера Семёновна, открыла почти сразу:

– Ой, что-то ты рано сегодня, Лёшенька! Ну, заходи, я как раз суп на плиту поставила…

Лесь, терпеть не могущий обращение «Лёша», мотнул головой:

– Не, Вера Семённа, я не буду.

– Что случилось? – сразу же почувствовала неладное пожилая женщина.

– Ювенальщики случились. За мной в школу пришли, а я сбежал. Сейчас они и сюда придут, только вы им не говорите, что я приходил. Утром, мол, в школу ушёл – и всё, больше не видели.

Немного поколебавшись, Лесь снял ключ от почтового ящика с кольца брелка-самолётика и вручил соседке:

– Вот. Будут письма приходить – вы откладывайте, я потом загляну, заберу. Или пусть дядя Игорь берёт – ну, вы сами там решите. А я пошёл.

Дядя Игорь – обитатель третьей квартиры на этом этаже – был серьёзным мужиком лет под сорок. Спокойный, со всеми приветливый, работал в ближайшем универмаге охранником, а с Лесем пересекался только изредка – Лесь поднимался по лестнице, а дядя Игорь курил на площадке. Причём окурки он складывал в особую банку, которую уносил с собой и выкидывал. А если кто-то из молодёжи мусорил или шумел на лестничной клетке – дядя Игорь первым выходил «мягко намекать». После чего более жёсткого намёка обычно не требовалось…

– Письма? – удивлённо переспросила Вера Семёновна.

Вообще говоря, письма Лесю с мамой не приходили – только газеты да рекламные листовки. Но Лесь верил, что однажды письмо придёт. Обязательно придёт.

Папа непременно узнает адрес и напишет, рано или поздно. Да, Лесь звонить не будет, как обещал, но папа и так ведь сможет!

Он же кого угодно найти сумеет, у него работа ведь такая, а уж жену с сыном и подавно…

Вера Семёновна начала что-то говорить, упрашивая, кажется, Леся всё-таки зайти пообедать, но мальчик её уже не слушал, бросил «До свиданья!» и сбежал по ступенькам вниз. На лестничной клетке остановился, глядя на улицу, но там пока никого не было. Похоже, учителя нашли способ задержать ювенальщиков в школе…

Не теряя больше времени, Лесь выбежал из подъезда, огляделся и быстро, иногда даже сбиваясь на бег, зашагал в сторону Ленинского проспекта. Там на углу был магазинчик сотовых телефонов, где работал друг Леся, студент Василий, всегда готовый помочь, если только это было в его силах. А Лесю сейчас его помощь позарез требовалась.

Папа ему давно рассказывал, что по сотовому можно вычислить местоположение человека. А ещё можно телефонные звонки подслушивать и узнавать, куда человек собирается идти. И вообще, телефон бывает очень полезной штукой, если хочешь о ком-нибудь что-нибудь узнать. Папа свой мобильный в командировках вовсе выключал…

Поэтому Лесь достал свой старенький телефон, выключил его, вытащил симку и аккумулятор. Убрал симку в один карман куртки, а мобильник – в другой.

Ему нужен новый телефон. Или хотя бы новая сим-карта, ведь именно по номеру можно вычислить человека…

В этом ему сможет помочь довольно неожиданно и сопнтанно возникший месяц назад друг – Василий. Он давно хвастался, что может раздобыть новую симку хоть за полчаса и «без вопросов».

Лесем владела странная решительность. Он ни на секунду не сомневался, что с представителями ювенальной юстиции встречаться категорически нельзя, но при этом не испытывал ни малейшего страха. Спокойно, собранно прикидывал план действий: куда пойти, что сделать… Если бы кто-нибудь сказал сейчас Лесю, что никто не собирается на него «охотиться», разыскивать его по телефону и вообще – искать, Лесь бы покрутил пальцем у виска и поскорее бы свалил подальше: ну а вдруг этот «неверящий» как раз и позовёт их? Если бы кто-нибудь сказал сейчас Лесю, что те люди, что пришли за ним в школу, хотят ему только добра – Лесь бы только удивлённо покачал головой. Он доверял Алине Геннадьевне – она была в самом деле напугана визитом «ювенальщиков»! И шестым чувством чуял, что если кто-то хочет забрать его от мамы, тайком и силой… то, значит, от таких людей надо бежать без оглядки, как они бы ни именовались. Хоть юстицией, хоть марсианами.

Разбираться в ситуации можно будет тогда, когда исчезнет опасность, а рядом будут взрослые, которые не дадут в обиду, а пока – бежать.

И старательно путать следы, убегая…

Папа любил рассказывать о всяких хитростях – как заметить за собой слежку, как сбросить «хвост»… Для него это была своего рода игра с сыном – а вот теперь эти игровые знания Лесю, похоже, понадобятся. Что же, Лесь справится, папу не подведёт!

«Вот увидишь, пап… – мальчик поднял голову к яркому майскому небу и сморгнул. – Ты можешь мной гордиться…»

… – О-пачки! Лёха! – Василий на мгновенье поднял взгляд от монитора и, продолжая одной рукой что-то набивать на клавиатуре, вынул из уха наушник-затычку. – Как жизнь? Что взгляд такой чумовой? Случилось чего?

Лесь помялся, потом присел на табурет у прилавка и кинул на пол рюкзак:

– Да. Можешь мне раздобыть симку?

Василий удивлённо замер, зависнув рукой над клавишами. Вынул второй наушник, что с ним раньше никогда не бывало, и уставился прямо на Леся – уже не отвлекаясь на компьютер.

– Э-э… Лёх, а теперь ещё раз, можно?

– Можно. Мне нужна симка. Чем скорее, тем лучше. И без вопросов, можно?

– А что случилось?

Лесь опустил взгляд, некоторое время молчал, потом встал, поднял рюкзак с пола и поплёлся к выходу. Ну что же, можно и без мобильного пожить…

В дверях он столкнулся с входящей женщиной, отстранился, споткнулся… Оказался вдруг на улице и спрыгнул через ступеньку на асфальт. Кристальная ясность в голове исчезла, сменившись тоской и желанием поехать к маме. Закрыть глаза и сделать вид, что ничего не случилось.

Но по дороге к маме его точно будут поджидать…

Лесь вскинул лямку рюкзак на плечо и побрёл в сторону трамвайной остановки.

– Простите, – раздался за спиной голос Василия, – разрешите пройти… Спасибо… Ой, простите…

Лесь обернулся и увидел, что Василий торопливо шагает к нему, рассекая встречный поток прохожих. Оба наушника болтаются на груди в такт шагам длинноногого студента.

Мальчик остановился и стал ждать. Через пять шагов Василий нагнал Леся и положил руку ему на плечо:

– Ну чего случилось? – повторил студент вопрос, заглядывая другу в глаза.

Лесь дёрнул головой, завешивая глаза чёлкой.

– Неважно.

– Важно, Лёха. Я друзей в беде не бросаю.

Лесь промолчал. Василий крепко взял его за руку и потянул в сторону заборчика. Толкнул, чтобы мальчик сел, и опустился рядом, вытягивая ноги. Некоторое время помолчав, Василий достал из кармана куртки мятую пачку сигарет, взял одну в рот и протянул пачку Лесю:

– Будешь?

Лесь всё так же молча кивнул и взял красную «эль-эм» – других сигарет у Василия не водилось, это было определяющим в студенте, наравне с постоянными наушниками в ушах. Правда, сейчас наушники свисали с шеи варёными макаронинами, и в них что-то чуть слышно шипело и гремело.

Прикурив и дав прикурить Лесю, Василий глубоко затянулся и поглядел на друга, безмолвно ожидая рассказа.

Мальчик осторожно выдохнул дым, давя мысль о том, что папа курить запрещал. Не каждый же день он курит, а сейчас – сейчас можно… Говорят – никотин успокаивает.

И, видимо, говорят правду – а может, спокойствие к Лесю вернулось оттого, что рядом сидит друг, которому всё можно рассказать:

– Мама на сохранении лежит.

– Ты рассказывал.

– Ювеналка решила обо мне позаботиться.

– Причинить ужасное добро?

– Именно.

– Вот как.

– Угу.

– Думаешь, искать будут?

– Угу.

– Ясно.

Некоторое время друзья молча курили, потом Василий вдруг полез за пазуху и достал оттуда бело-красный конверт МТСовской симки.

– Вот, – он протянул конверт Лесю. – Я себе покупал, чтобы второй номер был… Но пофигу. Лучше прямо в Питере себе куплю, когда поеду, зачем мне вторая московская – переводить замучаюсь… Держи.

Лесь удивлённо взял конверт.

– И… сколько она стоила?

– Забей. Считай, что я тебе её одолжил. Если потеряю нынешнюю свою – заберу. Идёт?

– Идёт, – кивнул Лесь, понимая, что сейчас ему симка важнее «политеса». Василий это понял:

– Ну вот и ладненько. Своё слово я сдержал – симку раздобыл тебе меньше, чем за полчаса.

– Спасибо.

– Не вопрос, обращайся, если что, – Василий усмехнулся и затушил окурок о заборчик. Огляделся в поисках мусорки, не нашёл и запихал окурок в срез столбика. – А теперь ты куда? Мой тебе совет – к кому-нибудь из друзей езжай.

– Угу, – кивнул Лесь, и в голове началось медленное движение замерших было мыслей. Может, и правда пойти к Тохе, однокласснику? Друзей у Леся в Москве за месяц немного появилось – по сути одни только Василий да Тоша.

Тут Василий заторопился – пора было возвращаться в магазин. Попрощавшись с другом, Лесь вздохнул, повёл плечами, поправляя рюкзак, и пошёл вдоль улицы прочь от проспекта.

Но не к однокласснику. А просто куда-нибудь.

Перешёл через дорогу и свернул в первый попавшийся двор, прошёл мимо стройки и вскочил на скамейку. Присел на спинку, положил на сиденье рядом с собой рюкзак и достал макароны. И спокойно, деловито принялся орудовать ножом, как смесью вилки с ложкой. В конце концов, он сегодня не обедал.

Доев, запил соком и аккуратно всё убрал обратно в рюкзак.

И только после этого понял, что, кажется, окончательно пришёл в себя и может что-то делать. И что-то решать.