Попытка на мысль #23: Иллюзия достоинства

I

Недавно я познакомился с письмом, которое произвело на меня сильное впечатление. Эффект письма был обусловлен не столько самим содержанием (хоть и не лишённое духовной возвышенности оно достаточно банально), сколько тем противоречием, в которое содержание письма вступало с живой жизнью. Текст письма приводится с некоторыми купюрами. Изъятия, никак не искажающие основной посыл (в чём каждый сможет самостоятельно убедиться), позволили мне, во-первых, отдалить узнавание автора и этим уберечь читателя от пристрастности, во-вторых, акцентировать внимание на том, о чём я буду говорить сегодня— на парадоксальной сути послания.

Взглянем:

II

«Мой дорогой Х.!
<…>Каков будет исход этой борьбы, знает лишь один Бог. Но я уверен, что, живыми или мертвыми, мы выйдем из нее с честью и славой. Мне почти не верится, что мы снова когда-нибудь увидимся. Так что это, вероятно, последние строки, которые ты получишь от меня. Я надеюсь, что ты, <…> будешь достоин своей матери и меня .<…> При известных условиях ты будешь единственным, кто продолжит традицию нашей семьи. Делай это всегда так, чтобы нам не пришлось стыдиться. <…> Ты можешь гордиться, что имеешь такую мать. <..> Перед тобой в будущем стоит только одна задача — показать себя достойным той тяжелейшей жертвы, которую мы собираемся и исполнены решимости принести. Я знаю, что ты это сделаешь. Не допусти, чтобы тебя сбил с толку шум, который поднимется во всем мире. Ложь в один прекрасный день рухнет, и над ней снова восторжествует правда. Это будет час, когда мы будем стоять над всем чистыми и незапятнанными, такими, какими всегда были наша вера и наши стремления.
Прощай, мой дорогой Х.! Увидимся ли мы когда-нибудь снова — Бог знает. Если мы не встретимся, то гордись всегда тем, что принадлежишь к семье, которая и в несчастье до последнего момента осталась верной <…> чистому, святому делу. Всего хорошего, шлю самые сердечные приветы. Твой отец.»

III

Ох, как хорошо!

Жирным шрифтом мною выделены слова, которые, являясь своего рода контрольными пунктами, моделируют в нашем восприятии образ автора — мужественный, самоотверженный, рассудительный, принципиальный, семейный и (прошу обратить на это особенное внимание!) обладающий незаурядным чувством собственного достоинства человек.

Нельзя удержаться и не пройтись ещё раз по этим замечательным, греющим сердце словам: Бог (с великой литеры), честь, слава, гордость, семья, достоинство, тяжелейшая жертва, ложь рухнет и правда восторжествует, будем стоять чистыми и незапятнанными над всеми, Бог знает (повторное употребление и опять же с великой литеры — перед нами истинно верующий!), верность до последнего момента чистому и святому делу.

Прочитав столь возвышенные, волнующие душу слова, не мудрено подумать, что их написал Иисус, а может быть даже и какой-то из святых отцов. Желая потвёрже запомнить имя автора, возвращаемся в начало письма и перечитываем имя отправителя — доктор Йозеф Геббельс, не веря своим глазам, переворачиваем книгу, чтобы взглянуть на обложку: «Йозеф Геббельс. Дневники 1945 года. Последние записи.»

О Боге, чести, правде нам пишет главный идеолог нацистской Германии? Человек, входящий в число организаторов одного из величайших преступлений против человечности, рассказывает о чистом и святом деле?

Ох, что же это такое — всё голове перемешалось.

IV

Теперь немножко отвлечёмся и поговорим о «слезинке ребёнка». Предварительно освежив в памяти бессмертные строки:

«Эту бедную пятилетнюю девочку эти образованные родители подвергали всевозможным истязаниям. Они били, секли, пинали ее ногами, не зная сами за что, обратили всё тело ее в синяки; наконец дошли и до высшей утонченности: в холод, в мороз запирали ее на всю ночь в отхожее место, и за то, что она не просилась ночью (как будто пятилетний ребенок, спящий своим ангельским крепким сном, еще может в эти лета научиться проситься), — за это обмазывали ей всё лицо ее калом и заставляли ее есть этот кал, и это мать, мать заставляла! И эта мать могла спать, когда ночью слышались стоны бедного ребеночка, запертого в подлом месте! Понимаешь ли ты это, когда маленькое, существо, ещё не умеющее даже осмыслить, что с ним делается, бьёт себя в подлом месте, в темноте и в холоде, крошечным своим кулачком в надорванную грудку и плачет своими кровавыми, незлобивыми, кроткими слёзками к „боженьке“, чтобы тот защитил его, — понимаешь ли ты эту ахинею, друг мой и брат мой, послушник ты мой божий и смиренный, понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана! Без неё, говорят, и пробыть бы не мог, человек на земле, ибо не познал бы добра и зла. Для чего познавать это чёртово добро и зло, когда это столько стоит? Да весь мир познания не стоит тогда этих слёзок ребёночка к „боженьке“… Пока ещё время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребёнка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре неискуплёнными слезами своими к „боженьке“!»

«Высшая гармония не стоит слезинки ребёнка», — проповедует Фёдор Михайлович.

В этом тезисе с математической точностью выражен один из фундаментальных законов, осознаваемых и признаваемых каждым разумным существом. Отступление от него неминуемо влечёт за собой распад личности, завершающийся полной утратой человеческого облика. Более того, индивид, отступающий от этого закона, обществом осуждается и из общества исторгается.

Позволю себе утрированный пример, который, на мой взгляд, внесёт в мои слова некоторую ясность. Представим себе обыкновенный жилой район в обыкновенном городе. Район этот сам по себе вроде бы неплохой, только вот парка с деревцами и озерцом в нём не хватает. И вот организовывается общее собрание жителей района, на котором чиновник выступает с заявлением: «Для того, чтобы у вас появился достойный парк, вам необходимо принести человеческую жертву.» После чего на середину выводится оглядывающийся маленький человечек и начинается голосование.

Повторим ещё раз: множество людей, поставленных перед выбором и молчаливо замерших, в середине небольшое пространство, на котором чиновник в костюме и съежившаяся жалкая никому не знакомая фигурка жертвы.

Если голосование будет открытым, то ни один человек не осмелится выкрикнуть первым: «Убивай и строй парк!». Если закрытым, то могут появиться голоса за убийство, но их процент всегда будет мизерным, и за ними всегда будут скрываться самые несчастные, самые душевно больные выборщики. Почему так? Откуда взялось единодушие у абсолютно разных людей?

Вернёмся к нашей безыскусной аллегории и продолжим эксперимент. На этот раз заставим одного из собравшихся выкрикнуть «Убивай!» и посмотрим на реакцию окружающих — стоящие поодаль все как один обернулись и, поражённые, вглядываются, пытаясь найти ''нарушителя'' (в первое мгновение именно с этим словом сознание связывает кричащего, затем оно идентифицирует его ''преступником'' [переступившим грань дозволенного], а после этого — ''злодеем'' [источником зла].процесс поиска подходящего наименования для кричащего займёт около секунды и тем не менее он очень интересен и принципиально важен). Стоящие рядом с голосующим за убийство машинально постараются от него отстраниться (причём не только физически, но и психологически: отступят в сторону, внутренне насторожатся по причине близости опасного субъекта, вынесут осуждающий приговор, назвав и пр).

Итак, мы видим, что в первые же секунды убийство во имя будущего материального блага внутренне отторгается и осуждается. Никому и в голову не приходит защищать жертвоприношение словами о Боге, чести, правде, святом и чистом деле. Более того, в конечном итоге индивидуум, поддержавший (даже не возводящий его в ранг добродетели [как это делается в письмеце], а лишь только поддержавший!) насилие, в глазах общества неизбежно наделяется статусом «выродок» (в значении увечная, чуждая особь).

V

Что же должно произойти для того, чтобы собравшиеся горожане сперва убили человека, а через некоторое время, смеясь и целуясь, отдыхали в парке?
Что же должно произойти для того, чтобы вдохновитель геноцида чувствовал себя достойным, а своё дело называл святым?

Для исчерпывающего ответа на эти вопросы пришлось бы проделать огромнейшую аналитическую работу, которая на сегодняшний день мне не по силам. Благо, в данном исследовании для нас важен не весь путь, но только его конечный пункт. Поэтому я лишь в общих, грубо схематических, обрывочных набросках назову знаковые этапы этой злополучной дорожки.

Для начала одним глазком, наугад, заглянем в «интеллектуальную чудо-мастерскую» предтечи фашизма Фридриха Ницше и посмотрим, что же там свершается:

Животное, целый животный вид, отдельная особь в моих глазах испорчены, если утратили свои инстинкты, если вредное для себя предпочитают полезному. История «высших чувств», «идеалов человечества»,— возможно, мне придется рассказать ее,— вероятно, почти все объяснила бы в том, почему человек так испорчен. Жизнь для меня тождественна инстинкту роста, власти, накопления сил, упрямого существования; если отсутствует воля к власти, существо деградирует.

И ещё разок:

Пусть гибнут слабые и уродливые — первая заповедь нашего человеколюбия. Надо еще помогать им гибнуть. Что вреднее любого порока? — Сострадать слабым и калекам — христианство... Проблема, что я ставлю, не в том, кто сменит человека в ряду живых существ (человек — конец), а в том, какой тип человека надлежит взращивать, какой наиболее высокоценен, более других достоин жизни, какому принадлежит будущее.

Вот и идея сверхчеловека появилась.

Следующий шажок — идея недочеловека.

Ещё один — «Закон о гражданине рейха» от 15 сентября 1935 года, во втором параграфе которого мы читаем три пункта: 1. Гражданином рейха является лишь подданный немецкой или родственной ей крови, доказавший своим поведением, что он готов и достоин верно служить немецкому народу и рейху. 2. Право гражданства предоставляется путем выдачи свидетельства о гражданстве рейха. 3. Только гражданин рейха обладает всеми политическими правами в соответствии с законом.

После чего уже недалеко и до шигалёвщины: «Господин Шигалев слишком серьезно предан своей задаче и притом слишком скромен. Мне книга его известна. Он предлагает, в виде конечного разрешения вопроса, – разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Те же должны потерять личность и обратиться вроде как в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной невинности, вроде как бы первобытного рая, хотя, впрочем, и будут работать. Меры, предлагаемые автором для отнятия у девяти десятых человечества воли и переделки его в стадо, посредством перевоспитания целых поколений, – весьма замечательны, основаны на естественных данных и очень логичны»

Там, глядишь, нет-нет да и немецкая инженерная компания «J. A. Topf&Söhne» теперь уже не оборудования для пивоварения, а печи для концентрационных лагерей поставляет.

А где-то какой-то министр пропаганды письмо пишет:

«Письмо доктора Йозефа Геббельса Харальду Квандту от 28 апреля 1945 года (начато в бомбоубежище фюрера)
Мой дорогой Харальд!
Мы сидим, окруженные в бомбоубежище фюрера в имперской канцелярии, и боремся за нашу жизнь и за нашу честь. Каков будет исход этой борьбы, знает лишь один Бог. Но я уверен, что, живыми или мертвыми, мы выйдем из нее с честью и славой. Мне почти не верится, что мы снова когда-нибудь увидимся. Так что это, вероятно, последние строки, которые ты получишь от меня. Я надеюсь, что ты, если переживешь эту войну, будешь достоин своей матери и меня. Для воздействия на будущее нашего народа вовсе не нужно, чтобы мы остались живы. При известных условиях ты будешь единственным, кто продолжит традицию нашей семьи. Делай это всегда так, чтобы нам не пришлось стыдиться. Германия переживет эту войну, но только в том случае, если у нашего народа перед глазами будут примеры, на которые он сможет равняться. Такой пример хотим дать мы. Ты можешь гордиться, что имеешь такую мать. Вчера вечером фюрер подарил ей золотой партийный значок, который он многие годы носил на своем пиджаке, и она это заслужила. Перед тобой в будущем стоит только одна задача — показать себя достойным той тяжелейшей жертвы, которую мы собираемся и исполнены решимости принести. Я знаю, что ты это сделаешь. Не допусти, чтобы тебя сбил с толку шум, который поднимется во всем мире. Ложь в один прекрасный день рухнет, и над ней снова восторжествует правда. Это будет час, когда мы будем стоять над всем чистыми и незапятнанными, такими, какими всегда были наша вера и наши стремления.
Прощай, мой дорогой Харальд! Увидимся ли мы когда-нибудь снова — Бог знает. Если мы не встретимся, то гордись всегда тем, что принадлежишь к семье, которая и в несчастье до последнего момента осталась верной фюреру и его чистому, святому делу.
Всего хорошего, шлю самые сердечные приветы.
Твой отец»

Достаточно малейшего отклонения от естественного закона — любви к ближнему — и человека неминуемо ожидает бесконечное погружение в бездну отчуждения, ненависти, лжи, жестокости, умственного отупения и чувственного омертвения.

Автор письма, ставшего основанием этой попытки на мысль, истребил себя и всю свою многочисленную семью. Фридрих Ницше, автор учения об эгоцентричном сверхчеловеке, закончил свою жизнь абсолютным сумасшествием (шизофрения с исходом в глубокое слабоумие).
Время ещё при жизни этих деятелей расставило всё по своим местам.

Данной попыткой на мысль я хотел обратить внимание на глубину того заблуждения и на степень того нравственного оскудения, в которое рискует погрузиться человек, отступивший от непреложного закона любви и отдавшийся иллюзии достоинства, возведённой на почве самообмана.