Эжен Делакруа — жозефине де Форже в Париж

 

(Жозефина де Форже — родственница и близкий Друг Э. Делакруа.)

 

[Шамрозэ.] Суббота [9 июня 1849]

 

[...] Я уехал из Парижа огорченный здоровьем милого маленького Шопена, и мне было грустно покидать его в таком состоянии [...].

 

Отрывок.

 

ЮСТИНА ШОПЕН — Ф. ШОПЕНУ В ПАРИЖ

 

[Варшава, вторая половина июня 1849]

 

Дорогой Фредерик.

Я получила Твое письмо от 16 с [его] м[есяца], в котором Ты сообщаешь, что чувствуешь себя лучше (Это письмо Шопена родным не сохранилось.); это для меня было настоящим именинным подарком. О! как бы я хотела быть рядом с Тобой, ухаживать за Тобой, как когда-то, но так как это невозможно, то надо смириться с волей всевышнего, а он в своем милосердии пошлет Тебе друзей, которые заменят меня. Уповай же на него и будь спокоен, мой самый дорогой. Я думаю, что Тебе теперь нужны деньги; пока посылаю Тебе сколько могу: тысячу двести франков, а славный Барциньский объяснит Тебе, как Тебе поступать впредь, чтобы не испытывать материальных затруднений; да благословит Тебя бог и даст Тебе здоровье, о чем его молит

любящая Тебя Мать.

 

ВОЙЦЕХУ ГЖИМАЛЕ

 

Как поживаешь — думаю, что деревня пойдет Тебе на пользу, по крайней мере физически. — Я не выезжаю — иногда только в Булонский лес — чувствую себя крепче, потому что подкормился и отказался от лекарств — но так же задыхаюсь и кашляю, только переношу это легче. — Играть еще не начал — сочинять не могу — не знаю, какое сено я вскоре буду есть. — Все уезжают — одни от страха перед холерой, другие из страха перед революцией. — Панна де Розьер тоже со страху перебралась в Версаль, но уже вернулась. — Англичанки (Англичанки — Джэйн Стирлинг и Кэтрин Эрскайн.) в Сен-Жерм [ене], Обреск[ова в] Сен-Жермене. Пот[оцкая] (Дельфина Потоцкая.) давно в Версале, я [ее] не видел. — Вторую неделю я без garde-malade [сиделки]. — К [няги] ня Чар [торыская] (Анна Чарторыская.) навестила меня и, не желая, чтобы я оставался ночью один, прислала мне пани Матушевскую, которая была нянькой у к [няги] ни Розы (Княгиня Роза, урожденная Мостовская, жена Эустахия Сапеги.). Был и князь (Адам Чарторыский.) и справлялся о Тебе. — Не знаю, просил ли Ты кого-нибудь говорить, что Ты на водах, но я, не зная об этом, сказал ему, что Ты в деревне, — а он сказал мне на это, что ему говорили, что Ты на водах. — Умер Калькбреннер (Ф. Калькбреннер умер от холеры 10 июня 1849 г. в Ангьен-лэ-Бен под Парижем.). В Версале умер старший сын Делароша. У Франкомма умерла очень хорошая служанка. В Cours d’Orléans никто не умер, только очень опасно хворал маленький Этьен. — Сию минуту приехали шотландки и среди прочих новостей сообщили, что Ноэй (Поль де Ноэй (1802—1855) — французский историк.) выздоравливает, на что я им ответил, что король Ш. Альберт (Шарль (Карл) Альберт (1798—1849) — король Сардинии.) умер в Лиссабоне. — Они меня задушат своей нудностью. В конце месяца я оставляю свою квартиру и возвращаюсь на Square [d’Orléans], так как иначе нельзя. —

Коше вернулся. У моего д[окто]ра Френкеля невозможно дознаться — ехать ли мне куда-нибудь на воды или на юг — опять отменил мою тизану, дал другое лекарство, которого, в свою очередь, я не хочу — а когда я спрашиваю его о режиме, говорит, что мне размеренный образ жизни не нужен. — Словом, у него голова не на месте. Шутки в сторону — может быть, он очень хороший консультационный врач — как, напр[имер], Кореф (Кореф (1783—1851) — немецкий врач, живший во Франции.), но в голове у него нет такой suite [последовательности] — как у Корефа. Как-то вечером у меня пела панна Линд — были пани Пот[оцкая], Бов[о] (Людмила де Бово — сестра Дельфины Потоцкой.), Ротш [ильд], — она уже уехала — в Швецию через Гамб[ург]. Пани Каталани, с которой она [Линд] здесь познакомилась накануне своего отъезда, умерла от холеры (Анджелина Каталани умерла от холеры 12 июня 1849 г. в Париже.). Циховского — как я писал Тебе, видел только раз. — До города далеко — поэтому меня изредка навещают или те, кто очень меня любит, как, напр[имер], Франк [омм], или те, кто имеют поблизости дорогих сердцу, как, напр [имер], княжеская чета (Анна и Адам Чарторыские.). Сегодня также был Плейель — добрая душа. — Гутмана при всей его сердечности, не видел дней 10 — даже испугался, не заболел ли, но он написал мне, что здоров. — В городе эпидемия уже прекращается. — Делакруа с неделю как в деревне. — Напиши мне словечко о себе. — Сердечно обнимаю Тебя.

Твой Ш.

 

[Chaillot.] Понедельник, 18 [июня 1849]

 

Адрес: «Monsieur le Cte Albert Grzy...»

 

ВОЙЦЕХУ ГЖИМАЛЕ

 

[Chaillot.] Пятница, 22 июня 1849

 

Как поживаешь? Напиши словечко. На днях я написал Тебе через п[ани] Людв.. Вероятно, это письмо Тебе еще не переслали. Сегодня я видел Циховского и княгиню Сапегу. Княгиня о Тебе не спрашивала. Перед уходом Циховский сказал мне, что знает о случившемся с Тобой (о чем я ему ничего не говорил). Он ничего мне не мог сказать о Тебе, так же как и я ему. Я только что узнал от Залеского, что п [ани] Плихта через 10 дней едет в Варшаву; может быть, она могла бы чем-нибудь быть Тебе полезна. Знай об этом. Коше, который был сегодня у меня с Лумирским, не смог мне ничего рассказать о Твоем сыне, потому что его не было в Варшаве. И поэтому (разумеется!!!) его не видел. Здесь все уезжают. Дней 10 я не видел ни пани Потоцкую, ни княгиню Бово. Они в Версале. Сегодня ночью, у меня два раза шла кровь. Но я ничего не делал и продолжаю харкать кровью, правда, уже гораздо меньше. Вот это и привело ко мне княгиню Сап [егу], потому что ей об этом сказала моя ночная сиделка, полька. Мой еврей Френкель уже с неделю не был у меня, под конец он уже не клал бумажек в мочу, а только болтал об англичанине, которого он спас от холеры лекарством, о присылке которого реакционное французское правительство (Фоше) (To есть буржуазное французское правительство, стремившееся ликвидировать завоевания Февральской революции. Леон Фоше (1804—1854) был в нем министром внутренних дел.) даже и не попросило его. Предоставленный самому себе, я, может быть, скорее выкарабкаюсь. В будущем месяце я, вероятно, вернусь в Square [d’Orléans].

Вирг[иния] была у меня, чтобы сказать, что едет со своим Депутатом (Имеется в виду польский юрист Воловский, ставший в 1848 г. депутатом французского парламента.) в Брет[ань]. Спрашивала новости о Тебе; мне нечего было сказать. Не возвращайся, если можешь там сносно и без вреда для здоровья перенести жаркую пору. Наверное, Твой Адон и Цих[овский] хорошо наворожат Тебе в делах, так что, когда вернешься, будешь меньше беспокоиться. — Кончаю, потому что для меня писать — мука, даже Тебе. Столько вещей ускользает из-под пера!

Твой старый.

 

Пани Обрескова, которая приезжала сюда вчера из Сен-Жермена, спрашивала о Генерале (Речь идет о Войцехе Гжимале.) и сердилась, что Ген[ерал] так далеко и так долго сидит в этой деревне. Я сказал ей, что Ты вернулся и снова должен был уехать.

 

Адрес: «Monsieur le Cte Albert Grzymala».

 

ЛЮДВИКЕ ЕНДЖЕЕВИЧ В ВАРШАВУ

 

[Chaillot.] Понед[ельник], 25 июня 1849

 

Моя Жизнь.

Если можете, то приезжайте. Я болен, и никакие доктора мне не помогут так, как Вы. Если у Вас нет денег, то займите; если мне станет лучше, то я легко заработаю и отдам тому, кто Вам их одолжит, но сейчас я слишком гол, чтобы Вам послать. Моя квартира тут в Chaillot достаточно велика, чтобы принять Вас хотя бы и с 2 детьми. Маленькой Людке это было бы полезно во всех отношениях. Папаша Каласанты бегал бы целый день — выставка плодов рядом — словом, он имел бы в своем распоряжении больше свободного времени, чем раньше, потому что я стал слабее и буду больше сидеть дома с Людвикой.

Мои друзья и доброжелатели считают приезд сюда Людвики лучшим для меня лекарством, что она, вероятно, узнает из письма п [ани] Об [ресковой]. Поэтому хлопочите насчет пасп[орта]. Как мне сегодня говорили особы, — одна с севера, другая с юга, — особы, не знающие Людвики, это должно быть полезно не только для меня, но и для нее самой. Итак, привезите, Людвика-мама и Людвика-дочка, наперсток и спицы, я дам Вам метить платки и вязать чулки, и проведете здесь на свежем воздухе несколько месяцев со старым братом и дядей. Теперь и дорога полегче. Не нужно брать много багажа. Мы обойдемся здесь, по возможности, дешево. Жилье и еду найдете. Если даже, может статься, Каласанты покажется далеко до города, от Елисейских полей, он сможет остановиться в моей квартире на Square d’Orléans. Омнибусы ходят от Сквера сюда до самых дверей. Сам не знаю, почему мне так хочется Людвики, но это так, как если бы я «была» в интересном положении. Ручаюсь, что ей здесь также будет хорошо. Надеюсь, что семейный совет пришлет ее мне; кто знает, не буду ли я провожать ее, если окрепну. Вот бы мы обняли друг друга, как я уже писал, только что пока еще без париков и с зубами. Но поскольку жена должна быть послушной мужу, значит, надо просить мужа, чтобы он привез жену. Поэтому я его очень прошу об этом, и если он согласится, то, наверно, ни ей, ни мне не сможет доставить большей радости и пользы, даже детям, если он привезет кого-нибудь из них (насчет дочурки я и не сомневаюсь). Деньги, правда, истратятся, но их невозможно лучше израсходовать, да и нельзя путешествовать дешевле. Будете на месте, крыша найдется. Напишите мне поскорее словечко. Пани Об[рескова], которая была так любезна, что собиралась писать Вам сама (я дал ей адрес Людвики), может быть, скорее Вас убедит. Панна де Роз[ьер] тоже припишет, и Коше также приписал бы, потому что он, вероятно, не нашел меня выздоровевшим. Его эскулап уже дней 10 не показывался, так как он, наконец, убедился, что это выше его разумения. Однако Вы его всё-таки расхваливайте — Вашей жилице и другим, кто его знает, и говорите, что он мне очень помог, — а я уж такой, что лишь только мне станет немного лучше, так я уж и доволен, — и что все считают, что он здесь многих вылечил от холеры.

Холера уже прекращается, ее уже почти нет. Сегодня прекрасная погода. Я сижу в гостиной и любуюсь своим видом на весь Париж из [моих] 5-ти окон: на башню, Тюильри, Палату, Сен-Жерм [ен] л’Окс[ерруа], Сент-Этьен дю Мон, Нотр-Дам, Пантеон, Сен-Сюльпис, Валь де Грас, [Дом] Инвалидов, — а между нами одни сады *. И Вы увидите это, когда приедете. Так что теперь похлопочите насчет паспорта и денег — быстро и медленно («... быстро и медленно...» — буквальный перевод латинской пословицы: «festina lente» — «поспешай медленно»). — И сразу же напишите мне словечко. Ведь и «кипарисы имеют свои капризы»: мой каприз ныне — видеть Вас здесь. Может быть, бог даст, и будет хорошо, ну а если бог не даст, то, по крайней мере, делайте так, словно бог должен был бы дать. Я исполнен доброй надежды, так как редко требую многого. Я бы и от этого воздержался, если бы меня не побуждали к этому все, кто желает мне добра. Итак, пошевеливайтесь, пан Каласанты, а за это я дам Тебе большую, великолепную сигару; я знаю кое-кого, кто курит превосходные, n[ota] b[ene], в саду. Надеюсь, что мое письмо к именинам Мамочки пришло и что я на них не отсутствовал. Не хочется мне обо всём этом думать, а то меня даже в жар кидает, а у меня, слава богу, нет жара, что всех заурядных врачей сбивает с толку и сердит.

Ваш преданный, но больной брат.

Ш.

 

26 июня

 

Адрес: «Madame Louise Jędrz...».

 

* Шопен имеет в виду следующие исторические Здания Парижа: башня — вероятно, Сен -Жак (Tour Saint-Jaque); Тюильри — парижский дворец (Tuilerie); Сен -Жермен л ’Оксерруа — готическая церковь (St. Germain l’Auxerrois); Сент -Этьен дю Мон — готическая церковь (St. Etienne du Mont); Нотр -Дам — Собор Парижской богоматери — готическая церковь (Notre Dame de Paris); Пантеон (le Panthéon) — бывшая церковь св. Женевьевы (Sainte Geneviève); Сен -Сюльпис — церковь св. Сульпиция (Saint-Sulpice) — здание церкви увенчано двумя высокими башнями; Валь -де -Грас — монастырь и церковь (Val-de-Grâce); Дом Инвалидов (Hôtel des Invalides).

 

АДОЛЬФУ ЦИХОВСКОМУ В ПАРИЖ

 

[Chaillot, 1849]

 

Альб[ерт] (Альберт — Войцех Гжимала,) написал мне словечко и просил напомнить Тебе о поручении, касающемся его часов, задержка которого, как он мне пишет, может доставить ему много неприятностей. — Пишу, так как Chaillot не очень-то по дороге на остров (То есть по дороге в Hôtel Lambert.), а я не выхожу.

Ш.

 

На русском публикуется впервые. Адрес: «Monsieur Monsieur Ad. Cichowski, Paris, 11, Rue Caumartin».

 

 

ВОЙЦЕХУ ГЖИМАЛЕ

 

Chaillot, 74

 

Моя жизнь.

Вчера у меня вторично после Твоего отъезда был Цих[овский] (потому что я писал ему о часах), — он сказал, что передал Твое письмо Орде — и поторопит, насколько это будет возможно. — Портной согласился. Он говорил мне также, что пани Плихта едет домой — что он написал Тебе об этом, так же как и о том, что сюда приезжает моя сестра, что совершенно неверно, потому что я только сегодня собираюсь писать об этом домой. Но Ты ведь знаешь его новости. — Пани Пот [оцкая] всё еще в Версале и поедет в Дьепп, где находится п[ани] Бово. Делакруа в деревне. Гутм[ан] в Лондоне (incognito), словно у него есть лишние деньги, чтобы их тратить. — Англичанки в Сен-Жермене. — П[ани] Обрескова тоже. Хорошо, что Ты имел вести от сына, потому что Коше его не видел. Френкеля не было уже 2 недели. Кровью я уже третий день не харкаю, опухоль ног прошла. — Но я всё еще слаб и ленив, ходить не Могу — задыхаюсь. — А Твоя лестница!! Мне жаль, что я Тебя не вижу, но, по-моему, лучше, что Ты сейчас в деревне, а не здесь, где так скучно и никого нет.

Пишу Тебе на адрес пани Людв[ики] 3-й раз, с тех пор как я остался без Твоей garde-malade [сиделки]. Не знаю, что с ней делать, как выразить свою благодарность. Не хочу посылать туда к ней, потому что там этот опекун или кто-то еще. Она была здесь —сказать, что уезжает, но кто-то зашел, и, прежде чем я успел переговорить с Нею, она ускользнула. Она прислала мне свою визитную карточку. — Славная и добрая, но что означает эта карточка, я не понимаю. — Надеюсь, что перед отъездом в Брет[ань] она еще придет. Мне бы не хотелось посылать к ней, потому что Депут[ат] обо мне ничего не знает — и я боюсь причинить ей незаслуженные неприятности. Будь здоров — береги себя и не сдавайся, — я тоже берегу себя, как могу — но у меня, по-видимому, не хватит сил. Пани Матушевская, которая была у к[няги]ни Розы (мне ее прислала к [няги]ня Анна, чтобы я не оставался ночью один), говорит, что, наверно, «Пан Иисус поможет» и что, возможно, принес бы пользу пластырь из меда и муки (Пластырь из меда и горчичной муки — широко распространенное народное средство.).

Ш.

 

2 juillet [июля], понедельник [1849]

 

СОЛАНЖ КЛЕЗАНЖЕ В ГИЙЕРИ

 

[Париж.] Среда, 4 июля 1849

 

Благодарю Вас за Ваше хорошее письмо. Я получил от г-на Буссина записку с Вашими указаниями относительно моей кареты, но недавнее кровохаркание меняет, в настоящее время, мои планы поездки. — Возможно также, что император (Император — царь Николай I.), который находится сейчас в Варшаве, даст разрешение моей сестре приехать ко мне, поэтому только после зрелого размышления я буду знать, надо ли покинуть Париж или же остаться здесь, — я больше не в силах переносить длинных путешествий. — Не будем больше говорить обо мне. — Я с удовольствием узнал, что Вы не устали, доехав до Бордо, однако это не доказывает, что Вам не надо беречь себя. — Я представляю себе Вашу маленькую дочурку, большеголовую — смеющуюся — кричащую — буйствующую — слюнявую — кусающуюся — хоть у нее и нет зубов — и всё прочее, что за этим следует. — Вы обе, должно быть, очень забавны вместе. — Когда же Вы начнете обучать ее ездить верхом? — Предполагаю, что у Вас сейчас каждая минута на счету и что Вы бы хотели удвоить число часов дня и ночи — несмотря на то, что Гасконка (Гасконка — дочь Соланж, которая родилась в Гаскони.), должно быть, Вас часто будит. — Снова начинаются мои помарки. — Мне больше нечего Вам писать — кроме моего давно известного Вам пожелания всякого возможного счастья. — Холера отступает — но, как мне говорят, Париж становится всё более пустынным. — В нем жарко и пыльно. В нем нищета и грязь, в нем встречаются фигуры с того света. Все — как Кремье (Шопен имеет в виду парижского адвоката Адама Кремье, с которым он был дружен и в семье которого часто бывал. А. Кремье был крайне некрасив.); говорят, даже Бинья подурнел. Д’Арпантиньи, впрочем, блондин — он хорошеет. О выставке не говорят ничего хорошего. — Делакруа провел несколько недель в деревне — он слегка нездоров — может быть, поедет в Аахен. — Я очень рад, что Вы находитесь на вашей прекрасной родине. Сейчас не время жить в городе. — Будьте добры написать мне два слова в ту минуту, когда Ваша дочь оставит Вас в покое — чтобы я знал о здоровье всех Вас — теперь, когда семья увеличилась на такую большую персону.

Будьте все счастливы. Ш.

 

Оригинал на французском языке.

 

ВОЙЦЕХУ ГЖИМАЛЕ

 

[Chaillot.] Вторник, 10 juillet [июля 18] 49

 

Я очень болен, Жизнь моя. У меня какая-то diarrhée [понос]. Вчера я советовался с Крювейе (Жан Крювейе (1791—1874) — известный французский врач, профессор Сорбонны.), который не велит мне почти ничего принимать, а просто сидеть спокойно. Он сказал, что если во времена Молена мне помогала гомеопатия, так это потому, что тот не перегружал меня медикаментами и многое предоставлял природе. Однако я вижу, что он тоже считает меня чахоточным, потому что прописал мне чайную ложечку чего-то с лишайником. — Итак, не будучи сам в состоянии поехать к ней, я написал жене Плихты; она и без того должна у меня быть. — Орде я тоже написал. Орда еще не ответил. Посылаю Тебе также письмо, которое я получил для Тебя из Германии. Пани Бжозовская (урожденная Замойская) наняла квартиру надо мной. Замойские поехали в Бийанкур. Таким образом, я, вероятно, буду чаще видеться с княжеской четой (Анна и Адам Чарторыские.) вплоть до их отъезда в Трувиль, куда они собираются. К[няги]ня Марцелина в Лондоне, так как ей приказали выехать из Вены, — или намекнули на это (Австрийское правительство приказало Марцелине Чарторыской покинуть Вену, так как она была эмиссаром Hôtel Lambert в этом городе.). Циховского не видел недели две. Пани Потоцкая в Версале, потом, кажется, едет в Спа. Здесь жара. От сестры еще нет вестей. Этот месяц я еще пробуду здесь, но если сестра не приедет, то переселюсь, потому что всё это для меня выходит слишком дорого. Играю всё меньше; писать ничего не могу.

Будь здоров. Работай над своей брошюрой; не поддавайся ни горю, ни унынию. Ты ведь уже столько вынес. Бог даст Тебе силу и на остальное.

Твой Ш.