Вильгельм Вюрфель — директору степанку в Прагу

 

Многоуважаемый господин директор!

Вручитель этого письма — весьма одаренный молодой человек, которым я очень интересовался еще в Варшаве. По моему настоянию он дважды с большим успехом выступил в Вене как пианист в театре у Коринфских ворот. Я прошу Вас, милостивый государь, соблаговолить оказать ему поддержку в случае, если бы он захотел выступить публично в Праге. Ему важнее честь, чем гонорар, дабы он мог сказать, вернувшись к себе на родину, что повсюду, в Праге, Вене и т. д., он был принят с честью. Я не рекомендовал бы его так настоятельно, если бы он не был этого вполне достоин. [...]

Имя этого молодого человека Фридерик фон [!] Шопен [...].

Остаюсь с самым искренним уважением Вашим, милостивый государь,

покорным слугой

Вюрфель. Капельмейстер.

 

Вена, сего 19 авг[уста] 1829

(Письмо В. Вюрфеля сохранилось в бумагах семьи Шопена: Фридерик часто не вручал рекомендующих его писем адресатам.)

 

(Отрывок. Адрес: «S[eine]r D [urchlauch] t Hernn Hernn v[on] Stiepanek, Direktor des Konigl. landischen Theaters etc., Wohlgeboren, zu Prag».)

 

РОДНЫМ В ВАРШАВУ

 

Прага, суббота, 22 августа 1829

 

После трогательного прощания с Веной. А оно действительно было трогательным, так как панна Благетка дала мне на память свои сочинения с дружеской надписью, а ее отец просил меня обнять Папу и Маму и поздравить их с таким сыном. Молодой Штейн плакал. Шуппанциг, Гировец, словом, все музыканты трогательно прощались со мной. — Итак, после всего этого и моего обещания вернуться, я сел в Eilwagen [скорый дилижанс]. Нас провожал Нидецкий и еще два других поляка, уезжающих получасом позднее в Триест. Они задержались на несколько дней в Вене и часто с нами виделись. Один из них, по имени Неголевский, молодой парень из Великопольши (Великая Польша — историческое название западной части Польши.), едущий на воды со своим гувернером, а вернее, товарищам по путешествию, Копытовским, студентом Варшавского университета. Пани Гуссажевская, у которой я был с прощальным визитом (почтенная и достойная чета), хотела меня задержать на обед, но у меня не было времени, так как я должен был бежать к Гаслингеру. И он также после сердечных пожеланий возвращения и торжественного обещания, что мои Вариации выйдут через пять недель (Вариации ор. 2 Гаслингер выпустил лишь в 1830 г..), для того чтобы осенью наводнить ими весь мир, просил, хоть он и не имеет удовольствия его знать, кланяться Папе.

Садимся в Eilwagen; вместе с нами какой-то молодой немец. Так как нам предстоит сидеть рядом две ночи и день, то мы познакомились. Он купец из Гданьска, знает Прушаков, Сераковского из Ваплева, Явурка, Эрнемана, Грессеров и т. д.. Два года назад он был в Варшаве, фамилия его Норман. Он оказался прекрасным попутчиком; сейчас он возвращался из Парижа. Мы остановились в одной гостинице и решили, осмотрев Прагу, вместе ехать в Теплиц (Город и курорт в Чехословакии на южных склонах Гарца.) и Дрезден. Было бы глупо не воспользоваться случаем осмотреть

Дрезден, благо что финансы позволяют, а вчетвером путешествовать удобно;и дешево.

После многих толчков и сильной тряски в Eilwagen’e вчера в полдень мы прибыли в Прагу и сразу же поспешили к table d’hote [к общему столу]. После обеда мы отправились к Ганке (Вацлав Ганка (1791—1861) — чешский славист и поэт, видный деятель чешского национального Возрождения, исследователь памятников чешской культуры, хранитель пражского Национального музея; был тесно связан с польскими учеными.), к которому пан Губе дал Мацеёвскому рекомендательное письмо. Я пожалел, что мне не пришло в голову написать п[ану] Скарбку с просьбой дать рекомендательное письмо к этому знаменитому ученому. Задержавшись в дворцовом кафедральном соборе (Шопен осмотрел пражские Градчаны (Кремль); кафедральный собор — собор св. Витта в Градчанах (XIV в.).), мы не застали Ганку дома. Город в общем красивый, насколько это видно с дворцового холма, — большой, древний и некогда богатый. Перед своим отъездом из Вены я получил шесть писем, пять от Вюрфеля и одно от Благетки к Пиксису (Фридрих Вильгельм Пиксис (1786—1842) — скрипач, с 1810 г. дирижер Пражского городского театра, профессор Пражской консерватории. С его братом Иоганном Петером Пиксисом (1788—1874), пианистом и композитором, Шопен впоследствии встречался в Штутгарте и Париже.) с просьбой показать мне здешнюю консерваторию. Они также хотели, чтобы я здесь выступил, но я пробуду тут только три дня; кроме того, у меня нет охоты портить то, чего я добился в Вене (потому что даже над Паганини здесь насмехались (Речь идет о выступлениях Н. Паганини в Праге (ноябрь, 1828), враждебно встреченных большинством пражских критиков.)), поэтому я от этого откажусь. Пять писем Вюрфеля адресованы директору и капельмейстеру театра и первым здешним музыкальным знаменитостям. Я их отдам, раз он меня об этом убедительнейше просил, но играть не стану. Славный Вюрфель дал мне также письмо к Кленгелю (Август Александр Кленгель (1783—1852) — немецкий композитор, пианист и придворный органист в Дрездене; автор сборника «Canons et Fugues dans tous les tons majeurs et mineurs» — «Каноны и фуги во всех мажорных и минорных тональностях».) в Дрездене.

Кончаю писать, так как пора идти к Ганке. Я представлюсь ему как крестник Скарбка и надеюсь, что [рекомендательного] письма не понадобится.

 

РОДНЫМ В ВАРШАВУ

 

Дрезден, 26 августа 1829

 

Глубокоуважаемому Профессорскому семейству Шопенов в Варшаве и моим Дорогим Родителям от сына, ныне находящегося в Дрездене.

Я здоров и весел. Неделю тому назад в Вене я еще не знал, что буду в Дрездене. С быстротой молнии, но не без пользы, мы ознакомились с Прагой. Ганка был рад моим сообщениям о пане Скарбке. Мы должны были расписаться в его книге, предназначенной для посетителей Пражского музея, — особенно для тех, кто разделяет его взгляды. Бродзиньский, Моравский (Вероятно, генерал Францишек Моравский (1783—1861) — польский поэт.) и др. находятся уже в их числе. Так что каждому из нас пришлось расплатиться какой-нибудь выдумкой. — Один — стихами, другой — прозой. Швейковский написал торжественное приветствие. Что тут было делать музыканту? К счастью, Мацеёвскому пришла мысль написать четыре строфы в размере мазурки; я сочинил к ним музыку и вместе с моим поэтом постарался сделать это по возможности оригинальнее. Ганка был доволен этой Мазуркой, обращенной к нему и прославляющей его заслуги перед славянством (Мазурка G-dur (опубликована в 1879 г.). Текст И. Мацеёвского (4 строфы).). Он дал мне для пана Скарбка виды Праги для пополнения его коллекции.

Я не буду распространяться обо всём, куда он нас водил, о прекрасных видах, какие он нам показывал, мне не хватит места для описания великолепного кафедрального костела с серебряным св. Яном Непомуком, прекрасной, украшенной аметистами и другими драгоценными камнями часовни Вацлава... когда приеду, расскажу обо всём этом. — Письма Благетки и Вюрфеля к Пиксису снискали мне самый дружеский прием. Пиксис отменил свои уроки, оставил меня у себя и о многом расспрашивал. Взглянув на его письменный стол, я заметил визитную карточку Кленгеля и спросил, не однофамилец ли это знаменитого дрезденца находится в Праге? Он ответил, что сам Кленгель только что приехал и, не застав его дома, оставил свою визитную карточку. Я обрадовался, потому что у меня было письмо из Вены к Кленгелю; когда я упомянул об этом Пиксису, он пригласил меня к себе во вторую половину дня, когда должен был прийти Кленгель. Случайно мы с ним встретились на лестнице у Пиксиса. — Я слушал, как он два часа играл свои Фуги. Я не играл, потому что меня об этом не просили. Он играет хорошо, но я желал бы лучшего (об этом молчок!). —

Кленгель дал мне письмо: «Аll Ornatissimo Signor, Cavaliere Morlacchi, primo maestro della Cappella Re [g] ale [Его высокопревосходительству кавалеру Морлакки (Франческо Морлакки (1784—1841) — итальянский композитор, с 1810 г. — первый капельмейстер придворного оркестра в Дрездене.), главному директору Королевской капеллы]», в котором, как он мне сказал, просит последнего познакомить меня со всем дрезденским музыкальным Wesen [здесь — миром] и повести к своей ученице панне Пехвель, первой, по его мнению, тамошней пианистке. Он был очень любезен; я провел у него часа два перед своим отъездом. Он едет в Вену и Италию, — нам было о чем поговорить. — Замечательное знакомство, которое я ценю гораздо больше знакомства с беднягой Черни (об этом молчок!).

В Праге мы провели всего лишь три дня. Я не успел оглянуться, как пролетело это время. Всегда я был чем-нибудь занят; накануне отъезда, выйдя не застегнутый из кабинета, я попал в чужую комнату, и только когда оказался уже посреди комнаты, какой-то веселый путешественник сказал мне с удивлением «Guten Morgen [Доброе утро]!» — «Bitte umVerzeihung [Прошу прощения]!» — как можно скорее я бросился прочь. Комнаты были очень похожи одна на другую. Мы выехали из Праги Separatwagen’oм [отдельным дилижансом] в полдень и вечером прибыли в Теплиц. Наутро в Badeliste [в списке курортников] я нашел имя Людвика Лемпицкого и сейчас же пошел с ним повидаться; он очень обрадовался и сказал мне, что тут много поляков, среди них Прушак старший, Юзеф Кохлер (Юзеф Кохлер — вероятно, член Совета купеческой биржи в Варшаве.) и Кретковский из Камионны. Они всегда вместе обедают im deutschen Saale, но сегодня он не будет там обедать, потому что приглашен в Замок княжеской четы Клари. Это очень знатный, почти независимый род, владеющий огромными поместьями, в том числе и самим городом Теплицем. Княгиня Клари — сестра чешского наместника Хотека (Карел Хотек (1783—1863) — с 1826 г. наместник Чешского королевства.). Лемпицкий попросил меня доставить ему удовольствие и пойти с ним вместе на вечер в княжеский дворец, так как он там как дома; за обедом он предупредит их об этом. Поскольку этот день мы посвятили осмотру окрестностей, то я принял приглашение.

Мы всюду ходили, побывали в Дуксе, дворце Валленштейнов (Альбрехт Валленштейн (погиб в 1634 г.) — известный полководец времен Тридцатилетней войны.); там находится кусочек черепа этого великого полководца, алебарда, которой он был убит, и много других достопримечательностей. Вечером, вместо того чтобы пойти в театр, я оделся, надел белые перчатки, оставшиеся от последнего выступления в Вене, и в половине девятого отправился с Лемпицким к князю.

Входим: kleine aber honette Compagnie [небольшое, но избранное общество]. Какой-то австрийский князь, какой-то генерал, фамилию которого я забыл, какой-то английский капитан корабля, несколько молодых франтов, кажется, тоже австрийских князей, и саксонский генерал, по фамилии Лейзер, весь в орденах и со шрамом на лице. — После чая, перед которым я долго разговаривал с самим кн[язем] Клари, его мать попросила меня, чтобы я «соблаговолил» сесть за фортепиано (хороший инструмент, Граффа). Я «соблаговолил», но со своей стороны тоже попросил, чтобы мне «соблаговолили» дать тему для импровизации. Сейчас же среди дам, сидевших вокруг стола и занятых вышиванием, вязанием и плетением кружев, стали шептаться: «un theme [тему]». Три очаровательные княжны стали совещаться, одна из них обратилась к пану Фриче (если не ошибаюсь, гувернеру молодого Клари), и тот, с общего согласия, дал мне тему из Моисея Россини («Моисей в Египте» (1818) — опера Дж. Россини. Шопен мог знать ее лишь по отрывкам, исполнявшимся в концертах, так как до 1830 г. она в Варшаве не ставилась.). Я импровизировал — и, кажется, так удачно, что генерал Лейзер долго со мною потом разговаривал и, узнав, что я еду в Дрезден, тут же написал следующее письмо барону фон Фризену:

«Monsieur Frederic Chopin est recommande de la part du General Leiser a Monsieur le Baron de Friesen, Matre de Cere-monie de S.M. le Roi de Saxe, pour lui etre utile pendant son sejour a Dresde, et de lui procurer la connaissance de plu-sieurs de nos premiers artistes. [Генерал Лейзер рекомендует господина Фридерика Шопена господину барону Фризену, церемониймейстеру двора е. в. короля Саксонского, с просьбой быть ему полезным во время его пребывания в Дрездене и познакомить его с нашими лучшими артистами]». А под этим, по-немецки: «Herr Chopin ist selbst einer der vorzüglichsten Pianospieler, die ich bis jetzt kenne. [Господин Шопен является одним из самых выдающихся пианистов, каких я до сих пор знал]». Переписано слово в слово с написанной карандашом и не запечатанной записки генерала Лейзера. — Я играл в этот вечер четыре раза, и княжны выразили желание, чтобы я остался еще в Теплице и на следующий день был у них на обеде. Лемпицкий обещал даже взять меня с собой в Варшаву, если я останусь здесь дольше. Но я, не желая расставаться с товарищами, поблагодарил и отказался. Итак, тронувшись из Теплица вчера в 5 часов утра, с нанятым за два талера извозчиком, мы прибыли в Дрезден в 4 часа пополудни. Здесь я сразу же встретил Левиньского (Ксаверий Левиньский — сенатор Королевства Польского.) и Лабенцких. Мне очень везет во время этого путешествия; сегодня Фауст Гете, а в субботу, как говорил мне Кленгель, итальянская опера.

 

Кончаю сегодня утром письмо, начатое вчера вечером.

Я одеваюсь и, чтобы не терять времени, иду к барону Фризену и Морлакки. Через неделю мы собираемся тронуться отсюда, но до этого, — если позволит погода, — посетим Саксонскую Швейцарию. Потом мы пробудем несколько дней во Вроцлаве и уже оттуда домой. Я так спешу к Вам, горячо любимые Родители, что предпочел бы не заезжать к Веселовским (Веселовские — Теофил (род. в 1791 г.) и его жена Анна, урожденная Скарбек, крестная мать Ф. Шопена, жившие в Стжижеве в Вел. княжестве Познаньском.). Сколько я Вам расскажу историй и приключений, — и каких чудесных!

 

P. S.

«Mattre de Ceremonie [церемониймейстер]» барон де Фризен принял меня любезно, спросил, где я остановился, и выразил сожаление, что кастеляна (Кастелян — здесь управляющий, хранитель.), которому подчинена капелла, сейчас нет в Дрездене, но он узнает, кто его замещает, и, несмотря на кратковременность моего пребывания в этом городе, приложит все старания, чтобы оказаться мне хоть чем-нибудь полезным. Масса любезностей, поклонов. Остальное приберегаю для письма, которое напишу из Вроцлава не раньше, чем через неделю-полторы. Я осмотрел здешнюю картинную галерею, выставку плодов, лучшие сады, отдал визиты, а сейчас иду в театр. Надеюсь, что для одного дня достаточно!

 

P. S. второе.

Мое письмо пролежало до поздней ночи. Я только что вернулся с Фауста (Это была премьера первой части «Фауста» Гете в обработке Людвика Тика в Дрезденском королевском театре.). С половины 5-го пришлось стоять у театра; спектакль продолжался с 6-ти до 11-ти. Девриент (Карл Август Девриент (1799—1872) — известный немецкий драматический актер; с 1822 г. выступал в Дрездене.), которого я уже видел в Берлине, играл Фауста. Как раз сегодня здесь праздновали восьмидесятилетие Гете. Страшная, но величественная фантазия. Во время антрактов играли отрывки из одноименной оперы Шпора (Людвик Шпор (1784—1859) — выдающийся немецкий скрипач, композитор, дирижер и педагог; пользовались известностью его скрипичные концерты и камерные произведения, написал также несколько опер; «Фауст» был впервые поставлен в 1816 г. в Праге.)... Иду спать... Завтра утром я жду Морлакки, с которым пойду к панне Пехвель. Не я к нему, а он ко мне приходит! Ха, ха, ха... Спокойной ночи!

Ваш Фридерик.