VII. Дробление коллективной собственности

 

Коллективная собственность, возникшая путем дробления общественной собственности, когда род распался на матриархальные или патриархальные семьи, в свою очередь дробится, порождая индивидуальную собственность при распаде объединенных хозяйств патриархальных семей. [95]

Последовательное дробление этих двух форм недвижимой собственности было вызвано фактом существования движимой собственности, является наиболее деятельным фактором преобразования земельной собственности как в прошлом, так и в настоящем. Превращение земельной собственности из общей в индивидуальную могло произойти лишь вследствие такого же превращения движимости, которая по существу своему склонна принадлежать личности,

Матери семейств, жившие сообща в общем доме рода, уходя из него, уносили с собой свои пожитки и строили себе отдельные жилища, которые, будучи очень примитивными, в сущности были движимым имуществом и считались таковым. Но земля, на которой воздвигалось жилище, составляя с ним одно целое, становилась личной собственностью. Вскоре понятие личной собственности распростра­нилось и на окружавшую его землю, которая, огороженная плетнем или стеной из камней, образовала вместе с домом недвижимое имущество семьи, впоследствии все расширявшееся в ущерб коллективной собственности.

Это расширение совершилось быстро благодаря увеличению и накоплению движимости в селах и деревнях, положение которых благоприятствовало развитию торговли. Равенство между патриархальными семьями в селе было уничтожено; одни задолжали и обеднели, другие разбогатели и употребляли богатство на приобретение земель общины; участки задолжавших переходили в руки ростовщиков.

Накопление богатств чувствовалось даже внутри самих патриархальных семей. Вначале все было общее: ни один член семьи не обладал ничем, кроме разве предметов личного пользования. В семьях общинных сел в Индии монеты не употреблялись для торговли; они служили лишь предметом роскоши и пришивались к одежде. Все приобретенное приносилось в общий склад. «Куда ни приведи корову, она все дома отелится», — говорит славянская пословица. Это значит: каким бы способом ни обогатился человек, он должен поделиться со всей своей семьей. Это только справедливо, так как всякий член семьи имеет право на все, чем она обладает, если только он не изгнан за какое-либо преступление или по другой важной причине. Он может уехать, быть в отсутствии несколько лет; когда же он вернется, то дома ему всегда есть место. [96]

Первое движимое имущество, сделавшееся личным в Риме и славянских землях, это peculium castrense, военная добыча. Мало-помалу эта же привилегия распространилась и на имущества, приобретенные на службе государству и церкви и принесенные в приданое женою. Так что после peculium castrense образовалось peculium quasi castrense.

Было позволено торговать этим благоприобретенным имуществом, которое могли доставлять рабы и которое состояло из скота, рабов, драгоценностей, денег и даже недвижимости. Вместе с богатством в общину проникло неравенство между ее членами и составлявшими ее семьями. Согласие было уничтожено; в каждой семье появились свои интересы, часто противоположные другим. Наконец, семьи разделились и устроились самостоятельно. Так была основана семья, такая, какой мы ее теперь знаем.

Коллективная собственность и соответствующий ей семейный строй изменяются чрезвычайно медленно в селах, не становящихся центрами торговли и накопления движимых имуществ. Вероятно, эта форма собственности продолжалась бы веками, если бы ее не расшатали внешние толчки. Действительно, коллективистские общины представляют собой экономические единицы, которые сами производят все необходимое для материальной и духовной жизни своих членов. В них очень мало возникает элементов, нарушающих гармонию: там все совершается по традиции, сохраненной предками и передаваемой из поколения в поколение, как драгоценнейшее из наследств. Поэтому, когда сельская община достигает такой степени промышленного и земледельческого развития, что она удовлетворяет простые и малочисленные потребности своих членов, кажется, что в ней самой не может найтись причин для эволюции; движение передается ей лишь внешним миром.

Первыми, кто дает ей толчок, являются деспотические правительства; они-то и оказываются настоящими разрушителями основ, на которых покоится деспотизм.

Государственные поборы, пагубное влияние которых можно наблюдать в Индии, являются одной из самых действенных причин, вселяющих нищету и дезорганизацию й сельские общины.

Сначала подати платятся натурой пропорционально урожаю с полей. Но этот способ платежа не может удовлетворить централизующиеся правительства: они начинают требовать их деньгами и определять заранее количество [97] взноса, независимо от урожая. Чтобы уплатить налоги, крестьяне часто принуждены обращаться к ростовщикам, этой язве общин. Эти гнусные существа, поддерживаемые правительством, безбожно обворовывают их. Они превращают земледельца в чисто номинального собственника, который работает лишь для уплаты все увеличивающихся но мере платежа долгов. Ростовщики внушают везде глубокое презрение и ненависть. В России антисемитская кампания лишь потому вызвала столько страстен, бурных а кровавых сцен, что крестьянин там смешивает еврея с ростовщиком. При этом досталось и многим христианам из тех, кто наживается на крестьянах не хуже самого обрезанного из сынов Авраама.

Но дробление общинной собственности может происходить и естественно, как следствие прогресса в земледелии. По мере усовершенствования способов обработки и по мере того, как появляется сбыт продуктов, земледельцы начинают замечать, что одного года недостаточно для получения всей прибыли от труда и удобрений, вложенных в участок земли, полученный при разделе. Они требуют отсрочки переделов на 2, 3, 7 и 20 лет. Русское правительство было вынуждено сделать их обязательными во время ревизии; мужики же назвали их черными, т. е. дурными переделами⁽*⁾, показывая тем самым, как они неприятны тем семьям, которые стали как бы владельцами доставшейся им по-последнему переделу земли. В связи с этим замечено, чтопахотные, удобряемые земли в первую очередь стали переделяться через промежутки в несколько лет и в конце концов оставаться у владеющих ими семей, луга же продолжают делнтьея ежегодно. И еще до того, как пахотные земли стали частной собственностью семей, деревья, посаженные на: общинных землях, подлежащих переделу, являлись уже собственностью посадившего.

 

⁽*⁾ Поправка Энгельса: «Черные переделы» — по-русски черный, noir, употребляется в смысле грязный [sale], а также народный, простой, обыкновенный. Черный народ, le peuple noir = народная масса, «простонародье». Черный передел, le partage noir, обозначает скорее общий передел, всеобщий, в котором участвуют все, вплоть до самого бедного. И в этом смысле одна газета народников (народник — друг крестьян) в Швейцарии носила название — «Черный передел», что должно было означать раздел дворянских имений между крестьянами.

 

В общинных селах все главы семейств равны между собой, так как происходят все от одного рода. Инородцы, поселяющиеся среди них в качестве ремесленников или военнопленных, спустя некоторое время, получив право гражданства, соответствующее древнему принятию в род, получают долю земли наравне с коренными жителями. Это присоединение инородцев, конечно, возможно лишь в случае медленного прироста населения и обилия свободней земли. В густо населенных селах часть людей вынуждена выделяться на хутора, уходить ва новые места и вырубать [98] соседние леса. Иногда каждое семейство получает право самостоятельно осваивать землю за пределами известного района и на некоторый более или менее продолжительный промежуток времени оно считается собственником освоенной им земли.

Но необработанные плодородные земли, вскоре исчезают в селениях, расположенных на берегу моря, вдоль реки или на перекрестках дорог, так как привлекают большое количество чужеземцев.

В этих селах, превращающихся в маленькие города, трудно уже получить право гражданства; даже за жительство в них нужно платить известную пошлину*. Пришельцы не принимаются в расчет при разделах земли, они не пользуются общими лугами и пастбищами и не могут становиться должностными лицами города. Эти права принадлежат исключительно коренным жителям, составляющим привилегированное сословие: аристократию коммуны, городских патрициев, в противовес, с одной стороны, феодальной аристократии, с другой — ремесленникам, которые, по крайней мере по происхождению, всегда инородцы. Ремесленники же, защищая себя против деспотизма и вечных притеснений общинной аристократии, организовались в ремесленные цехи. Это подразделение городских жителей в средние века было источником междоусобных, часто кровавых, столкновений.

 

*Ривьер (Rivière) упоминает указ 1223 года, требовавший взыскивать со всякого постороннего, желающего проживать-в Реймсе, в пользу епископа четверть сеты (3 четверика) ржи и курицу, в пользу мэра 8, а старшинам 4 экю. Епископ — это феодальный сеньор; его повинность сравнительно легка, тогда как требования мэра и старшин-патрициев общины очень тяжелы для того времени.

 

В деревнях росла феодальная собственность за счет общинной, отпечаток которой она сохраняла вплоть до ее превращения в буржуазную собственность; в городах же, сделавшихся оживленными центрами, промышленности и торговли, накоплялись и увеличивались движимые богатства, воздвигавшие частную собственность на развалинах коллективной собственности и общинной организации. [99]

 

 

Глава четвертая

ФЕОДАЛЬНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ

I. ФЕОДАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

 

Есть два типа феодальной собственности: недвижимая, называемая средневековыми юристами телесной (corporelle), состоящая из замка или поместья с усадебным участком и окрестных земель «так далеко, как каплун может в раз облететь»; и движимая, называемая договорной (incorporelle), состоящая из военной повинности, барщины, десятины и различных обязательств.

Феодальная собственность (собственность духовенства есть лишь разновидность ее) зарождается среди сельских общин, основанных на коллективной собственности, и увеличивается за счет ее; затем, вследствие ряда вековых преобразований, она приводит к буржуазной — настоящему виду индивидуальной собственности.

Феодальная собственность и порождаемая ею социальная организация служат переходом от семейного, точнее кровнородственного коллективизма, к буржуазному индивидуализму. В феодальные времена собственность и собственник имеют обязательства и не приобрели еще буржуазной независимости, права пользоваться и злоупотреблять. Земля не продается и не может быть куплена, она отягощена ограничивающими условиями (сервитутом)81 и передается по обычаю и законам, которые собственник не может нарушить. Он должен исполнять свои обязанности перед людьми, стоящими выше и ниже его по иерархической лестнице.

Феодальный строй, в сущности, есть контракт взаимных услуг: барон обладает землей, правом на труд и продукты труда крепостных вассалов, при условии оказания услуг [100] высшим и подвластным лицам. Феодальный сеньор, взамен «присяги на верность» (la foi et l'hommage) вассала, «обещался защищать его от всех и против всех и помогать ему во всех случаях»; вассал, чтобы, обеспечить себе эту защиту, следовал за сеньором на войну и платил ему личными повинностями и десятиной с жатвы и приплода домашних животных*. Барон, чтобы найти в случае нужды поддержку и помощь, прикреплялся к более могущественному сеньору, который в свою очередь был вассалом одного из великих ленников короля или императора.

 

* The Vision of Piers the Plowman (видение Пирса-пахаря), составленное за несколько лет до бунта кентских крестьян, завладевших в 1380 году Лондоном, напоминает дворянству их обязанности по отношению к крепостным и вассалам, кормящим их. Пирс говорит рыцарю:

«Вы предлагаете так справедливо, что я буду работать и сеять в поте лица своего за нас обоих, и другие дела буду делать за Вас всю жизнь, с условием, что Вы станете защищать святую церковь и меня самого от разбойников и злых людей, ходящих по свету».

 

Все члены феодальной иерархии, восходящей от крепостного к королю или императору, были тесно связаны взаимными обязательствами. Тогда долг, как теперь прибыль, был душою общества. Все использовалось для того, чтобы глубоко запечатлеть его в сердцах высших и низших классов. Народная поэзия, этот первый и могущественный фактор образования, обращала долг в религию. Роланд82 — эпический герой феодализма, попав в трудное положение, когда сарацины напали на него в Ронсевале, держит такую речь к своему товарищу по оружию, Оливьеру, который жалуется на то, что Карл Великий их покинул...**

 

** Не богохульствуйте. — Проклят тот, кто носит в себе трусливое сердце. Мы будем твердо держаться, от нас будут исходить и удары и сражение!.. За своего сеньора нужно претерпевать большие страдания и терпеть холод и жар, также нужно терять кровь и тело. Коли копьем, а я дюрандалем — добрым мечом, что дал мне король. Если я умру, тот, кому он достанется, сможет сказать, что он принадлежал благородному вассалу! Aoi. (Песнь о Роланде; издание Леона Готье [Léon Gautier, XCIII et XGIV]).

Песнь о Роланде, народная эпопея средних веков, часто пелась при начале сражений. При Гастингсе, когда сошлись две армии, нормандский рыцарь Тальефер (Taillefer) вышел из рядов и запел песню о Карле Великом и Роланде «чтоб возбудить в солдатах мужество», как говорит Вильям Мальмсбери (William of Malmsbury). Во время пения он играл мечом, бросал его в воздух и хватал за рукоять. Норманны подхватывали припев с криками: «Господи, помоги!». [101]

Восклицание Aoi, повторяющееся после каждой строфы, занимало многих филологов; оно соответствует французскому ohé, как замечает Готье, и означало окончание куплета; так как, вероятно, «Песнь о Роланде» пелась двумя лицами, как поется еще теперь в Финляндии Калевала двумя певцами. Один начинает петь строфу, которую другой повторяет, потом говорит свою, повторяемую в свою очередь первым, и так далее до конца поэмы, пение которой продолжается часто целые дни и ночи.

 

Кровнородственный коллективизм мог дать лишь общинное единство; феодализм создал провинциальную и национальную жизнь, объединив обязанностями и взаимными услугами автономные и отдельные части целой провинции и нации. С этой точки зрения феодализм есть военная федерация баронства,

Обязанности барона по отношению к его крепостным, оброчникам и вассалам были многочисленны и обременительны. Но когда начался упадок феодализма, они освободились от своих обязанностей, сохранив и увеличив в то же время обязательства и тяготы подчиненных, которые в прежние времена были лишь платой за действительные услуги. Бароны не ограничились освобождением себя от феодальных обязанностей, они захотели владеть землями своих вассалов, лесами и другими общинными имуществами. Французские средневековые юристы, справедливо, названные plumes, féodales («феодальные перья»), стали утверждать, что земля, леса, луга и воды всегда принадлежали сеньорам, отдавшим их лишь в пользование крепостным людям и вассалам:. То же произошло и в Англии, где объявили, что неизвестно когда, «должно быть во время феодализации Европы или норманского завоевания, вся территория Англии была взята под контроль, что земли были распределены между сеньорами в собственность, которую они частью роздали следовавшим за ними свободным людям, частью же поручили обрабатывать крепостным рабам; что вся не возделывавшаяся земля также принадлежала сеньорам и что все не согласующиеся с феодальными принципами обычаи незаметно возникли впоследствии благодаря попустительству сеньоров же»*. Одним [102] словом, все принадлежало барону и должно было к нему вернуться. Благодаря таким бесстыдным подтасовкам фактов, дворянство во Франции и Англии могло завладеть лесами и землями — собственностью сельских общин. Буржуазные историки и Мерлен (Merlin), беспощадный законовед Конвента, разрушитель общинных имуществ, желая найти индивидуальную форму собственности даже в феодальные времена, приняли пристрастную точку зрения аристократов. Однако рассмотрение вопроса о зарождении и эволюции феодальной собственности докажет лживость мнения средневековых юристов и покажет, как феодальная собственность установилась с помощью обмана и насилия.

 

* H.-S. Maine, Village communities, стр. 84. Мнение это было выражено перед комиссией палаты общин адвокатом Бламиром (M.Blamire), который, по словам Мэна, был «наиболее сведущим законоведом по части земельной собственности в Англии в ее наиболее редких формах».