Абердинский испытательный полигон, район эджвуд, Мэриленд

 

Фишер остановился у поста охраны, опустил окно, и протянул водительские права охраннику, который проверил имя со списком на планшете. Стоял ясный осенний день с легким ветерком; в машине почувствовался запах горения листьев.

Охранник тщательно рассмотрел лицо Фишера, затем кивнул и вернул права.

— Направляйтесь прямо к администрации. Длинное белое здание с кирпичным входом. Вас встретят.

Фишер кивнул и проехал через ворота. До административного здания было меньше пятидесяти метров. Фишер остановился в покрытом тентом повороте и вылез из машины. У двери машины появился рядовой.

— Я припаркую для вас, сэр. Ваша компания ожидает внутри.

— Спасибо.

Фишер встретил Ламберта в вестибюле. Отделка была классической армейской: бледно-желтая линолеумная плитка, верхняя часть стены была окрашена в зеленый цвет, нижняя обшита панелями из темного дерева. Сильный запах чистящего средства "Пайн-Сол" висел в воздухе. За приемной стойкой сидела медсестра; она подняла глаза, когда вошел Фишер и кратко кивнула.

Фишер пожал протянутую руку.

— Что происходит, полковник?

За несколько минут до того, как "Гольфстрим" с Фишером приземлился на военно-воздушной базе "Эндрюс", Гримсдоттир позвонила Фишеру и сообщила об изменении планов. Питера перевезли в Подразделение Химической Защиты. "ПХЗ" — это отделение армейского Научно-исследовательского медицинского института химической защиты. Фишеру приходилось иметь дело с "ПХЗ" на протяжении многих лет, недавний визит был несколько месяцев назад, в качестве пациента после инцидента с "Трего".

Почему Питера перевезли, Гримсдоттир не знала или не хотела говорить, но так или иначе, Фишер знал, что это плохие новости. Госпиталь Джонса Хопкинса, в котором располагался Питер, был первоклассным; вероятность того, что состояние Питера было за пределами их способностей, беспокоила Фишера.

— С ним сейчас доктора, — сказал Ламберт. — Главврачу службы экстренной помощи госпиталя Джонса Хопкинса хватило одного взгляда на него, затем тот связался с "ПХЗ". Пока что они ничего не говорили, но раз они здесь...

— Я знаю.

Фишер расшагивал по сторонам, остановился, и сжал переносицу большим и указательным пальцами. Он повернулся к Ламберту.

— Значит, мы подождем.

— Ага.

Вестибюль был пуст, они заняли оранжевые стулья фирмы "Наугахайд" недалеко от стойки. На подлокотнике стула Фишера были слова, написанные выцветшей шариковой ручкой:

"Армейский метод: поторапливайся и ожидай".

Фишер тихо усмехнулся.

— Что тебя рассмешило?

— Помнишь Фрэнка Стайлза, еще в Форте-Брегг? — спросил Фишер.

У него и Ламберта была история, уходящая в дни службы в спецвойсках и дальше, когда их отобрали для участия в экспериментальной программе, которая собрала специальных оперативников из армии, флота, ВВС и морской пехоты, переведя их в другое отделение сообщества спецвойск. В случае Фишера и Ламберта, они ушли из армейского спецподразделения "Дельта" в "Морские котики" ВМС.

Ламберт, ранее отметившийся, как руководитель по организации и логистике, позднее был назначен главой полевых операций "Третьего Эшелона", включая всех оперативников "Splinter Cell". По настоянию Ламберта, Фишер подал в отставку в армии и присоединился к "Третьему Эшелону".

— Стиляга Фрэнки. Ага, я помню. — Сказал Ламберт.

— Он всегда шутил, что когда он вернется, то первым делом возьмется за ранчо "Науга" и продаст их шкуры армии для всех этих проклятых стульев.

Ламберт засмеялся.

— И в кабинеты стоматологов.

— Ага.

Фишер наклонился вперед, упершись локтями в колени и вытянув шею. Спустя какое-то время он просил Ламберта:

— Ты видел его?

— Питера? Мельком, когда они засовывала его в скорую. — Ламберт остановился и прокашлялся.

— Что? — спросил Фишер.

— Они везли его в палатке, Сэм.

Это было логично. "ПХЗ" имеет дело с биологическими, химическими и радиоактивными инфекционными процессами. До тех пор, пока они не установили диагноз или заявили, что он не инфицирован, армия будет содержать Питера согласно процедурам уровня 4, укомплектованные костюмами биозащиты и пластиковыми барьерами с избыточным давлением. Будь Питер в сознании, он ужаснулся бы, наблюдая, как снуют вокруг него эти доктора в скафандрах и медсестры.

— Где они его нашли?

Ламберт откашлялся, колеблясь.

— Полковник?

— Мы все еще прорабатываем детали, но из того, что я понял, рыбацкая лодка обнаружила его на спасательном плоту в море Лабрадор, у берегов Гренландии. Он страдал от гипотермии, едва держался. Питера сначала отвезли в Нуук, а затем в Штаты.

— Гренландия, — прошептал Фишер.

Как такое могло случиться?

Удивлялся он.

Упал ли он за борт, или сбежал по своему желанию, если да, то почему?

— Какие-нибудь суда заявляли о пропавших без вести?

— Нет, — ответил Ламберт. — Я поручил Грим все разузнать, но, как и час назад, ничего нет.

Казалось, вряд ли исчезновение может пройти незамеченным. Что это может означать? Тут, кажется, есть два объяснения: либо Питер ехал зайцем, либо был выброшен за борт.

Прошел час, второй, и наконец-то доктор в темно-зеленом халате и квадратных очках с толстой, черной оправой, толкнул распашные двери рядом со стойкой. Он подошел к ним. Его волосы слиплись от пота.

— Доктор Селткинс. Вы здесь из-за...?

Фишер кивнул.

— Как он?

— Хорошо, нам удалось стабилизировать его состояние, но я не знаю, как долго это продлится.

— Что с ним произошло? — спросил Ламберт.

— Пока что мы не знаем. Мы проводим тесты. Это инфекционный возбудитель, но тип его мы не знаем. Я склонен исключить биологический тип; его симптомы... специфические — даже слишком специфические для грибковых, вирусных или бактериологических. Я предполагаю, что мы столкнулись с какой-то разновидностью химического или радиационного воздействия или обоих.

— Я хочу его увидеть, — сказал Фишер.

— Мы держим его согласно уровню 4...

— Я знаю. Дайте мне костюм. Я хочу видеть его.

Доктор Селткинс вздохнул, затем глянул на свои ноги.

— Доктор, если вам нужно разрешение... — сказал Ламберт.

— Нет, с вами все понятно, — сказал Селткинс, затем глянул на Фишера. — Его состояние... Не из приятных. Вы уверены, что хотите...

— Дайте мне костюм, — повторил Фишер.

ФИШЕР уже надевал костюм уровня 4 и ненавидел каждый раз по типичным причинам. Он не страдал клаустрофобией и не боялся утечки воздуха в случае прокола костюма. Сэма беспокоило отсутствие свободы. Своему выживанию на протяжении многих лет он обязан многим вещам: неустанная тренировка и практика, великолепная физическая форма, сообразительность, слепая удача; но все они были бесполезны без свободы, свободы действовать быстро и легко. Способность реагировать в мгновение ока спасала ему жизнь столько раз, что Сэм, и вспомнить не мог. Костюм уровня 4 (круглый шлем, негабаритные сапоги, и огромные перчатки) оставлял чувство уязвимости новорожденного ребенка. Это порождало механический инстинкт, он знал, это иррациональное отвращение, которое проникло в его разум.

Две медсестры сначала отвели Фишера в раздевалку, где тот переоделся в цельный костюм с перчатками и мягкой обувью, затем по переходному шлюзу вошел в нишу, где ему помогли надеть биозащитный костюм уровня 4. Медсестры осмотрели его от головы до ног и, убедившись, что зазоров и разрывов нет, подключили Сэма к системе кислородного обеспечения — набору шлангов, которые свисали на шарнирах с потолка. Фишер услышал, как поток воздуха зашипел в костюме, почувствовал, как он наполняет его шлем. Кислород, настолько прохладный, что Сэм почувствовал, как по шее пробежали мурашки, имел металлический привкус.

Одна из медсестер проверила датчик на его руке и сказала: "Приточная вентиляция", и они повели его ко второму переходному шлюзу. За стеной из плексигласа, под холодным светом дневных ламп, Сэм увидел кровать с фигурой, лежащей на ней. Лицо Питера было отвернуто в другую сторону; Фишер видел только ухо, изгиб челюсти, и прозрачную носовую трубку канюли, извивающуюся по щеке в ноздри.

Еще одна фигура в биозащитном костюме, доктор или медсестра, как полагал Фишер, стояла рядом с кроватью, считывая показания жизненно важных органов с монитора и записывая показания в планшет.

Фишер почувствовал похлопывание по плечу.

— Вы готовы, — сказала медсестра. — Когда дверь шлюза закроется, откроется следующая. На вашем запястье находится аварийная кнопка.

Фишер посмотрел вниз, увидел квадратную, размером со штамп красную кнопку под откидной пластиковой крышкой.

— Если будут трудности, нажмите ее, и мы прибудем к вам в течение шестидесяти секунд. Вы поняли?

Фишер кивнул.

— Шлюзы управляются изнутри. Когда будете готовы выйти, подойдите к шлюзу и поднимите вверх большой палец. Мы выпустим вас.

Не пытайтесь выйти насильно.

Если же вы это сделаете, нам придется закачать успокоительное через вашу систему кислородного обеспечения. Вы поняли?

Фишер снова кивнул.

Он снова почувствовал похлопывание по плечу, затем спустя мгновение, услышал свист закрывающейся двери шлюза.

Послышался приглушенный шум вентиляторов, возвращающих избыточное давление в шлюзе.

Дверь впереди отъехала в сторону.

Осторожно ступая, Фишер подошел к койке. Над головой он услышал металлический скрежещущий звук, и через какое-то время он понял: кислородная система, движущаяся за ним по рельсам. Когда Сэм подошел к койке, фигура в костюме подошла к нему.

Сэр, мы содержим его на достаточно большой дозе обезболивающих, — сказала женщина, ее голос приглушенно звучал в шлеме. — В основном он все понимает, но не удивляйтесь, если все изменится. Он, то приходит в себя, то снова бредит.

— Ему больно, — сказал Фишер. — Сильно?

Она колебалась.

— Трудно определить, но мы полагаем, что уровень боли значительный.

Значительный уровень.

Фишер никогда не любил эвфемизмы, хотя его работа изобиловала ими; они затуманивали реальность и подпитывали иллюзии.

— Пожалуйста, не прикасайтесь к оборудованию, внутривенным трубкам или ЭКГ проводам.

— Хорошо.

— Если я вам потребуюсь, я буду рядом.

Боковым зрением Фишер увидел, как проскользнула медсестра. Ее кислородная система скрежетала по рельсам еще несколько секунд, затем все стало тихо. Фишер подошел ближе к кровати, почувствовал, как его бедра коснулись матраца. Питер лежал на спине, руки были сжаты в кулаки на груди. Указательный палец на правой руке дергался в постоянном ритме, как будто бы выбивал послание кодом Морзе. Его ногти были темно-синего цвета.

— Питер, это я, — сказал Фишер. — Это Сэм. Питер, ты меня слышишь?

Питер застонал. Его грудь поднялась, и откуда-то из глубин легких послышался мокрый грохочущий звук. Розовая жидкость вытекла из уголка рта Питера, скатилась по подбородку на грудь.

"О, Боже... Питер, что с тобой произошло?"

— Питер, это Сэм. Приди в себя, мудила, очнись.

Мудила[1], грубо переводимое слово. С русского на английский оно переводится как "тупица", было любимым прозвищем Питера для тех, кто испытывал его терпение, что долгие годы делал Фишер, но чаще всего непреднамеренно.

Глаза Питера открылись, и его опухший и серый язык высунулся, чтобы облизать потрескавшиеся губы. Это выглядело, как болезненное усилие, он повернул лицо к Фишеру.

С большим трудом Фишер не показал свою реакцию, и в тот момент он осознал, что независимо от диагноза Селткинса, Питер — покойник.

Волосы Питера, когда-то густые и черные, выпадали клочьями, оставляя за собой мозаику бледного, покрытого синими венами черепа. То немногое, что осталось от волос выглядело хрупким и стало желто-белого цвета. Его лицо было сморщенным, а кожа, тонкая как бумага и почти прозрачная, прилипла к щеке и челюсти, как будто бы его лицо было упаковано в целлофан. Когда-то голубые глаза Питера, были бесцветными, за исключением узора изломанных, кровавых капилляров. Зрачки были как черные булавочные уколы. Сухожилия, вены и артерии выступили на шее; словно руки скелета обхватили горло, непрочно удерживая его голову. Никакой Голливудский колдун по спецэффектам не смог бы создать то, во что превратилось лицо Питера.

Долгих пять секунд глаза Питера бессмысленно смотрели на Фишера, прежде чем Сэм увидел проблеск признания. Питер открыл рот, показывая почерневшие десна, и что-то прошептал. Фишер стал на колено у койки, взял руку Питера и сжал ее, затем наклонился, чтобы лучше слышать. Кожа на кончиках пальцев Питера была ободрана, ногти на некоторых пальцах оторваны.

— Что, Питер? Повтори.

—... снова видеть тебя, мудила.

ФИШЕР провел еще десять минут с Питером, прежде чем тот потерял сознание. Сэм подал знак, что готов выйти, и та же медсестра провела его через шлюзы, помогла снять биозащитный костюм, а затем оставила его в раздевалке. Через пять минут он снова был с Ламбертом и доктором Селткинсом.

— Сколько ему осталось? — спросил Фишер.

— Сложно сказать.

— Попытайтесь, — сказал Фишер с металлическим оттенком в голосе.

Селткинс развел руками.

— Дни. Максимум три. Диагноз не имеет значения. У него уже обширная полиорганная недостаточность; мы уже прошли точку невозврата. Лучшее, что мы можем сделать — обеспечить ему комфорт.

— Сделайте, — сказал Фишер. — Я еще вернусь.

Фишер и Ламберт развернулись, чтобы уйти, но Селткинс остановил их с вопросом.

— Если вы не возражаете... Я видел, вы держали его за руку. Вы его семья или друг?

Фишер выдержал паузу, глядя в пол.

— Наверное, и то и другое. Он мой брат.

5

 

ГОРЫ АЛАТАУ, КЫРГЫЗСТАН

 

ОМУРБАЙ целый час разговаривал с войсками, доведя их до исступления тем, что он провозгласил становление "нового дня для кыргызского народа, для ислама, и для обычаев их предков", а затем распустил всех праздновать.

Под выстрелы АК-47 и песнопения о своем воскресшем лидере и Аллахе, Омурбай ушел в палатку с Саметом и тремя наиболее влиятельными военачальниками, которые представляли тридцать две санжиры, или кланы в Кыргызстане. Эти люди, наряду с Саметом поддерживали ОАКР во время отсутствия Омурбая. Палатка была длинной и прямоугольной, стены были увешены тяжелыми гобеленами и завалены доверху стволами и боеприпасами, пол покрывали ковры различных размеров. В центре палатки находился поцарапанный стол из красного дерева, окруженный пятью стульями, над столом шипели три керосиновые лампы. Для защиты от холодного горного воздуха в каждом углу палатки стояли угольные жаровни.

Омурбай занял место во главе стола и жестом пригласил остальных присесть. Самет занял свое место справа от Омурбая. В палатку вошла прислуга и поставила перед каждым мужчиной керамическую кружку и графин теплого чалапа[2].

Омурбай улыбнулся и жестом пригласил им выпить.

Эти четверо представляли не только основную часть боевой силы ОАКР, но и, как неустанно твердил им Омурбай, сердце кыргызского народа – истинного кыргызского народа: Сары Багыш, Солто, Бугу, Адыгене, Дунган, Уйгур; теми чистокровными, что оказали сопротивление «Советской инфекции» и «коварной болезни Западного материализма и современности, которая отравляет нашу землю». Это были любимые темы Омурбая, но они были больше, чем просто сплачивающие лозунги. Это были, как он обещал, величайшие враги будущего кыргызской родины и самого ислама.

Омурбай выждал, пока каждый выпьет из своей кружки, а затем произнес речь.

— Братья, приятно вернуться домой. Снова видеть ваши лица и чувствовать воздух нашей родины. Нам нужно многое обсудить, но я полагаю, что у вас ко мне вопросы, так что давайте решим их.

Несколько секунд вокруг стола стояла тишина, а затем один военачальник, лидер объединенных южных кланов или Ич Кылык, заговорил.

— Мой хан, простите меня, однако почему вы живы? Мы видели, как вы умерли.

Омурбай улыбнулся.

— Достойный вопрос для начала. Ты видел иллюзию, мой друг. Я давно предвидел предательство, которое привело к тому, что меня поймали и подготовился. Человек, который умер, был верным сыном Кыргызстана, который добровольно стал мучеником.

Омурбай усмехнулся.

— Тот факт, что у него были мои прекрасные и красивые черты, была воля Аллаха.

Вокруг стола стоял смех.

Заговорил другой военачальник.

— Где вы были? Вы не доверяете нам свои секреты?

— Что касается первого вопроса, друзья кыргызского народа — легион. А второго, доверие никогда не было проблемой, мой друг. По правде, было как раз наоборот. Я знал, что наша родина останется в безопасности в ваших руках, пока я не вернусь. Затишье было необходимым злом, и скоро вы увидите почему.

— Сегодня начинается новое будущее кыргызского народа, с моим возвращением и вашей преданностью. Через несколько недель, по милости Аллаха, наша родина будет возвращена нам и станет на новый истинный курс.

— И что это за курс? — спросил другой военачальник.

— Древние обычаи, — ответил Омурбай. — Обычаи Манаса[3], прежде чем наша земля была осквернена порочностью, технологиями и Западной идеей. Я наблюдал издалека, мои старые друзья. Я видел, как зараза распространяется по нашей стране, начинаясь в городах с рекламными щитами, мигающими вывесками и танцевальными заведениями. Наши люди утратили свои обычай, но вот, что я вам скажу: я принесу исцеление.

— И это?

Омурбай помахал ему пальцем, как будто делая замечание ребенку.

— Терпение. Скоро все станет ясно.

Омурбай откинулся на спинку стула и безмолвно окинул взглядом каждого мужчину, затем внезапно хлопнул ладонями по столу. Графин с чалапом опрокинулся, разливая содержимое по скатерти.

— Перейдем к другим делам, — объявил Омурбай.

Он встал и начал расхаживать вокруг стола, кладя руку на плечо каждому военачальнику по очереди, наконец—то остановившись за Саметом.

— Как вам известно, Самет добросовестно заменял меня во время моего отсутствия. Вы преданно следовали за ним, и за это спасибо вам. Кыргызский народ из земли сорока племен, спасибо вам. Однако я все же разочарован.

Омурбай остановился за стулом, положив обе руки ему на плечи.

— Почему, мой хан? — спросил военачальник Ич Кылык.

— Как я вам уже говорил, зараза, поражающая нашу землю, коварна. Никто не застрахован. Не вы, не я, не самый усердный и преданный солдат. Даже Самет, преданный кыргыз, потерпел неудачу. Не так ли, Самет?

Самет вытянул шею, чтобы посмотреть на Омурбая.— Я не понимаю, мой хан. Каким образом я тебя подвел?

— Словом, Самет. Ты подвел меня словом. Я узнал это от доверенного источника, когда ты был замечен в Бишкеке — ты отзывался на старое советское имя, Сатыбалдиев.

— Нет, мой хан, это не правда...

Из складок пиджака Омурбая показался длинный, изогнутый нож. Плавным движением, он потянулся через горло Самета, воткнул острие ниже уха, и аккуратно протянул его по гортани. Выкатив глаза, Самет беззвучно открыл рот. Кровь хлынула из раны на скатерть. Его голова, практически отрезанная, наклонилась в сторону, он повалился вперед, ударившись лбом о стол из красного дерева. Еще секунд десять тело Самета дергалось и тряслось на стуле, затем замерло.

Омурбай воткнул кончик ножа в стол и посмотрел вокруг стола.

— Зараза, о которой я говорил, друзья мои... Не знает границ.

Он повернулся к своему стулу, уселся, налил себе еще чалапа и сделал глоток.

— Теперь, — сказал он, — перейдем к делу.

6

 

СИТУАЦИОННАЯ КОМНАТА "ТРЕТЬЕГО ЭШЕЛОНА"

 

ФИШЕР не знал настоящее имя и происхождение Питера, пока ему не исполнился двадцать один год, когда его мать и отец усадили его все рассказать. Питер, его приемный брат, был на самом деле Петр Лимонович, единственный сын ныне покойного друга отца Сэма. Это произошло, когда Питеру исполнилось восемнадцать лет и их отец, вышедший на пенсию из Государственного департамента США, рассказал им всю историю.

Питер был сыном человека по имени Иван, майора КГБ в бывшем СССР, их аналог ЦРУ Соединенных штатов; и отец Фишера, профессиональный дипломат, был вовсе не дипломатом, а двадцати пяти летним ветераном, оперативным сотрудником в ЦРУ.

Все это произошло, когда Фишер достаточно подрос, чтобы помнить, что отец отсутствовал длительный период. Специалист по перемещению агентов и дезертирству, его отец был направлен в Москву.

 Был 1968 год, разгар холодной войны, его отец объяснял, что это были годы захвата Северной Кореей американского судна "Пуэбло", жестокое вторжение Советской армии во время чехословацкой революции, космическая гонка — события, которые для Сэма были только смутными воспоминаниями.

Майор Иван Лимонович вступил в контакт с заместителем начальника ЦРУ и на протяжении следующих нескольких недель не скрывал своих намерений, что собирается шпионить для США. Известное в лексиконе контрразведки как "выкуп невесты", означает, что Иван и новорожденный сын, Петр (жена Ивана умерла при родах), будут тайно переправлены из России через два года. ЦРУ дало свое согласие, и отец Фишера был назначен главным руководителем Ивана.

В течение следующих двух лет, Иван снабжал Соединенные штаты бесценной информацией, приведшей к освобождению команды "Пуэбло" и подробностями Советского ядерного арсенала, которые впоследствии стали очень важными в подписании ОСВ-I — первая серия советско-американских переговоров об ограничении стратегических вооружений. Как часто случается в мире шпионажа, отец Фишера и Иван стали друзьями.

По прошествии двух лет, отец Фишера предпринял меры, чтобы тайно вывезти Ивана и его сына из страны, только в последнюю минуту планы пошли наперекосяк. Во время перестрелки на границе с Финляндией, Иван Лимонович был убит Советскими пограничниками, преследовавшими его, отцу Фишера удалось проскользнуть через границу вместе с юным Петром.

Приехав домой, Фишеры сделали то, что им казалось единственно верным: усыновили Петра и вырастили вместе с их сыном Сэмом. Петр, будучи слишком юн, чтобы знать русский или иметь акцент, со смутными воспоминаниями об отце, быстро превратился в типичного американского мальчика.

 

"ТРЕТИЙ ЭШЕЛОН"

 

Доктор Селткинс оказался прав. Через два дня после приезда в Отделение по уходу за пострадавшими от химического оружия, Питер умер. Фишер, который провел у койки Питера в воздухонепроницаемой больничной палате столько времени, сколько ему позволили, ушел в столовую быстро позавтракать, когда прозвучал аварийный код. Вернувшись, он увидел доктора Селткинса, который выходил из шлюза и трех медсестер у кровати Питера, убирающих капельницы и провода монитора от уже бездыханного тела.

Все еще не имея диагноза, армия предприняла меры предосторожности и самолетом переправила тело Питера в Уматилльский объект по уничтожению химического оружия в Орегоне, где оно было кремировано в закрытой кремационной печи, затем помещено на хранение в недрах объекта в специально разработанном свинцово-керамическом композитном контейнере.

ФИШЕР с силой провел своим удостоверением по ридеру ситуационной комнаты. Послышался приглушенный писк, ридер зажегся зеленым огоньком. Фишер толкнул дверь.

Ситуационная комната была оформлена в теплые тона с оттенками коричневого и освещалась мягким галогенным светом, почти всю комнату занимал длинный, ромбовидный тиковый конференц-стол. Вдоль стен висели сорока двух дюймовые информационные ЖК-панели с высоким разрешением и мониторы, которые можно было настраивать для отображения различной информации, начиная с погоды, местных и зарубежных новостных вещаний, радиолокаторов, практически все, что может быть оцифровано и передано. Четыре компьютера, каждый с вычислительной мощностью, способный управлять электрическими структурами небольшой страны, были установлены по бокам стола.

Фишер много раз называл "Третий Эшелон" своим профессиональным домом. Сверхсекретное ответвление Агентства национальной безопасности, "Третий Эшелон" и его коллекция оперативников-одиночек "Splinter Cell" был связующим классом: мостом между миром сбора разведданных и тайными операциями.

Оперативники "Splinter Cell" были завербованы из спецподразделений ВМФ, армии, корпуса морской пехоты и ВВС, а затем переформированы в лучших секретных солдат, способных выжить и преуспеть в наиболее неблагоприятных условиях. Неофициальное кредо "Третьего Эшелона" — "не следить". "Третий Эшелон" совался туда, куда не лезло ни одно из правительственных агентств, а затем исчезало, не оставляя за собой ничего, что могло бы привести к США.

Само по себе наиболее секретное из правительственных организаций, Агентство национальной безопасности размещалось в нескольких километрах от Лорел, штат Мэриленд на военном посту, названном в честь генерала Джорджа Гордона Мида после Гражданской войны. Некогда учебный лагерь и лагерь для военнопленных в ходе Второй мировой войны, с 50-х Форт-Мид является штаб-квартирой АНБ.

Ответственное за сбор и эксплуатацию радиоразведки, АНБ могло и перехватывало практически каждую форму связи на планете от сигналов мобильных телефонов до СВЧ излучений и крайне низких частот от субмарин на глубине шестисот метров.

Ламберт и Анна Гримсдоттир сидели вместе с краю конференц-стола, попивая кофеёк. Три монитора за их спинами были настроены на беззвучные трансляции "MSNBC", "CNN" и "BBC World".

Фишер схватил кружку из соседнего киоска кофе, налил и сел за стол.

— Доброе утро, — сказал Ламберт.

— Сомневаюсь, — сказал Фишер, делая глоток.

Кофе был горячим, практически горьким, с привкусом соли. Должно быть его делал Ламберт.

— Когда ты вернулся? — спросила Гримсдоттир.

Так как у Питера не было семьи, кроме Фишера, и его останки, наверняка, навсегда останутся взаперти в недрах Уматиллы, Сэму пришлось, вместо похорон и поминок, сопровождать его в рейс до Орегона и стоять рядом, когда технический персонал засовывал тело в кремационную печь.

— Несколько часов назад, — ответил Фишер.

— Тебе не стоило приходить, — сказал Ламберт.

— Да, не стоило. Нам что-нибудь известно? Есть что-нибудь от Селткинса?

Даже, когда Фишер сел на самолет в Орегон, лабораториям "ПХЗ" еще предстояло определить, что же убило Питера.

Гримсдоттир вытащила из стопки папку и сунула ее через стол Фишеру. Она не сказала ни слова. Фишер несколько секунд смотрел ей в глаза, пока она не отвела взгляд.

 

"Очень плохие новости", — подумал Фишер.

Официальная должность Гримсдоттир — специалист по компьютерам/радиоразведке, однако Фишер привык думать о ней как о фри сэйфти[4]. Оперативникам на задании она предоставляла техническую и информационную поддержку и в ходе миссий она была, по крайней мере для Фишера, тем голосом в ушах, который представлял собой его спасательную ниточку возвращения в "Третий Эшелон" и реальный мир. Фишер еще не видел достаточно сложной компьютерной проблемы, чтобы Гримсдоттир ее не разрешила.

Фишер открыл папку и пробежался по отчету "ПХЗ". Наконец-то, он поднял глаза и сказал:

— Во имя Господа, что такое PuH-19?

— Гидрид плутония -19, — ответил Ламберт. — Это отрицательный ион водорода, который присоединяется к плутонию-239 вследствие воздействия чистым кислородом. Обычно поставляется в виде мелких частиц — наподобие муки, но почти в тысячу раз меньше.

— Практически газ, — добавила Гримсдоттир. — Вещество пирофорное, иначе говоря, оно самовоспламеняется. Точка воспламенения ниже комнатной температуры; оно также реагирует с водой и даже с влажным воздухом. На самом деле, вещество очень чувствительно, единственный безопасный способ — содержать его в азотной или аргоновой среде.

— Звучит мило, — сказал Фишер. — Инфекционный?

— Нет, если вещество попало в тело, — ответила Гримсдоттир. — Частицы гидрида оседают в тканях и органах и начинают... растворять их. Прости, Сэм, иначе сказать нельзя.

— Все в порядке. Откуда взялся PuH-19?

— Плутоний — основа для производства оружия.

— И это хорошие новости, — сказал Ламберт. — Это резко уменьшает список, где Питер его подцепил.

"Где, возможно, но не каким образом", — подумал Фишер.

Спустя десять лет после того, как Питер — следователь Министерства юстиции, подал в отставку в протест во время скандала Гонзалес-гейт и стал работать на себя в качестве консультанта по безопасности. Хотя, конечно же, Питер намекал Фишеру, чем зарабатывает на жизнь, они никогда это не обсуждали, и никогда не обсуждали особенности бизнеса Питера. Фишер давно подозревал, что природа их работы была схожей.

— Что-нибудь еще? — спросил Фишер.

— Вещество почти в сто раз смертоноснее плутония. Крупицы PuH-19 размером с головку карандаша достаточно, чтобы убить полную комнату людей — вот почему его производство и хранение было запрещено во всех странах мира, кроме двух: России и США, — сказала Гримсдоттир.

Фишер закрыл файл и медленно сунул его через стол Гримсдоттир. Он взглянул на Ламберта и сказал:

— Нам нужно поговорить.

Анна поняла намек и извинилась. Когда дверь защелкнулась, Фишер сказал:

— Мне нужен отпуск или...

— Так, Сэм, подожди секунду...

— Или, если ты хочешь, у тебя на столе будет лежать мое заявление об отставке...

— Не обязательно.

— Полковник, я собираюсь найти того, кто сделал это с Питером.

— Я знаю.

— И при этом нарушить много законов.

— Я тоже это знаю.

— И когда я найду их, я убью всех и каждого.

Ламберт положил руку на предплечье Фишеру.

— Стой. Сделай вдох. Я серьезно, Сэм, сделай вдох.

Фишер сделал вдох.

— Пока ты летел на самолете с телом Питера, я был в Лэнгли, — сказал Ламберт. — Нам дали зеленый свет директора ЦРУ и национальной контрразведки. Задание наше. Найти где и каким образом Питер был инфицирован, отследить источник, и выяснить осталось ли еще вещество. Кофейная кружка PuH-19 может убить все живое в Нью-Йорке. Поверь мне, мы получили свободу действий.

— Им известно о моей связи с Питером?

— Ага. Пришлось немного потрудиться, но я убедил их, что ты остаешься объективным. Сможешь?

— Зачем спрашивать?

— Обычная формальность, но здесь ничего обычного нет. Нам нужны живые, разговаривающие тела, Сэм, понятно?

Фишер кивнул.

— Понятно.

— Превысишь полномочия, и я сниму тебя с этого задания в мгновенье ока.

— Я понял, полковник.

— Отлично. Брифинг через двадцать минут. У Анны для тебя есть зацепка.

Ламберт поднялся и пошел к двери. Остановился и обернулся.

— Сэм?

— Да?

— Я сожалею о Питере.

7