Полтава - учительский институт

 

В 1914 г. А. поступил в только что открывшийся Полтавский учительский институт. Для него наступил 3-летний период интенсивных занятий и в то же время бедной студенческой жизни.

Действительно, приходилось жить на 15 рублей стипендии, которую он получал. Прожить на эти деньги - это значило только не умереть с голода. 5 рублей он платил за бедную комнату, в которой даже не было отопления. Оставалось 10 рублей на еду, стирку белья, учебные пособия, бумагу, парикмахерскую, табак и пр. Этого было недостаточно.

К счастью, отец пришел к нему на помощь. Несмотря на то что их отношения продолжали оставаться натянутыми, он нашел в себе достаточно благородства и посылал ему ежемесячно 10 рублей. Он давал эти деньги мне для пересылки, но при этом требовал переслать их от имени матери. Таким образом он надеялся сохранить самолюбие, но я в первом же письме к А. написал ему о происхождении этих денег.

Кроме того, конечно, Е.Ф. иногда давала ему 5-10 рублей. Об этом он мне сам говорил, но добавлял:

- Это заимообразно, и эти деньги я ей обязательно возвращу.

Не знаю, сделал ли он это? При его идеальной честности, думаю, что он это сделал.

 

В ноябре 1914 г. я приехал к нему дней на 10. Холод в его комнате был что называется, собачий, и вода в кувшине замерзала. Я согревался тем, что сжигал в тазу пачку старых журналов. Но это давало мало тепла. И, кроме того, было опасно. В конце концов я проводил время у Е.Ф., где был почти всегда в одиночестве.

Е.Ф. жила на той же улице, что и Антон (Пушкинская). Она снимала отдельный дом с двумя учительницами из той школы, где она работала - сестрами Верой и Катей Костецкими. У каждой была отдельная комната, а две больших комнаты и кухня были общими. Одна комната была столовая, другая гостиная, где стоял рояль Е.Ф.

Все вечера мы проводили у Е.Ф., где после чая с Е.Ф. давали концерты - я на скрипке, Е.Ф. на рояле.

Сестры Костецкие были изящные, тонкие, хрупкие девушки с огромными глазами. Я не замедлил влюбиться в скромную, тихую Веру, а А., несмотря на Е.Ф., был влюблен в Катю (Катусю).

Е.Ф. смотрела на это, как на шутку, сквозь пальцы. Впрочем, может быть, в душе она и ревновала, но никогда этого не показывала. Я до конца не мог понять отношений А. и Е.Ф. - скорее это были хорошие друзья, чем любовники.

Этой Катусе в альбом А. написал единственные стихи, которые я запомнил:

 

К надеждам

Голубым туманом из-за сереньких

туч,

Улыбнулись вы в небе, как сон

золотой.

Отчего же призыв ваш так

слаб, не могуч,

Отчего встали призраки жизни

былой?

Отчего в ясном море бездонных

очей

Светит грустная дума бессонных ночей?

Леденит настоящее ветром с

дождем,

А грядущая жизнь смотрит пасмурным

днем

 

(К этому принадлежали еще четыре строчки, которые я забыл).

 

Я рассмеялся, когда прочел это стихотворение:

- Это какая-то метеорология - здесь все есть: голубой туман, серые тучи, ясное море, леденящий ветер с дождем и, вообще, пасмурный день.

А. вспыхнул, в сердцах вырвал лист со стихами из альбома и порвал его на мелкие клочки.

- Ты прав - поэтом я никогда не буду. Даю честное слово никогда больше стихов не писать.

Но через 10 минут все уже смеялись, и А. первый.

 

Засиживались довольно поздно - обыкновенно до 12.

Перед диваном на полу лежал большой меховой ковер, и А. обыкновенно лежал на нем у ног Катуси.

- Катуся, поймите, это преступно иметь такие глаза, как у вас. Вы мужчин с ума сводите и заставляете их бесцельно мучиться.

Катуся смеялась:

- А вы смотрите в другие глаза, а моих не замечайте.

- Да, это легко сказать - ведь ваши глаза настоящие магниты.

 

Потом, по пустынным улицам, по деревянным тротуарам возвращались в его трущобу, где старались возможно скорее залезть под одеяла.

 

Обедали в вегетарианском ресторане, где было дешево, но не сытно. Обед стоил 25 копеек, но через час снова уже чувствовался голод. Кормили постным супом, картофельными морковными котлетами, простоквашей... Обед чисто студенческий.

Через 10 месяцев, когда я окончил военное училище и получил довольно большие «подъемные» деньги (1200 рублей), я предложил А. маленькую дружескую помощь - 200 рублей. Он был и смущен и страшно рад:

- Для меня - это целое состояние. Теперь мы переменим квартиру - довольно мерзнуть.

И вдвоем с товарищем по институту, которого звали Митрофаном, они сняли большую, теплую комнату в Важничем переулке N 5, где и оставались до окончания учительского института.

 

ВОЙНА

 

Шла война. Скоро мне должно было исполниться 20 лет и, следовательно, угрожала мобилизация. Я решил предупредить события. 1 марта 1915 г. я поступил в ближайшую к нам военную школу - Чугуевское военное училище, - и через 6 месяцев вышел оттуда с чином прапорщика. При разборе вакансий я взял Киевский округ.

В штабе Округа я подсунул главному писарю, распределявшему назначения, 20 рублей и получил назначение в 27-й запасной батальон, в Полтаву. Таким образом, 5 сентября 1915 г., я приехал в тот же Важничий переулок, N 5, и поселился в одной комнате вместе с А. и его товарищем Митрофаном. Своего денщика Степана я устроил на кухне. Так прожил я с ними в течение двух месяцев.

Конечно, в течение двух месяцев мы каждый вечер проводили у Е.Ф., но теперь уже ехали туда на извозчике, с хорошим вином от Лемэра, хорошими закусками и шоколадом от Пока (Деньги были!)

Я и сейчас вспоминаю эти чудные вечера, которые никогда не забуду.

 

Но надо было воевать. Через 2 месяца я уехал на фронт. С А., Верой, Катусей, Е.Ф. мы расстались. Вера плакала, и я утешал ее как мог.

Больше года я почти не видел А. Встречались мы только во время посещений А. госпиталей, где я находился после ранений. Однажды я даже попал в госпиталь в Полтаву, но ранение было тяжелое, и я не мог никуда выходить. Затем меня перевели в Кременчуг.

 

В конце декабря 1916 г. А. был мобилизован как ратник ополчения 2-го разряда для прохождения строевой подготовки и был направлен в казармы в Киев, где его и застала революция (Февральская).

Я лежал еще в госпитале в Кременчуге, когда ко мне из Полтавы приехала Е.Ф. и сказала, что необходимо как можно скорее ехать в Киев, как она выразилась: «Спасать Тосю».

Оказалось, что казарменная обстановке среди мобилизованных мужиков и рабочих подействовала на А. удручающе. Он прямо писал Е.Ф., что такая обстановка для него невыносима, и что он покончит с собой.

Е.Ф. умоляла меня взять у главного врача отпуск и немедленно ехать в Киев. Я уже достаточно поправился и главный врач дал мне недельный отпуск. Мы поехали в Киев.

В Киев мы прибыли около 11 часов утра и прямо с вокзала на извозчике отправились в казармы. Не успели мы войти в большой двор казармы, как увидели нашего А., несущего в двух банках суп и кашу. Но какая не военная фигура: огромные сапоги с брезентовыми голенищами, слишком большая фуражка, закрывавшая ему половину ушей, мятая, не по росту, гимнастерка - все это делало его фигуру просто комичной.

Он долго щурился, не веря глазам своим, но когда, наконец, нас узнал, бросил свои котелки прямо в грязь и со слезами бросился к нам на шею.

 

Но, собственно говоря, что было ужасного в этой казарме? Абсолютно ничего. Казарма и есть казарма, а не институт благородных девиц. Конечно, были вши, махорка, тяжелый воздух, матерщина, но ведь все это на какие-нибудь 2-3 месяца, и нельзя было даже и сравнивать эту казарму с фронтом, с окопами. Я поговорил с его начальниками - ничего ужасного не было. Не было даже никаких строевых занятий, только иногда прогулки с песнями по городу. Остальное время они ничего не делали, спали и портили воздух. Кроме того, через 3-4 недели их должны были распустить по домам. (Впрочем, вся дружина была не вооружена, и А. не только никогда не стрелял, но даже в руках не держал ружья. Ружей не хватало даже в действующей армии).

Я успокоил А. как мог, ротный командир пообещал скорое освобождение, и мы уехали. Но на вокзале я не удержался и спросил А.:

- Слушай, Антон, вот мне всего 21 год, но я уже 4 раза ранен, иногда целыми днями сижу под ураганным огнем противника, иногда днями остаюсь без пищи, потому что подвоз невозможен, у меня 200 человек, за которыми я должен следить, одевать, кормить и, самое главное, которых я должен воодушевлять и вести в атаку - что бы ты делал на моем месте?

А. в упор посмотрел мне в глаза и спокойно ответил:

- Я бы застрелился!

Через месяц он был демобилизован и вернулся в Полтаву.