Налог — средство обогащать богатых

 

Налог так удобен! Наивные люди — «дорогие граж­дане», как их именуют во время выборов, — привыкли видеть в налоге средство для совершения великих дел цивилизации, полезных для народа. Но правительства великолепно знают, что налог представляет им самый удобный способ создавать большие состояния за счет малых, делать народ бедным и обогащать некоторых, отдавать с большими удобствами крестьянина и рабоче­го во власть фабриканта и спекулянта, поощрять одну промышленность за счет другой и все вообще промыш­ленности — за счет земледелия и в особенности за счет крестьянина или же всего народа.

Если бы завтра в палате депутатов решили ассигно­вать 20 миллионов рублей в пользу крупных землевла­дельцев (как лорд Сольсбюри сделал в Англии в 1900 году, чтобы вознаградить своих избирателей-консерва­торов), то вся страна завопила бы как один человек; министерство было бы немедленно низвергнуто. А при помощи налога правительство перекачивает те же мил­лионы из карманов бедняков в карманы богачей, так что бедные даже не замечают этой проделки. Никто не кричит, и та же цель достигается удивительным обра­зом — настолько ловко, что это назначение налогов про­ходит незамеченным даже теми, кто делает своей спе­циальностью изучение налогов.

Это так просто! Достаточно, например, увеличить на несколько копеек налоги, платимые крестьянином за каждую лошадь, телегу, корову и т. д., чтобы сразу разорить десятки тысяч земледельческих хозяйств. Те, кто уже с большим трудом едва-едва сводят концы с концами и кого малейший удар может окончательно разорить и отправить в ряды пролетариата, гибнут на, этот раз от самого ничтожного увеличения налогов. Они продают свои участки земли и уходят в города, предлагая свой труд владельцам фабрик и заводов. Другие продают лошадь и с удвоенным усердием начинают ра­ботать лопатой, надеясь еще поправить свое положение. Но новое увеличение налогов, неизбежно вводимое через несколько лет, добивает их до конца, и они становятся также пролетариями.

Эта пролетаризация слабых государством, прави­тельством производится постоянно из года в год, и ни­кто не кричит об этом, кроме самих разоренных, голос которых не доходит до широких кругов публики. Мы видели, как это производилось в грандиозном масштабе в течение последних сорока лет в России, особенно в центральной России, где мечты крупных промышлен­ников о создании пролетариата осуществлялись поти­хоньку при помощи налогов, между тем как если бы был издан закон, который стремился бы одним почерком пера разорить несколько миллионов крестьян, го это вызвало бы протесты всего мира, даже в России при са­модержавном правительстве. Налог, таким образом, мягко достигает того, что правительство не смеет делать открыто.

И экономисты, присваивающие себе название «науч­ных», говорят нам об «установленных» законах эконо­мического развития, о «капиталистическом фатализме» и о «самоотрицании», между тем как простое изучение налогов легко объяснило бы добрую половину того, что они приписывают предполагаемой фатальности экономи­ческих законов. Таким образом, разорение и экспроприа­ция крестьянина, которое происходило в семнадцатом веке и которое Маркс назвал «первоначальным накопле­нием капитала», продолжается до наших дней из года в год при помощи такого удобного орудия — налога.

Вместо того чтобы увеличиваться согласно неизбеж­ным законам, сила капитала была бы значительно па­рализована в своем распространении, если бы она не имела к своим услугам государства, которое, с одной стороны, создает все время новые монополии (рудники, железные дороги, вода для жилых помещений, телефо­ны, меры против рабочих союзов, судебное преследова­ние забастовщиков и т. д.), а с другой стороны, создает состояния и разоряет массы рабочих посредством на­лога.

Если капитализм помог создать современное государ­ство, то так же — не будем забывать этого — современ­ное государство создает и питает капитализм.

Адам Смит в прошедшем столетии уже подчеркнул эту силу налога и наметил главные линии, по которым должно было идти изучение налога; но после Смита та­кое изучение не продолжалось, и чтобы показать теперь эту мощь налога, нам приходится собирать там и сям соответствующие случаи и примеры.

Так, возьмем земельный налог, являющийся одним из самых могучих орудий в руках государства. Восьмой отчет Бюро труда штата Иллинойса дает массу приме­ров, доказывающих, как — даже в демократическом го­сударстве — создаются состояния миллионеров, просто при помощи того, как государство облагает земельную собственность в городе Чикаго.

Этот громадный город рос очень быстро, достигнув в течение пятидесяти лет 1500000 жителей. Облагая налогами застроенные земли, в то время как незастроен­ные земли, даже на самых центральных улицах, облага­лись лишь слегка, государство создало состояния мил­лионеров. Участки земли на одной такой большой улице, которые стоили пятьдесят лет тому назад 2400 рублей за одну десятую часть десятины, ныне стоят от двух до двух с половиною миллионов.

Притом вполне очевидно, что если бы налог был по столько-то за каждую квадратную сажень застроенной или незастроенной земли или если бы земля была муниципализована, то никогда подобные состояния не могли бы накапливаться. Город воспользовался бы ростом сво­его населения, чтобы понизить налоги на дома, населяе­мые рабочими. Теперь же наоборот; так как именно до­ма в шесть или десять этажей, населенные рабочими, выносят главную тяжесть налога, то, следовательно, ра­бочий должен работать, чтобы позволять богатым сде­латься еще более богатыми. В вознаграждение за это он должен жить в нездоровых, плохих помещениях, что, как известно, останавливает духовный и умственный рост того класса, который живет в этих помещениях, и вместе с тем отдает всецело во власть фабриканта Восьмой двухгодичный отчет Бюро рабочей статистики Иллинойса 1894 года полон поразительных сведений па эту тему.

 

Или возьмем английский арсенал в Вуличе. Некогда земли, на которых вырос Вулич, представляли из себя дикие луга, обитаемые только кроликами. Но с тех пор как государство построило там свои большой арсенал, Вулич и соседние деревни сделались большим городом со значительным населением, где 20 000 человек рабо­тают на фабриках государства, изготовляя орудия раз­рушения.

Однажды в июне 1890 года один депутат потребовал от правительства увеличения заработной платы рабо­чим. — «Зачем? — ответил министр-экономист Гошен. — Это все равно будет отобрано у них домовладельцами! В течение последних лет заработная плата увеличилась на 20 процентов, но плата за квартиры рабочих увели­чилась за это время на 50%. Увеличение заработной платы (цитирую дословно) вело, таким образом, только к тому, что в карманы домовладельцев (уже миллионе­ров) поступала гораздо большая сумма денег». Рассуж­дение министра, очевидно, верно, и факт, что миллионе­ры отбирают большую часть увеличения заработной платы, заслуживает того, чтобы его хорошенько запом­нили. Он совершенно точен.

С другой стороны, все время жители Вулича, как жители всякого другого большого города, были принуж­дены платить двойные и тройные налоги для устройства канализации, дренирования, мощения улиц, и город, та­ким образом, из полного всяких болезней превратился теперь в здоровый город. Благодаря же существующей системе земельного налога и земельной собственности, вся эта масса денег пошла на то, чтобы обогатить уже богатых земледельцев и домовладельцев. «Они перепро­дают плательщикам налогов по частям те выгоды, кото­рые они получили благодаря санитарным улучшениям и которые были уже оплачены этими самыми платель­щиками», — замечает совершенно верно газета вуличских кооператоров «Comradeship» («Товарищество»).

Или еще: в Вуличе завели паровой паром для пере­езда через Темзу и сообщения с Лондоном. Сначала это была монополия, которую парламент создал в пользу одного капиталиста, поручив ему установить сообщение с паровым паромом. Затем, по прошествии некоторого времени, так как монополист ввел слишком высокие це­пы за переезд, муниципалитет выкупил у него право держания парома. Все это стоило плательщикам более 2000000 руб. налогов в течение восьми лет! И вот ма­ленький кусок земли, расположенный у парома, поднял­ся в цене на 30000 рублей, которые, конечно, были по­ложены; в карман землевладельцем. И так как этот кусок земли будет продолжать всегда возрастать в цене, то вот вам новый монополист, новый капиталист в до­бавление к легионам других, уже созданных английским государством.

Но этого мало! Рабочие государственных заводов Вулича кончили тем, что основали профессиональный союз и в результате долгой борьбы удерживали свою заработ­ную плату на более высоком уровне, чем на других за­водах подобного рода. Они основали также кооператив и уменьшили этим на одну четверть свои расходы на су­ществование. Но «лучшая часть жатвы» все-таки идет в карманы господ! Когда кто-нибудь из этих господ ре­шается продать кусочек своих земель, то его агент по­мещает в местных газетах следующее объявление (ци­тирую дословно):

«Высокая заработная плата, платимая арсеналом ра­бочим, благодаря их профессиональному союзу, и суще­ствование в Вуличе прекрасного кооператива делают эту местность в высшей степени подходящей для постройки домов с рабочими квартирами». Иными словами, это значит: «Вы можете дорого заплатить за этот кусок, господа строители домов с рабочими квартирами. Вы по­лучите все это назад очень легко с рабочих квартиран­тов». И строители платят, строят и затем с излишком собирают затраченные деньги с рабочего.

Но это еще не все. Вот несколько энтузиастов суме­ли после ужасных затруднений и колоссального труда основать в самом Вуличе род кооперативного городка с домиками для рабочих. Земля была куплена коопера­тивом, дренирована, канализована; были проведены ули­цы; затем участки земли продавались рабочим, которые благодаря кооперативу могли на хороших условиях вы­строить себе свои домики. Основатели радовались и тор­жествовали. Успех был полный, и они захотели узнать, на каких условиях им можно будет купить соседний ку­сок земли, чтобы увеличить кооперативный городок. Они платили раньше за свой участок 15 000 рублей за деся­тину, теперь же с них спросили тридцать тысяч... По­чему?..

— Но, господа, ваш городок идет очень хорошо, и поэтому стоимость нашей земли удвоилась, — говори­ли им.

— Великолепно! Значит, так как государство созда­ло и поддерживало земельную монополию в пользу ка­кого-нибудь капиталиста, то кооператоры работали только затем, чтобы еще обогатить этого капиталиста и что­бы сделать дальнейшее распространение их рабочего го­родка невозможным!

— Да здравствует государство!

— Работай для нас, бедное животное, раз ты веришь, что можешь улучшить свою судьбу кооперативами, не осмеливаясь затрагивать в то же время собственность, налог и государство!

 

Но оставим Чикаго и Вулич, — разве мы не видим в каждом большом городе, как государство, воздвигая дом в шесть этажей, гораздо больший, чем частный особняк богача, создает этим самым новую привилегию в пользу богача? Оно позволяет ему забирать себе в карман излишек стоимости, приданной его земле уве­личением и украшением города, особенно домом в шесть этажей, в котором гнездится беднота, работающая за нищенскую плату над украшением города!

Удивляются тому, что города растут так быстро за счет деревни, и не желают видеть, что вся финансовая политика девятнадцатого столетия направлена к тому, чтобы обложить как можно больше налогами земле­дельца — истинного производителя, так как он умеет добыть из земли в три, четыре, в десять раз больше продуктов, чем раньше, в пользу городов; то есть в поль­зу банкиров, адвокатов, торговцев и всей банды прожи­гателей жизни и правителей.

И пусть нам не говорят, что создание монополий в пользу богатых не есть самая главная суть современ­ного государства и симпатий, которые оно встречает сре­ди богатых и образованных людей, прошедших через школы государства. Вот последний великолепный при­мер того, как употребляли налоги в Африке.

Всем известно, что главной целью войны Англии против буров было уничтожение бурского закона, не по­зволявшего принуждать негров работать в золотых ко­пях. Английские компании, основанные для эксплуатации этих мин, не давали тех доходов, на которые они рассчитывали. Вот что недавно заявил по этому поводу в парламенте лорд Грей: «Вы должны оставить навсег­да идею о возможности разрабатывать ваши копи при помощи труда белых. Нужно найти средства, как притя­нуть к этому негров... Это можно было бы сделать, на­пример, при помощи налога в один фунт на каждую хижину негров, как мы это уже делаем в Басутоланде, а также при помощи небольшого налога (12 шиллингов), который будет взиматься с тех негров, которые не смо­гут предъявить удостоверения о том, что они четыре ме­сяца в году работали у белых» (Гобсон. «Война в Юж­ной Африке», — Hobson. The War in South-Africa. P. 234).

Вот вам крепостное право, которое не осмеливались вводить открыто, но которое ввели при помощи налога. Представьте себе каждую жалкую хижину, обложенную налогом в десять рублей, и вы имеете перед собой кре­постное рабство! И Рэдд, агент известного Родса, пояс­нил это предложение, написав следующее:

«Если, под предлогом цивилизации, мы истребили от 10000 до 20000 дервишей нашими пушками Максима, то, конечно, не будет насилием заставить туземцев Юж­ной Африки отдавать три месяца в году честному тру­ду». Всегда те же два, три дня в неделю! Больше этого не нужно. Что же касается оплаты «честного труда», то Рэдд высказался по этому поводу очень определенно: от 24 до 30 рублей в месяц — это «болезненный сенти­ментализм». Четверти этого хватит за глаза (там же. Стр. 235). При таких условиях негр не разбогатеет и останется рабом. Нужно отобрать у него назад при помощи налога то, что он заработает как жалованье; нужно помешать ему давать себе отдых!

Действительно, с тех пор, как англичане сделались господами Трансвааля и «черных», добыча золота подня­лась с 125 миллионов рублей до 350 миллионов. Около 200000 «черных» принуждены теперь работать в золо­тых копях, чтобы обогащать компании, которые были главной причиной возникновения войны.

 

Но то, что англичане сделали в Африке, чтобы дове­сти черных до нищеты и навязать им силой работу в рудниках, государство делало в течение трех веков в Европе по отношению к крестьянам; и оно еще делает это теперь, чтобы навязать тот же принудительный труд рабочим городов.

А универсанты нам еще толкуют о «незыблемых за­конах» политической экономии!

Оставаясь все время в области новейшей истории, мы могли бы привести другой пример ловкой операции, проведенной при помощи налога. Это можно было бы назвать — «Как британское правительство взяло с народа 2000000 рублей, чтобы отдать их крупным чаеторговцам — водевиль в одном акте». В субботу 3 марта 1900 года в Лондоне разнеслось известие, что правитель­ство собирается увеличить ввозные пошлины на чай на два пенса (8 копеек) на фунт. Немедленно после этого в субботу и понедельник 22000000 фунтов чаю, который лежал на лондонской таможне, ожидая уплаты пошлин, были взяты коммерсантами, уплатившими пока пошлину по старой ставке; а во вторник цена чая в лондонских магазинах была повсюду увеличена на два пенса. Если будем считать только 22000000 фунтов, взятых в суб­боту и понедельник, это составляет уже чистую прибыль в 44000000 пенса (около 4 600 000 франков или почти 2000000 рублей), взятых из карманов плательщиков и переложенных в карманы чаеторговцев. Но то же са­мое было проделано и в других таможнях — в Ливерпу­ле, в Шотландии и т. д., не считая чая, вышедшего из таможен раньше, чем узнали о предстоящем увеличении пошлины. Это, без сомнения, выразится в сумме около пяти миллионов рублей, подаренных государством купцам.

То же самое с табаком, пивом, водкой, винами, — и вот вам, богатые обогатились приблизительно на деся­ток миллионов, взятых из карманов бедных. А посему: «Да здравствует налог! и да здравствует государство!»

И вас, детей бедных, учат в первоначальной школе (дети богатых узнают совсем другое s университетах), что налог был создан для того, чтобы дать возможность бедным жителям деревень не отбывать более принуди­тельных работ, заменив их небольшим ежегодным взно­сом в кассу государства. И скажите вашей матери, сог­нувшейся под бременем многих лет труда и домашней экономии, что вас учат там великой и прекрасной нау­ке — политической экономии!..

 

Возьмемте на самом деле образование. Мы прошли длинный путь с тех пор, когда коммуна находила сама дом для своей школы и для учителя, где мудрец, физик и философ окружали себя добровольными учениками, чтобы передать им секреты своей науки или своей фило­софии. Теперь мы имеем так называемое бесплатное обучение, доставляемое государством за наш же счет; мы имеем гимназии, университеты, академии, научные общества, существующие на субсидии от государства, научные миссии и так далее.

Так как государство всегда чрезвычайно радо расши­рять сферу своих отправлений, а граждане не желают ничего лучшего, как избавляться от обязанности думать о делах общего интереса и — «освободиться» от своих сограждан, предоставляя общие дела кому-нибудь треть­ему, все устраивается удивительным образом. — «Обра­зование? — говорит государство. — Прекрасно, милости­вые государыни и милостивые государи, мы очень рады дать его вашим детям! Чтобы облегчить вам заботы, мы даже запретим вам вмешиваться в образование. Мы составим программы, — и, пожалуйста, чтобы не было никакой критики! Сначала мы забьем головы вашим де­тям изучением мертвых языков и прелестей римского права. Это сделает их податливыми и покорными. За­тем, чтобы отнять у них всякую наклонность к непокор­ности, мы расскажем им о добродетелях государств и правительств и научим презирать управляемых. Мы внушим им, что они, выучив латынь, сделались солью земли, дрожжами прогресса, что без них человечество погибло бы. Это вам будет льстить, а что же касается до них, то они проглотят это с величайшим удовольст­вием и станут донельзя тщеславными. Это именно то, что нам нужно. Мы научим их, что нищета народных масс есть «закон природы», — и они будут рады узнать это и повторять. Видоизменяя, однако, народное обучение сообразно изменяющемуся вкусу времени, мы также ска­жем им, что такова воля Божия, что таков «незыбле­мый закон», согласно которому рабочий должен впасть в нищету, как только он начнет немного богатеть, пото­му что в своем благосостоянии он забывается до того, что хочет иметь детей. Все обучение будет иметь целью заставить ваших детей поверить, что вне государства, ниспосланного провидением, нет спасения! А вы будете нас хвалить за это, не правда ли?

После того, заставив народ заплатить расходы на на­родное образование всех ступеней — первоначальное, второй ступени, университеты, академии, — мы устроим дела таким образом, чтобы сохранить наиболее жирные, лучшие части бюджетного пирога для сыновей буржуа­зии. А этот большой добродушный богатырь, народ, гор­дясь своими университетами и своими учеными, даже не заметит, как из правительства мы устроим монополию для тех, кто сможет платить за роскошь гимназий и университетов для своих детей. Если бы мы сказали всем прямо и открыто о нашей цели, «что мол вами будут управлять, вас будут судить, защищать, учить и ду­рачить богатые в интересах богатых», то они, конечно, возмутились бы и восстали. Это ясно. Но с помощью на­лога и нескольких хороших и очень «либеральных» за­конов — например, заявив народу, что для того, чтобы занять высокий пост судьи или министра, нужно пройти и выдержать по крайней мере двадцать различных экза­менов, — добродушный богатырь найдет, что все идет очень хорошо!

Вот каким образом, потихоньку и постепенно, управ­ление народа аристократиею и богатыми буржуа — про­тив которых народ некогда бунтовал, когда он встречал­ся с ними лицом к лицу, — теперь устраивается с согла­сия и даже одобрения народа — под маской налога!

 

О налоге военном мы не станем говорить, так как все должны бы уже знать, что думать о нем. Когда же по­стоянная армия не была средством держать народ в рабстве? И когда регулярная армия могла завоевать страну, если ее встречал вооруженный народ?

Но возьмите какой угодно налог, прямой или косвен­ный: на землю, на доходы или на потребление, чтобы заключать государственные долги или под предлогом уплаты их (потому что они ведь никогда не выплачи­ваются, а все растут да растут); возьмите налог для войны или для народного образования — рассмотрите его, разберите, к чему он нас ведет в конечном счете, и вас поразит громадная сила, могущество, которое мы передали нашим правителям.

Налог — самая удобная для богатых форма, чтобы держать народ в нищете. Он дает средство для разорения целых классов землевладельцев и промышленных рабо­чих, когда они, после ряда неслыханных усилий, доби­ваются небольшого улучшения своего благосостояния. В то же время он есть самый удобный способ для того, чтобы сделать правительство вечною монополией бога­тых. Наконец, он позволяет под благовидными предлога­ми подготовлять оружие, которое в один прекрасный день послужит для подавления народа, если он вос­станет.

Как морское чудовище старинных сказок, он ласт возможность опутывать все общество и направлять все усилия отдельных личностей к обогащению привилеги­рованных классов и правительственной монополии.

И пока государство, вооруженное налогом, будет су­ществовать, освобождение пролетариата не сможет со­вершиться никаким образом — ни путем реформ, ни пу­тем революции. Потому что если революция не раздавит это чудище, то она сама будет им задушена; и в таком случае она сама очутится на службе у монополии, как это случилось с революцией 1793 года.

 

V

МОНОПОЛИИ

Рассмотрим теперь, как современное государство, установившееся в Европе после шестнадцатого века, а впоследствии и в молодых республиках Америки, ра­ботало над тем, чтобы поработить личность. Признав освобождение нескольких слоев общества, которые раз­били в свободных городах крепостное рабство, государ­ство, как мы видели, постаралось удержать рабство как можно дольше для крестьян и восстановило экономиче­ское рабство для всех в новой форме, поставив всех своих подданных под иго чиновников и целого класса привилегированных: бюрократии, церкви, земельных собственников, купцов и капиталистов. И мы только что видели, как государство воспользовалось для этой цели налогом.

Теперь мы бросим взгляд на другое орудие, которым государство умело так хорошо пользоваться, — создание привилегий и монополий в пользу некоторых из своих подданных и к невыгоде остальных. Здесь мы видим го­сударство в его настоящей работе: оно выполняет свое настоящее назначение. Оно начало это делать с самого своего возникновения — именно это и дало ему возмож­ность сорганизоваться и сгруппировать под своей защи­той барина, солдата, священника и судью. За эту защи­ту и был признан король. Этому назначению он остает­ся верен до наших дней; и если иногда он не выполнял этого, если он переставал охранять права привилегиро­ванных сословий, то смерть грозила этому историческо­му учреждению, которое приняло определенную форму для определенной цели и которое мы зовем государ­ством.

Поразительно, в самом деле, до какой степени сози­дание различных преимуществ а пользу тех, кто уже имел их по рождению или в силу церковной или военной власти, является самой существенной чертой органи­зации, которая начала развиваться в Европе в шестна­дцатом веке и заменять собой вольные города средних веков.

Мы можем взять какую угодно нацию: Францию, Англию, германские государства, итальянские или сла­вянские — везде мы встречаем у зарождающегося госу­дарства тот же характер. Поэтому нам будет достаточно бросить взгляд на развитие монополии у одного наро­да — Англии, например, где это развитие лучше изуче­но, — чтобы понять существенную роль государства у современных народов*. Ни один из них не представ­ляет в этом отношении исключения.

 

* Для Англии мы имеем труд профессора Германа Леви «Монополия, картели и тресты», напечатанный в 1909 году и переве­денный на английский язык под заглавием «Монополия и конкурен­ция» (Лондон, 1914 г.). Эта работа представляет то удобство, что автор даже не интересуется ролью государства — его занимают экономические причины монополий. У него нет предвзятого мнения против государства.

 

Мы видим совершенно ясно, как образование совре­менного государства, зародившегося в Англии после кон­ца шестнадцатого столетия, и образование монополий в пользу привилегированных шло рука об руку*.

 

* Смотри Д. Энвин «Промышленная организация» (G. Unwin. Industrial Organisation). Оксфорд, 1904 г.; Г. Прайс «Английские мо­нопольные патенты». Бостон, 1906 г. (Н. Price. English Patents of Monopoluge); У. Кэннингам «Рост английской промышленности» (W. Cunninghatri. The Growth of English Industry) и в особенности [работы Германа Леви и Макрости.

 

Уже перед царствованием Елизаветы, когда англий­ское государство только что начиналось, короли Тюдорской династии создавали все время монополии для сво­их фаворитов. При Елизавете, когда морская торговля начала развиваться и ряд новых отраслей промышлен­ности вырастал в Англии, это стремление еще более усилилось. Каждая новая промышленность обращалась в монополию — или в пользу иностранцев, плативших королеве, или в пользу царедворцев, которых желали вознаградить.

Эксплуатация залежей квасцов в Йоркшире, соли, свинцовых и угольных копей в Ньюкастле, стеклянная промышленность, усовершенствованная выделка мыла, булавок и так далее — все это было превращено в мо­нополии, которые мешали развитию промышленности и убивали мелкие промыслы. Чтобы защитить интересы царедворцев, которым была пожалована мыльная монополия, доходили, например, до того, что частным лицам было запрещено выделывать мыло на дому при их соб­ственном щелоке.

При короле Джемсе I создание концессий и распре­деление патентов шло, все увеличиваясь, до 1624 года, когда наконец, при приближении революции, был издан закон против монополий. Но этот закон был двуличный: с одной стороны, он осуждал монополии, а в то же вре­мя не только поддерживал существующие уже монопо­лии, но и утверждал новые и очень важные. Кроме то­го, едва лишь он был издан, как его сейчас же стали нарушать. Для этого воспользовались одним из его пара­графов, который был в пользу старых городских корпо­раций, и стали сначала устанавливать монополии в от­дельных городах, а потом распространяли их на целые области. С 1630-го по 1650-й год правительство восполь­зовалось также «патентами», чтобы учредить новые мо­нополии.

Потребовалась революция 1688 года, чтобы наложить узду на эту оргию монополий.

И только в 1689 году, когда новый парламент (пред­ставлявший собой союз между торговой буржуазией и промышленностью и земельной аристократией, против королевского самодержавия и придворных) начал дей­ствовать, были приняты новые меры против создания монополий королем. Историки-экономисты говорят даже, что в течение почти целого века после 1689 года англий­ский парламент ревностно охранял свое право не позво­лять создания промышленных монополий, которые мог­ли покровительствовать некоторым промышленникам во вред другим.

Нужно действительно признать, что революция и уси­ление власти буржуазии дали этот результат и что крупные отрасли промышленности, как хлопок, шерсть, железо, уголь и т. п., могли развиваться без помех со стороны монополий. Они могли даже развиться настоль­ко, что стали национальными отраслями, в которых уча­ствовала масса мелких предпринимателей. А это позво­лило тысячам рабочих вносить в небольшие мастерские много всяких улучшений, без которых производство ни­когда не могло бы совершенствоваться.

 

Но тем временем сорганизовывалась и укреплялась государственная буржуазия. Правительственная центра­лизация, которая есть суть всякого государства, шла вперед, и скоро снова началось образование новых моно­полий, но уже в новых областях и на этот раз в совсем другом масштабе, чем при Тюдорах. Тогда это был только детский период искусства. Теперь же государст­во достигло зрелого периода.

Если парламент сдерживался до некоторой степени представителями местной буржуазии и не мог вмеши­ваться в самой Англии в нарождавшиеся отрасли и по­кровительствовать одним за счет других, то он перенес свою монополистскую деятельность на колонии. Там он действовал на широкую ногу. Индийская компания, Ка­надская компания Гудзонова залива сделались своего рода богатейшими государствами, отданными несколь­ким группам частных лиц. Позднее концессии на земли в Америке, на золотоносные россыпи в Австралии, при­вилегии на судоходство и захват новых отраслей про­мышленности сделались в руках государства средства­ми для жалованья своих любимцев баснословными дохо­дами. Колоссальные состояния были накоплены таким путем.

Верный своей природе английский парламент, состо­явший из двух частей: буржуазия в палате общин и зе­мельной аристократии в палате лордов, занялся в те­чение всего 18-го века обращением крестьян в пролета­риев крестьянства и передачей их, со связанными рука­ми и ногами, во власть земельных собственников. При помощи законов об «огораживании» (Inclosure Acts), посредством которых парламент объявил общинные зем­ли личной собственностью господина-лорда, если послед­ний огородил их какой-нибудь изгородью, около 3000000 десятин общинных земель перешли из рук об­щин в руки господ между 1709 и 1869 годами*. Вообще результат монополистского законодательства англий­ского парламента был тот, что одна треть земли, год­ной для обработки в Англии, принадлежит теперь толь­ко 523 семьям.

 

* Относительно бедствий, причиненных огораживанием, читатель найдет великолепные сведенья, с картами, подтверждающими их, в последней английской работе на эту тему доктора Джильберта Слетера «Английские крестьяне и огораживание общинных земель» (The English Peasantry; and the Inclosure of Common Field. London, 1897). Относительно земельного вопроса вообще и ограбления наро­да законодателями см. книгу Альфреда Рассели Уоллеса «Национа­лизация земли, ее необходимость и ее цели»

 

Огораживанье было актом открытого грабежа; но в 18-ом веке государство, обновленное революцией, уже чувствовало себя достаточно сильным, чтобы не обра­щать внимания на недовольство и случайные восстания крестьян. Притом его в этом поддерживала буржуазия.

Действительно, одаривая таким образом лордов зе­мельной собственностью, парламент покровительствовал также промышленной буржуазии. Изгоняя крестьян из деревень в города, он давал промышленникам дешевые «рабочие руки» голодных людей. А вследствие толкова­ния, данного парламентом закону о бедных, агенты хлопчатобумажных фабрикантов объезжали Работные дома (workhouses), то есть собственно тюрьмы, куда запирали безработных пролетариев с их семьями; и из этих тюрем агенты увозили фургоны, полные детей, ко­торые под именем «учеников Работных домов», должны были работать четырнадцать и шестнадцать часов в день на хлопчатобумажных фабриках. Города Ланкаширской провинции носят до сих пор на своем народонаселении отпечаток своего происхождения. Худосочная кровь го­лодных детей, которые были привезены из Рабочих до­мов южных провинций для обогащения буржуазии и ко­торых заставляли работать из-под кнута надсмотрщи­ков, очень часто с семи лет, видна еще теперь в хилом малокровном населении этих городов. Это продолжалось вплоть до 19-го века.

Наконец, чтобы помочь новым рождающимся промышленностям, парламент уничтожал своим законода­тельством местную промышленность в колониях. Так было убито ткацкое производство, которое достигло бы­ло высокой степени артистического совершенства в Ин­дии. Таким образом этот богатейший рынок был отдан в распоряжение английских коммерсантов. Выделка хол­ста в Ирландии была таким же образом убита, к выго­де хлопчатобумажников Манчестера.

Мы видим, следовательно, что если буржуазный пар­ламент, заботившийся об обогащении своих избирателей путем развития национальной промышленности, проти­вился в течение 18-го века тому, чтобы отдельные про­мышленники или отрасли английской промышленности обогащались в ущерб другим, то он все свое внимание отдал пролетаризации масс земледельческого населения Англии и колоний, которых он отдал на самую низкую эксплуатацию могущественных монополистов. В то же время, по мере сил, он поддерживал и покровительство­вал в Англии даже горнопромышленные монополии, установленные еще в предыдущем веке, как монополия угольных промышленников Ньюкастля, которая продер­жалась до 1844 года, и медная монополия, продолжав­шаяся до 1820 года.

 

VI

МОНОПОЛИИ В 19-м ВЕКЕ

 

С первой половины 19-го века начали возникать, под покровительством закона, новые монополии, перед кото­рыми старые были детской игрой.

Сначала внимание дельцов устремилось на железные дороги и на океанские пароходные линии, субсидируе­мые государством. Колоссальные состояния были созда­ны в течение немногих десятков лет в Англии и во Франции с помощью «концессий», полученных частными лицами и компаниями на постройку железных дорог, обыкновенно с гарантией известного дохода.

К этому прибавились большие металлургические и горнопромышленные общества для поставки железным дорогам железа на рельсы, железных или стальных мо­стов, подвижного состава и топлива — все эти общества умели получать баснословные доходы и страшно спеку­лировали приобретенными землями. За ними следовали крупные общества для постройки железных морских су­дов и для выделки железа, стали, меди для военного снаряжения и самого снаряжения: брони, пушек, ружей, холодного оружия и т. д.; затем предприятия для по­стройки каналов (Суэц, Панама и т. д.); и, наконец, то, что называют «развитием» запоздалых в индустрии стран, т. е. попросту грабежом их, при помощи субсидий от своего государства. Миллионеры фабриковались тог­да быстро, как грибы, наполовину — голодными рабочи­ми, которых расстреливали без всякой пощады или ссы­лали на принудительные работы, как только они делали малейшую попытку мятежа.

Постройка широкой сети железных дорог в России (начатая в шестидесятых годах), на полуостровах Евро­пы, в Соединенных Штатах, а Мексике, в республиках Южной Америки — все это было источником неслыхан­ных богатств, собранных посредством настоящего грабе­жа, под покровительством государства. Какое жалкое зрелище представлял, бывало, феодальный барон, когда он грабил купеческий караван, проходивший близ его замка! Теперь биржевые дельцы, грабили сразу миллио­ны человеческих существ при открытом содействии госу­дарства и его правительств, самодержавных, парламен­тарных и республиканских.

 

Но это было не все. Скоро к этому присоединились еще: постройка судов для торгового флота, субсидируе­мая различными государствами; пароходные линии, так­же субсидируемые; затем подводные кабели и телегра­фы; постройка туннелей и пересечение перешейков; ук­рашение городов, начатое в грандиозном масштабе при Наполеоне III; и, наконец, возвышаясь над всем этим, как Эйфелева башня над соседними домами, царили го­сударственные займы и субсидированные банки!

Весь этот танец миллиардов совершался при помощи «концессий». Финансы, торговля, война, вооружение, об­разование — все было использовано для создания моно­полий, для фабрикации уже не миллионеров, а миллиар­деров — владельцев миллиардов.

И пусть не стараются оправдать эти монополии и концессии, говоря, что таким путем люди все-таки вы­полнили и завершили многие полезные предприятия. По­тому что на каждый полезно затраченный миллион капи­тала для этих предприятий учредители компаний обре­меняли государственные долги тремя, четырьмя, пятью, иногда десятью миллионами. Стоит вспомн