Ответное письмо от Александры Ивановны Григоровой

«11 октября

Дорогой мой Васенька

Две открытки и заказное письмо я получила. Очень рада мой милый, что ты доехал слава Богу, хотя не до самого места назначения, хотя на время, но все благополучно добрался и чувствовал себя хорошо это самое главное. Город ты говоришь хороший, достать все можно я очень рада что ты мне все описал подробно про себя и теперь я успокоилась только одно безпокоит тепло ли у тебя в квартире – ведь дачи смотри не простудись. Про себя скажу доехали мы хорошо квартиру я наняла но не довольна ищу другую на Бутырках[44] очень трудно найти маленькую квартиру, все заняты а больших очень много так что приходится искать, прислугу я себе наняла очень хорошую в Рязани 6 р. в месяц. Юрка очень скучает об тебе, все пишет тебе письма каждый день столько истребляет бумаги – просто беда, сейчас он спит это уже не применно положил свои письма ко мне, как ложится спать так молится Богу уморительно: Господи помилуй папку, что-бы немцы его не убили и Красотку[45] тоже помилуй, пошли Боженька скорей папку вернуться я соскучился. Смех и грех с ним право. Шурик что то все жалуется хотя ему теперь лучше была у доктора нечего не нашол опасного только все понос но теперь стало лучше. Ты Васенька спрашиваешь про деньги получила-ли я. Да на третий день как приехала но что значит я получила не столько сколько ты говорил. За один месяц я получила 199 р. с копейками а за другой 66 р. с копейками почему так не ровно я не знаю я спросила у секретаря воинского начальника почему за один месяц так мало а он мне сказал, что на верно Ваш муж получил отметок у нас нет значит получил и в казначействе удивились почему не ровно и советовали кто выдает деньги справится у воинского начальника но я больше не ходила. Как ты скажешь, если ты не получал но очень жалко вдруг сто руб. пропадут напиши мне как поступить, может быть к Языкову обратиться одним словом ты напиши а упускать очень жаль.

Еще Васенька вот что помнишь на Але-Невс я брала у Души (? – А.И.Г.) 200 р. – пришлось отдать. Она была в Ряжске, думала что мы там но не захватила. Приехала прямо к Николаю Павловичу[46] она его знает а он ей сказал мою квартиру, и так что пришлось отдать – очень было жалко но я вижу…» (Конец утрачен – А.И.Г.)

 

Письмо второе

«15 октября 1914г.

г. Витебск

Только сегодня получил твое письмо, дорогая моя Шура, я уже хотел давать телеграмму что такое значит, что от тебя нет никаких писем. Письмо твое получил то, которое ты писала 11 октября. Писала ли ты раньше или нет? Если ты получила только одно мое письмо заказное, то значит два письма в открытках посланных по полевой почте до тебя не дошли. Может быть ты их и получила /…/ (расплылось – А.И.Г.) теперь наверное они затерялись.

Относительно денег могу тебе сказать, что воинский начальник напутал, многие воинские начальники напутали и у многих офицеров жены еще ничего не получали. По приезду ты должна была получить:

1).оставленное мною содержание:

За август 150 р.

За сентябрь 150 р. – 300 р.

2). За наем прислуги за эти два месяца – 20 р. и несколько там за июль месяц.

3). Квартирные за эти 2 месяца со дня моего призыва.

Видимо, тебе дали оставленное мое содержание только в одном месяце.

Об этом я сегодня пишу Воинскому начальнику письмо, а завтра отправлю ему официальную бумагу о неправильной выдаче тебе денег.

Очень жалко что ты не пишешь за какой месяц ты получили 66 р., а за какой месяц 199 р., а также не пишешь точно, сколько тебе дали: с копейками, ведь /…/ это очень неопределенно. Зная точно, сколько тебе выдали, мы здесь могли бы разсчитать, что тебе не додано, и где сделана ошибка[47].

Что отдала деньги Душе /…/ (неразборчиво – А.И.Г.) это ничего не безпокойся, я думаю что мы с тобой в это время скопим хоть немного; долг этот /…/ нужно было отдать. Я тебе отсюда еще пришлю денег, мы должны здесь получить полевые порционы, но только когда мы их получим – неизвестно. Требование мы послали еще в Ряжске, и теперь к нам пришли ассигновки, но на Ряжское казначейство, а в Витебском по этим ассигновкам денег не дают. Придется теперь требовать снова и скоро ли отправят не знаю. Воинский начальник тебе вероятно скоро додаст 150 руб., а то ты тут пожалуй сидишь без денег.

Придется мне здесь, как ты говорила, покупать экипаж и еще лошадь: была у нас начальника нашей бригады и хотя ничего не сказал, чтобы я купил экипаж, так как это мое личное право покупать или не покупать, но вероятно что будет трудно без экипажа. Здесь я думаю, что я найду какую-нибудь тележку на рессорах рублей за 75-100, а лошадь здесь купить трудно хорошую, да и дорого.

Здесь у нас масса евреев – на улицах куда ни посмотришь все евреи; с вечера пятницы до вечера субботы все еврейские магазины закрыты и буквально ничего нельзя достать.

Много комиссионеров и вот я поручил одному из них не найдет ли какой-никакой экипаж и лошадь. Пока ничего не получилось, приводили одну лошадь ничего себе, но только дорого 180 руб. – и я не взял. Не найдется подешевей – и не буду покупать.

Поместились мы здесь порядочно. В дружину прибавили офицеров и нас вот сейчас 13 человек. Живем в одной даче, и сплю в одной комнате с братьями Протопоповыми[48]; топил печку и пока тепло, но только сильно дует в пол: пол из одних досок без черного пола. Мы все хотим переехать в другую дачу она побольше да и вероятно будет теплее.

Я до сих пор не надевал еще твоей теплой рубашки и кальсон, не хочется приучиваться сейчас к теплому, погода все время у нас была хорошая, только вечером и ночью было холодно.

Сегодня весь день лил дождь со снегом. Сейчас мне приходится много ездить верхом – когда еду в город, да и на ученья, понемногу начинаю приучиваться к верховой езде. Столуемся мы все вместе, готовит Матвей[49], на общий счет купили посуду – в воскресенье делал пирог с капустой – вышел очень хорошо.

Матвей просил тебя кланяться Юрику и Шурику. Дорогой Юрик все скучает обо мне, как бы хотел миг его повидать, а с тобой, дорогая Шура, еще месяца нет как расстались, скучно без тебя, хоть и хочется повидаться с тобой, но сейчас нельзя – не будь маленького Шурика, ты могла бы приехать сюда, а с маленьким Шуриком трудно, да еще он болеет – за чем не пишешь? Вероятно все понос /…/ (расплылось – А.И.Г.)

Пиши мне почаще а то столько времени не получал от тебя писем.

Отчего ты поселилась на Бутырках, вновь теперь хорошую квартиру не найдешь. Если тебе не хватает прожить те 200 руб. которые ты будешь получать напиши – может будет увеличат, если мы передвинемся куда нибудь дальше, то я буду получать больше. Пиши скорей.

Юрику скажи что папа его целует. А что ночью молится за меня, пусть ждет меня и Красотку – она сейчас спит. Грива только жидкая, а шерсть лоснится, пожалуй, из всех лошадей в бригаде у меня самая красивая. Да, сейчас посоветовался с Александром Владимировичем (Протопоповым – прим.А.И.Г.) и решил послать военному начальнику тоже официальную бумагу, а письмо от себя не буду писать, т.к. все равно и по нашей бумаге он додаст тебе; ты все таки напиши мне подробно точно: сколько и в какой месяц выдано тебе денег и сколько он тебе додаст.

Ну всего хорошего, дорогая. Как то не хочется писать тебе, что «целую», а так бы хотелось тебя на самом деле поцеловать.

Поцелуй от меня Юрика, Шурика, Васю[50]. Поклон всем знакомым. Карточка твоя все у меня в портмонэ ты и будто все время со мной.

Целую тебя дорогая моя Шуренька не скучай, может быть скоро увидимся, не безпокойся, пока нам никакой опасности не грозит, а в Действующую Армию пока перейти трудно, если буду переходить то обязательно напишу.

Пиши скорей, чаще. Целую тебя, детей.

До скорого свиданья – твой Вася.

Ps Шурик ко мне не привык и почти не знает меня, а тебя и …» (Оторвано – А.И.Г.)

Приписка сбоку: «Сейчас же совершенно не известно, сколько мы пробудем здесь когда выяснится – напишу.

Может быть денька на 2 приедешь ко мне. Напиши мне, согласна ли ты приехать с детьми и нянькой».

Письмо третье

«18 октября 1914г.

г. Витебск

(Начало вымарано цензурой, но можно прочесть: «…едены к Нов…орг…ску» – А.И.Г.) «…Это верст 80 дальше Варшавы, но пока неизвестно, попадем ли мы в самую крепость, или будем стоять где-либо по близости. (Я бы хотел попасть)[51].

Во всяком случае, безпокоиться тебе пока нечего, от немцев /…/ (вымарано – А.И.Г.) мы будем еще далеко. Пока адреса точного тебе не могу дать; до получения моего письма пиши мне: Действующая Армия, 18 Ополченческая бригада, 105 пешая Рязанская дружина, подполковнику Григорову. (Эти письма с таким адресом можешь отправлять без марки.)

В письме не пиши ничего такого, чтобы показывало что мы стоим в крепости Новогеоргиевской[52], т.к. письма проходят через военную цензуру и все это будет ими вычеркнуто или прямо письмо не дойдет.

Уходим мы опять так экстренно, что деньги мне не пришли, все наши офицеры сидят на займах в счет жалованья[53] так что денег тебе вышлю уже из Новогеоргиевска.

Рязанскому воинскому начальнику бумагу послали и теперь до него значит дойдет. Он тебе дает мало квартирной – около 34 рублей. Я написал, что квартирные должны выдаваться по должности командира отдельного батальона, кажется по Рязани это составляет 50 руб. с лишком да еще 10 руб. на наем прислуги. Вообще, напиши скорей как он тебе дает деньги.

Взяла ли ты мою пенсионную книжку от Шульгина[54]. Возьми ее и храни у себя. Пиши пожалуйста почаще. Передай Маруси[55] поцелуй и мою большую просьбу, что бы она побольше времени проводила с тобой что бы следила б и отгоняла от тебя скуку.

Юрочку поцелуй и скажи что папа ждет от него письма.

Война что-то затягивается – Турция объявила войну – ну да это все ничего, ты не безпокойся, никакой опасности не грозит нам.

Целую тебя детей, не скучай и не волнуйся, все будет по-хорошему.

Береги себя, детей и

Не забывай своего Васю».

 

Письмо четвертое

«5 декабря 1914

Дорогая Шура

Наконец то я получил от тебя письма, сразу получил три письма, одно из них заказное, письма я получил те, что ты писала 6 ноября, 21 и 25 ноября.

Мы находимся все на месте, первое время жили все офицеры вместе в деревне в оставленном доме. 11 ноября мы перешли на форты и я живу в казенной квартире подпоручика крепостной артиллерии Грицука, живу вместе с Алексей Михайловичем Слепцовым. Матвей нам готовит, он оказался очень хороший, мне нравится, все вещи держит в порядке[56]. Я ездил в Варшаву, думал увидеть там Вихровского[57], нашел его квартиру, но мне сказали, что при первом наступлении немцев на Варшаву все служащие уехали в Москву и оттуда еще не возвращались. Так мне и не пришлось его повидать. Варшава красивый город, совершенно заграничный, куда лучше Петербурга и Москвы.

Ты пожалуйста не безпокойся, денег у меня хватает, я может быть тебе еще вышлю – ведь жалованье я получил большое. Напиши мне как хватает тебе содержания – живи лучше а то знаю тебя – будешь урезывать себя. Юрик вероятно очень интересный в полушубке; почему ты не исполнишь своего обещанья: ты хотела сняться и прислать мне карточку – ведь у меня нет ни одной твоей карточки. Ты пишешь что скучаешь – а я то – я до сих пор не могу привыкнуть – иногда целые часы ходишь из угла в угол. Главное – сейчас пока нельзя никак ничего устроить чтобы ты приехала: в крепость совершенно не пропускают женщин – все семейства офицеров выселены, многие из жителей постоянных из города тоже – везде или пусто, или новые /…/.

И от нас трудно уехать, да и в Варшаве теперь строго следят чтобы офицеры не проживали без дела; вот может быть как немцы отойдут, тогда может быть будет менее строго и тогда я уже постараюсь как нибудь выписать тебя хоть на несколько дней, – как было бы хорошо, если бы это исполнилось – но нас могут передвинуть еще куда-нибудь и тогда наши разсчеты рухнут.

Война что-то затягивается и сколько она продлится – трудно сейчас сказать. Адрес мой теперь ты пиши иначе – т.к. если мы выступим куда-то, ведь о выступлении…» (Оборвано, конца нет – А.И.Г.)

 

Письмо пятое

« 4 января 1915

Дорогая Шура

Письма которые ты писала 12, 19, 23 декабря я получил, хотел тебе писать к праздникам, да все ждал, чтобы определилось наше положение. Я тебе писал что нас из крепости переводят, теперь известно: на днях, т.е. может быть сегодня в ночь или завтра мы выступим в Пултуск это верст 50 от нас, пойдем походом, это наше первое передвижение пешком на большое расстояние. Ты пожалуйста только не безпокойся – от немцев мы будем еще далеко и пока никакой опасности для меня нет.

Ты спрашиваешь о полушубке, я не покупал – погода здесь теплая, зимы нет, только слякоть, все время идет дождь, в мокрую погоду полушубок совершенно не годится. Морозов у нас не было больших, только несколько дней стояли холода, я даже фуфайку надевал несколько раз, постоянно не ношу, чтобы не приучать себя.

Новый год мы встретили все офицеры полка вместе, пили шампанское, а скучно было, так бы хорошо было встретить с тобой и детьми. На другой день 1 января всех офицеров дружины и артиллеристов, которые стоят с нами, я пригласил к себе, устроил им обед, всего собралось около 25 человек, обед вышел хороший.

Ты пишешь и жалуешься, что Яков уже несколько раз ездил к /…/ но этот Яков[58] вероятно все время стоит в Саратовской губ., их дружину кажется не трогали, а мы в других условиях: когда мы были в Витебске, туда к некоторым жены приезжали – и что же вышло: жена приехала сегодня а дружина в эту ночь ушла. Ты подумай если бы ты приехала – ведь без детей ехать нельзя; – на кого их оставишь – приедешь, а меня не найдешь на моем месте – что ты будешь делать одна с детьми в незнакомом городе? Пока мы стояли в крепости – туда /…/ очень трудно провести особенно с детьми – я все думал разрешат семьям вернуться, а теперь нас переводят.

Ты не можешь себе представить как я соскучился по вам, как бы хотел видеть тебя – иногда прямо хотел писать тебе чтобы ты приехала одна, но потом раздумаешь и не пишешь, – как будут дети, как ты будешь безпокоиться за детей, приходится теперь терпеть, пока не будет большого успеха, пока не прогоним немцев. Пиши мне пожалуйста чаще, ты ведь знаешь, какой я ленивый писать письма.

Как жалко, я до сих пор не получил твоей карточки. Да напиши мне пожалуйста выслать ли тебе денег, и не нужно ли тебе прибавить? Пожалуйста, напиши скорей. Юрику скажи, что Красотку привезу, она теперь стала очень хорошая лошадь, отъелась, Шишкин[59] за ней очень хорошо ходит, мне ее оценивают здесь в 400-500 руб.

Я очень благодарен Марку Семеновичу[60] что он посоветовал мне ее купить. Ну всего хорошего тебе, целую тебя /…/ вот если бы это не бумага, а действительно!

Юрке скажи папа его любит, не забывай меня, поцелуй Шурика – не безпокойся только обо мне – как будет какая либо опасность – я тебе обязательно напишу.

Целую не забывай своего Васю.

PS Передай привет Кутуковым Маруси с Варварой, Шуре[61], поздравь всех пожалуйста от меня с новым годом а Шуру с новорожденным.

Всего хорошего целую тебя

Не забывай Васю».

 

Письмо шестое

«29 января 1915

М. Рожаны

(Приписка сверху: «P.S. меня произвели в командиры 455 ба /…/ (расплылось – А.И.Г.)[62] и переименовали в полковники – тебе будет с деньгами полегче»[63]

Письмо твое, дорогая Шура, получил в Пултуске[64], письмо это писала ты 15 янв. По письму твоему я чувствую, что ты на меня сердишься; ты пишешь: «ну да не будем об этом говорить». Это ты пишешь, что нам не удастся повидаться. Сердишься ты совершенно напрасно, и вот почему: когда мы стояли в крепости, мы знали что это непостоянная наша стоянка; другие дружины уходили из крепости так, что им сообщали об этом бывало часа за 3 или 4. Что моя дружина не попала в такую передрягу, то это только случай да жребий. Если бы ты была в это время у меня, то пойми что бы я тогда делал: ты должна была бы одна остаться устраивать переезд в Варшаву и оттуда устраивать билет домой. Ведь теперь поездов из Варшавы мало, говорят все они переполнены и приходится ждать несколько дней, до тех пор пока удастся получить билет.

Ты разсуждаешь в Рязани, а вряд ли вдаль видно /…/ – тут к некоторым приезжали жены в другие дружины, и я видел как они мучались после отъезда мужей – коменданту не до них, билетов нет или у перекупщиков очень дорого[65] (хотя я и слыхал что поезда /…/ полупустые, может врут – не знаю). Так же и если бы ты приехала в Варшаву, то вновь я не могу сказать что я в эти дни могу то же приехать – мне же командиру дружины очень трудно уехать от дружины; нужно разрешение коменданта крепости, а он очень трудно дает разрешение, да и то если совершенно спокойно.

(Я очень скучаю, но сам не хочу терять время, что дает случай получше научить моих /…/ а то после ни Бог, ни я сам себе не прощу если что).

Нашему например генералу, начальнику бригады он ни разу не давал разрешение, т.к. не кого было оставить за него. Видишь как было – и что же мне сделать? Выписывать тебя к себе растравлять тебя и себя и мучиться, что ты близко и нельзя увидеться.

Теперь и моя дружина ушла из Пултуска экстренно. Ну это я тебе напишу по порядку. Из крепости сюда мы шли 2 дня, тут верст 50 с лишком, поход этот я сделал легко, часть ехали верхами, часть пешком, часть в экипаже /…/ (расплылось – А.И.Г.).

Здесь для нас были отведены квартиры в городе, так же как и в Ряжске, мне попалась комната очень далеко от казармы, я начал искать поближе, нашел одну комнату в еврейской семье, большая комната с хорошей мебелью, с отдельным ходом, но пробыл тут и только несколько дней – оказалось очень холодная комната – топили 2 раза и не могли натопить, да и Матвею в /…/ (расплылось – А.И.Г.) было ходить и готовить обед /…/ (расплылось – А.И.Г.) с евреями неудобно (т.к. Матвей Архипов – старовер, прим А.И.Г.). Потом удалось найти отдельную квартиру, очень удобная с кухней, расположились с Матвеем очень хорошо, да только вышло все не так как предполагалось. Третьего дня меня разбудили в 5 часов утра – приказание в 12 ч. дня выступить в Рожаны за 32 версты. Это было совершенно неожиданно. Шли мы походом и только в 10 вечера прибыли на место. Этот переход был очень труден, во первых далеко, а во вторых к вечеру было очень холодно, сильный ветер навстречу, все мы здорово устали. Здесь мы поселились в казармах, у меня хорошая большая комната, теплая и вчера Матвей уже готовил обед. Но сколько мы постоим здесь опять не известно. Ты опять пожалуйста не безпокойся, до немцев далеко – мы находимся чуть не в 4 линии. Я очень рад, что Боря[66] заезжал проститься с тобой, мне же с ним не придется увидеться. Относительно Васи понятия ничего не имею, но только думаю, что он по своему характеру и здоровью не подходит для технического училища.

Относительно денег придется сделать так: у меня есть еще недополученные деньги, которые еще не отпущены, т.к. за нашими переездами не успели получить талоны. Если постоим здесь долго – то может быть получу здесь и тогда тебе пришлю, что бы ты их отложила на всякий случай. Если же тебе они нужны сейчас на расходы – то я их возьму прямо по документу до их отпуска; хотя это и не особенно удобно, но если тебе нужны сейчас то я сделаю.

Выигранные мной деньги у Рез /…/ (расплылось – А.И.Г.) в Ряжске до сих пор не получил – так они значит пропадут. Мне кажется тебе мало дают квартирных: как можно точнее: какие деньги и сколько ты получаешь:

Жалованье 150 р.

квартир?

на наем прислуги – 10 р.

на отопление и освещ.?

и т.д.

Хотя после приезда это все можно потребовать, но все таки лучше сейчас выяснить.

Дорогая Шура, ты пожалуйста не волнуйся и старайся быть спокойной. Конец войны трудно предвидеть, может быть долго а может быть скоро. Будешь сильно волноваться – я буду здесь безпокоиться о тебе. Ты мне должна верить: при какой-либо опасности я тебе обязательно напишу.

Ты не можешь представить, как скучно без тебя и без Юрки, ты не обижайся, вот я к Шурику мало привык и Юрку понятно больше мне хочется увидеть.

Ждал я твоей карточки да что то не присылаешь. Присылай пожалуйста скорей. До свиданья, моя дорогая Шурка, м.б. скоро увидимся, надейся что все будет хорошо. Целую тебя крепко, так бы и обнял тебя сейчас

но даже карточки твоей нет.

Целую тебя и детей, не забывай своего Васю».

Письмо седьмое

(с оказией)

«15 февраля 1915

Дорогая Шура

Письмо посланное тобою 25 января я получил вчера. Сегодня Александр Владимирович отправил своего вестового домой, и я отпускаю Матвея, пусть себе хоть он побывает дома, раз мне нельзя (у него ведь шестеро ты знаешь, и мать больна).

Сейчас мы стоим в Рожанах, – вероятно, ты на своей карте и не найдешь – это на реке Нареве между Пултуском и Остроленкой. Недавно, вновь немцы сделали прорыв и дошли до Макова[67], но теперь их отбросили – взяли пленных, но и наших много погибло – я писал тебе как у нас с б-припасом. Мы не участвовали, участвовали ли другие дружины, того не знаю, но говорят участвовали. Здесь такая дыра – ничего нельзя достать; газет нет, страшная скука; с Матвеем я ничего не могу послать – здесь ничего нет[68]

Что ты безпокоишься что будто я тебя забываю, забудь, пожалуйста, будь спокойна, отгоняй от себя такие мысли, ты ведь знаешь, какой я ленивый на письма, вот от тебя я редко получаю письмо, одно или два в месяц[69].

С февраля ты будешь получать от воинского начальника не 150 р., а 250 р. в месяц; аттестат я уже послал в Рязань – воинскому начальнику. А то что скажут «боевые действия» – не безпокойся, сейчас у нас тихо.

С Матвеем пришли обязательно свою карточку и детей. Пойми что же встречаться: все время и путей /…/ (расплылось – А.И.Г.)

И в общем можно сказать, что наши дела не так чтобы уж очень хороши – не верь газетам. Очень уж большие потери убитыми и ранеными, а тут еще эти прокламаторы[70], они наши, мерзавцы – я двоих предал суду.

Но все таки почти общая уверенность что побьем немцев.

Дорогая Шура, пожалуйста брось свои черные мысли, относись с доверием, не скучай, вот и мне не сладко – вчера писал семьям наших /…/ (расплылось – А.И.Г.) знаешь, как тяжело, а приеду в Рязань – не знаю вообще как придти[71]

А без тебя так бывает скучно что стоишь и не знаешь что и делать!

Целую тебя, Юрика, Шурика и Васю. Всем всего хорошего.

Не забывай Васю».

Письмо восьмое

«11 марта 1915

Дорогая моя Шура

Только что отправил тебе предыдущее письмо, как приехал Матвей и привез твою посылку. Большое тебе спасибо за все, подсвечники очень хороши да жалко в походе они испортятся[72]. Сладкий пирог Матвей довез очень хорошо – был совершенно цел, почти не помялся. Очень вкусный, только мы перемазались. Но он все довез очень хорошо.

Очень рад был получить карточки детей, а что не прислала свою – то это не хорошо. Давно бы могла сняться (снималась многократно, не посылала потому, что сама себе на фото не нравилась – прим. А.И.Г.).

Как вырос Шурик, его теперь совершенно не узнать, Юрий молодец в полушубке, очень жаль что нет твоей карточки.

Борису я написал письмо, но до сих пор не знаю, где он, от него письма не получал. Матвей мне описал твою квартиру и я тут узнал, что ты все-таки поступила по-своему, не смотря на то, что я просил тебя не делать этого, да и это не вызывается необходимостью. Ты сдашь комнату кому-то – а для детей не отвела отдельной детской где бы они могли играть. Зачем ты это сделала – понять не могу: в денежном отношении эта сумма вероятно ничтожна и не может тебе помочь.

Приходится думать, что ты это сделала по своей всегдашней привычке поступать против моей просьбы. Ты согласись сама что вновь деньги которые ты получаешь за комнату – ничего тебе не прибавляют – ты получала 200 руб., а теперь получаешь 300 руб. в месяц. Ну, /…/ (расплылось – А.И.Г.) отдала комнату, урезала от детей помещение, – и ничего мне об этом не написала. Теперь я думаю, что еще много есть, о чем ты мне не писала и вероятно все, что я тебя просил при отъезде ты не исполнила. Зачем ты это делаешь? Зачем стараешься всегда поставить преграду между мной и собой? Если ты не хочешь мне писать правды, то я тоже не стану писать тебе всего, что у нас происходит – тебе разве понравится?

Совершенно тебя не понимаю но это меня очень безпокоит и для меня очень не приятно, что ты так относишься ко мне. Такая видно моя судьба и ничего не поделаешь. Видно никогда я не добьюсь от тебя такого отношения к себе, как мне хочется.

Это письмо я посылаю тебе с одним офицером Слепцовым, (ты его наверное знаешь) который завтра едет в Варшаву в госпиталь, это письмо таким образом получишь скорее, чем отправлять его по полевой почте. Погода все время у нас холодная, сильные ветры со снегом, но вчера и сегодня хорошие теплые солнечные дни, и теперь можно ожидать, что холодов больше не будет. Ты все не пишешь, чем ты больна, и зачем нужна операция? Ведь хирургов хороших у нас нет – страшно. Подожди до моего возвращения – вместе что-нибудь придумаем.

Ну всего хорошего дорогая Шура, целую тебя, детей! А может быть, ты не хочешь, чтобы я тебя целовал?

Ну хоть насильно целую.

Твой Вася.

P.S. Юрику большое спасибо за сласти, целуй его и Шурика».